Текст книги "Очарованные миражом. Звездная сага. Книга третья"

– Мы всегда стремились избегать военной эскалации в космосе, и вот, первыми начинаем. Нет, я понимаю, что они нарушили международное право, их действия могут быть опасными для всего человечества. Но формально – оружие они против нас не применяли. Мы сами бросили Горгону на произвол судьбы. Спровоцировали их своим враньём, если называть вещи собственными именами.

– И что ты предлагаешь? Не вмешиваться? Подарить им Горгону? Ждать, чем закончатся их эксперименты?

Всё так же мирно поблёскивали звёзды на чёрном бархате неба, тихо шелестели деревья вокруг, вдалеке вздыхало море. А Елена вдруг отчётливо поняла, что собирается не в очередную экспедицию к неизвестным мирам, – что летит на войну.

– Что ты собираешься делать с планетарной станцией? – ответила вопросом на вопрос.

– На месте определимся. Думаю, придётся штурмовать. У них пока нечего противопоставить ни нашему кораблю, ни нашей десантной группе. И это ещё одна причина, почему мы должны спешить.

– Но ведь штурм означает жертвы…

– Война есть война.

Глава 9. Тагиров

И ещё один день предполётной подготовки минул. До позднего вечера Елена с помощниками ковырялись в системе юстировки гипердвигателя. В экспедиции она значила для космонавтов не меньше, чем система жизнеобеспечения. Малейшие отклонения в параметрах двигателя грозили забросить корабль невесть куда. История «Денеба», затерявшегося в космосе и случайно обнаруженного через сорок лет после исчезновения, до сих пор оставалась кошмаром для всех путешественников Дальнего Космоса. Лучше уж погибнуть от столкновения с астероидом, задохнуться, замёрзнуть или поджариться, чем годы и десятилетия болтаться в чёрной пустоте без всякой надежды на возвращение. Поэтому после каждого Манёвра Перехода двигатель проверяли и возвращали в идеальное состояние. Процедура кропотливая, забирающая у навигаторов и бортинженеров не менее трёх дней полёта. Создатели «Солнечного Ветра» постарались её автоматизировать до предела, но и Пристинская, и Пиврон знали, что техника подводит в самое неподходящее время, потому нелишне все операции уметь дублировать «ручками», по старинке.

Попробовали и выявили неприятный сюрприз: оборотной стороной повышения чувствительности системы юстировки стало её усложнение. Какие там три дня, в ручном режиме за три недели дай бог управиться! И то при условии, что заниматься юстировкой будут профессионалы – навигатор и бортинженер. А в боевой операции всё может случиться…

Закончили эксперимент они поздно, в начале одиннадцатого. Но отказываться от установленных для себя правил Елена не хотела. Наскоро приняла душ, набросила куртку и пошла к уединённой беседке. Почему-то хотелось снова застать там Тагирова. Смешно было на это надеяться. Если он и приходил, то давно ушёл спать, к жене.

Тагиров не ушёл. Сидел на том самом месте, и, кажется, в той самой позе, что и накануне, рассматривал невидимую Горгону.

– Добрый вечер! – окликнула Елена, стараясь, чтобы голос не зазвенел от радости. – Давно сидишь?

– Нет… В общем, да, давно. Что-то ты сегодня припозднилась?

– Завозились с юстировкой. Честно говоря, двойственное впечатление от нашего гипердвигателя.

Тагиров слушал неприятную новость, мрачнея на глазах. Когда Елена закончила, не сдержался, выругался сквозь зубы:

– Чёрт знает что! Но и винить некого. Не строили ещё наши спецы боевые гиперкрейсеры. Изначально корабль для косморазведки разрабатывался, живучесть по стандартным критериям закладывали. Самое худшее, времени на замену двигателя нет!

Он помолчал секунду, пожал плечами.

– Что ж, возвращение не приоритетно, главное – попасть туда быстрее… – и осёкся, взглянул на собеседницу, поспешил оправдаться: – Лена, ты не беспокойся! Мы обязательно вернёмся.

Пристинская грустно улыбнулась, кивнула, принимая его уверение. Зачем он её пытается успокоить, она же не ребёнок? Даже обычная высадка на Горгону чревата непредсказуемыми последствиями, способными перечеркнуть самый продуманный план. А тут – штурм станции, война внутри Кольца. Нет, вероятность вновь увидеть Землю у них невелика. Вернее, призрачна.

– Всё нормально, не беспокоюсь я, справимся с двигателем, – она постаралась придать голосу бесшабашность. – Кстати, а что ты думаешь о нашем пилоте?

Тагиров отмахнулся.

– Я о ней вообще стараюсь не думать, а то жутко делается. Смотрю, как вы с ней общаетесь, словно с обычной девчонкой, а у самого мороз по коже. Надо же – информационная модель человека, помещённая в биологическую оболочку, неведомо как и неведомо где изготовленную.

– Ты ей не доверяешь?

– Доверять или не доверять можно людям. Она член экипажа, это данность, от меня не зависящая. Так решил Берг, ему я доверяю.

– Берг, наверное, похож на твоего отца? Ты о нём всегда говоришь так уважительно.

– Не знаю… Возможно ты и права, я действительно уважаю Берга, как отца. Хотя настоящего отца у меня не было. Конечно, был мужчина, зачавший меня. Я даже знаю его имя. Но отцом никогда не считал.

Тагиров помолчал. Затем спросил:

– Хочешь, чтобы я рассказал о себе?

– Хочу. А ты? Если тебе это неприятно, то не рассказывай.

– Почему же, тебе могу рассказать. Ты ведь подруга моей жены. Я тоже хотел бы стать твоим другом.

В детстве мама рассказывала, что отец Георгия был моряком и погиб в кораблекрушении. Одно время мальчик бредил морем, собирал марки, значки с изображением известных мореплавателей, – искал среди них отца. Пока не узнал, что этот мужчина жив-здоров, обитает на соседней улице и работает в местной администрации. Родители расстались до рождения ребёнка, собственно, они и не жили вместе. Мужчина категорически не хотел детей, считал, что слишком молод брать на себя такую ответственность. Но мама упёрлась и родила вопреки его воле. А он, соответственно, обиделся, посчитал себя униженным.

Мать продолжала любить его, на других мужчин и смотреть не хотела. Так и прожила вдвоём с сыном. Не исключено, отец тоже её любил, но как-то по-своему, постоянно укорял, что она всё в их отношениях испортила. Поэтому денег на ребёнка не давал, а мама не просила. И радовалась, когда он допускал её в свою постель. Бегала к нему после уроков – она работала учительницей в школе – благо, жили по соседству. Потом отец сделал карьеру, стал важным чиновником, завёл молоденькую любовницу. А старую выставил. Георгию девять лет было, и он хорошо запомнил, как мама пришла в слезах и рыдала всю ночь, хотя и не понимал тогда, из-за чего.

Отца он так ни разу и не увидел. Зачем? У них не было ничего общего. Георгий вырос даже внешне на него непохожим, гены прадеда-балкарца пересилили. Маминой любви и тепла ему вполне хватало. Тем более, она никогда не скупилась делиться ними с окружающими независимо от того, способны люди оценить это или нет.

– А ещё мама любила цветы. Знаешь, какие у нас были хризантемы? – мечтательно улыбнулся Тагиров. – Я и сейчас помню названия: «Нивея», «Орион», «Глория», «Германский флаг». У неё красные лепесточки и коричневая с золотистой каймой серединка. А циннии у нас какие были! Я таких и в столичном ботаническом саду не видел. Красные, белые, пурпурные, фиолетовые, розовые. Даже зелёные, «Энви». Ещё у мамы цвела лаватера – такое декоративное многолетнее растение, высокое, метра два, с большими розовыми цветками. Её иногда называют собачьей розой. Настоящие розы, разумеется, тоже были. Мне особенно запомнился огромный куст плетистой розы. У нас в углу двора стояла беседка, похожая на эту, и ветви розы оплели её со всех сторон.

– Здорово!

– Угу. А вербена тебе нравится? Сможешь отличить канадскую от буэнос-айресской? А я могу!

– Ты, наверное, ботанику в детстве любил?

– Я маму любил. Больше всего ей нравилась аргемона. Нежный белый цветок с тонким ароматом. А вокруг – шипы. В этой жизни так и нужно – не черстветь душой, но уметь защищаться.

Тагиров замолчал. Надолго. Пристинская попробовала вернуть его к рассказу о детстве:

– Наверное, вам было тяжеловато финансово?

– Нет, отчего же? Мама в хорошей школе работала, приличную зарплату получала. Не помню, чтобы я в чём-то нуждался. А в институте именную стипендию получал, тоже немалые деньги. Я ведь всегда отличником был. Как и ты, – Георгий улыбнулся кончиками губ. – Идеальный ребёнок. Когда окончил Академию и пошёл в первую экспедицию, мама мной очень гордилась. Весь дом фотографиями обвешала, даже совестно было перед знакомыми. И каждый раз, провожая, плакала.

– А когда ты ушёл из Космофлота, она огорчилась? Или обрадовалась, что больше времени будешь на Земле проводить, чаще навещать сможешь?

Тагиров медлил с ответом. Елена уже собралась переспросить, когда он, отвернувшись, прошептал:

– Мама умерла до того, как я пришёл в СБ. Разве ты не читала моё досье? Это же не закрытая информация.

– Я не дочитала, извини… Она болела?

– Нет, мама никогда не болела. Говорила, цветы её энергией заряжают. Она погибла. Помнишь тот случай, когда взорвали Мраморный дворец? Мама как раз была там, на фестивале садоводов.

Пристинская помнила. Пять лет назад, накануне очередных президентских выборов, по стране в который раз прокатилась волна террора. Европейско-Российский Союз уже почти век оставался сильным стабильным государством, обеспечивающим гражданам достойный уровень жизни и свободы. Но и от них ждущем лояльности, уважения к закону и власти. Большинство граждан это устраивало. Однако не всех. Слишком разные нации и народности населяли Евроссию, слишком несхожими были их история, культура, обычаи, религия, язык, внешность. Три поколения – недостаточный срок, чтобы притереться друг к другу. И даже если бы население державы было полностью однородным, нашлись бы отщепенцы, не желающие считаться ни с чем, кроме собственного «я». У полиции и службы безопасности работы хватало.

– Я был в экспедиции, – продолжил Тагиров. – Сообщили, когда вышел из карантина. Это стало… не знаю, как сказать – удар, шок. Мама для меня значила очень многое.

Елена украдкой облизнула пересохшие губы. Она понимала, каково это – потерять маму, самой пришлось пережить. Но ей было всего пять, бабушка и дедушка старались, как могли, смягчить боль. Тагирову оказалось труднее.

– Какая-то прострация навалилась, смутно помню, что со мной было. А потом рядом оказалась Карина. Она мне помогла. Смешно, наверное, слышать от взрослого мужчины, но она для меня стала не только женой и другом, но и второй мамой. В какой-то степени.

– Ты любил её?

– Она первая женщина в моей жизни. Я надеялся, что единственная.

– Хочешь сказать, что до неё у тебя никого не было? Ведь ты женился на ней…

– В тридцать. Да, у меня не было женщин до тридцати лет. Ужасно?

– Не знаю. Я ещё не встречала мужчину, решившегося признаться, что до тридцати лет он оставался девственником.

– Зачем врать? Я такой, какой есть. Для меня близость с женщиной – очень личное, не умею к этому относиться легко, как к забаве. С Кариной мы прожили четыре года. И внезапно всё рухнуло. Самое обидное, я даже не замечал предпосылок. Приехал из командировки, а она вещи упаковывает. Зачем, куда? Говорит: «Я на следующей неделе улетаю на Новую Европу. Проект есть хороший, интересный». – «Надолго?» – «Думаю, навсегда. Зачем возвращаться? Всё равно переселяемся». – «Но я не смогу так быстро оформить перевод!» – «Так и оставайся здесь. Я думаю, нам не стоит дальше жить вместе». Я так и сел. Спрашиваю: «Что случилось, чем я тебя обидел?» – «Устала я от твоей чувствительности. Не пойму, ты мужик или баба? Ей богу, лесбиянкой начинаю себя чувствовать». Сначала было обидно, затем больно. Словно предательство всего, что было между нами. Мне казалось, что если люди близки, то они должны дорожить друг другом. Наивный, да?

Георгий замолчал, и Елена тихонько вздохнула. Она могла подписаться под каждым его словом.

– Зато у тебя теперь есть Диана. Она очень хороший человек.

– Я знаю. Я стараюсь, чтобы ей было хорошо со мной, – в голосе Георгия звучало всё что угодно, только не любовь.

Пристинская промолчала. Что она могла сказать? Тагиров понял её молчание по-своему, пробормотал изменившимся голосом:

– Лена, я нагружаю тебя своими проблемами, извини. Не следовало этого делать.

Повинуясь неожиданному порыву, она сжала его ладонь:

– Всё хорошо, всё правильно! Тебе нужно было, и ты выговорился. Можешь нагружать меня своими проблемами сколько угодно! А я тебя буду нагружать своими. Согласен?

Тагиров улыбнулся. Поднял руку, осторожно коснулся губами её пальцев.

– Спасибо. – И уже весело добавил: – А ты знаешь, сколько сейчас время? Почти час ночи! А завтра подъём в шесть, как всегда.

– Ой, в самом деле! – Елена вскочила. – Давно пора спать!

Они вышли из беседки на узкую дорожку, бегущую по периметру лагеря. Свет фонарей, стоящих вдоль центральной аллеи, пробивался сквозь редкую листву деревьев, создавая зыбкий полумрак.

– Разрешишь взять тебя под руку? – спросила Елена.

Было так томительно-сладко ощущать его рядом! Ощущать и ни о чём не думать, не размышлять, не анализировать, не строить планов на будущее.

Дни тренировок неслись стремительно, будто увлекаемые мощным водоворотом. Усталости не было, наоборот, Пристинская ощущала приток сил, эйфорию. Хотелось сделать больше, лучше, обидно было останавливаться на перерыв в разгар работы. Бортинженер качал головой, бормотал под нос: «второй Тагиров на мою седую голову». Елена посмеивалась, удивляясь, как всё чётко и ладно получается. И ждала вечера, когда можно будет умыться, переодеться и очертя голову бежать к заветной беседке.

Как они первый раз поцеловались, Елена сама не поняла. Сидели рядом, болтали о чём-то… и вдруг её рука обвила шею Георгия, притянула к себе его голову, и губы их соприкоснулись. Это было так сладко, так чудно! Первый поцелуй длился вечность. Губы Тагирова, вначале напряжённые, сделались мягкими и податливыми, уступили её напору. Его руки осторожно легли ей на плечи.

С Георгием она могла говорить о чём угодно. О своих глупых и неудачных поисках любви, о надежде и разочаровании, о верности и предательстве, о людях и звёздах. С ним было легко. Нет, не так – он стал частью её жизни. Уголком сознания Елена понимала, что нельзя украсть даже маленький кусочек счастья. Но не хотела об этом думать. Наверное, поэтому всё закончилось так скоро и некрасиво.

В это утро она проснулась отлично отдохнувшей и бодрой, несмотря на то, что добралась до постели во втором часу. За окном начинался очередной солнечный день. Но солнце светило недолго. Ровно столько, чтобы Елена выбралась из-под одеяла, натянула тренировочный костюм и зашла в умывальник.

Диана была там, усердно чистила зубы, склонившись над раковиной.

– Доброе утро! – Елена шутливо шлёпнула подругу пониже спины.

Арман вздрогнула, попятилась. Прошипела:

– Не трогай меня! Странно ты дружбу понимаешь. Я, кажется, не обещала мужем делиться.

Пристинская замерла, оглушённая. Мигом все мысли вылетели из головы, одна гулкая пустота осталась. Диана стояла в двух шагах от неё, измазанные зубной пастой губы мелко дрожали, в зелёных глазах блестели слёзы. «Какая она жалкая и некрасивая», – неожиданно пришло в голову, и Елена ужаснулась этой мысли. Хотела что-то сказать, но язык точно присох, не желал повиноваться. А Диана быстро сунула щётку под струю воды, сполоснула лицо и ушла, не проронив больше ни слова.

За завтраком Арман не поднимала глаз от тарелки, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Еленой. Сидевший рядом Пиврон заметил это, шепнул вполголоса: «Капитан, какая собака между вами пробежала?» «Да, правда, пробежала», – мысленно согласилась она. – «Только не собака». Тагиров сидел во главе стола, как раз между женщинами, удивлённо поглядывал то на одну, то на другую. Видимо, ничего не понимал пока.

Занятия прошли по расписанию. Пристинская постаралась сосредоточиться на работе, а решение личных проблем отложить на вечер. Тем более, как их решить, она представления не имела.

За обедом Арман по-прежнему упорно изучала содержимое тарелок, а взгляды Георгия из удивлённых сделались озабоченными. Чёрт бы побрал этот сжатый до предела график, не было никакой возможности поговорить с ним с глазу на глаз!

К ужину подавленное настроение Дианы заметили все, а во взгляде Тагирова явственно начала проступать паника. Он пытался отогнать от себя неприятную догадку, но без особой надежды. И Пристинская твёрдо решила после занятий идти к Диане с объяснениями, и будь что будет.

Не успела. Зашла к себе в комнату и замерла на пороге. Арман ждала её, забравшись с ногами в стоящее в углу кресло.

– Извини за вторжение, – буркнула.

– Я и сама собиралась к тебе зайти… – Елена затворила дверь, прошла в комнату, села за стол.

– Хорошо. А то я боялась, что глупо получится: навязываюсь с разговором не ко времени. Лена, я прошу прощения. Я вчера совершила некрасивый поступок. Я выследила вас с Георгием.

Пристинская промолчала. А что она могла сказать? Чей поступок хуже?

– Я давно обратила внимание, что Георгий где-то пропадает по вечерам. Но меня устраивало, что можно спокойно лечь и заснуть. После тренировок на секс никаких сил не остаётся. А вчера сообразила вдруг, что у этих прогулок должно быть какое-то объяснение, и решила его найти. Сама не знаю, что ожидала увидеть… а увидела вас в беседке. Торчала в кустах и пялилась, как вы целуетесь, будто последняя дура. Собственно, дура и есть.

Она сидела нахохлившаяся, как воробышек под дождём, и неотрывно смотрела в какую-ту точку на полу.

– Дин, это ты меня прости, – выдавила Елена. – Это я виновата. Честное слово, кроме поцелуев между нами ничего не было. И ничего не будет, обещаю!

– Брось, не говори ерунды! Ты же его любишь, я вчера видела. И он тебя. Он последние дни прямо светится от радости, а я ещё удивлялась, с чего бы? Я за полгода не смогла для него заменить Карину, а ты – за две недели управилась. Лена, но почему так?! Почему нельзя было подойти и честно всё обсудить? Я думала, что я что-то значу – для тебя, для него. А так… это как удар в спину!

Пристинская куснула щеку. Что сказать в оправдание?

– Прости меня, пожалуйста, Дин…

Арман достала из кармашка носовичёк, промокнула покрасневшие глаза, высморкалась, поднялась с кресла.

– Извини. Глупо получилось с этим разговором. Я понимаю – кто я такая, чтобы со мной считаться? Можно перешагнуть и забыть. Ещё раз извини – за то, что было сегодня в умывальнике. Обещаю, больше не повторится.

Тряхнув головой, она шагнула к выходу.

– Дин, постой! – попыталась остановить её Пристинская.

– Не надо, Лена. Я не девочка-курсистка, я с этим справлюсь. Легко!

Елена беспомощно смотрела на захлопнувшуюся дверь. Вот так, поддалась минутной слабости и лишилась подруги. А Тагиров сидит сейчас в беседке, переживает, гадает, что случилось. Нужно пойти и всё ему рассказать. И разом поставить крест на глупых иллюзиях.

Георгий действительно ждал. Но на месте усидеть не мог, нервно расхаживал по дорожке. Увидел приближающуюся женщину, замер, словно весь превратился в знак вопроса.

– Лена, что случилось?

– Диана всё знает. Она видела нас здесь прошлым вечером.

Тагиров сник.

– Это следовало предполагать… Боже мой, какая же я свинья!

– Нет! Это я во всём виновата, – отрицательно качнула головой Елена. А самой так хотелось услышать: «Леночка, я люблю тебя, и это главное!»

Будто почувствовав что-то, Георгий посмотрел на неё.

– Лена, прости меня, если сможешь. Я… ты… ты мне очень дорога. Ты самый лучший мой друг! («Друг? Значит, всего лишь друг?!») Но… ведь это предательство по отношению к Диане, я не могу так! Она мне доверяла… Это будет нечестно! («Конечно! Разумеется! Мне никто ничего не обещал. Чувство долга – превыше всего!»)

– Да, – согласилась Пристинская. – Всё правильно. Прости, я не хотела создавать тебе сложностей.

Она развернулась и быстро пошла назад. А он остался. Елена не запомнила, как оказалась в своей комнате, как упала лицом в подушку. Было больно и противно. Так противно, что и жить не хотелось. Комок, сдавливавший горло, прорвался наружу. «Мамочка, ну почему?! Почему твоему Мышонку так плохо в этой жизни? Почему для других – счастье и радость, а мне – только боль и одиночество?! Чем я заслужила? Лучше бы твоя болезнь оказалась заразной, и я заболела бы и умерла вместе с тобой! Всё равно, я здесь никому не нужна. Понимаешь мамочка, НИ-КО-МУ!»

Глава 10. Ключ на старт

Бабье лето закончилось. Ветры с Северной Атлантики добрались до Приазовья, принесли холод и мерзкую слякоть. Словно спохватившись, деревья поспешно освобождались от ненужной побуревшей листвы, смыло дождями серебристые паутинки, низкое серое небо давило на душу. Хотелось поскорее закончить тренировки и убраться из опостылевшего лагеря подальше, хоть к чёрту на кулички.

Курс подготовки подходил к концу. Последнюю неделю отрабатывали нештатные ситуации. Елена была рада, что физические нагрузки выматывают все силы, вечером остаётся доползти до койки и провалиться в тяжёлый сон. Первая боль притупилась, ушла на задний план. Единственная оставшаяся цель в жизни – рейд на Горгону. А дальше? «Дальше» не было, «дальше» её не интересовало. Лишь сердце начинало щемить всякий раз, когда приходилось говорить с Тагировым. Они старательно делали вид, что не было пьянящих вечеров в беседке, но Пристинская видела, что Георгий испытывает то же, что и она. И от этого делалось ещё больней. Диана не то, чтобы избегала её, но держалась настороженно. Иногда Елене казалось, что бывшая подруга порывается поговорить о чём-то важном. Иногда поговорить хотелось ей самой. Не успела ни одна, ни вторая. Советник Берг вызвал Тагирова, Пристинскую, Арман и Марину на совещание. «Последнее напутствие перед дорогой», – прокомментировал Георгий, сообщая за обедом эту новость. Время, отведённое для подготовки операции, закончилось.

На Южном Берегу Крыма ещё было тепло, золотая осень. Едва авиетка перевалила хребет, как серая пелена облаков осталась за спиной, а впереди развернулась бесконечная синева неба и подёрнутый белыми барашками пены аквамарин внизу.

– Везёт некоторым, на солнышке нежатся, – вздохнула Диана.

Тагиров посадил машину на знакомую площадку у забора из дикого камня. «А здесь всё как два года назад», – невольно подумала Елена. Белый двухэтажный дом на берегу моря, возвышающаяся над ним скала, заросший пожелтевшим осенним лесом склон. Пластбетонная змея дороги, причудливо петляя, исчезала за поворотом. По ней они бежали когда-то с Дианой к посёлку, не столько соревнуясь в скорости и выносливости, как притираясь, присматриваясь друг к другу. Присмотрелись…

В резиденции Берга всё же произошли изменения. Стоило умолкнуть двигателю, как к авиетке направился рослый парень с автоматом под мышкой. Узнал прилетевших, улыбнулся, галантно помог женщинам выбраться. Пристинская с удивлением заметила второго парня в углу двора. И третьего, прохаживавшегося по оливковому садику. Она вопросительно взглянула на Тагирова.

– На войне как на войне! – развёл тот руками. – В посёлке взвод спецназа дежурит, а вон там, видишь? Боевой крейсер ВМФ.

– Ух отец и не доволен! – засмеялась Диана. – Говорит, стал заложником в собственном доме.

«Заложник» ожидал их в гостиной. Раньше эта комната была заперта, у хозяев руки не доходили поддерживать здесь порядок. Теперь помещение переоборудовали в конференц-зал со всем сопутствующим техническим оснащением. Неизвестно, уцелело что-либо от прежней обстановки. Разве что массивные часы над дверью.

– Очень рад видеть вас всех!

Берг подождал, пока гости разместятся за полукруглым столом, изложил диспозицию. Полностью оснащённый «Солнечный Ветер» ожидал экипаж в орбитальном доке Лунной Базы. Подставной экипаж – команду косморазведчиков, которым через два часа предстояло подняться на его борт. Настоящий займёт их место лишь перед самым гиперпрыжком. Пока противник поймёт, что происходит, «Солнечный Ветер» успеет покинуть локальное пространство Земли. А далее всё будет зависеть от самих космодесантников. В случае провала их объявят пиратами со всеми вытекающими последствиями – Евроссия не могла рисковать началом звёздной войны.

– Провала не будет, советник, – заверил Тагиров. – Семь человек пойдут до конца, но провала не будет.

– Восемь, – поправила его Марина. – Я всегда подчёркивала, что не человек, но это касалось только физической оболочки.

– Я в вас верю, – Берг обвёл взглядом присутствующих. Остановился на дочери: – Диана, без самодеятельности! Ты, Янек, Влад и Седрик – сразу в стасис, чтобы в пространстве Горгоны были бодрыми, как огурчики. Знаю, знаю, что вы прошли тест! Но это дополнительная перестраховка. Сейчас не время для экспериментов.

– Советник, есть новости об экспедиции на Горгону? – поинтересовался Тагиров.

– Никаких, и это отвратительно. Ни один корабль не стартовал в этом направлении за последние два года. Значит, одно из двух: либо Консорциум намеренно лжёт, либо «Генезис» построил у себя на Лабиринте базу гиперкораблей и этого никто не знает.

– Это же нарушение договорённостей…

– Это – объявление войны. И не Евроссии – всему миру. Но точного ответа у нас нет. Теперь хочу поговорить с вами по отдельности. Диана, Марина, оставьте нас ненадолго.

Берг дождался, пока за девушками закроется дверь. А затем потребовал полный отчёт о случившемся на ночной улице Столицы. Отпираться Елена не стала, не тот случай. Советник и тем более командир группы обязаны знать всё о каждом члене экипажа.

Берг выслушал внимательно, не перебивая, не задавая уточняющих вопросов. Казалось, он понимал суть происшествия лучше самой рассказчицы. И когда она замолчала, кивнул удовлетворённо:

– Я это подозревал. Круминь и Медведева добрались до артефакта. Во всяком случае, Марина весьма смахивает на результат эксперимента. Её тело – самое совершенное оружие, какое мне известно. Не сомневаюсь, «Генезису» нужна Горгона именно для получения такого оружия. Чтобы создать универсальных солдат, способных завоевать Галактику.

– Но откуда им известно о возможностях Путников? – удивился Тагиров. – Разведчики «Колумба» сами толком не знали, что с ними случилось. Да никто не знал!

А Елена уже поняла. Таинственно пропавший дневник Коцюбы…

– Воронин, да? Получается, он вовсе не пропал без вести, не утонул в водах Адриатики. Но зачем это ему? Чего не хватало в Евроссии?

Она вопросительно посмотрела на Берга.

– Не знаю. Возможно власти, возможно, чего-то ещё, – советник развёл руками. – Служба безопасности Евроссии непозволительно мало знает о деятельности «Генезиса» на Земле и почти ничего – о Лабиринте. То, что коллеги из Консорциума знают немногим больше – плохое оправдание. Но жалеть об этом поздно.

Марина сидела на камне под скалой, свесив босые ноги в воду.

– Не холодно? Размышляешь о чём-то? – Елена осторожно опустилась на край валуна, подальше от холодных брызг.

– Нет, просто сижу. Последний вечер на Земле. Что-то вроде прощания с родиной предков.

– Что ж так категорично? Ещё когда-нибудь прилетишь в гости.

– Нет, – засмеялась девушка, – не прилечу.

– Тебе у нас не понравилось?

– Почему же? Вы бываете забавными. Например, ты со своими страданиями.

Пристинская опустила глаза, провела ладонью по шершавой поверхности камня. Очень хотелось обидеться, но на кого? Не на Марину же, в самом деле.

– Находишь мои страдания забавными?

– Конечно. Смакуешь своё одиночество, хотя рядом человек, готовый тебя любить. Причём ты это знаешь, и сама готова его любить. Но вместо этого предпочитаешь страдать. Забавно.

– Есть ещё и третий человек. Или с его страданиями не нужно считаться?

– Ты о Диане? Она сильная, выдержит. К тому же, недолго осталось.

– Что ты этим хочешь сказать? – Елена вскочила, перепрыгнула на камень, где сидела девушка. Он был мокрым и скользким, того и гляди, потеряешь равновесие и бултыхнёшься в холодную воду. – Диане грозит опасность? С ней что-нибудь случится на Горгоне?

– Откуда я знаю? – хмыкнула Марина. – Я чувствую будущее, но не думаешь же ты, что я вижу его так, будто это видеофильм? Это только ощущение, я не могу его тебе объяснить. Я знаю, что в наиболее вероятном варианте развития событий Дианы нет. И меня нет, но это естественно. А вы с Тагировым – есть. Причём, вместе.

Елена старалась переварить услышанное. Сомневаться в способностях Марины к ясновидению было бы глупо. Но так внезапно заглянуть в будущее…

– И невозможно изменить это?

Марина пожала плечами.

– «Прошлое», «будущее» – термины, придуманные людьми. Объективно существует жёстко детерминированная причинно-следственная связь между событиями. Располагая абсолютной информацией, ты можешь точно знать, что произойдёт. Разумеется, это чисто абстрактная ситуация, абсолютной информацией не владеет никто. Но недостаток знаний компенсируется интуицией. Мой уровень интуиции значительно выше человеческого. – Она помолчала, виновато развела руками: – Не уверена, что следовало говорить всё это. Хотелось помочь тебе избавиться от груза несуществующей вины.

– Эй вы, люди на блюде, вы что, купание затеяли?

Елена резко развернулась и едва не шлёпнулась в воду. Диана стояла на террасе прямо за их спинами, метрах в десяти, не дальше. Слышала она разговор? Если да, то какую его часть?

– Ужин на столе, отдадим дань уважения гостеприимству советника, и – домой. Командир общий сбор проводить будет, каюты ж делить надо!

В трёх шагах от стеклянных дверей, ведущих в дом, Арман неожиданно придержала Елену за локоть.

– Притормози немного. Пару слов скажу наедине, а то до отлёта времени не остаётся.

Пристинская настороженно повернулась. Диана улыбалась совсем как прежде:

– Забудь, что я тебе наговорила. Мне нравится Георгий, и я хочу, чтобы он был счастлив. Мне нравишься ты, и я хочу, чтобы ты была счастлива. Вы самые лучшие мужик и девчонка, каких я знаю. И я рада, что вы встретились и полюбили друг друга. Бессовестно с моей стороны вам мешать. Вот и весь разговор.

– Диана, подожди, так нельзя. Георгий – твой муж, я не имею права…

– Брось свои интеллигентские штучки! Какие ещё права? Любовь, семья – это не мой путь, смешно было даже пытаться. И при том, я же отдаю мужа в хорошие руки, правда? Всё, не спорь! Пошли в столовую, на корабле договорим. Просто хотела напомнить, что я всегда буду тебе верной подругой. Мои слова обратной силы не имеют. Ни при каких обстоятельствах.

Она ухватила Елену под руку и повлекла в дом.