Текст книги "Тариф на лунный свет"

– Угадай, что он мне сказал!? – рычит она, повернувшись ко мне вполоборота.

– Не представляю.

Как бы я хотела, чтобы эта парочка исчезла из моей квартиры.

– Угадай-ка, что сказал мой дерьмовый супруг, когда узнал, что я беременна?! – теперь Марианна угрожающе подступает ко мне.

О небо, ситуация становится угнетающей.

Не дожидаясь моего ответа, она кричит:

– Он сказал – я цитирую дословно, Кора, я говорю это только тебе одной: «Что? Опять? Как это могло получиться?»

Такой вопрос я нахожу понятным и оправданным, ведь Марианна уже просветила меня насчет их скудной сексуальной жизни. Считаю, однако, за благо помалкивать.

– Он даже не радуется! – восклицает Маpиaннa и разражается слезами.

Я спешу оторвать для нее бумажное полотенце от кухонного рулона, счастливая, что могу сделать хоть что-то полезное, и затем обращаюсь к Рюдигеру:

– Неужели? Ты разве не рад? – стараюсь говорить это тоном моей последней психотерапевтички.

– Как же, конечно. Я рад, – бурчит Рюдигер, поднимая глаза к потолку.

– Просто у Рюдигера проблемы с выражением и артикулированием эмоций, – говорю я Марианне.

– Тьфу! Легко тебе говорить. Знаешь, что он еще сказал?! Угадай!

Под судом я тут, что ли?

– Он сказал, что два события в жизни представлял себе существенно более волнующими, чем они оказались на деле: рождение сына и покупку обручальных колец. Для него это стало чем-то вроде покупки в булочной заурядного пряника.

К счастью, я все же смогла удержаться от смеха.

– Чья бы корова мычала! – берет слово Рюдигер. Он вскакивает и как в лихорадке носится взад-вперед. – Помнишь, что ты сказала, когда Деннис только родился! Я специально отложил важную встречу, чтобы перерезать пуповину! Помнишь, что ты сказала, когда я взял на руки своего новорожденного, своего первенца, всего еще в слизи?!

Теперь Рюдигер красен, как рак, что ему со всем уж не к лицу.

– Да ведь я о тебе только и беспокоилась! – стонет Марианна.

– Ты сказала: «Побереги рубашку! Побереги рубашку!» Это же надо такое придумать! И это твои хваленые эмоции?

Тут уже Марианна угрожающе багровеет.

– Ах, эмоций тебе?! Получай свои эмоции!

У меня не много дорогого фарфора, но Марианна со знанием дела хватает цветочную вазу, которую мама когда-то привезла мне из Китая. Мощно размахнувшись, она швыряет драгоценный сосуд на кухонный пол.

Я вижу тысячу ценных осколков, я вижу мертвенно-бледное лицо Марианны, вижу лицо Рюдигера, еще более бледное, и я слышу, как звенит дверной звонок.

19:18

Баланс последнего получаса получается катастрофическим. У меня больше нет ни одной ценной вазы, и к тому же я должна внести плату за радио.

Человек в дверях сунул мне под нос какое-то удостоверение и что-то сказал об общественно-правовом радио и что я, конечно, просто забыла зарегистрировать свою аппаратуру, которая облагается налогом. Несмотря на напряженную ситуацию, на озверевшую супружескую чету, которая в этот момент разносит мою кухню, я реагирую с полным присутствием духа.

– Я ничего не забыла. Никакой аппаратуры, подлежащей налогообложению, у меня нет. Даже радиобудильника.

Я твердо гляжу человеку в глаза. Ха! Не на ту нарвался. Со мной такие вещи не проходят.

– А это что,там?

– Что это там – где?

Мститель из общественного радио надменным жестом указал через мое плечо в направлении гостиной. Ее дверь, к сожалению, была отворена и открывала взору мой новый Soпy с крупноформатным экраном, на котором диктор новостей ZDF предсказывал погоду: «Зона высокого атмосферного давления вместе с западными воздушными потоками перемещается на север Германии».

– Ну-у…

– Пожалуйста, распишитесь здесь. Мы взыщем с вас плату за два года. Полагаю, этот прибор у вас не со вчерашнего дня?

Я молча и униженно кивнула. Чувствую себя беззащитной. Я заброшена против воли в какой-то совершенно мужской мир, где правила диктуют опять же мужчины.

Злой человек ушел (у него еще хватило нахальства насвистывать на лестнице). Марианна и Рюдигер последовали за ним.

– Я возмещу тебе ущерб, – сказала она тихо и сунула мне скорбную, завернутую в полиэтилен горсть черепков. Рюдигер не сказал ничего. Только стоял рядом и разглядывал узоры на паркете.

– Если будет девочка, можете в благодарность назвать ее Корой, – попробовала я шуткой развеять напряжение.

– Незачем, у нас есть страховка от ответственности, – сказал Рюдигер моему паркетному полу.

Я думаю, Рюдигер затаил на меня личную обиду зато, что я стала свидетельницей его чувст-воизлияний. Да и во взгляде Марианны была заметна какая-то отчужденность. Обычное дело! Сперва позволяешь использовать свою кухню как поле боя, а потом неожиданно становишься воплощением зла, одинаково ненавистным для обеих враждующих армий.

Изнуренная всем этим, брошусь-ка я на свою зебровую софу и поразмыслю над моей пропащей жизнью. Или начну с того, что расставлю свои видеокассеты в алфавитном порядке.

Или сочиню прозвища для мошонки и ее содержимого. Может, удастся настроиться на возвышенный лад.

Потерянные яйца.

Эльмекс и Арональ[35]35
  Марки зубной пасты).


[Закрыть]

Дик и Дуф[36]36
  Знаменитая пара немецких актеров-комиков


[Закрыть]

Кариус и Бактериус[37]37
  Персонажи одноименной сказки норвежского писателя Тура Бьёрна Эгнера – бактерии, живущие во рту


[Закрыть]

Смешонка.

Две горошины при стручке.

Я не в настроении. Я несчастлива. Дошла до того, что включила Вана Моррисона и с ним на пару предаюсь горю. Снаружи все еще светит солнце. Это упрек. От итальянцев на углу, вторгаясь в мое скромное бытие, доносится гул голосов и хохот. Вот они сидят там сейчас под пестрыми фонарями, пьют плохое белое вино, едят лазанью, перебрасываются по-летнему вольными взглядами и радуются в предвкушении секса.

Все, все этим вечером будут предаваться сексу. Только не я. Я буду смотреть «Спорим, что…» и не подходить к телефону, чтобы моя лучшая подруга не заметила, что я занята не любовью, а смотрю «Спорим, что…».

Ах, лежу я тут как невозделанное поле. Вокруг меня одно бесстыдство.

Даниэль забрал меня в полвосьмого. Я, конечно, крайне напряглась, очутившись в его автомобиле. Еще бы, ведь я принадлежу к поколению, для которого автомобиль был первым убежищем любви. Я, например, – говорю это не без гордости, – была лишена девственности в микроавтобусе «фольксваген». Поэтому я причисляю себя, так сказать, к сливкам общества. Ведь с большинством моих сверстниц это приключилось в «фиате-панде», в жуке или в R4.

Даниэль подъехал на «БМВ», черном, размером с мою ванную, поражающем воображение обилием всяческих рычагов.

С сексуальной точки зрения я в «БМВ» не разбираюсь, так что сразу стала жать на все доступные кнопки. Из любопытства, конечно, но еще и потому, что знаю: мужчинам нравится, когда к их автомобилю подступают с должным почтением и восхищением.

Автомобили, стереоаппаратура и половые органы – вот вещи, о которых женщине, когда она имеет дело с мужчиной, следовало бы высказываться всегда только похвально.

Итак, в своем фиалково-синем мини я взобралась на чашеобразное сиденье, кокетливо пропустив мимо ушей его комплимент «Ты сногсшибательно выглядишь», и тут же демонстративно предалась исследованию великолепных наворотов «БМВ».

– Ой, можно я здесь нажму?! – воскликнула я с девчоночьим восторгом.

После чего мое сиденье стало стремительно опускаться, приведя меня в оскорбительно низкое положение, из которого мне лишь с трудом удавалось увидеть улицу. Даниэль вернул меня на прежнюю высоту и сказал:

– Это для людей, которые хотят ехать в шляпе. Если ты со спутницей едешь в Эскот, то это очень практично.

– Ага.

Мое платье малость съехало. Что он хотел этим сказать? Что уже не раз ездил в Эскот в элегантно-шляпном сопровождении? Что ему нравится, когда женщины носят шляпы? Что ему не по вкусу моя прическа? Я решила не впадать в растерянность и нажала на ближайшую кнопку. Никаких последствий.

– А это для чего?

– Терпение.

– А что это, собственно, за пикник?

– Один сокурсник празднует свое сорокалетие. Он снял за городом сарай и пригласил человек двести. Большинство, наверно, медики. Надеюсь, это не слишком пугающе звучит?

Звучало, конечно, пугающе.

– Совсем нет.

Внезапно мне стало как-то не по себе.

– Что это?

Я предусмотрительно подсунула руку себе под попу. Снизу шло какое-то странное тепло. Я очень смутно помню свои ощущения, когда в последний раз обмочила штаны. Но что-то сейчас мне об этом безжалостно напоминало.

– Ты же включила подогрев сиденья.

– Ой, а я уж подумала, у меня с мочевым пузырем нелады.

Опс! Как-то совсем уж неинтеллигентно… Не решаясь посмотреть, улыбнулся ли Даниэль, я быстро сменила тему.

– А твоя подруга Кармен? Она тоже будет на пикнике?

Это, конечно, очень смело и даже агрессивно. О Кармен-Уте Кошловски мы никогда не говорили. Но я-то прекрасно знаю, что и когда говорить. И, как мне показалось, настало время выяснить, держит ли меня на коротком поводке мужчина, который сидит рядом со мной в этом чашеобразном кресле.

– У Кармен сегодня еще одна съемка. Она будет позже, если вообще будет.

Ах вот как, съемка! По необъяснимой причине я почувствовала, что меня малость облили дерьмом. Так уж повелось, что все остальные женщины чувствуют себя ниже женщин, которым предстоит еще одна съемка.

Я решила помалкивать на этот счет и просто наслаждаться ездой. Ведь д-р Даниэль именно меня спросил, угодно ли мне сопровождать его на пикник. Так что, если Ута Кошловски приедет позже, то, возможно, для нее уже все будет кончено. Задумчиво и вожделенно я разглядывала руку Даниэля. Мужские руки нахожу эротичными, в особенности если они представляют собой продолжение рычага переключения передач «БМВ». Тут я просто улетаю. А вот в «тойотах» болотного цвета мужчины теряют добрую половину своей сексуальной привлекательности.

Я сладострастно откинулась назад, созерцая летящие мимо рапсовые поля и наслаждаясь музыкальным сопровождением в исполнении Ллойда Коула.

Хотя Ллойд Коул мне не особенно нравится, я понимаю, о чем хотел бы сообщить человек, включающий Ллойда Коула летним вечером в своем «БМВ».

И это сообщение мне нравится. Он как бы говорит: «Я не всегда ездил на „БМВ“. Да, я тоже кайфовал на замызганном пледе „флокати“. Я тоже презирал своих родителей, атомную индустрию и Гельмута Коля. И это скорее случайность, что, несмотря на все, из меня что-то вышло. И вот мне стыдно, что теперь я вынужден нанимать уборщицу и голосовать за СвДП».

О-о-о-о! Мне так хорошо! Я сижу рядом с симпатичным ученым человеком, на нем черные джинсы и белая рубашка, он то и дело мне улыбается, вечернее солнце светит в салон, снабженный конечно же откидным верхом. А Ллойд тем временем поет:

Аrе уou ready to bе heartbroken[38]38
  Ты готова остаться с разбитым сердцем (англ.)


[Закрыть].

Да! Разбить сердце! Одну половину отдать! Внушить любовь! О, так я могла бы объехать весь свет!

Уou sау уоu'rе so happy now. Уоu саn hardly stand[39]39
  Ты говоришь, что теперь ты счастлива. Ты почти не в силах устоять (англ.)


[Закрыть]

Это верно. Чувствуешь себя, будто тебе все еще пятнадцать.

А r е у ou ready to b е heartbroken.

Даниэль положил свою руку на мою. У-ух. Это лучше, чем большинство оргазмов, испытанных мной в последнее время.

Я тинейджер! Могла бы сейчас хихикая пить пину-коладу, плясать на столе, носить мини-юбки, намалевать на щеке сердечко и считать себя неотразимой. О yeah…

Аrе уои ready to bleed[40]40
  Ты готова истекать кровью (англ.)


[Закрыть]

– Подъем, Кора Хюбш! Приехали.

Одновременно с Ллойдом Коулом замолк и мотор.

– Ну, если это сарай, тогда я не знаю, как называть мою гостиную.

Я взяла Даниэля под руку, и мы подошли к чему-то вроде деревянного дворца.

– Михаэль – хирург-косметолог. Эти парни неплохо зарабатывают.

Хирург-косметолог! Это меня слегка обломало. Напомнило об одном ужине несколько недель назад.

Там я сидела рядом с парикмахером и чувствовала себя крайне неуютно. Казалось, его профессиональный взгляд то и дело с отвращением падал на мои торчащие в разные стороны волосы, и он наверняка с трудом себя сдерживал, чтобы тут же не причесать меня с помощью ножа и вилки.

– Михаэль это кто – именинник? А у нас есть подарок?

– Все в порядке, я уже внес свою долю. Впрочем, даже не представляю, что они там купили.

Еще бы! Таковы мужчины, если они мужчины и не при женщине. Мужчины – неумелые дарители, чаще всего они даже повод забывают, по которому делается подарок. Самые приятные презенты из тех, что получали матери моих экс-дружков, всегда придумывала я.

Изнутри так называемый сарай выглядел еще более впечатляющим, чем снаружи. Огромное помещение было украшено сотнями световых гирлянд, свисавших с вековых потолочных балок. Справа возвышался бар, слева – гигантский буфет. Между ними, вокруг площадки для танцев, располагалось несколько десятков высоких белых столиков. Едва мы вошли, на нас вихрем налетел официант и чуть не силком одарил нас шампанским.

– За тебя, – сказала я и попыталась обольстительно улыбнуться. – Благодарю за приглашение. И на случай, если забуду сказать потом: я провела чудесный вечер.

Я подняла бокал, про себя помолилась: пусть окажется так, что Даниэль никогда не смотрел фильм «Красотка». Давно ждала я подходящего случая ввернуть эту фразу. Даниэль, польщенный, улыбнулся. Повезло. Однажды – будучи навеселе, так что мне можно это простить – я сказала кому-то: «Имею чутье для дела и тело для греха». Этот кто-то ответил: «Мелани Гриффитс и Харрисон Форд в фильме „Деловая женщина“. Я тоже видел. Хороший фильм». Вышло, конечно, по-дурацки, но постепенно перетекло в оживленную беседу о знаменитых кадрах из знаменитых фильмов.

– За нас, – сказал Даниэль. – Я, конечно, не забыл бы, но все-таки скажу уже сейчас: я тоже провел чудесный вечер.

Я сделала глоток и принялась смущенно разглядывать помещение. В такие моменты мне всегда плохо удается смотреть в глаза моему визави. И не выходит совсем, когда визави для меня по-настоящему важен. Чтобы снять напряжение, разыскала туалет, подвела губы и задумалась о том, как это ужасно несправедливо, что самоуверенность покидает меня в самые решающие моменты. Оттого-то у моих ног и оказываются главным образом какие-то остолопы. Эти, конечно, не способны внушить мне робость. Именно их я впечатляю своим остроумием, иронией и находчивостью. Так что фактически мои прежние поклонники были мне только в тягость.

– Ну а сейчас кинемся в загул, – сказал Даниэль, когда я вернулась.

И в тот же момент загул кинулся на нас. Это была орущая команда под предводительством человекоподобной шаровой молнии.

– Как это здорово, что ты здесь! – завопила шаровая молния и заключила Даниэля в объятия своими короткими ручками.

– Михаэль, благодарю за приглашение. С днем рождения тебя, желаю всего самого лучшего. – Даниэль схватил меня за руку и притянул к себе.

– Позволь представить тебе Кору. Михаэль Хинц. Кора Хюбш. Только не говори: «Как мило!» Над этой шуткой она уже не смеется.

– Не беспокойся. Хэлло, Кора. Приветствую от всей души. Сказать «мило» было бы здесь оскорбительным преуменьшением.

– Ах, благодарю, – отвечала я. – Комплимент из уст профессионала особенно ценен.

– Так Даниэль тебе уже объяснил? Еще бы! Ведь на хирурга-косметолога я совсем не похож. Скорее на того, кто срочно в нем нуждается.

Михаэль прямо-таки визжал от восторга.

Приятный человек. Такой самоироничный. Я тоже самоиронична. По крайней мере, была такой, пока появление д-ра Даниэля Хофмана не заставило меня мутировать в зацикленную неврастеничку.

– Что с Кармен? Она придет? – спросил Михаэль.

– Может быть, позже. Ей предстоят съемки.

Второй раз за день мое настроение было порядком испорчено. Но я улыбнулась отважно и любезно, как будто речь шла о моей лучшей подруге.

– Ох уж эти кинозвезды, – сказал Михаэль и пожал плечами. – По правде говоря, она не в моем вкусе. Слишком худа, отсосать нечего. Ты мне нравишься гора-а-здо больше!

Он поглядел на меня дружелюбно и вожделенно, как будто мысленно уже чертил на моем теле выкройку. Думаю, он не хотел сказать ничего дурного, однако я целый вечер спрашивала себя: не полнит ли фиалково-синий и не лучше ли было надеть что-нибудь черное?

Как бы там ни было, праздник удался. Пьяная в стельку сотрудница Даниэля заставила меня выпить с ней на брудершафт и, воскликнув при этом: «Мы, сестры, должны держаться вместе», поцеловала меня в губы.

Как мне шепнул Даниэль, Клариссу недавно покинул друг. Вроде бы ему показалось, что их связь стала слишком прозаичной. Неделей позже Кларисса увидала его в парке с коренастой брюнеткой.

– Обидно – я была поражена. Если бы новая оказалась по крайней мере стройной блондинкой. Но покинуть ради коренастой – это не вписывается ни в какие стандарты, а потому по-настоящему оскорбительно.

Даниэль весело взглянул на меня и поцеловал без предупреждения.

– Какая ты пряная, – сказал он.

– Это «Голуаз лежер», – уточнила я. Ведь я только что выкурила сигарету. А курильщицы не очень-то радуются, когда их внезапно целует некурящий.

Я, например, в последние дни даже не ела ничего с чесноком. Предостережением послужила история, поведанная мне Йо. На днях, в субботу, почти уже вечером ее пригласил в кино один обольстительный сотрудник из отдела рекламы. А за день до того она была в греческом ресторане, и от нее несло чесноком, как от римского легионера. Чтобы найти хоть одну работающую аптеку, она обежала полгорода. И в итоге оказалась в глупейшем положении, умоляя врача «скорой помощи» о действенном средстве против запаха изо рта.

– Ты не будешь возражать, если сейчас мы покинем компанию и совершим еще одну посадку – на террасе у меня на крыше?

Мне показалось, что слова Даниэля прозвучали слегка двусмысленно, тем более что он прошептал их мне прямо в ухо. На пути домой мы обнимались на каждом красном светофоре и слушали Р. Келли:

Ва b у , we both sittin' h еа r.

We п eed to get somewhere private, just уои an' те .

Throw уои r underwear о n the wall.

Who's the greatest lover of them all?

Who makes уои r love соте down like waterfalls?

I thought you knew. Come оn, Ва b у , let's do this[41]41
  Крошка,мысидимтутвдвоем.


[Закрыть] .

О… Yeah[42]42
  Да (англ., амер. разг.)


[Закрыть].

19:34

Телефон!

Я не подхожу. Я не подхожу. Это, должно быть, Йо, и она будет меня ругать. А вдруг Даниэль? Что, если он не оставит сообщения? Надо решиться.

– Хюбш?

– Хэлло! Сейчас начинается «Спорим, что…» Ты тоже смотришь? Я собиралась тебе раньше позвонить.

– Привет, мама.

– Деточка, как дела? Почему ты дома в такую прекрасную погоду? Мы с папой сегодня чудесно покатались. У папы даже загорело лицо. Ну ты же знаешь, стоит ему только заметить солнце, как он уже коричневый.

– Ах, я…

– Ты уже слышала о Штефании?

– Нет, а что с ней?

– Твоя кузина вчера вечером родила! Мальчик! Каково!

– Я и не знала, что она беременна.

– Детка, ну как же ты не знала. Я же рассказывала тебе об этом. Просто ты не интересуешься своими родными.

– Ах, мама.

– Вот именно! Ну ладно. Хорошо хоть роды прошли без осложнении. Малыш вылетел, как пробка из шампанского. Не то что тогда с тобой.

– О-о-о.

Пожалуйста, не надо. Эту историю мне приходится слушать на каждом семейном торжестве. Я была очень толстым младенцем, и поэтому врачу пришлось извлекать меня с помощью вакуумного экстрактора. А на голове у меня было так много волос, что акушерка сказала: «М-мда, стоит иным появиться на свет, как им уже пора к парикмахеру».

Всякий раз, как моя мать рассказывает о моем рождении, я в этом рассказе становлюсь на сто граммов тяжелее, а родовые муки на час удлиняются. Однажды, когда она меня вконец достала, я сказала ей, что нечем тут хвастаться. Что от одной знакомой акушерки я слышала, что родить ребенка – это как выкакать самую толстую в своей жизни какашку. Она действительно так сказала – на мой взгляд, очень даже образно.

Но мать была смертельно обижена. На минуту замолкла, а потом произнесла: «Зря я с тобой вообще говорю».

С тех пор подобные комментарии я держу при себе.

– Штефании 28 лет. И это их второй ребенок, – в ее голосе мне послышался упрек. Меня ужасно раздражает, что женские особи в нашем широко разветвленном семействе постоянно дают приплод. Тем самым они как бы оказывают на меня моральное давление.

– Моя соседка тоже беременна, – сказала я.

– Вот видишь.

– Она только что была у меня со своим мужем. Они ужасно поссорились. В ярости она даже раскокала вазу.

– Не ту ли, что я привезла тебе из Китая?!

– О нет. Другую.

Боже милостивый, ну какая же я дура! Не скажи я об этом сама, она бы даже не заметила, что вазы нет на месте.

– Ну, детка, мне пора закругляться. Папа хочет немного перекусить. На следующей неделе мы к тебе заглянем. Только скажи, когда тебе удобно. Целую.

Еще этого не хватало. Где достану новую вазу? А где взять время на основательную уборку квартиры к их приезду? Обычно моя мать половину времени проводит за чисткой кухонных шкафов уксусным раствором и расстановкой разнообразных косметических средств согласно назначению. А моя уборщица беременна и возвращается в Польшу. Буду развешивать белье, а потом гладить. И то и другое – успокаивающие, медитативные виды деятельности, требующие смирения и старания.

Нормально ли это – самой заниматься глажкой? Никогда не задумывалась. Но такой уж вечер сегодня: только и делаю, что сомневаюсь в своих постоянных привычках.

В этот раз у меня были и возможность, и настроение детальнее рассмотреть квартиру Даниэля. Особенно кухню, пока он откупоривал бутылку вина, и ванную, пока я быстро мыла ноги в умывальнике.

Я с облегчением констатировала, что в обоих помещениях ощущается сбалансированное сочетание чистоты и порока. В холодильнике я углядела две плитки детского шоколада, бутылку водки в морозильнике и йогурт в четырех стеклянных бутылочках с завинчивающимися крышками. На кухонном столе – ваза с фруктами, рядом пепельница для гостей. Ручной мельницы я, к счастью, не заметила нигде.

Ванная также отвечала моему представлению о ванной многообещающего мужчины. Банка крема Nivea и рядом En v y от Гуччи. 3убная щетка, которая выглядела отнюдь не так, имела вполне рабочий вид, но отнюдь не хранила памяти о молочных зубах, кисточка для бритья из настоящего барсучьего волоса и тут же – добрая старая парочка: «Эльмекс» и «Арональ». Ну, надо же!

Я всегда говорю: девчонки, если в ванной вы увидите Сооl Water от Davidoff, или медицинские шампуни Al pecin Forte, или пилку для ногтей в стакане с зубными щетками, удирайте не раздумывая. То же касается черного постельного белья из сатина в спальне, расставленных по алфавиту видеокассет в гостиной, сухих цветов на кухне и планки для подвешивания ключей в прихожей.

Зажженные свечи на террасе. Хорошо охлажденное белое вино, теплый воздух. Что еще добавить? Это было превосходно. Мы еще немного поговорили о пикнике, слегка при этом пообнимавшись, пока наконец – о, это был возвышенный, необычайный миг – я не позволила отнести себя в спальню.

Да, именно отнести! В моей прежней жизни такого еще не случалось. Как правило, я категорически отказывалась подвергать себя этой якобы романтической процедуре. Причины к тому очевидны. Но Даниэль показался мне достаточно сильным, и он действительно легко справился с такой, как я.

Полагаю – говорю без преувеличения, – что в жизни у меня не было секса лучше. Мой опыт показывает, что первый раз обычно, волнует только потому, что это первый раз. Прелесть новизны позволяет не придавать значения разным несогласованностям из области хореографии. Тогда партнеры позволяют проделывать с собой такие вещи, одна мысль о которых при ясном уме (самое позднее на третий раз) подавляется в зародыше.

По очевидным, уже упоминавшимся причинам я, например, ненавижу, когда уделяют особое внимание моим ногам. Я также не любительница языков, которые ввинчиваются в ушную раковину, или поз, требующих гибкости суставов, превышающей среднюю. Некоторые Йо называет их «серьезные трахальщики» – плохи тем, что даже в постели продолжают видеть в тебе эмансипированную женщину. Они изо всех сил стараются сделать все как положено и ни в чем не ошибиться и в результате совершенно забывают, что половой акт – это форма общения. Он призван служить также и их собственному удовольствию.

На другом конце шкалы нежелательных партнеров находятся эгосамцы. Эти, наоборот, вообще не интересуются душевным и физическим складом своей партнерши. Разве что прямо перед самым концом шепнут на ухо сердечное «чика». «Чика» – по-испански, кажется, означает что-то вроде «лакомый кусочек». Такое можно позволить разве что испанцу, и то лишь во время отпуска.

Я всегда говорю, что короли выбирают путь посередине. Так же обстояло дело и в нашем случае.

Это было как… как… первый глоток шампанского после долгого воздержания… как если в первый день, приехав к морю, ты ликуя бежишь и прыгаешь в волны прямо в одежде… как если ты падаешь в изнеможении на привале или встаешь ото сна полный сил… это было, как порция тирамису после хорошей еды.

Больше я не желаю вдаваться в детали. Само слово «детали» здесь звучит как-то фальшиво.

Около четырех утра в спальне д-ра Хофмана воцарился покой. Я созерцала сон Даниэля и совсем не чувствовала усталости. Секс вообще оказывает на меня бодрящее действие. Вдруг просыпается голод и странное желание заполнить налоговую декларацию, а то и вычистить духовку. Вот и сейчас, лежа тут, исполненная жажды подвигов, я раздумывала, что бы такое особенное сделать прежде всего.

О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Но и о пробуждении Даниэля тоже. Я была рада, что не вижу себя со стороны. Но очень живо себе представляла, как выгляжу. Тушь для ресниц наверняка размазана по всему телу, лицо в красных пятнах. Я потрогала волосы, и мне показалось, что от ужаса и омерзения они более не желают иметь ничего общего с моей головой и намерены как можно скорее покинуть ее.

Я не могла появиться перед мужчиной моих грез в таком виде, да еще в безжалостном свете дня. Ну что же! Я вспомнила о своем намерении – действовать раскованно. Я тихо встала. Положила на подушку записку: «Как я и предвидела, это был чудесный вечер. Благодарю». Затем оделась и ускользнула.

Я была безумно рада, что дверь подъезда оказалась незапертой. Саша, поднявшись однажды ранним утром из чужой постели, два часа прождал на лестнице, ожидая, пока первый жилец покинет дом.

Я ступила на улицу, сделала глубокий вдох и пешком отправилась домой. В новый день и, как мне казалось, в новую жизнь.

20:01

– Йо?

– Алло! Я как раз тоже хотела тебе звякнуть. Да что это с тобой? Совсем паршиво?

– Йо, меня это достало вконец. Я сейчас ему позвоню.

– Так плохо?

– Не то слово.

– Что же ты сначала звонишь мне? Я должна дать тебе благословение или тебя удержать?

– Не знаю.

– Послушай. Звонить мужчине в такой ситуации можно только по единственной причине.

– Какой же?

– Если ты действительно не можешь иначе.

– Ясно. Я тебе сразу же перезвоню.

20:03

– Йо?

– Ну?

– Его нет.

– Ты оставила сообщение?

– Нет, конечно нет! Тогда бы он узнал, что я звонила.

– Кора!

– Ну?..

– У тебя сдвиг.

22:05

Только что попрощалась с Йо. В полдевятого она попросту зашла ко мне, решительно включила телевизор и сказала:

– Сейчас мы будем веселиться, хочешь ты этого или нет.

Затем она поставила на стол спагетти и откупорила принесенную бутылку шампанского.

Ах, люблю я свою подругу! Ей каждый раз удается убедить меня, что я в полном порядке, как бы худо мне ни было. Мы слушали Удо Юргенса.

Я еще никогда не был в Нью-Йорке, я еще никогда не был по-настоящему свободным, свободным так, чтобы спятить и выскользнуть из всех оков.

Мы было настроились махнуть в шикарный бар какого-нибудь отеля и там довести дюжину старых папиков до оргазменно-маразменного экстаза, чтобы от счастья они принялись плясать на стойке. Увы, Йо предстояло вставать рано утром. Поэтому мы ограничились тем, что посочувствовали живущим парами, тогда как мы в принципе слишком хороши для мужчин.

– Чего от них ждать? – сказала Йо. – Поставь какому-нибудь пивохлебу десять разных сортов шампанского. Как по-твоему, какое он выберет?

– Не знаю.

– То, в котором легче всего вынимается пробка. – Йо чуть не лопнула от смеха. Я тоже.

– Ведь большинство пар живут вместе только потому, что уже оставили надежду найти для себя более удачный вариант. Или коротают вместе время до тех пор, пока кто-то из них не познакомится с кем-то получше.

Утешая себя, я кивнула. Это утешительно. Это действовало хорошо. Хотя, возможно, и не было полной правдой.

– А другие – будем честными, Кора, – постоянно переживают кризис в отношениях. И еще видят в этом признак стабильности.

Всегда интересно обсудить, какая из форм бытия создает женщине больше проблем брачная или холостая.

– Если у тебя есть один, ты не должна, по крайней мере, искать другого, – изрекла я мудро.

– Допустим, у тебя завелся подходящий. Но даже с ним через пару лет станет так скучно, что ты снова начнешь оглядываться вокруг. А значит, у тебя опять та же проблема, как если бы ты оставалась siпgle, с той лишь разницей, что ты больше не siпgle . Так что вместо одной у тебя теперь две проблемы.

– Но, по мне, лучше скучать вдвоем, чем одной. Кроме того, «скука» это не то слово. Мне нравится больше «доверительность». И быть с кем-то в доверительных отношениях – это прекрасно.

– Нет, прекрасно – это с кем-то знакомиться. Прекрасно – кого-то для себя открывать, прекрасно – когда открывают тебя.

– Не открывать для себя ничего больше – это также прекрасно. Тогда ты по крайней мере гарантирована от неприятных сюрпризов. Ты знаешь его маленькие странности, ты больше не закрываешь дверь, когда зубной нитью чистишь зубы в ванной…

– Да, и порой ты с ним вместе идешь в сортир и выдавливаешь ему угри на спине. И отсюда – один шаг до того, чтобы назвать его «папочка» и порезать ему шницель на удобные кусочки. Кора, я говорю тебе, доверие – хорошо, самоконтроль – лучше. Если однажды дело доходит до того, что он обрезает тебе ногти на ногах, это уже начало конца.

– Мне ногти на ногах?! Да я бы никогда Даниэлю…

– Ну ладно, в случае с тобой это, пожалуй, неудачный пример. Ты ведь даже педикюрши стыдишься и готова представиться ей вымышленным именем.

– К педикюрше ни за что не пошла бы. Я и у парикмахера испытываю адовы муки. Он меня всегда встречает одной и той же фразой: «Дорогая моя, вы чудовищно выглядите!» А когда через два часа я покидаю его, то выгляжу в точности так же, как раньше, и никому даже в голову не приходит, что за все это я уплатила 120 марок.

– Это не совсем так. Помнишь случай с Морисом?

– Ты имеешь в виду тот фокус с блеском для волос? Это обошлось мне в 220 марок. А на другой день мой шеф на конференции по дизайну пялился на меня целую минуту и наконец изрек: «Вы можете подать на него в суд».

Йо вновь разразилась хохотом и при этом откинула назад свою белокурую гриву. Нет, не будь она моей лучшей подругой, я бы ее просто возненавидела.

– Ты знаешь, Йо, чего я больше всего желаю?

– Чего же?

– Я желаю, чтобы кто-нибудь мне сказал «моя любимая», – я сделала еще глоток. Стала неожиданно сентиментальной. – Тебе уже кто-нибудь говорил «моя любимая»?