Текст книги "Constanta"

Глава пятнадцатая

Ночь выдалась тяжёлой. Множество раз Илона просыпалась, подолгу ворочалась, не в силах заснуть снова. Резало глаза, болело горло, гудела голова. Микробы, вирусы и прочая чужеродная братия, размножаясь, брали приступом. Простудиться прямо в свой день рождения – такого не пожелаешь и заклятому врагу. Всю последнюю неделю она была как тростинка на ветру. Как ни старалась, не убереглась.

Она открыла глаза. Темно, но подсвеченный шум с улицы подсказывал, что утро в разгаре. Радовало, что предстоящий торжественный день будет выходным, свободным от всех привычных хлопот и обязанностей. Вчера отменила всё, предупредила всех, кого могла подвести. Теперь остаётся лечиться, приводить себя в порядок и готовиться принимать гостей с поздравлениями.

Поднявшись, она накинула халат. Превозмогая лёгкое головокружение, начала убирать постель.

Мать хлопотала на кухне. Встречаясь с ней, Илона прикрыла рот ладонью.

– Мама, караул! Болею. Пришло и по мою душу ОРЗ.

Мать бросила на неё внимательный взгляд.

– Терпи, новорождённая. Нам с тобой расслабляться нельзя – праздник не отменишь.

Вздыхая, Илона двинулась к окну.

– Главное, чтобы жертва была не напрасной, – сказала она, останавливаясь и обретая опору в виде подоконника.

– Ты это о чём?

Илона улыбнулась.

– О подарках, конечно. Хочу много и разных.

– Ну, первый подарок уже на подходе, – кивнула мать на кастрюлю с тестом. – Пирог твой любимый.

– С капустой?

– Да.

Обрадованная Илона захлопала в ладоши и, не удержавшись, послала матери воздушный поцелуй.

– Надеюсь, Стёпу твоего сегодня увижу? – спросила мать, вытирая руки.

– Да, – кивнула Илона. – Уж очень просился – пришлось пригласить.

– Не гундось, – нахмурилась мать. – Разговаривай по-человечески.

– Я ни при чём. Так получается. Это судьба меня огундосила. Наградила подарком, да ещё в такой день…

– Привыкай. Это не самое тяжёлое испытание.

– Куда уж тяжелее.

– Принимай всё, как есть. Судьба изначально добра к нам. Каждый её укол – это прививка. Прививайся – крепче будешь.

– Получу иммунитет.

– Точно.

Илона кашлянула.

– Микробы, брысь!

Задумавшись, мать обеспокоенно вздохнула.

– Всех ли мы гостей посчитали? Не ошиблись? Как будет неловко, если кого-то забудем.

– Давай посчитаем снова, – предложила Илона. И, загибая пальцы, принялась перечислять гостей вслух.

– Стёпу забыла, – в конце счёта заметила мать. – И, кажется, ещё соседей наших.

– Ой, – спохватилась Илона. – Соседей забыла – каюсь. – Загнув два пальца, посмотрела на мать. – Всё. Насчёт Степана не переживай. Он неприхотливый. К тому же в доску свой. Нам с ним вполне хватит одного места на двоих.

– Может, отец позвонит, – сказала мать, смотря в окно. – Ещё раз. Юбилей всё-таки.

– Может, – помолчав, еле слышно произнесла Илона.

– Я бы на его месте, – начала было мать и осеклась. – Ай, ладно, – тряхнула она головой. – Хватит лясы точить. Иди, мойся, дочка. Будем завтракать. Дел у нас с тобой впереди невпроворот.

Степан шёл на работу. Настроение было лучше некуда. Он буквально лучился радостью. Сегодня был всем праздникам праздник – день рождения любимой девушки.

Задержавшись в трюме – следовало обменяться рукопожатием с множеством новых товарищей и знакомых – взбежал по лестнице вверх. Коридор. Единственный встречный попался на глаза. Миша, с сочувствием на лице.

– Обожди, – сказал старый технолог. – Сердце ничего не вещует?

– Нет.

– Хорошо. Долго жить будешь. Наши насчёт тебя сцепились. Пойдём покурим, пусть пар выпустят.

После краткого перекура, придя в себя и набравшись храбрости, осенённый Мишиным крестным знамением, Степан устремился навстречу неизбежности.

У самой двери техбюро до него донёсся громкий гневный голос Мотылевой:

– Ничего из него не получится. Я тебе говорю, Дима, выше туалета он не прыгнет. Это его предел.

Степан открыл дверь. Застигнутая врасплох Наталья замолчала, устремив всё внимание на какое-то ползущее по столу насекомое. Леркин и Бакин синхронно нахмурились.

Со времени последней памятной стычки с Бакиным Степан отправил в цех несколько техпроцессов. Сейчас один из них находился в руках начальника – знакомый до боли, мятый, без одного угла чертёж. Сердце ёкнуло при виде его, неприятное тяжёлое предчувствие сдавило грудь.

– Стёпа, ОТК потребовало предъявить документы термообработки пальцев, – сказал Леркин, поводя плечами. – Разберись, отправлял ты их в печку или нет.

– Никуда он их не отправлял, – возбудилась снова Наталья. – Это ежу ясно – пропустил сырыми. Голова пустая, о чём только думает во время работы.

Степан опустился на стул перед развёрнутым чертежом. Прямой контакт с истиной – глаза в глаза. Маленький, еле видимый, полуистёршийся значок конструктора пульсировал на бумаге. Хотелось бы дать отпор Мотылевой, ох, как хотелось, но вопреки его желанию значок не исчезал. Сорок единиц твёрдости – качество, достигаемое закалкой в печи.

Голос Леркина вывел из замешательства.

– Отправляйся в здание 35. Это наш филиал. Там идёт сборка твоих изделий. Спросишь старшего мастера Валеру Цыпко. Вместе решите, как быть дальше.

Здание 35 находилось минутах в десяти ходьбы от цеха. Большое, стоящее особняком. Миша рассказывал, что этот цеховой аппендикс служил пристанищем для самой грязной чёрной работы, нося соответствующее тому прозвище: «преисподняя». Судя по всему, и рабочие, трудящиеся там, должны были быть не от мира сего. Кумовьями, братьями нечистой силы… Еле переставляя ноги, Степан решил готовиться к самому худшему.

Грохочущий шум встретил его. Работала гордость всего завода – гильотина – махина, способная одним махом перекусывать металл дюймовой толщины. Едва он минул открытые ворота, как её челюсти сомкнулись, произведя эффект, подобный орудийному выстрелу. Пол и всё вокруг, включая самого Степана, содрогнулось. В растерянности он остановился. Следом пришло эхо. Оглушённый, Степан поднял голову. Безмятежные голуби ворковали под самой крышей наверху – то ли во сне, то ли наяву…

Двое рабочих копошились возле гильотины. Яркие вспышки света в далёком углу выдавали работу сварщика. Внимание Степана привлекла громадная металлическая плита. Огромной доминантой возвышалась она над полом, напоминая собой палубу севшего на мель корабля. Масштабы поражали. Они совершенно скрадывали рассеянные по поверхности многочисленные изделия со злополучными сырыми пальцами внутри. Подойдя и остановившись, Степан начал с интересом рассматривать их вблизи.

– Это наш новый технолог, – спустя время донёсся до него человеческий голос.

Встрепенувшись, он оглянулся.

Стена рабочих стояла позади.

Настежь были раскрыты ворота, холодный морозный воздух, прорываясь сквозь тепловую завесу, шевелил волосы на головах. Вольные ратники труда с детским любопытством на чумазых лицах рассматривали его. Живые души преисподней. Последняя надежда и опора цеха.

– Чаю хочешь? – спросил один из них.

– Нет, – ответил Степан. – Мне не до чая.

– Это ты туалеты отремонтировал? – последовал новый вопрос.

– Я, – со вздохом скромно потупился он.

– Мы теперь чаще в цеху бываем – и по нужде, и так. Всё никак не привыкнуть. Стрёмная система.

– Как в аттракционе.

– Ха-ха-ха!

Под общий смех из группы выделился пожилой рабочий. Кивнул на изделия.

– Твоя работа?

– Моя.

– Калить сталь надо. Разбирать будем.

– Да.

Рабочий похлопал себя по карманам, наткнувшись на рукавицы, вытащил их наружу. И, словно дал сигнал всем – потеха кончилась. Пора вернуться к оставленному делу.

Грохнула гильотина. Машинально вздрогнув, Степан зажмурился крепко-накрепко, поднял голову и открыл глаза. Вопреки ожиданию голуби оставались на своих местах.

Вооружившись подсобным инструментом, рабочий начал разбирать ближнее изделие.

– Отэкашник привязался, – сказал он, ловко снимая крышку. – Калёные пальцы – не калёные. А я почём знаю?

– Ну, да, – понимающе кивнул головой Степан. – Это я виноват. Проглядел.

– Бывает. – Рабочий остановился, склонился над изделием и погрузился в раздумье, соображая как сподручнее действовать дальше.

Чувствуя себя лишним, Степан отошёл от него. Чуть поразмыслив, решил отправиться на поиски старшего мастера. Пришёл черед познакомиться и с ним – главой всего этого хозяйства.

Кабинет начальства находился в глухом коридоре. Здесь было темно и тихо. Степан взялся за ручку двери. Скрипя, та подалась вперёд.

Глазам открылась большая светлая комната. За столом у окна сидел, куря, молодой парень в очках.

В отличие от своих рабочих – типичных землян – он выглядел как инопланетянин: пиджак, галстук, рубашка, лицо белее свежей пудры.

– Ты за сахаром? – спросил он, выпуская дым изо рта.

– Нет, – покачал головой Степан. – Меня послали насчёт пальцев.

Недоумение отразилось было на лице парня, но тут же оживление пришло ему на смену.

– А, вспомнил! – встрепенулся он. – Пойдём, я сейчас дам команду.

– Не надо, – остановил его Степан. – Это лишнее. Работа уже кипит.

Рука, держащая сигарету, дрогнула. Брови парня, сдвигаясь, поползли к переносице.

– Что, поспешили? – спросил Степан, видя его недовольство.

– Да. – Парень бросил сигарету в пустую чашку. – Самодеятельность… Я её не терплю. Здесь все живут и работают по моей команде. Даже мыши. Понял?

– Понял, – кивнул Степан. – Извини. Буду знать.

Парень улыбнулся.

– Ладно. Спишем всё на твою неопытность.

– Спасибо. Хорошо.

– Тебя как звать?

– Степан.

– А меня – Валерий. Можно просто, Валера. Слышал, как наше место люди называют?

Степан молча кивнул, предоставляя начальнику право самому озвучить страшное прозвище.

– Преисподняя, – с некоей долей сладкого упоения произнёс тот. – Дыра всех дыр. Изнанка света.

Степан вспомнил голубей.

– Ну, не совсем так.

– Ты про телефон? – спросил Валерий, указывая на чёрный блестящий аппарат перед собой. – Это связь с внешним миром. Не больше.

– Хорошо тут у тебя, – оглядывая кабинет, попытался сменить тему Степан.

– Мне положено, – отозвался Валерий. – Я – начальник. – Он дотронулся до галстука, взглянул на Степана, глаза его за стёклами очков заблестели. – Все проблемы решаю. Вон, сахаром затарился – на весь цех. Успел штурмом склад взять, пока другие дремали. За Кротова старался, начальника нашего ПДБ. А он, лиса, не ценит. Теперь канючит, чтобы я ему ещё и в цех доставил. Сам. А разве это моя проблема? Пусть снабженец и забирает. Ему по должности положено. Он ведь от природы Крот. Правильно?

– Да, – согласился Степан.

– Слушай. – Валера вдруг пристально уставился на него. – А ну его к чёрту, этого Кротова. Забери ты сахар, а? Я тебе личный транспорт выделю, человека. Сам понимаешь, у нас ведь здесь этому товару не место.

Степан колебался недолго – всего одно мгновение. Встреча с преисподней. И личного греха, раздутого до масштаба вселенского потопа, как ни бывало. За это стоило поступиться собой.

На радостях старший мастер едва не облыбызал его. Усадил на своё место, угостил «Мальборо» – пиратским подмосковным – и, оставив одного, побежал готовить сахар к отправке. Спустя час Степан стоял перед гружёной электрокарой. Большая матерчатая рукавица, плотно набитая металлическими пальцами, была зажата подмышкой. Цыпко инструктировал водителя.

– Сначала отвезёшь технолога в горячий цех. Подождёшь. Потом вместе с ним к нашим. Разгрузишься – и обратно. За сахар отвечаешь лично, головой.

Водитель, лет пятидесяти, крепкий, подвижный, словно ртуть, едва стоял на месте. Инструктаж и прочая канитель были явно ему в тягость. Душа жаждала движения. Наконец, Цыпко закончил и представил его Степану:

– Бадянис. Потомок лесных литовских братьев. Моя правая рука.

Бадянис косо улыбнулся, кивнул Цыпко и, проворно нырнув в кару, сел за руль. Следуя его примеру, Степан поспешил пристроиться рядом. Кара тронулась в путь.

Возвращение в цех было сродни маленькому торжеству – на колёсах, в сахаре, да ещё с телохранителем… Реальность была похожа на вымысел. Голова шла кругом.

Разгруженные мешки заняли место в инструментальной кладовой. Расставшись с Бадянисом, Степан задержался – по просьбе пожилой хозяйки-кладовщицы придать грузу большей кучности. С азартом, потакая женскому капризу, взялся за дело.

Хлопнула дверь за спиной. Мимо прошествовал Ладков. Его сопровождал шлифовщик – молодой весёлый парень, вчерашний флотский дембель, очаровавший весь цех байками про свою нелёгкую службу подводника. Каждую неделю истории походов обрастали новыми подробностями – неизменно противоречащими старым – но на это никто не обращал внимания, правда парня была в особом способе подачи информации – ярком, искреннем, живом.

Пара исчезла из виду. Тишина воцарилась было вокруг, как вдруг глубина кладовой дала знать о себе громом. Степан выпустил мешок из рук. Чуть помедлив, бросился на шум. Стеллажи были позади. Полная драматизма финальная сцена поединка человеческих страстей открылась ему. Униженный и оскорблённый, полуживой от страха, шлифовщик, пылающий яростью, весь вне себя Ладков, а между ними – кудахтающая, махающая руками, словно крыльями наседка, старая женщина. Новенького здесь только и не хватало. Ощерившись, кладовщица вцепилась в него, тряхнула и, отбивая разум, толкнула прямо на Ладкова – мешком в огонь.

Жар оказался нечеловеческим. Степан отпрянул. Мимо, воспользовавшись моментом, скользнул ужом восвояси шлифовщик. Пятясь, под разочарованные крики кладовщицы Степан устремился вслед за ним.

Выбравшись из кладовой и остановившись, оба начали приходить в себя.

– В-т-оо-рр-ой рр-аз мм-мен-я дду-ш-ит, – заикаясь и потирая шею, пожаловался шлифовщик.

– За что? – спросил Степан.

– А х-хрен его знает. Больной. – Бывший подводник покрутил пальцем у виска. Вздохнул. И, опасливо озираясь на дверь кладовой, виляющей походкой подранка двинулся прочь.

Проводив его сочувственным взглядом, Степан поправил одежду, постоял в раздумье и направился прямой дорогой в техбюро. До заката было далеко. Краски дня сгущались на глазах. Какие ещё испытания ждали молодого технолога впереди?

Худо-бедно, но они с мамой постарались. Праздничный стол действительно выглядел по-праздничному. Илона сидела рядом со Степаном. На плечах был подаренный им красивый тёплый пуховый шарф. Её слегка знобило. Простуженная именинница в окружении подарков и гостей. Все приглашённые были на своих местах. Больше ждать было некого. Торжество близилось к своему апогею. Неожиданный звонок в дверь застал врасплох. Мать и дочь озабоченно переглянулись. Кто бы это мог быть?

Выйдя из-за стола, Илона направилась в коридор.

На пороге за открытой дверью стоял незнакомый мужчина с сумкой. По виду и одежде – вылитый иностранец. Он не ошибся адресом. Каким-то внутренним чутьём Илона угадала кто перед ней.

– Папа?

– Я. Здравствуй, Илона. С днём рождения тебя!

Внезапно закружилась голова, ноги подкосились, она покачнулась.

– Что с тобой? – кинулся он к ней, бросая сумку на пол. – Тебе плохо?

Вместо ответа, подавшись вперёд, она уткнулась лицом в холодную кожу его куртки.

Отец обнял дочь.

– Болею я, – тихо сказала она, обретая опору. – Жар у меня, простуда.

– Мне не страшна простуда, – заявил он, обнимая её ещё крепче. – Я из тех мест, где климат иной.

Повеяло свежим воздухом, до Илоны донеслись крики чаек, шум моря, плеск солёных брызг.

– Я помню, – сказала она. – Флеккефьорд.

– Да. Город рыбаков.

Пол начал постепенно твердеть под ногами. Пришло время приходить в себя. Размыкая объятия и освобождаясь, она отступила назад. Увидела улыбку, белые ровные зубы, прищуренные сияющие глаза. Пушистая шапка-ушанка была у него на голове, он поспешил снять её, обнажив волосы, такие же, как у неё самой – чёрные и густые. Запах, поведение, облик какого-то знакомого с детства популярного актёра – по всему сразу нельзя было не опознать в нём родню.

– Не разочаровал? – спросил он.

– Нет, – замотала она головой.

В коридор вышла мать.

– Кто этот поздний гость? – спросила она, останавливаясь и упирая руки в бока. – Все наши кавалеры уже давно за столом.

Илона улыбнулась отцу, развернулась и, уходя, тихо сказала матери:

– Это не кавалер – мой папа, мама.

Вновь встретиться с отцом наедине удалось, когда всё улеглось, спустя несколько часов, на кухне.

– Тебе не хотелось бы переехать сюда, к нам поближе? – начала она разговор, сидя напротив него на кухне.

Отец задумался. Пробуя свежезаваренный кофе из ячменя, поднёс чашку к губам.

– Одного желания мало, – сказал он, сделав глоток и отставляя чашку. – В Норвегии прожита не самая худшая часть жизни. Я женат. Моя жена – норвежка. Это её родина. У меня появились норвежские корни, недвижимость.

Чувствуя, что говорит совсем не то, остановился, напустил на себя заговорщицкий вид и тихо, словно выдавая архиважную тайну, продолжил:

– А самое главное, что и я уже не советский гражданин.

– А кто? – в тон ему спросила Илона.

– Норвежский подданный.

– Это из-за жены?

– Да.

– Она богатая? Дочь миллионера?

Он улыбнулся.

– Нет. Самая обыкновенная. Просто она единственная из всех встреченных мною норвежек, кто более менее сносно разговаривает по-русски.

У Илоны так и вертелось на языке спросить, чем же таким норвежка превзошла маму по части женской привлекательности, но стеснение взяло верх. Вопрос остался неозвученным.

Однако отец оказался на удивление проницателен – его ответ не замедлил себя ждать.

– Мы с ней познакомились случайно, на работе. Проводили много времени вместе, привыкли друг к другу. Она некрасивая. Но это не имеет никакого значения. Мы – семья. Хочешь посмотреть на неё?

– Да.

Он полез за пазуху, вытащил бумажник, бережно извлёк из него фотографию. На ней Илона увидела девочку лет пятнадцати, мальчика-дошкольника и улыбающуюся скромного вида женщину. Женщина действительно не выглядела красавицей. Но у неё были умные, живые, чрезвычайно выразительные глаза.

– Как её имя? – спросила Илона, разглядывая фотографию.

– Хелен.

– А… А кто это рядом с ней?

– Девочка – её дочь, мальчик – наш общий сын, твой брат.

– Мой брат! – воскликнула Илона, впиваясь взглядом в фотографию. Спустя несколько мгновений подняла глаза на отца. – Я ничего не знала.

– Пришло время раскрывать секреты.

– Все, все? – спросила она, прищурившись.

– Да, – ответил он, глядя ей прямо в глаза.

Она уткнулась в фотографию.

– Тогда ответь, почему ты не с нами?

Вздыхая, отец устало потёр глаза.

– Это история обычных человеческих взаимоотношений. Никто не хотел уступать. Мы с мамой слишком ценили личную свободу. В итоге получилось то, что есть. В конце концов, мама оказалась сильнее, раз до сих пор одна. Я – сдался.

– Ты теперь подчиняешься?

– Уступаю.

– Наверно, вы не любили друг друга.

– Ошибаешься. Была любовь. Живое доказательство тому – это ты.

Илона поджала губы. Весомый аргумент, ничего не скажешь – в самую точку.

– Ты мог бы любить маму сильнее, – заметила она. – Переступить себя. Она заслужила это. Твоя Хелен совсем ей не ровня.

– Хелен – это другая жизнь. А та, что была прежде… Она ушла. И я остался в ней, с вами. Вот он, я! – И он раскрыл ладони, словно маг, превращающий разом невидимое в видимое.

Фокус удался. Ревность отступила. Живой отец вопреки злой и долгой разлуке вновь был рядом.

Опустив глаза, Илона уткнулась в фотографию.

– А как нам встретиться с братом? – после непродолжительной паузы спросила она.

Вместо ответа отец засуетился, полез в сумку и вытащил пузатую стеклянную банку. С торжественным видом поставил её на стол.

– Хорошо, что напомнила. Тебе подарок от него.

Джем. Черничный – гласили, как живые, ягоды на этикетке.

Достойной парой черничному лакомству объявилась на свет большая толстая плитка шоколада в красивой обёртке.

Сладости не было предела. Однако главный подарок ждал впереди.

– А это от меня лично, – сказал отец, протягивая ей маленькую чёрную бархатную коробочку. – Рождественский презент.

Казалось, пальцы были ни при чём, коробочка открылась сама собой – по мановению волшебной палочки.

Одаренная, Илона не могла вымолвить ни слова. Впервые за двадцать лет она почувствовала связь с тем днём, когда появилась на свет. Тогда целый мир распахнулся перед ней, также – как сегодня.

Золото. Цепочка и сердечко.

Когда девушка пришла в себя, отец был уже занят общением с матерью. Мысленно благодаря его и желая им обоим долгой и мирной беседы, она прижала подарки к груди, поднялась и бесшумно, не дыша, на цыпочках, скользящим призраком покинула кухню.

Мать и отец старались не вспоминать общее прошлое. Сошлись на настоящем. Он рассказал, что работает в крупной частной компании, добывающей и перерабатывающей морепродукты. Дослужился до уровня управляющего. Как достиг такого успеха? Очевидно, удачное стечение обстоятельств. Здесь и собственный профессионализм, и связи бывшего служащего советского торгпредства, и родство с чужбиной – женитьбой на одной из её дочерей.

Улучив момент, он положил перед ней деньги – большую пачку обмененных по льготному курсу в аэропорту рублей. Преодолевая её демонстративное сопротивление, настоял на своём. Это была дань за воспитание их общего ребёнка, убеждал он словом. Взглядом выражал преклонение перед ней самой – ведь она прекрасно сохранилась, как будто не было и в помине этих прожитых порознь пятнадцати лет.

Приближалась полночь. Вечеринка шла своим ходом. Мать и дочь улучили минутку для общения наедине.

– Папа останется ночевать у нас? – спросила Илона.

– Нет, – ответила мать. – Он улетает через несколько часов. В Норвегии сейчас Рождество – семейный праздник. К нам он вырвался чудом – исключительно ради твоего дня рождения.

– Понятно, – вздохнула Илона. – Он совсем непохож на нашего папу. Настоящий Бельмондо, только красивее.

Соглашаясь, мать кивнула.

– А как тебе Стёпа? – спросила Илона.

– Хороший мальчик, – ответила мать, откусывая кусочек шоколада. – Только, по-моему, немного стеснительный. Наш папа должен преподать ему урок.

– Бедный Стёпа, – сказала Илона. – Ему не позавидуешь – знакомство с чужими родителями. Как буду выглядеть на его месте в подобной ситуации я?

– Достойно. У тебя перед глазами будет бесплатный живой пример.

Они посмотрели друг на друга и, не удержавшись, беззвучно рассмеялись.

Отец уходил. Время было неумолимо. Он просил не беспокоиться и продолжать веселье. Они не спрашивали, когда их встреча состоится снова. Когда-нибудь. Этот неожиданный приезд, воплощая мечту в жизнь, был первым чудом.

Илона не могла отпустить родного человека одного, с пустыми руками, без подарка, и потому без колебаний отдала в провожатые всё ценное, что было за душой – свою любовь.

– Не потеряйся, – напутствовала она Степана, утирая нос платком. – Следи в оба – за ним и за собой.

Попрощавшись и закрыв дверь за мужчинами, она успокоила бешено стучащее сердце, передохнула и пошла к гостям.

Проходя мимо зеркала, встретилась взглядом с самой собой. Да, выглядела она далеко не лучшим образом. Полное опустошение снаружи и внутри. Отчаяться? Ну, нет! Жизнь – это театр. И как актриса сегодня она достигла пика. Игра сыграна – одна из лучших главных ролей позади.

Вечерний город пестрел множеством огней. Отражая искусственный свет, такси мчалось среди потока машин. Оторвав взгляд от окна, отец повернул голову к Степану.

– Какое имя у тебя непривычное, – сказал он. – Помню, в моём детстве редких стариков Степанами звали.

– Мода возвращается.

– Да. Не перевелись Степаны на Руси. Каждое имя дорогого стоит. Твоё – особенное. За ним энергетика поколений: пахарей, служивых, героев. Почувствуй её, обрети опору и расти.

– Я постараюсь.

– Постарайся. Игра стоит свеч. Мой норвежский компаньон Сольдекерг начинал с нуля, а сейчас владелец целого флота. Всё потому, что имя у него простое русское – Иван.

Они оба улыбнулись.

– Верь мне, – продолжил отец. – Я правду говорю.

– Как вещий Олег?

– Да.

Аэропорт.

Граница земли и неба.

Последние мгновения перед отлётом.

Они не могли расстаться просто так.

– Ты должен обязательно увидеть Норвегию, – заявил отец. – И лучшее время для этого – Рождество. Года хватит, чтобы подготовиться? Жду вас обоих в следующем декабре.

– Но…

– Никаких возражений. Всё получится. Рождество дарует нам веру в чудеса.

– Да я…

– Договорились?

– Да.

– Хорошо. И последняя просьба, Стёпа. Я старше тебя, но это ничего. Будем на ты – зови меня отныне Олегом.