Текст книги "Зомбипанк"

Часть 2.
Жизнь
Колизей – «Книга судьбы»

Глава 5.
Старая пластинка
⠀
Дурной вкус – «Пластинки»

Наверное, прошло сколько-то времени, но невозможно понять, сколько и идет ли оно вообще. Ощущение времени пропало. На какое-то мгновение было чувство, что можно вернуться назад, как будто что-то тянуло, но оборвалось.

Я умер и это начало загробной жизни? Моя душа должна отправиться на небесный суд, где все мои поступки и дела, хорошие и плохие, лягут на чаши весов, чтобы определить дальнейшую судьбу? Я не мог ничего с этим сделать, и оставалось только ждать.

Вдруг мне показалось, что я слышу чей-то голос, неотчетливо и издалека, но точно голос. Разобрать, что он говорит, не получалось. Сложно было определить даже, с какой стороны его слышно, но я подумал, что, может, все-таки можно как-то приблизиться к источнику звука, и решил сконцентрироваться на этом желании.

Смог уловить ритм и понять, что повторяется какая-то одна и та же фраза с небольшой паузой в конце. Некоторое время не было никаких изменений, а потом удалось разобрать несколько слов.

«…слышишь… голос… иди… ближе»

Видимо, я приближался, слова стали громче, появилась вопросительная интонация, и вот, наконец, фразу можно было услышать целиком.

«Ты слышишь мой голос? Иди на мой голос. Подойди ближе». Пауза, и все сначала.

Говоривший был спокоен и нетороплив. Это действовало словно гипнотически. Хотелось ему верить и идти за ним, идти к нему.

Когда стало достаточно громко, можно было понять, что, кроме голоса, есть еще шум, как будто звук идет из старого патефона, а также, перед тем как фраза повторяется, после паузы слышен небольшой щелчок. Звук уже не становился громче, но мне показалось, что пауза – это не просто тишина и в ней что-то есть. Если бы я был сейчас в своем теле, в своем мире, я бы описал это так: будто я наклонился к старому патефону, у которого заела пластинка, опустил голову и повернулся ухом к трубе, чтобы расслышать что-то.

«Ты слышишь мой голос? Иди на мой голос. Подойди ближе».

Ничего.

«Ты слышишь мой голос? Иди на мой голос. Подойди ближе».

Но что-то точно есть, надо напрячься!

«Ты слышишь мой голос? Иди на мой голос. Подойди ближе. Приготовься».

Приготовиться? К чему?

Голос пропал, а я стал ощущать что-то. Кажется, это был страх, свет стал мутнеть, появилась боль где-то в области головы, и даже показалось, что я кричу. Точнее, я понял, я услышал, что действительно кричу. Белый свет вокруг меня пропал и ударил какой-то другой, не настоящий свет. Я приоткрыл глаза, но ничего не видел, все было размыто от слез. Голова жутко болела, стучали виски, и нужно было уже перестать кричать, чтобы успокоиться, что я и сделал. Попытался глубоко вдохнуть, но понял, что не смогу, – попытка это сделать провоцировала зарождающийся где-то внутри меня внутри кашель. Я старался дышать спокойно, через нос.

Следующим шагом было попробовать прозреть, руками и головой двигать не получилось, поэтому я стал часто моргать. Через несколько секунд я смог видеть, правда, чтобы хоть что-то разглядеть, пришлось хорошенько прищуриться.

Я лежал в капсуле, но в другой. Эта была больше, я в ней полностью лежал горизонтально, а не сидел. Она была явно старая, так как местами проглядывала ржавчина.

Стало возвращаться и ощущение тела. Руками, ногами и головой я не мог двигать, так как был привязан. Из того, что мне удалось разглядеть, было понятно, что лежу я голый, по крайней мере, по пояс, у меня почему-то очень бледная кожа и абсолютно седые волосы на груди. Из того, что было доступно мне для изучения, были только пальцы рук, и я начал водить подушечкой большого пальца по остальным, как будто что-то растирая между ними. Кожа пальцев была грубая, совсем не эластичная, а ногти были местами то ли обгрызены, то ли обломлены.

Может, я вышел из комы? Сколько я тогда в ней пробыл? Лет двадцать? Тридцать?

Краем глаза я увидел, что кто-то промелькнул в окошке капсулы, я пытался приглядеться, но тщетно, движения больше не было. Помещение, в котором находилась капсула, было полутемное, освещено оно было явно недостаточно, свет периодически беспорядочно и раздражающе мелькал. Никаких звуков снаружи не доносилось. Оставалось только ждать.

Через несколько минут в окошко прямо над головой несколько раз постучали и появилось фиолетовое пятно, которое начало говорить.

– Эй! Вы там как, живой?

Я попытался что-то сказать, но только открывал рот, звуков издавать не получилось.

– Если вы меня слышите, то моргните два раза, – кажется, пятно показало два пальца в форме буквы «V». Я постарался зажмуриться как можно сильнее и через секундную паузу повторил упражнение. – Отлично, полежите, сейчас освобожу вас, – сказало пятно и скрылось из окошка.

Я точно был не там, где проходил эксперимент, или не в то время. Пока можно было порадоваться только тому, что я живой. Больше поводов для оптимизма не было. Может, придет Вадим Андреевич и все объяснит. Если он еще жив, конечно. А как там Валек? Жива ли она еще? Знает ли она, что со мной? Была ли она счастлива все эти дни или годы?

В это время за моей спиной послышался звук медленно открывающегося старого механизма, кто-то очень неторопливо пытался его открыть, или просто не хватало сил, чтобы прокрутить до конца. Звук был противный, и я закрыл глаза, так как голова все еще адски болела. Наконец, люк капсулы был открыт и снаружи ударил свежий воздух. Меня выдвинули из капсулы наружу.

Слева от меня стояла девушка, из-за нечеткого зрения я не смог ее разглядеть, только понял, что у нее были фиолетовые волосы.

– Так, блин, что делать-то? – девушка мотала головой из стороны в сторону, явно не зная, как поступить. – Где их носит-то?! Надо же было так попасть! Ладно, спокойно, сейчас что-нибудь придумаем, – она приложила одну руку к уху. – Блин, еще и трубку не берут!

Я смотрел на нее и пытался что-нибудь сказать, но, видимо, все еще только открывал рот.

– Если я вас развяжу, обещаете вести себя хорошо? – спросила она. – Моргните два раза, если согласны, – и снова показала два пальца.

Я снова моргнул, это я уже умел. Она стала развязывать меня, бурча что-то себе под нос. Наконец, я был свободен. Захотелось сесть, чтобы быть наравне с девушкой и лучше ее разглядеть. Попытка встать не увенчалась успехом. Едва оторвав голову от поверхности, на которой я лежал, я ощутил сильнейшую боль во всей голове, но что меня смутило больше всего, так это скованность моего тела, мышцы с трудом слушались меня, и казалось, что руки тряслись. И я опять оказался в лежачем положении.

– Оу-оу, не так быстро, дядя, мы же договорились без резких движений, – схватив меня за руку, сказала девушка. – Я сейчас вас потихоньку посажу, а вы постарайтесь не падать.

Одной рукой она взяла меня за руку, а второй обхватила шею и стала тянуть. Спина тут же отозвалась ноющей болью. Сколько же я лежал без движения?

Я сел, упершись трясущимися руками в то, на чем только что лежал, а девушка, удостоверившись, что я не упаду, куда-то отошла от меня и продолжила бормотать.

– Нет, ну надо, именно сегодня! Да еще когда я тут одна торчу! Ну, дядя Миша, я тебе это припомню! – повисла пауза на несколько секунд. – О, не может быть! Да, перешел, да, очнулся, представь себе! – она явно с кем-то разговаривала по телефону. – Вроде все нормально прошло. Нет, молчит пока, я его достала и посадила. Ага, таблетки. Да, нашла. Хорошо, горячий чай, поняла. Вас когда ждать? А можно как-то побыстрее? Ладно, все.

Разговор был закончен, и девушка снова подошла ко мне.

– Вот, – она мне что-то протянула в руке, – выпейте эти таблетки, чтобы голова прошла, и запейте водой.

Я постарался прищуриться, чтобы взять таблетки, а потом воду, это получилось не с первого раза. Заметив это, девушка вложила стакан с водой мне в руку.

– Блин, очки забыла, – она дернулась в сторону и, судя по звуку, что-то искала на столе, но вскоре вернулась. – Вот, держите!

Она надела мне очки, и я, наконец, смог увидеть все достаточно четко – и таблетки, и воду, и все остальное.

Бывшее фиолетовое пятно оказалось девушкой лет двадцати, действительно, с фиолетовыми волосами, зелеными глазами и утонченными чертами лица с заостренным подбородком. Одета она была в кроссовки, черные штаны и такой же черный балахон.

Я допил всю воду, чтобы хорошенько промочить горло, надо было пробовать говорить, чтобы начать понимать, что здесь происходит. Облизав немного все еще высохшие губы и параллельно соображая, что спросить, я решил начать очередную попытку говорить с коротких фраз.

– Какой год? – был мой первый вопрос, который мне удалось задать, преодолевая некоторое хрипение. Удалось разборчиво произнести. Это, определенно, был успех.

Девушка не стала мне отвечать, просто немного отошла от меня и показала рукой на висящий на стене календарь. На нем большими цифрами был указан год, который был актуален для нее. Он был актуален и для меня в тот день, когда произошел эксперимент. Значит, я не был в коме двадцать-тридцать лет.

– А день? – ошеломленно произнес я, смотря на девушку. Она смотрела на меня с состраданием.

Опять ничего не сказав, она достала свой телефон, нажала на экран, чтобы он загорелся, и поднесла его к моему лицу. На экране были дата и время, и если глаза меня не подводили, то буквально всего часа полтора-два назад я был совсем в другом месте и влезал совсем в другую капсулу, не ту, из которой сейчас вылез. Я не пропустил ничего, даже одного дня.

С временным отрезком стало все понятно, в остальном же стало еще более непонятно. Что со мной случилось? Я поднял руки на уровень глаз, развернув ладонями к себе, – это были руки старика с бледной сморщенной кожей, покрытые многочисленными родинками, местами в шрамах и немного трясущиеся. Потом я стал ощупывать себя – плечи, грудь, живот и даже поясницу. Хотя последнее мне удалось с трудом, не так легко оказалось завести руку за спину, чтобы не вызвать где-нибудь боль. Все это было не моим телом.

– Зеркало, – находясь в недоумении и отчаянии, промолвил я, – пожалуйста.

Девушка заметалась по помещению, но, видимо, быстро сообразила, что зеркала здесь нет, и, снова достав телефон, сфотографировала меня и протянула его мне. На фотографии был сидящий сутулящийся слегка полноватый старик лет семидесяти, абсолютно седой, с мешками под глазами, щетиной и выражением полнейшего непонимания происходящего на лице. Я вернул ей телефон и закрыл глаза. Может, я все-таки в коме или это сон? Других объяснений не находилось.

– Как вас зовут? – видимо, она тоже считала выражение моего лица и решила начать разговор.

– Илья, – ответил я.

– А меня Кира, – сказав это, она пожала мне руку. – Вы постарайтесь не нервничать, скоро приедет дядя Миша и мы обо всем сможем поговорить, объяснить. Ну, мы точно постараемся все объяснить. Вам пока надо немного сил набраться, да и голова наверняка раскалывается. Давайте чаю выпьем горячего, это помогает.

Помогает. От чего? От мгновенного старения на сорок лет? Что мне сможет объяснить таинственный дядя Миша? Что я стал жертвой жестокого эксперимента? Как это все объяснить жене?

«Дорогая, помнишь, мы обещали состариться вместе? Ты проиграла! Я за час одряхлел на сорок лет».

В одном она была права – голова раскалывалась, думать не хотелось совсем.

Пока Кира готовила чай, я слез с капсулы и попробовал немного походить, ходьба меня всегда успокаивала, но это был явно не тот случай. Каждый шаг был мукой, как будто мои голени связали веревкой, оставив возможность передвигаться маленькими шажками.

– Не бойтесь, расходитесь еще, Шерлок у нас быстрый.

Я не знал, кто такой Шерлок в ее интерпретации и как он поможет мне ходить быстрее, но Кира явно знала, что говорила, и понимала суть происходящего. Я доковылял до небольшого столика, стоящего в этой же комнате, и сел на один из стульев.

– Чай сладкий, очень. Надо обязательно выпить сладкий и горячий, – она поставила рядом со мной стеклянный стакан с чаем в металлическом подстаканнике, от которого шел интенсивный пар. – Пейте.

Чай действительно помог – головная боль начала утихать, и в целом состояние стало лучше. Пока можно было доверять Кире, посмотрим, что за дядя Миша и что им всем от меня надо.

Мы сидели молча. Я в своих мыслях, а Кира очень внимательно меня разглядывала. Не всего, а только глаза, всматривалась так, как будто хотела в них что-то найти. Не отводила взгляд, даже когда я смотрел на нее.

– Сколько вам лет? – слегка прищурившись, решилась на вопрос. – Нет, не говорите сразу! Дайте, я попробую угадать. Вам примерно сорок один год, – растягивая цифры и еще больше щурясь, предположила Кира.

– Мне тридцать пять, – наверное, можно было ответить, соврав, но я почему-то решил, что ей можно верить.

– Блиииин, почти угадала! – в ее голосе слышалась досада от совершенной промашки. – Раз так, я предлагаю перейти на «ты». Как считаешь?

– Давай, – согласился я. – Чая на брудершафт?

Она улыбнулась и пошла в другую комнату наливать чай, а я решил осмотреться.

Комната, судя по всему, располагалась в подвале, так как не было окон, а по стене и по потолку тянулись ряды проржавевших труб. Ремонт здесь давно не делали, стены были покрыты остатками зеленой краски, местами даже проступившая штукатурка облупилась. Потолок представлял такое же удручающее зрелище, плюсом на нем были видны следы неоднократных подтоплений. Кафельный серый пол выглядел, пожалуй, самым свежим.

Кроме капсулы, которая была похожа на батискаф, и стола, за которым я сидел, в помещении было еще несколько шкафов и рабочих столов, хотя лучше их назвать рабочими поверхностями, заставленными каким-то оборудованием и всяким хламом.

Кира вернулась с чаем достаточно быстро, и мы продолжили наш разговор. Спрашивать ее о чем-то конкретном сейчас было бесполезно, она, видимо, была не уполномочена отвечать. Отхлебнув еще переслащенного чая, я решил зайти с другой стороны.

– И часто у вас тут такое бывает?

– Да не сказать, чтобы часто. Я, так вообще, в первый раз так попала.

– А я тут в заложниках или задержан?

– В каком смысле? – недоуменно спросила Кира.

– Ну, если я задержан, то имею право на телефонный звонок. Если в заложниках – то нет. Я бы очень хотел позвонить жене. Думаю, она сейчас места себе не находит.

– Ты не в заложниках, но позвонить я тебе все равно не дам, извини, так будет лучше и для меня, и для тебя, – и, немного подумав, добавила: – И для твоей жены.

– Значит, в заложниках, – резюмировал я. Кира ничего не ответила на это.

Я хотел попробовать дальше развить эту тему и даже уже сформулировал несколько доводов, но в этот момент из комнаты, в которую ходила Кира за чаем, раздались звуки спуска по лестнице. Она тут же вскочила и побежала туда. Это, видимо, был дядя Миша. Хорошо, надеюсь, сейчас все прояснится и будет понятно, как вернуть все назад.

Спустя несколько минут они вдвоем вошли в комнату, я от волнения встал в этот момент.

– Сидите, сидите, – вытянутой рукой меня пытался остановить высокий мужчина лет пятидесяти с очень короткой стрижкой, одетый в джинсы и футболку.

Я снова сел. Кира ушла за чаем для гостя, а он сел напротив меня.

– Вас зовут Илья, правильно?

– Да, – ответил я. – А вы дядя Миша?

– Михаил, да. Это Кира меня дядя Миша называет. Если и вам так будет удобней – я не возражаю, – он немного улыбнулся.

– Позже решим, как удобнее, сейчас меня больше занимают другие вопросы. Кира ждала вас и ничего мне не рассказывала, не дала позвонить жене.

– Да-да, понимаю.

В этот момент Кира принесла ему чай и поставила на стол бутерброды. Есть мне не хотелось совсем.

– Сладкий? Мне-то зачем сладкий? – громко спросил дядя Миша, отхлебнув из стакана.

– Прости, забыла, – ответила Кира, уходя в другую комнату.

– Итак, давайте начнем, – поставив стакан на стол, сказал мой собеседник. – Вначале я буду говорить, а вы меня поправлять, если потребуется. Сегодня вы были в клинике и вам должны были провести экспериментальное лечение неизлечимого заболевания, так?

Я кивнул.

– Там вас засунули в капсулу, ввели вам препараты, и через некоторое время вы оказались в залитом светом пространстве, где услышали зов, а потом оказались здесь?

– Да, все так и было.

– Понятно. Я немного потерял навык такого общения и поэтому могу говорить сумбурно. Перебивайте и задавайте вопросы.

Следующие несколько минут перевернули мое представление о многих вещах, например о материальном мире, науке, сверхъестественном. Он начал свой рассказ с того, что я нахожусь в теле другого человека. Что случилось это, потому что во время этого эксперимента мое сознание разделили на две части. Одна из которых осталась в моем старом теле – она отвечает за инстинкты и привычки, а вторая часть, которую мы и называем «сознанием», с памятью, мышлением и всем тем, что делает нас личностью, покинула тело и находилась в неизвестном науке пространстве. Он сказал, что немногим удается сконцентрироваться в этом пространстве, услышать зов и вернуться в наш мир.

– Этот процесс мы называем «переход». И мы давно уже никого не отлавливали. Так что вам повезло.

– Вы так думаете? – с издевкой спросил я.

– Простите, сейчас это кажется издевательством, но все относительно, дайте время.

– И как мне теперь совершить этот «переход» обратно? Как вернуть меня в мое тело?

– К сожалению, никак. Это невозможно. Мы постараемся создать вам условия для жизни, Шерлок, хоть и в возрасте, но, по сравнению со своими сверстниками, еще ничего.

– Да кто такой этот ваш Шерлок?! – возмущенно перебил его я.

– Шерлок – это тот, в чьем теле вы находитесь. Много лет назад с ним случилось то же, что и с вами, только наоборот – его сознание совершило «переход». А он остался всего лишь телом, которым движут только инстинкты. Такие, как он, плохо говорят, с трудом обучаются и социализируются, практически не владеют долговременной памятью. Мы не даем им имен, только прозвища. Этого звали Шерлок.

– Почему звали?

– Потому что это теперь ваше тело, скорее всего, до конца жизни.

– Что будет, когда я умру?

– Он умрет вместе с вами.

Мне нужна была пауза, чтобы это переварить, и я принялся жадно глотать чай. Мой собеседник решил воспользоваться этой паузой.

– На сегодня, думаю, достаточно информации. Вам нужно хорошенько отдохнуть.

– Нет, погодите! Отдыхать я совсем не хочу, я хочу разобраться! – остановил его я.

В этот момент Кира вошла в комнату и присела на стул, стоявший в углу.

– Да, давненько я не вел таких разговоров. Хорошо, давайте еще несколько вопросов, и на сегодня закончим с этим.

– Могу я позвонить жене?

– Нет, это исключено.

– Почему?

– Во-первых, если вы ей сейчас позвоните – она вам не поверит. Во-вторых, даже если случится чудо и она поверит – нам нельзя никому раскрывать сейчас, что вы совершили «переход». Это опасно для всех: нас, вас и вашей жены. Мы все станем мишенью. Это тема для отдельного разговора, и не я буду с вами его вести.

– А кто?

– Профессор…

– Лазарев? – почти вскочив, резко перебил его я. – Он в этом замешан?

Дядя Миша посмотрел на меня очень удивленно, как будто я ему сказал что-то такое же новое и удивительное, что и он мне.

– Нет, не Лазарев, – ответ прозвучал несколько неподготовлено. – Мне такой не знаком. Наш профессор. Сегодня он уже не успеет приехать, поэтому будет завтра.

Это был первый момент, когда мне показалось, что что-то недоговаривают или не знают, что ответить.

– Смогу ли я вообще связаться с женой?

– Это вы решите сами, мы лишь просим подождать того момента, когда это будет уместно решать.

– Как я пойму, что это уместно?

– Мы скажем.

Почти все было покрыто завесой тайны, а там, где завесу приподняли, было все непонятно.

– И что теперь делать? – это пока был единственный вопрос, на который я был способен.

– Пока вам нужно привыкнуть к новому телу, понять, что можно и что нельзя, как следить за ним, все-таки уже не мальчик. Кира выдаст вам характеристику, изучите ее. Поменьше думайте, больше отдыхайте, а то так можно и свихнуться. Я вернусь завтра с профессором, – с этими словами он встал со стула и протянул мне руку.

Я не стал вставать, просто пожал его руку.

– Последний вопрос, – я задал его, когда он практически вышел из помещения. – Вы сказали, что давно такого не было. Как давно был последний «переход»?

Дядя Миша остановился, посмотрел на Киру, сидящую в углу, потом повернулся в мою сторону и сказал:

– Шесть лет назад.

Долгое время Кира молчала, после того как помогла мне подняться по лестнице наверх, как и предполагалось, на первый этаж. Что-то задело ее в нашем с дядей Мишей разговоре, пока было не время это выяснять.

На первом этаже она привела меня в одну из небольших комнат, которая была похожа на номер в очень старом отеле. Маленькая комнатка с окном, со старой одноместной кроватью, тумбочкой, на которой стояли абажур и будильник, и огромным старым шкафом для одежды. Из современного в комнате был только плоский телевизор, висевший на стене.

Через некоторое время Кира принесла мне какую-то бумажку и тарелку с бутербродами.

– Тебе надо поесть, даже если не хочется. А это характеристика на Шерлока, – и тарелка, и листок оказались на тумбочке у кровати. – Забыла сказать, ванна и туалет в конце коридора. Я еще попозже зайду.

– Спасибо, – ответил я.

Листок бумаги был в файле, он был желтоватого оттенка, что говорило о его давности. Текст был напечатан, но местами были вписаны ручкой комментарии, в других местах просто что-то перечеркнуто. Сверху большими печатными буквами, написанными от руки, было выведено «ШЕРЛОК».

Далее на месте имени был прочерк – значит, оно было неизвестно. В строке с указанием возраста сначала было напечатано число шестьдесят четыре, потом было указано еще несколько чисел, вписанных ручкой, потом и они были перечеркнуты. Последнее не перечеркнутое число было семьдесят два. Значит, мне теперь семьдесят два года. Ниже была строка «Дата «перехода», в ней был указан только месяц и год. Числа не было, значит, его не знали. Судя по году, неизвестный стал Шерлоком почти восемь лет назад. Восемь лет его сознание было где-то в другом месте. Невероятно.

Читать было неудобно, так как все время приходилось поправлять очки. Я никогда их не носил, и навыка их носить у меня пока не было. Пришлось даже лечь и держать листок перед собой.

После двоеточия в строке «Доминирующие инстинкты» значились Самосохранение и Исследование.

Из интересного в тексте были еще разделы «Привычки» и «Медицинские данные».

В первом были указаны утренняя гимнастика и курение трубки, а также ручкой приписано садоводство. И только в этот момент я осознал, что жутко хочу покурить. Не думал об этом все это время, так как приоритеты были другие, но сейчас этого очень хотелось.

Во втором разделе были вписаны диагнозы: близорукость, гастрит, остеохондроз и гипертоническая болезнь, а также имелся актуальный список лекарств для постоянного приема. Теперь, видимо, я должен это все принимать, чтобы следить за собой. Еще было написано, что имеется вставная челюсть. К этому я не был готов. Я даже не чувствовал, что она есть, не понял этого, когда ел бутерброды. Это было, наверное, самое шокирующее для меня, но вытаскивать ее я не решился.

Внизу листа была еще приписка мелким убористым почерком размером в два абзаца, прежде чем приступить к ее изучению, я позвал Киру и попросил ее принести лекарства, ведь, судя по листку, мне нужно было скоро принять вечернюю порцию таблеток.

– А могу ли я еще уточнить про курение?

– Если ты куришь, я могу принести тебе трубку Шерлока. Кстати, поэтому его так и прозвали, из-за трубки.

До этого я никогда не курил трубку и по такому случаю решил выйти во двор. Накинув какую-то куртку, висящую у двери, и выйдя на улицу, обнаружил скамейку, которая располагалась около моего окна. Присев на скамейку и набив трубку, я закурил. Ощущения были необычные. Трубка успокаивала больше, чем сигарета, настраивала на размеренный ток времени.

Я положил ногу на ногу и сверху положил перед собой принесенный листок, на котором осталось дочитать рукописные записи. Интересно, кто делал эти записи? Расположившись удобнее, я начал читать.

«Делает успехи в изучении новых слов. Словарный запас для этой стадии заметно превосходит других З», – гласила запись, сделанная примерно через полгода после «перехода».

«Проведен повторный Тест привычек, теория о том, что З рыбачит, не подтвердилась», – снова встречается цифра три. Что это означает? Наверное, номер чего-то. Может, сначала им дают номера, а потом уже клички придумывают? Тест привычек? То есть привычки остаются в теле после «перехода» и их как-то выявляют? Интересно.

Эта запись заставила меня задуматься. То, что мне захотелось курить, – это было мое желание или привычка тела? Влияет ли как-то сознание из другого тела на тело, у которого было другое сознание? И наоборот. Ответа я не знал и смог лишь констатировать факт, что мне повезло с тем, что у тела, в которое я попал, была такая же вредная привычка.

Еще одна запись была сделана через четыре года: «Состояние здоровья З вызывает опасения. Показано постоянное наблюдение».

Последняя запись сделана около года назад: «З переведен из Леса в качестве дежурного тела».

Жуть. Все это кажется немыслимым. Я бы ни за что не поверил в такое, если бы мне кто-то такое рассказал. Это же просто невозможно! Но вот я, тридцатипятилетний мужик, сижу в теле семидесятидвухлетнего деда и курю трубку осенним вечером непонятно где.

На сегодня надо было завязывать, требовалось отдохнуть и набраться сил, теперь каждый новый день обещал быть не из приятных ввиду большого количества предполагаемых сюрпризов.

Докурив, я вернулся в свою комнату. Некоторое время я потратил на просмотр телевизора. Кира не подходила ко мне с того момента, как принесла бумагу. Надо будет потом разобраться, что это за история была шесть лет назад, на которую намекал дядя Миша и после упоминания которой Кира почти перестала со мной разговаривать. Пока надо попробовать наладить контакт. Я спустился в подвал, Кира была там, в комнате с капсулой.

– Я буду ложиться спать, решил подойти к тебе, пожелать спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сухо ответила Кира.

– А можно я задам тебе один вопрос?

– Ну, задай.

– Я читал характеристику Шерлока и там везде встречал цифру три. Например, «три переведен из Леса». Что означает эта цифра? Какой-то номер или код?

– Это не цифра, – сказала Кира, повернувшись в мою сторону и начав подходить ко мне. – Это буква З. И означает она «зомби», – сказав это, она прошла мимо меня по лестнице и уже на последней ступеньке произнесла: – Спокойной ночи.

О спокойствии ночи речь уже не шла. Уснул я лишь под утро.