Текст книги "Собор у моря"

18

– Кто это был? Ты его знаешь, щенок?

На площади все еще слышался топот и крики солдат, которые гнались за Арнау, но Жоан не обращал на них внимания: треск горящего тела Берната стоял в его ушах.

Офицер ночной охраны, подойдя к месту казни, крепко тряхнул Жоана и повторил вопрос:

– Ты его знаешь?

Но Жоан не сводил глаз с факела, в который превратился тот, кто согласился стать его отцом.

Офицер снова затряс мальчика, пока не добился своего: Жоан повернулся к нему. С отсутствующим взглядом, стуча зубами, он непонимающе смотрел на офицера.

– Кто это был? Почему он сжег твоего отца?

Жоан даже не слушал его. Он дрожал всем телом и молчал.

– Он не может говорить, – вмешалась женщина, которая велела Арнау бежать. Ей чудом удалось вытащить Жоана, которого как будто парализовало, из пламени. Конечно, она узнала в Арнау мальчика, просидевшего весь вечер возле повешенного. «Если бы я посмела сделать то же самое, – подумала она, – тело моего мужа не гнило бы на стенах города, пожираемое птицами». Да, этот мальчуган сделал то, что хотел бы сделать каждый из родни висельников, тех, кто провел ночь на площади у страшных повозок, а офицер…

Это был офицер ночной охраны, поэтому он не мог узнать Арнау. Для него сыном сгоревшего мертвеца был другой – тот, который находился возле казненного бунтовщика. Женщина обняла Жоана и стала успокаивать его.

– Я должен узнать, кто поджег труп, – твердил офицер.

Он повернулся к людям, смотревшим на обгоревшее тело Берната.

– Что вам еще надо? – пробормотала женщина, заметив, что у Жоана начинаются судороги. – Отпустите его, этот ребенок до смерти напуган, к тому же он голоден.

Взгляд офицера скользнул по лицу мальчика, и он, чуть помедлив, кивнул.

Голод!

Он и сам потерял своего малолетнего сына: ребенок начал быстро тощать, пока его не унесла обычная лихорадка. Его жена обнимала их ребенка точно так же, как эта женщина обнимала испуганного мальчика. Он видел, как она плакала и как мальчик пытался спрятаться у нее на груди…

– Отведи его к себе домой, – сказал офицер, обращаясь к женщине.

«Голод, – пробормотал он, снова поворачиваясь в сторону горящего тела Берната. – Проклятые генуэзцы!»

В Барселоне рассвело.

– Жоан! – крикнул Арнау, открывая дверь.

Пере и Мариона, сидевшие на первом этаже у очага, жестом показали, чтобы он молчал.

– Он спит, – тихо произнесла Мариона.

Жоана привела та самая женщина, и она же рассказала обо всем, что произошло на площади. Старики ухаживали за мальчиком, пока тот наконец не заснул, а потом присели к теплому очагу.

– Что с ними будет? – спросила Мариона у мужа. – Без отца Арнау не продержится в конюшнях.

«А мы не сможем их содержать», – с грустью подумал Пере. Они не могли позволить себе оставить братьям комнату без оплаты и кормить их.

Пере удивился блеску в глазах Арнау. Только что казнили его отца! Кроме того, это именно он поджег его тело, как рассказала им женщина. Откуда же взялся этот жизнеутверждающий блеск?

– Я теперь бастайш, – объявил Арнау, протягивая руку к скудному ужину, оставшемуся на блюде со вчерашнего вечера.

Старики переглянулись, а потом посмотрели на мальчика, который с жадностью ел, сидя к ним спиной.

Как он был голоден! Недостаток хлеба сказался на его здоровье, как и на здоровье всех детей Барселоны. И этот худенький парнишка собирается носить тяжести?!

Мариона покачала головой, бросив недоуменный взгляд на мужа.

– Господу виднее, – ответил ей Пере.

– Что вы говорите? – спросил Арнау, поворачиваясь к ним с набитым ртом.

– Ничего, сынок, ничего.

– Я должен идти, – сказал Арнау, взял кусок черствого хлеба, еще раз откусил от него и спрятал в карман. Желание расспросить стариков о том, что было на площади, было побеждено его стремлением поскорей увидеться со своими новыми товарищами. Помедлив, Арнау решительно произнес: – Расскажите обо всем Жоану, когда он проснется.

В апреле начался сезон мореплавания, прерванный с октября. Дни становились длиннее, большие корабли прибывали в город и вскоре покидали его, и никто – ни хозяева, ни судовладельцы, ни лоцманы – не желали оставаться в опасной близости к Барселоне больше, чем это было необходимо.

Прежде чем подойти к группе грузчиков, которые сгрудились в кучу, ожидая указаний старшин, Арнау с берега полюбовался морем. Его всегда тянуло сюда, но когда он выходил к морю со своим отцом, после нескольких шагов им приходилось поворачиваться к воде спиной.

В тот день Арнау смотрел на море совершенно по-другому: теперь он будет жить благодаря ему!

У пристани, помимо бесчисленного количества маленьких суденышек, стояли на якоре два больших корабля, которые только что прибыли, и эскадра из шести огромных военных галер с двумястами шестьюдесятью шлюпками; на каждой из галер было по двадцать шесть скамей для гребцов.

Арнау уже слышал об этой эскадре; ее вооружил сам город, чтобы помочь королю в войне против Генуи. Ею командовал четвертый советник Барселоны Галсера́ Маркет. Только победа над генуэзцами могла открыть торговые пути и дать пропитание столице графства; ради этого Барселона была так щедра по отношению к королю Альфонсу.

– Ты не передумал, парень? – сказал кто-то за его спиной; Арнау повернулся и увидел одного из старшин общины. – Пойдем, – позвал он Арнау, широко шагая в сторону бастайшей.

Когда они подошли к группе грузчиков, те встретили Арнау улыбками.

– Это тебе не воду носить, Арнау, – заметил один из них, вызывая всеобщий смех.

– Держи, – сказал Рамон, подавая ему переноску – специальный мешок с системой ремней, предназначенный для ношения грузов на спине. – Это самая маленькая, которую мы нашли в общине.

Арнау осторожно взял переноску.

– Она не рассыплется! – засмеялся один бастайш, наблюдая за мальчуганом.

«Ну, понятное дело! – подумал Арнау, улыбаясь носильщику. – Как она может рассыпаться?»

Паренек надел подушечку на затылок, а на лоб натянул кожаный ремешок, который ее поддерживал, и снова улыбнулся.

Рамон убедился, что подушечка на месте.

– Годится, – сказал он, легонько шлепнув мальчугана. – Теперь тебе только мозолей не хватает.

– Каких мозолей?.. – начал было Арнау, но приход старшин отвлек внимание грузчиков.

– Они не могут договориться, – сообщил один из них, и все бастайши, включая Арнау, посмотрели в сторону берега, где стояли несколько роскошно одетых человек и спорили. – Галсера Маркет хочет, чтобы сначала загрузились галеры. А коммерсанты, наоборот, требуют, чтобы сперва разгрузили два корабля, которые только что прибыли. Нужно подождать, – объявил старшина.

Люди принялись недовольно ворчать, многие сели на песок. Арнау пристроился рядом с Рамоном. Он так и не снял свою переноску.

– С ней ничего не случится, Арнау, – заметил Рамон, показывая на переноску, – главное, не допускай, чтобы в нее попадал песок, иначе натрешь спину, когда станешь носить груз.

Мальчик снял переноску и аккуратно сложил ее на коленях, чтобы она не коснулась песка.

– В чем проблема? – спросил Рамон, обращаясь к старшинам. – Можно разгрузить или загрузить сначала одни, а потом другие корабли.

– Никто не хочет находиться в порту Барселоны больше, чем это нужно для погрузки или разгрузки. Если поднимется шторм, корабли подвергнутся опасности…

Арнау окинул взглядом берег, потом пристально посмотрел на спорящих:

– Все решает городской советник, ведь правда?

Рамон засмеялся и погладил его по голове:

– В Барселоне все решают коммерсанты. Это они оплатили королевские галеры.

В конце концов спор закончился договоренностью: бастайши пойдут в город за товаром для галер, а тем временем лодочники начнут разгружать корабли. Грузчики должны вернуться до того, как лодочники доберутся до берега с товаром, который останется под охраной в подходящем месте, чтобы не отправлять бастайшей на склады владельцев. Лодочники доставят снаряжение на галеры, а тем временем грузчики пойдут за другой частью галерного груза. И так – несколько раз, пока галеры не будут загружены, а торговые суда – разгружены.

Потом бастайши разнесут товары по соответствующим складам и, если время позволит, вернутся на погрузку торговых кораблей.

Когда старшины дали согласие, все портовые рабочие пришли в движение. Бастайши группами отправились в Барселону, к муниципальным складам, где находилось снаряжение для экипажей галер, включая многочисленных гребцов на каждой из них. Лодочники же поплыли к торговым кораблям, только что прибывшим в порт, чтобы разгрузить товар, который из-за отсутствия молов мог быть разгружен лишь с помощью общин, находящихся в порту.

Команда каждого баркаса, фелюги или береговой лодки состояла из трех или четырех человек: лодочника и, в зависимости от общины, рабов или свободных наемников. Лодочники из общины Святого Пере, самой старой и богатой, использовали труд рабов – не более чем двоих на каждую лодку, как требовали правила. Лодочники из новой общины Святой Марии, не имеющие таких средств, нанимали свободных людей. В любом случае погрузка или разгрузка товаров, как только лодки подходили к торговым кораблям, шла медленно, поскольку это было весьма ответственным делом, даже когда море не волновалось. Лодочники отвечали перед владельцем за порчу товаров и любую аварию; их даже могли приговорить к тюремному заключению, если они были не в состоянии изыскать средства, чтобы возместить убыток за испорченный товар.

Во время шторма, опустошавшего порт Барселоны, этот процесс осложнялся – и не только для лодочников, но и для всех участников морской транспортировки. Когда море бушевало, лодочники вправе были отказаться от разгрузки товара, чего они не могли сделать во время штиля. Иногда, в дни, когда море было беспокойным, они самостоятельно договаривались об отдельной оплате с владельцем груза. Но самое серьезное воздействие буря оказывала на владельцев, лоцманов и экипаж корабля. Под страхом сурового наказания никто не смел покинуть корабль, пока товар не будет полностью разгружен, а если хозяин или его писарь – единственные, кому было позволено покинуть корабль, – отсутствовали, они обязаны были вернуться на судно.

Пока лодочники разгружали первый корабль, бастайши, разделившись на группы, возглавляемые старшинами, начали переносить на берег снаряжение для галер, которое они брали на разных складах города. Арнау включили в группу Рамона, с которым старшина многозначительно переглянулся, когда приставлял к нему мальчика.

От места, где они находились, не отдаляясь от береговой линии, бастайши направились к воротам Формент – главному муниципальному складу зерна, который после недавнего народного бунта охранялся солдатами короля. Подходя к воротам, Арнау попытался спрятаться за Рамона, но солдаты сразу обратили внимание на то, что среди этих крепких мужчин был мальчик.

– А этот что будет таскать? – спросил один из них, ухмыляясь и тыча в него пальцем.

Увидев, что все солдаты смотрят на него, Арнау сконфузился. Рамон взял его за плечо, надвинул ему переноску на лоб и ответил солдату тем же грубым тоном, каким тот его спросил:

– Ему пора работать! Этому парню уже четырнадцать лет, и он должен поддерживать свою семью.

Солдаты дали им дорогу.

Арнау шел между старшими товарищами, наклонив голову и натянув ремешок на лоб.

Когда он прошел через ворота Формент, запах складированного зерна ударил ему в нос. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь окно, освещали поднявшуюся пыль, от которой мальчик сразу закашлялся, как и многие другие бастайши.

– До войны против Генуи, – сказал Рамон и взмахнул рукой, как будто хотел охватить склад по всему периметру, – он был заполнен зерном, а сейчас…

Арнау сразу заметил большие кувшины Грау, которые стояли там.

– Пойдемте! – крикнул один из старшин.

С каким-то документом в руках человек, ответственный за склад, начал показывать им большие кувшины.

«Неужели мы понесем эти полные кувшины? – подумал Арнау. – Разве человеку под силу перенести такой груз?»

Бастайши разбились на пары и, наклонив кувшины, стали обматывать их веревкой. После этого они взяли жерди, предварительно продетые в веревки, и, положив их на плечи, направились со своей ношей к берегу. Накопившаяся в складе пыль снова поднялась в воздух, и Арнау закашлялся. Когда подошла его очередь, он услышал голос Рамона:

– Дай мальчику какой-нибудь поменьше, с солью.

Кладовщик посмотрел на Арнау и покачал головой.

– Соль дорогая, – сказал он, поворачиваясь к Рамону. – Если кувшин упадет…

– Дай ему с солью!

Кувшины с зерном были около метра высотой, а тот, который дали Арнау, казался не выше полуметра, но, когда с помощью Рамона его погрузили ему на спину, мальчик почувствовал, как у него задрожали коленки.

Рамон ободряюще приобнял новичка за плечи.

– Вот когда ты должен проявить себя, – шепнул он ему на ухо.

Арнау пошел, согнувшись и крепко держа кувшин за ручки.

Он наклонил голову вперед, ощущая давление кожаного ремешка, который впился ему в лоб.

Рамон видел, как он передвигался, пошатываясь и осторожно переставляя ноги. Кладовщик снова покачал головой, а солдаты молча проводили парнишку взглядом…

– Ради вас, отец! – шептал Арнау сквозь сжатые зубы, чувствуя, как солнце начинает припекать ему лицо. – Этот вес следовало бы нести двоим! Но я уже не мальчик, отец, вы видите?

Рамон и еще один бастайш с кувшином зерна, подвешенным на жерди, шли за ним. Их глаза были прикованы к стопам мальчика, и они видели, как у него заплетаются ноги. Рамон зажмурился.

«Наверное, вы бы еще висели там, отец, – думал в эти минуты Арнау, перед глазами которого стоял труп Берната. – Но теперь никто не сможет насмехаться над вами! Даже эта ведьма со своими пасынками».

Он выпрямился под тяжестью груза, продолжая шагать вперед.

Так Арнау добрался до берега.

Рамон улыбался, идя следом. Все молчали, наблюдая за мальчиком. Лодочники, увидев его, подошли за кувшином еще до того, как он достиг кромки берега. Арнау постоял несколько секунд, пытаясь выпрямиться.

«Вы меня видели, отец?» – мысленно спросил он и посмотрел в небо.

Рамон, сгрузив зерно, похлопал его по плечу.

– Еще одну? – с серьезным видом спросил он мальчика.

Еще две. Когда Арнау сгрузил на берег третий кувшин, к нему подошел Жозеф, один из старшин.

– На сегодня хватит, малыш, – сказал он ему.

– Я могу еще, – заверил его Арнау, стараясь скрыть мучительную боль в спине.

– Нет, не можешь. И я не могу позволить, чтобы ты шел по Барселоне, истекая кровью, как раненый зверь, – сказал он по-отечески, показывая на тонкие ручейки, которые стекали у мальчика по бокам. Арнау коснулся рукой спины и посмотрел на нее – его пальцы были в крови.

– Мы – не рабы. Мы – свободные люди, – сказал старшина. – И все окружающие должны воспринимать нас такими. Не переживай, – ласково произнес он, увидев, как огорчился Арнау. – С каждым из нас было то же самое, и тогда находился человек, который запрещал продолжать работу. От ран, которые появились у тебя на затылке и спине, скоро образуются мозоли. Это вопрос нескольких дней, и тогда, будь уверен, я не позволю тебе отдыхать больше, чем любому из твоих товарищей.

Жозеф дал ему маленький пузырек.

– Промой раны, и пусть тебя намажут этой мазью, чтобы они подсохли.

После слов старшины Арнау отпустило напряжение. В этот день ему не придется больше носить кувшины, но боль и усталость наверняка не дадут ему уснуть.

Арнау казалось, что он умирает…

Пробормотав на прощание несколько слов, мальчик побрел домой.

У двери его ждал Жоан. Сколько времени он провел тут?

– Ты знаешь, что я бастайш? – спросил его Арнау, когда подошел поближе.

Жоан кивнул. Конечно, он это знал. Он наблюдал за братом в течение двух последних ходок, когда Арнау, сжимая зубы и кулаки при каждом неуверенном шаге, нес непосильный груз. Молясь, чтобы он не упал, и плача при виде его побагровевшего лица, малыш с нетерпением ждал окончания работ.

Сейчас он вытер слезы и раскрыл объятия, в которые Арнау просто упал.

– Ты должен помазать мне спину этой мазью, – слабым голосом сказал он, когда Жоан сопровождал его наверх.

Он был не в состоянии произнести больше ни слова. Несколько мгновений спустя Арнау растянулся во весь рост, расставив руки в стороны, и погрузился в сон, который должен был восстановить его силы. Стараясь не разбудить брата, Жоан промыл его рану на спине теплой водой, которую принесла наверх Мариона. Затем старушка стала втирать в его кожу мазь со стойким и кислым запахом; она знала, что это средство благотворно подействует на него.

Несколько раз Арнау дернулся от боли, но не проснулся.

В ту ночь Жоан не смог заснуть.

Сидя на полу возле брата, он все время прислушивался, как тот дышит. Когда Арнау спал спокойно, веки Жоана медленно закрывались. А когда тот начинал ворочаться, Жоан просыпался, резко подскакивая на своем тюфяке.

«Что с нами будет теперь?» – время от времени спрашивал себя Жоан.

Он переговорил с Пере и его женой. Денег, которые Арнау сможет заработать в общине бастайшей, на двоих не хватит. Что будет с ними?

– Марш в школу! – приказал ему Арнау на следующее утро, когда увидел Жоана, вертевшегося возле Марионы.

Еще за день до этого он решил: все должно быть по-прежнему, как было при жизни отца.

Наклонившись к очагу, старушка незаметно посмотрела на мужа. Жоан хотел ответить Арнау, но Пере его опередил.

– Слушай, что тебе говорит старший брат, – грозно сказал он.

На лице Марионы появилась улыбка. Старик постарался сохранить спокойное выражение, хотя в последние дни его тоже одолевали грустные мысли.

Как они будут жить вчетвером – двое старых да двое малых?

Но Мариона продолжала улыбаться, пока Пере не покачал головой, как будто хотел напомнить, что все, о чем они говорили в ту самую страшную ночь, остается пока неясным…

Жоан выскочил из дому.

Когда малыш скрылся из виду, Арнау попытался потянуться еще раз. Он не мог и пальцем пошевелить: все мышцы ныли, как будто их сковали; по телу, от пяток до шеи, пробежали ужасные колики. Однако мало-помалу его юное тело стало восстанавливаться, и после скудного завтрака он вышел на улицу, улыбаясь солнцу, морю и шести галерам, которые все еще стояли на якоре в порту.

Рамон и Жозеф заставили его показать им спину.

– Сделаешь одну ходку, – строго произнес после паузы старшина, прежде чем пойти к остальным. – А потом – в часовню.

Арнау посмотрел на Рамона и опустил рубашку.

– Ты же слышал, – сказал тот ему.

– Но…

– Слушай, что говорят, Арнау. Жозеф знает, что делает.

И тот действительно знал. Как только на мальчика погрузили первый кувшин, рана Арнау начала кровоточить.

– Если у тебя с первого раза потекла кровь, – услышал Арнау, когда Рамон, стоя за ним, сгрузил его ношу на берег, – представь, что будет при следующих ходках. – Мозоль, Арнау, мозоль. Не надо стремиться сорвать спину, нужно, чтобы у тебя появилась мозоль. А сейчас иди домой, помойся, намажься мазью и отправляйся в часовню Святых Даров…

Арнау хотел было запротестовать, но Рамон добавил:

– Это наша часовня, Арнау, а значит, и твоя. Нужно о ней позаботиться.

– Сынок, – добавил один из бастайшей, – эта часовня очень много для нас значит. Мы всего лишь простые портовые грузчики, но квартал Рибера дал нам то, чего не имеет ни один знатный господин, ни одна богатая община, – это часовня Святых Даров и ключи от церкви Святой Марии у Моря. Ты понимаешь?

Арнау задумчиво кивнул, и бастайш продолжил:

– Только мы, грузчики, имеем право ухаживать за этой часовней, и нет большей чести ни для кого из нас. У тебя еще будет время для погрузки и разгрузки, не переживай по этому поводу.

Мариона вновь смазала его тело мазью, и Арнау отправился в церковь Святой Марии. Там он нашел отца Альберта, который должен был дать ему ключи от часовни, но священник предложил мальчику пройтись с ним до кладбища, расположенного перед воротами Шелковиц.

– Сегодня утром я похоронил твоего отца, – сообщил священник, показывая рукой в сторону кладбища. Увидев немой вопрос в глазах Арнау, он пояснил: – Я не хотел предупреждать тебя заранее, опасаясь, что мог появиться какой-нибудь солдат. Викарий решил, что люди не должны видеть сожженный труп твоего отца ни на площади Блат, ни на воротах города. Он боялся, что пример окажется заразительным. Мне, признаться, без особого труда удалось получить разрешение на его похороны.

Оба немного помолчали, стоя перед кладбищем.

– Может, ты хочешь побыть один? – спросил его кюре.

– Я должен убирать в часовне Святых Даров, – ответил Арнау, вытирая слезы.

В течение нескольких дней Арнау делал только по одной ходке, а потом возвращался в часовню. Галеры уже отплыли, а товары были обычные для морской транспортировки: ткани, кораллы, специи, медь, воск…

Однажды его спина перестала кровоточить.

Жозеф снова осмотрел его, дал добро – и Арнау продолжил носить большие тюки ткани, улыбаясь всем носильщикам, мимо которых он проходил.

Вскоре он получил свои первые деньги как бастайш. Конечно, их было не так уж много – но больше, чем он получал, работая у Грау!

Он отдал их Пере вместе с несколькими монетами, которые еще оставались в кошельке Берната.

Арнау посмотрел на старика. Пере сжал губы.

– Когда я смогу носить больше, – сказал ему Арнау, – я заработаю больше денег.

– Надеюсь, что так и будет, Арнау. Ты, наверное, догадался, почему так быстро опустел кошелек твоего отца? Ты знаешь, этот дом не мой. Нет, не мой, – повторил он, увидев, как удивился мальчик. – Большинство домов в городе принадлежат Церкви: епископу или какому-нибудь религиозному ордену. Мы получили его в постоянную аренду и должны за это ежегодно платить. Ты знаешь, как мало я могу работать, поэтому, чтобы расплатиться за дом, мне приходится рассчитывать только на деньги съемщиков. Если у тебя не будет денег… Ты понимаешь?

– Зачем быть свободным, если горожане привязаны к своим домам, как крестьяне к своим землям? – спросил Арнау, качая головой.

– Мы не привязаны к ним, – возразил Пере.

– Но я слышал, что все эти дома переходят от отцов к детям и даже продаются! Как такое может быть, если дома не ваши и вы не рабы своих домов?

– Это легко понять, Арнау. Церковь очень богата: в ее распоряжении много земли и недвижимости. Но законы запрещают продажу церковной собственности.

Арнау попытался перебить старика, но Пере жестом попросил его помолчать.

– Проблема в том, что епископы, аббаты и прочие значительные чины в Церкви назначаются королем из круга его друзей. Папа никогда не бывает против, – добавил он, – и все эти друзья короля надеются получить хороший доход от имущества, которым они владеют. Но поскольку церковники не могут продать его, они придумали пожизненную аренду и таким образом обходят запрет на продажу.

– Как будто они съемщики, – заметил Арнау.

– Нет. Съемщиков можно выгнать в любой момент, а пожизненного арендатора нельзя выгнать никогда… пока он платит ежегодную аренду.

– А ты можешь продать свой дом?

– Да. Тогда это называется пожизненная субаренда. Епископ получит часть от продажи, пошлину с продажи имущества, и новый субарендатор сможет сделать то же, что и я. Но есть только один запрет. – Пере бросил на мальчугана серьезный взгляд. – Нельзя продавать дом человеку, стоящему выше тебя по социальному положению. Например, я не имею права продать этот дом кому-нибудь из знати… хотя, признаться, я сомневаюсь, что этим домом заинтересуется какой-то вельможа. Как ты думаешь?

Он улыбнулся. Арнау не понял его шутки, и Пере прогнал улыбку с лица. Оба молчали некоторое время.

– Дело в том, – снова заговорил старик, – что я обязан платить ежегодную плату, а того, что зарабатываю я и приносишь ты…

«Что мы теперь будем делать?» – подумал Арнау.

На те деньги, которые он зарабатывал, рассчитывать было нельзя: их не хватит даже на еду для двоих. Но и Пере не должен был тянуть Жоана и его на себе, хотя всегда хорошо относился к ним.

– Не переживай, – сказал Арнау, запинаясь. – Мы уйдем, чтобы ты смог…

– Мы с Марионой подумали, – перебил его Пере, – что, если вы не возражаете, ты с Жоаном мог бы спать здесь, возле очага.

Глаза Арнау расширились.

– Тогда… тогда мы смогли бы сдавать комнату какой-нибудь семье и платить за аренду. Вы только должны будете найти два тюфяка. Как тебе это?

Лицо Арнау засияло.

– Значит, ты согласен? – помог ему Пере.

Арнау закусил губу, чтобы скрыть дрожь, и энергично закивал головой.

– Пойдем к Святой Деве! – громко закричал один из старшин общины.

У Арнау мороз пробежал по коже.

В тот день не было кораблей для погрузки или разгрузки, и в порту находились только маленькие рыбацкие суденышки. Бастайши, как всегда, собрались на берегу и смотрели на восход солнца, которое обещало хорошую весеннюю погоду.

С самого начала сезона мореплавания у общины не было возможности поработать на благо церкви Святой Марии.

– Пойдем поработаем для Святой Девы! – поддержали старшину другие грузчики.

Арнау пристально посмотрел на своих старших товарищей: на заспанных лицах расцвели улыбки. Некоторые стали потягиваться, размахивая руками и разминая спину. Арнау вспомнил, как поил их водой, когда они, согнувшись и стиснув зубы, проходили мимо него, нагруженные огромными камнями.

Сможет ли он носить камни? Страх сковал его мышцы; мальчик, подражая товарищам, стал разминаться, как и они.

– Ты в первый раз идешь, – поздравил его Рамон.

Арнау ничего не сказал и, опустив руки вдоль тела, огляделся.

– Не переживай, парень, – добавил Рамон, положив руку ему на плечо и подгоняя за теми, кто уже отправился вперед. – Когда ты будешь нести камни для Святой Девы, думай, что часть веса она берет на себя.

Арнау поднял глаза на Рамона.

– Это действительно так, – продолжал бастайш, улыбаясь, – ты сегодня в этом убедишься.

Они начали свой путь от монастыря Святой Клары, с восточного края, чтобы пройти через весь город, минуя городскую стену, и подняться до королевской каменоломни де ла Рока в Монжуике. Арнау шел молча, время от времени чувствуя на себе взгляды старших товарищей. Остался позади квартал Рибера, биржа, ворота Формент. Когда они проходили мимо фонтана Ангела, Арнау посмотрел на женщин, стоящих в очереди, чтобы наполнить кувшины. Многие из них пропускали Арнау и Жоана без очереди, когда они когда-то появлялись здесь с бурдюком…

Люди приветствовали бастайшей. Некоторые дети присоединялись к идущим и, подпрыгивая и шушукаясь, с уважением показывали на Арнау. Остались позади ворота верфи, монастырь Фраменорс, что на западной окраине города, там, где заканчивались стены Барселоны; за ними показались новые, еще строящиеся верфи Графского города, а потом поля и огороды – Сант-Николау, Сант-Бертран и Сант-Пау-дел-Камп, где начинался подъем к каменоломне.

Но прежде чем добраться до нее, бастайши должны были пройти через пруд Кагалель – городскую сточную яму. Запах отходов достиг их ноздрей задолго до того, как они его увидели.

– Они его чистят, – уверенно сказал кто-то, почувствовав зловоние.

Остальные с ним согласились.

– Так бы не воняло, если бы его не опорожняли, – добавил другой.

Кагалель, пруд, который образовался от сточных вод, находился возле городской стены. В нем скапливались отходы со всего города. Благодаря неровностям местности отходы никогда не выливались на берег, и вода застаивалась, пока один из городских чиновников не приказал прокопать выход, чтобы можно было изгонять нечистоты в море.

Именно в эти моменты вонь от Кагалеля становилась совершенно непереносимой.

Грузчики обошли пруд до того места, где он переходил в сточную канаву и можно было перебраться через него одним прыжком, и пошли дальше через поля, в сторону склона Монжуик.

– А как мы переберемся на обратном пути? – спросил Арнау, показывая на грязный поток.

Рамон покачал головой.

– Я еще не видел человека, который смог бы перепрыгнуть через него с камнем на спине, – сказал он.

Когда они приблизились к королевской каменоломне, Арнау повернулся в сторону города, который остался далеко позади. «Как я выдержу обратный путь с камнем на спине?» – подумал мальчик, чувствуя, как у него подгибаются ноги, и побежал догонять ватагу грузчиков, которые двигались дальше, болтая и смеясь.

Королевская каменоломня открылась перед ними после того, как они прошли еще один пригорок.

У Арнау вырвался возглас удивления.

Это было похоже на площадь Блат или какой-нибудь другой рынок, но без женщин! Казалось, они попали на большую эспланаду, где королевские чиновники торговались с людьми, пришедшими за камнями.

Повозки и упряжки с мулами теснились на одной из сторон эспланады, там, где склон горы еще не начали разрабатывать; остальные склоны выглядели так, будто их подрезали киркой. Бесчисленное количество каменотесов откалывали угрожающе большие блоки скалы с отсвечивающимися краями, а потом дробили их на специальных площадках.

Те, кто ожидал камни, встречали бастайшей по-дружески, и, пока старшины отправились к чиновникам, грузчики растворились в общей толпе. Начались объятия, рукопожатия, шутки и смех, появились кувшинчики с водой и вином, которые передавали из рук в руки.

Арнау не мог оторвать взгляд от каменотесов и разнорабочих, загружавших повозки с мулами. Рядом с ними всегда крутился какой-нибудь чиновник, записывающий отпущенное. Как и на рынках, люди спорили или ожидали своей очереди.

– Ты и не думал увидеть такое, да?

Арнау резко повернулся и увидел, как Рамон возвращает кому-то початый кувшинчик.

– Кому нужно столько камней? – качая головой, спросил мальчик.

– О! – воскликнул Рамон и стал перечислять: – Для собора Святой Марии, для церкви Святой Анны, для монастыря в Педральбесе, для королевской верфи, для церкви Святой Клары, для городских стен. Все это строится или перестраивается, я уже не говорю о новых домах богатых и знатных горожан. В наше время никто не хочет использовать дерево или кирпич. Камень, только камень.

– И весь этот камень дает король?

Рамон рассмеялся:

– Только для собора Святой Марии у Моря. Для него – да. Мы получаем камень бесплатно… И еще, наверное, для монастыря в Педральбесе, который строится по приказу королевы. За все остальное король получает хорошие деньги.

– А королевская верфь? – спросил Арнау. – Если она королевская…

Рамон снова улыбнулся.

– Она-то королевская, – перебил он его, – но король за нее не платит.

– Платит город?

– Нет!

– Купцы?

– Тоже нет.

– Тогда кто? – спросил Арнау, поворачиваясь к бастайшу.

– За королевскую верфь платят…

– Грешники! – вставил мужчина, который дал Рамону кувшинчик. Это был погонщик, работающий на собор.

Увидев изумление на лице Арнау, они с Рамоном засмеялись.

– Грешники?

– Да, – продолжил Рамон, – новая верфь строится за деньги купцов-грешников. Послушай, это очень просто: с тех пор как были Крестовые походы… Ты знаешь, что были Крестовые походы?