Текст книги "Заболо"

ШАШЛЫК, ГРОЗА И УМНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Двойная радость! Мама с папой приехали, вернее, их тётя Аня с дядей Димой на Жигулях привезли. И ещё – Саша, сын тёти Ани и дяди Димы, ему 21 год, он уже студент.

«А вот это моя наклейка, я её прилепил над кроватью, когда мне было семь, как тебе сейчас!», с гордостью показывает мне Саша выцветший кружочек на обоях, такой неприметный, что я раньше и не обращал на него внимания. От какой-то заграничной конфеты, наверное. Саша привёз небольшой кассетный магнитофон «Тоника-310». Он включил его прямо на улице, возле Жигулей, и из него полилось: «Пора-пора-порадуемся на своём веку!…» Мимо проходили Светка Ларькова с Ленкой Михеевой, они остановились, как вкопанные и пооткрывали рты. Саша перевернул кассету на другую сторону и запела Пугачёва: «Лето, ах лето!…». Я понял, почему они так удивлены. У девчонок были тетрадки-песенники, они мне сами их много раз показывали – в них переписывали слова любимых в народе шлягеров, украшая записи разными узорами, цветами и зверушками. Там были и Пугачёва и Боярский. Но деревенские дурочки и подумать не могли, что из маленькой коробочки, размером с их тетради, могут звучать любимые песни, и причем, когда и сколько пожелаешь!

«Чего уставились, магнитофон никогда не видели?», прикрикнул на них я. «Хотя, конечно, такие только в Москве есть!»

«Не хвастайся! Девчонки, идите к нам, музыку слушать!», приглашал Саша. Но подружки замотали головами, застеснялись и убежали.

«Вечером едем на шашлык!», оповестил меня дядя Дима.

«И меня возьмёте?», робко спросил я.

«Конечно!»

Я никогда не ел шашлык, только в кино его видел! Но до вечера ещё несколько часов…

«Баба Лен, а можно, я сегодня не буду днём спать?», спросил я при всех, когда мы обедали в хате. (Грибной суп и картофельное пюре с куриными котлетками – на второе).

«Бог с тобой, не спи, всё равно не уснёшь, чёрт бешанай!»

Снова – ура!

За столом велись умные взрослые разговоры, я очень любил их слушать, хотя и не понимал половины из сказанного.

«Анют, ну как я пойду на партсобрание? Там одну воду в ступе толкут, а я на последнюю электричку к ребёнку опаздываю! И ладно бы в четверг, нет, в пятницу устроили!», сокрушался отец.

«Ты прежде всего – коммунист. Тебе партия доверила высокую честь. А ты поступаешь несерьёзно, безответственно», отвечала ему тётя Аня на правах старшей сестры. «Мы в институте таких как ты на вид ставим, потом – выговор, потом – строгач, и, вплоть до увольнения…»

Дядя Дима только кряхтел. Мама была напряжена, но не решалась вступить в спор. Но вот слово взяла баба Лена.

«Ты больно важная, погляжу! Тебе всегда, Анька, больше всех надо! Когда усатый подох, ты всё рвалася его хоронить, супостата! Вот отпустила бы на свой грех, и раздавили бы тебя, как жука!…»

«Сынок, иди погуляй!», шепнула мне мама.

Ладно, пойду к Женьке тогда, а то он меня всё время дразнит, что, мол, моя бабка меня, как маленького днём укладывает! Вот, пусть видит, что и я уже не сплю!

Женька тоже обедал, уплетал творог со сметаной и с сахаром.

«Ну что, таперича ты при деле?», спросила приторным голоском бабка Поля.

«Чего?», не понял я.

«Сродственников понаехало! Хоть живность от тебя отдохнёт! А то маешься с понедельника по пятницу – только курей гоняешь, да собак колбасой кормишь!»

«Ну и что? Это моё дело – хочу собакам даю, хочу сам ем!», грубил я.

«Так колбаса-то стоить сколько! Она ж по два рубля – килограмм! А ты её – собакам, эх, некудышнай ты, Илюшка!»

«А твой Володька – кудышный? Я кур гоняю, но хоть не давлю их трактором, и водку не пью!»

«Все московския – некудышныя, на всём готовом живуть, барчуки!», не унималась Женькина бабка.

«Ну так и вы на всём готовом: сметана – из магазина, творог – тоже, сахар – тоже! А может хлеб у вас на деревьях растёт?», я демонстрировал чудеса красноречия, видно наслушался взрослых бесед.

«Ох, разошёлся, премудрай!», и бабка пошла давать свиньям.

А мы с Женькой до вечера ходили на ходулях по деревне.

Вот, наконец, все наши собрались на пикник. Только баба Лена оставалась дома. Сели в машину, Саша – за руль, дядя Дима – рядом, а тётя Аня, папа и мама – сзади. Я – к маме на коленки. Тронулись в путь. Женька, Светка и Ленка провожали нас, топчась у нашей лавочки. Выехали из Заболотного. Магнитофон запел: «Есть в графском парке чёрный пруд…»

Пять минут – и мы на месте. Ещё даже песня из «Мушкетёров» не успела закончиться. Выбрали место на пригорке, где ничейный луг, и никто не пасётся. По дороге редко грохотали грузовики. Солнце наполовину зашло за Подольневский лес, значит уже – часов восемь. А над Теняково, которое в семи километрах дальше Игнатьевского, небо хмурое, тучи ходят. Но, может быть, мимо пройдут?

«Окуджава тихонечко поёт, но он мне ближе и понятней, чей кричащий Высоцкий», говорил папа своему племяннику Саше.

«А Боярский?», спрашивал Саша. «По-моему он – самый лучший певец из кино сегодня!»

«Это эстрада, Саш, их нельзя сравнивать!»

Ну вот, пошли умные разговоры у костра. И дивно запахло жареным мясом, первые шампуры уже поставили на огонь.

«Угольков бы дождаться, а то сгорит говядина», советовал немногословный дядя Дима и поливал костёр водой. Раздавалось шипение, но пламя не гасло. Мама и тётя Аня обсуждали общих родственников. В частности, дядю Васю, папиного старшего брата.

«Людмила хочет второго ребёнка. Думает, что она его удержит так», говорила тётя Аня.

«Если родится девочка, может Вася и прикипит к семье. Девочек папы больше любят», отвечала мама.

«Как это прикипит? Как чайник, что ли?», подумал я и представил дядю Васю, из ужей у которого идёт пар.

«Уважение должно быть в семье, уважение!», настаивала тётя Аня.

«Конечно, нужно уважать друг друга…», соглашалась мама.

«А то, он со службы, уставший, а Людмила ему – скандал вместо ужина!»

«Может выпил?», предположила мама.

«Ну и что?! Он же – военный, у них работа тяжёлая – Родину защищать. Можно и промолчать, а она его обнюхивает!»

Я представил тётю Людмилу на четвереньках, как Мухтара, вот она подбегает к дяде Васе, нюхает у него ноги и попу.

«Но, она звонила жаловалась Олегу, что Вася весь духами французскими пропах и помадой…»

«Извини меня, Сонь, но, по-моему Людмила – больная! У нас как заведено испокон веков – старший брат над младшим всегда – он и учитель, и наставник, и пример ему. А не наоборот!»

Мне стало неинтересно, и я пошёл к костру. Слева солнце уже зашло за горизонт, а справа к Игнатьевскому ползли тяжёлые свинцовые тучи. Первая партия готового шашлыка уже остывала в бумажном пакете. Папа вытащил один кусок и протянул мне. Какая вкуснятина! Душистое мясо таяло во рту, было немного солёным и кислым одновременно. Я в жизни ничего подобного не ел. И даже жареный лук мне понравился! Я попросил второй, потом третий кусок.

«Ещё мама и тётя Аня не пробовали, и бабушке Лене нужно отвезти!», сказал папа, когда я попросил четвёртый.

Засверкали молнии, загрохотал гром. Мгновенно стемнело, упали первые крупные капли дождя.

«Так, все в машину, идёт гроза!», скомандовал молчаливый дядя Дима. Таз из-под сырого мяса и шампуры побросали в багажник, ветер усилился, стало черным-черно. Все быстро сели на свои места, готовый шашлык был убран в пакеты. За окнами уже хлестал настоящий ливень. Мне было и страшно, и, одновременно очень уютно в жигулях, медленно катившихся по просёлочной дороге и освещавших фарами путь в кромешной темноте. Путь обратно показался чуть ли не вечностью. Вдруг одна молния вспыхнула очень близко, тут же раздался оглушительный грохот, похожий на взрыв.

«А если молния в машину попадёт?», спросил я отца.

«Ничего не будет, в машине есть громоотвод!», ответил он.

Все были бодрые и весёлые, и это меня успокоило.

И вот мы в хате – тут почти не слышно грозы.

«Мамуль, возьми!», папа предложил шашлык бабе Лене.

«Уксусу много!», вынесла свой вердикт она. «Но мясо мягкое, не магазинное, это уж я поняла. Небось, на рынке по 10 рублей за кило деруть таперича?»

Баба Лена отказалась от своей доли, и ещё 3 аппетитных кусочка достались мне. А вино я не стал пить. Правда, мне его никто и не предлагал.

САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ

Проснулся, как обычно, в семь утра, кричали петухи, на заправке рокотали моторы, играло радио. Выглянул в окно – бабка Поля с порога выплёскивает из таза воду на траву. На дороге стоит старый дед Михеев и чихает. Да так, что Мухтар, поджав хвост, бежит от нас к Полинке, в будку прятаться. Вот дверь в хату с таким привычным и уютным скрипом открывается, и входит баба Лена. В руках у неё – тарелка с блинами. На столе – творог, молоко, варенье. В вазочке – карамель «Мечта» – моя любимая. Сегодня – пятница! А это значит, что вечером приедут мама с папой и в воскресенье заберут меня в Москву, уже на новую квартиру. Теперь у меня будет своя, отдельная комната! А меня в Москве ждут: новый велосипед «Кама», игра «За рулём», клоун Татошка, который засовывает палец в рот, и новая книга – «Незнайка на Луне».

«Кто же с тобой в Москве-то теперь сидеть будет? В Строгино твоём?», как будто услышала мои мысли баба Лена. «Так далече я уж не поеду!»

«Баба Аня у нас будет жить, мне мама говорила!»

«Ой! Баба Аня твоя сама как дитё, и где ей за тобой углядеть? Никому ты не нужен, родители твои – на работе цельный день, а ты сам по себе! В Москве сейчас бандитов полным-полно! А уж в новом районе-то вашем – одно отребье, прости господи!»

«Что-то я там ни одного бандита не видел!», мне казалось, что бандит должен быть непременно с пистолетом в одной руке и с ножом в другой.

«Они добренькими притворяются! А потом дети пропадають, или их в мешке находють! А то и на свалке!»

«А милиция на что?»

«Ой! Милиция! Пока они спохватятся, тебя и след простыл!»…

Баба Лена, как всегда, велела мне ложиться спать после обеда, но я не мог уснуть. Я знал, что буду в новую школу во вторую смену, значит – один. Школа находится достаточно далеко – метров 600 от дома. Значит по пути мне будут попадаться разные бездельники – кто не работает, а «целый день бьёт баклуши и шатается по улицам», как баба Лена говорила. Хулиганы, жулики, бандиты. Они только и думают, как затащить меня в мешок, или выбросить на свалку. И ещё придется переходить через оживлённую улицу – без подземного перехода и светофора, там легковушки снуют, грохочут пятитонки, дребезжат трамваи. Водители могут быть пьяные, и тогда обязательно задавят. И всё же я уснул, потому что разбудил меня голос бабы Лены: «Вона сколько народу с автобуса на 16:45 идёть». Я выглянул в окно – шли и сёстры Шаухины с мамой, Вовка и Славка Платоновы – старшие братья Серёги, Игорь Михеев со старшей сестрой Иркой, Ленка Ларькова, Анька Солерёва, Лилька Федулина, а также дачники – Никитка и Ваня с родителями. Вот будет весело на деревне вечером!

«Стой, куды несёсся, окаянный! Поешь!», пыталась удержать меня баба Лена, но я уже бежал к друзьям.

К шести вечера у дома Платоновых собрались человек пятнадцать – такого количества ребят и девчат у нас в компании никогда не набиралось! Самый старший был Славка. Ему было 15 лет. Он, пользуясь непререкаемым авторитетом для начала устроил матерный концерт. Выступление минут на пять. Материл он всех подряд, свою бабку Нину, за то что картуз просила надеть, Вальку, за то, что прогнала его с лавочки, братьев, за то, что младшие и должны его слушаться, и нас всех – просто так. Наконец, очередь дошла до меня:

«Ты что ещё за выпиздыш? Давно не огребал?»

«Это Московская Илюханция – Закоси-Нога», ответил за меня 12-летний Олег Сысоев. «Он в ворота с двух метров попасть мячом не может!»

«А ещё его бабка спать днём укладывает!», добавил 13-лентний Васька Царьков.

Все дружно заржали. И Беззубый – громче всех. Ну, нет, не все, Женька не смеялся, и девочки только растерянно улыбались. А Светка Ларькова (вот уж от кого не ожидал) подошла и шепнула: «Не обращай внимания. Славик – просто мудак. Взрослого из себя корчит.»

«А ты что там пиздишь ему на ухо, манда сушёная?», не унимался Славка, переключившись на Светку. «Я сейчас ваш дом разъебу булыжником, вместе с твоей сестрой, чтобы не выёбывалась!»

Тут вышел отец Платоновых, дядя Витя. Он молча дал при всех Славке подзатыльник, и погнал его в дом, на ходу снимая с себя кожаный ремень.

Вскоре мы услышали сочные шлепки и приглушённые крики Славки. Его концерт был окончен.

«Ну что, может в вышибалы?», предложил Игорь Михеев, когда крики стихли и послышались всхлипывания. «Нас много, весело будет!»

«Олька, Машка, гоните мяч!», весело скомандовал Игорь.

Девочки Шаухины убежали в дом и через минуту принесли настоящий кожаный волейбольный мяч – не резинка какая-нибудь! Он был тяжёлый, значит бить будет больно! Особенно, когда здоровые парни тебя вышибить так и норовят. Мы встали плотной кучкой – человек двенадцать. Вышибать нас собрались Олег и Васька.

«Ну что, смертнички, покувыркаемся?», пошутил детина Сысоев.

Мы знали, что до броска двигаться нельзя, иначе не честно. А Олег не торопился, только пугал нас ложными замахами. Попасть в такую толпу не составляло труда, можно было одним ударом выбить даже троих, но Олег, казалось, выбирал жертву.

«Москва! Сейчас первым вылетишь, и будешь потом водить! И станем тебя звать «Закоси Рука»!

«Ну, это мы ещё посмотрим. Сейчас ты увидишь Москву!», я не стал произносить свои мысли вслух.

Вдруг Олег, не замахиваясь, пульнул мяч.

«А-йа!», завыл Беззубый, снаряд угодил ему прямо по макушке. «Сука, Олежа, ни хуя не честно!». Вот и первая жертва – мой троюродный братец-оборванец.

Всё было честно. Васька подхватил отскочивший мяч и с неменьшей силой швырнул его в скопление девочек. Но 13-летняя Машка Шаухина изловчилась и поймала его на уровне живота!

«Ух, ведьма!», кричал посрамлённый Васька. Уж, кто бы говорил – у самого бабка – колдунья. Итак – у Маши одна «свечка», значит она зарабатывает одну «жизнь».

На дворе Криворотовых заиграл катушечник: «Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется, и никому на свете грусти не выдавай!»

Играть стало веселее. На деревне появились первые зрители. Сначала маленькая Танька со своей бабкой. Затем вышли посмотреть на игру сами Криворотовы – механик Филиппок и его жена Томка. С крыльца строго следила злющая Полинка. Боялась за свой палисадник.

Васька снова запустил снаряд, но многие слишком далеко отбежали, и мяч никого не задел. Так делать нельзя. Вот, Сысоев быстро словил его и выстрелил в нерадивых близстоящих. И сразу одним махом «убил» двоих – Ирку Михееву и дачника Никитку. Наши ряды немного поредели, а вот зрителей прибавилось. С автобуса на 18:25 шли новые гости Заболотного. Человек пять остановилось, поставив тяжёлые сумки в траву, и наслаждалось зрелищем. Хоть билеты по рублю продавай. Я уже давно понял, что Олег Сысоев давно хочет вышибить меня. Но у него ничего не получалось. Он швырял мяч сильно и низко, чтобы невозможно было поймать. Вот он попал по ногам Женьке, и мой друг тоже выбыл. Васька Царьков поймал мяч от Машки, и снова стал водить. Опять стало вдвое опаснее.

«Мы вместе с птицами в небо уносимся! Мы вместе с звёздами падаем, падаем вниз!», пел из магнитофона Антонов.

Через. 10 минут нас в кругу осталось только семеро – «молодых солдат».

«Нужен перерыв на водопой!», заныл Вовка Платонов, он уже был весь мокрый.

«Хер тебе на вертеле!», реагировал Олег и расстреливал нас с удвоенной силой. Его уже стало раздражать, что кон затягивается.

Вот уже и баба Лена вышла посмотреть на этот небывалый сеанс, и несколько других старушек.

Ещё пять минут прошло. Нас в кругу – пятеро. Вовку и Серёгу Платоновых подбили, но они не пошли пить воду, остались досматривать игру.

Итак – в кругу – я – Илюханция Московская (8 лет), Анька Соларёва (9 лет), Оля Шаухина (10 лет), Лилька Федулина (8 лет) и Игорь Михеев (11 лет).

Выбивают парни, намного старше каждого из нас. Они тоже устали. Красные, злые! А вот и мои мама с папой идут! И тётя Люся с дядей Эдиком! Конечно, родители присоединились к остальным зрителям.

У меня в висках пульсировала кровь. Я так ещё никогда не уставал, даже в школе, на уроках физкультуры, когда мы бегали кросс. Я чувствовал, что стал лёгким и неуловимым. Реакция, не смотря на дикую усталость, как будто, даже улучшилась. К тому же не хотелось ударить в грязь лицом перед публикой, особенно перед папой.

Вот Васька выбивает Игоря, тот всё-таки покрупнее остальных, легче попасть. Игорь с досады вляпался в свежую коровью лепёшку, под общий смех, а потом долго вытирал сандалии о придорожные лопухи.

«Илюха, ты с одними бабами остался!», подначивал Васька. «Уступи девчонкам, ты же джентльмен!»

Я ему под одобрительный гвалт публики показал фигу. Васька швырнул в меня мяч, я каким-то чудом отбил его вверх и поймал.

«Два касания не считается! Выходи!», орал Царьков.

«Считается!», раздался голос из «зрительного зала». Это был механик Криворотов. «Главное – мяч об землю не ударился! А касаний можно хоть десять сделать! Учи правила, студент!». Все одобрительно закивали и зашумели. Вот и у меня – бессмертие. Но транжирить его нельзя! Ни в коем случае не расслабляться! Я – неуязвимый! Я – непобедимый! Вот вам, деревенские, Москва!

Олег Сысоев просто пришёл в бешенство, когда я, изловчившись, поймал и его мяч. Я видел, как его лягушачья физиономия исказилась злобой.

«Дарю, девочки!», задыхаясь произнёс я. Это значило – что две моих жизни заработаны на всех.

«Вгляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения-жения-жения…», раздавалось где-то вдалеке. От усталости у меня уже начались слуховые галлюцинации. Пот застилал глаза, стекал чуть ли не струями. Рядом стояла такая же измотанная Анька Соларёва, тоже вся мокрая. Я взял её за руку. Публика взревела! Я почувствовал себя звездой на многочасовом концерте. Но шоу продолжалось… Свечки, то есть «жизни» закончились.

«Я больше не могу!», пропищала Оля. И в ту же секунду была сбита.

Через минуту выбыла из марафона и Лилька. Злой Сысой ударил ей прямо в лицо, и девочка упала, разодрав коленки.

«Если через пять минут останется хоть один гладиатор на арене, то игра заканчивается и он объявляется победителем!», закричал механик Криворотов. «Засекаю время!».

Протесты Васьки и Олега потонули в одобрительных возгласах зрителей. Даже Полинка на крыльце ощерилась, глядя на нас, это было похоже на улыбку.

«Водички бы сейчас? Хоть глоток!», сказал я Аньке.

«Потерпи ещё пять минут!», Аня закатила глаза, мне показалось, что она сейчас упадёт в обморок.

Но вдруг, как спасение, подул прохладный ветерок с речки. Мы ожили и снова стали уворачиваться от бросков Васьки и Олега.

«Не совестно вам, лбы здоровые? Москвичей выбить не можете!», кричала Томка. Все снова засмеялись. Я, чтобы подлить масла в огонь, показал Олегу язык. В следующий момент он бросил мяч в сторону, и двинулся на меня, как бык. Он явно хотел наброситься на меня с кулаками.

«Ей, придурок! Что, по правилам слабо играть? Руки решил в ход пустить?», крикнула ему непобедимая Анька. Какие у неё в тот момент были глаза! Бешеный Сысой вдруг остановился. То ли опомнился, услышав смелую девочку, то ли заметил моего отца. Скорее – второе. Олег отступил и нехотя взял мяч в руки.

«Время вышло!», прокричал Криворотов.

«Вот как бывает, и лета звонкий крик! Вот как бывает, и счастья светлый миг!», Юрий Антонов, будто бы, тоже подсматривал за нами.

Ко нам с Аней подбежали все участники игры, все, кто был с нами в кругу и выбыл. Они наперебой поздравляли нас. Даже Беззубый процедил: «Дай пять – будешь блядь!»

…..

«Ну, выпьем за Илюшона! Он у нас сегодня – чемпион!», сказала тётя Люся, и все за столом чокнулись, кто вином, кто водкой. Все взрослые, разумеется.

«А всё потому, что поспал днём! Силы накопил!», говорила баба Лена.

«Илюшка в отца пошёл!», заметил повеселевший от спиртного Козьмич. «Крестник, это ты в детстве такой же шустрый был! Пробрался однажды к нам, а у Ольги на комоде духи „Красная Москва“ стояли. Я гляжу, а он – хвать – и пьёт. Думал там вкусное что-то, раз пахнет хорошо! Завертелся, кок волчок, на одном месте, плюется, чихает, кашляет! Три года ему было!»

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, это был самый счастливый день в моей жизни. И один из последних дней беззаботного раннего детства.

СВЕТКА, АНЬКА И КСЮХА

«Дело было вечером, делать было нечего». В ножички – надоело, в «испорченный телефон» – вчера играли, в прятки – народу мало.

«Москау – Москау, закидаем бомбами, разровняем танками, будет вам Олимпиада, ха-ха-ха-ха-ха!», в сотый раз напевал Серёга Платонов, и мне уже изрядно надоел. И, как выяснилось, не мне одному.

«А ну, салаги, хорош тут шуметь! На горшок и спать!»

Это вышла Валька. У Светки Ларьковой есть старшая сестра. Рыжая-рыжая. И взрослая. Ей уже 19 лет. Она, конечно, уже не играла с нами в штандер и в прятки, а только разгоняла нас по вечерам, если мы долго засиживались на лавке возле дома Ларьковых. Потому что Валька, по словам Светки, «нагуляла себе ребёнка», и ребёнку надо спать.

«Как так Валька нагуляла?», спрашивал я, пустив Светку на следующее утро у себя на качелях покачаться, своих качелей у неё не было.

«Ты что, с дуба рухнул? Не знаешь, откуда дети берутся?», говорила Светка грубым голосом, под стать ей самой.

«Знаю! От мамы с папой берутся! От прогулки дети не появляются!»

«Илюханция, а в твоей Москве все придурошные, или ты один такой?», Светка спрыгнула с качелей и покрутила мне пальцем у виска. Потом сделала большим и указательным пальцами другой руки «баранку» и сунула несколько раз в этот кружок указательный палец, которым крутила у моего виска.

«И что это значит?»

«Это значит, что так ребёнок появится, мудило!»

«Сама ты мудиха! Нужно же пожениться! Когда женятся, тогда дети и получаются. А Валька твоя – одна – без мужа! Что вот она – пошла гулять, гуляла, гуляла, и вернулась с ребёнком? Она где, на дороге его нашла?»

Не знаю, чем бы мог кончиться наш спор, но тут Анька Соларёва, младшая сестра Сашки, которого мой отец от смерти спас, позвала нас в дурака играть.

«Давайте – двое надвое? Светка, ты с Серёгой, а я – с Илюхой!»

Ура! Анька меня выбрала в напарники. Пошли к Платоновым, у них в чулане стоял широкий топчан с лоскутным одеялом, там мы в карты резались. Сели крест-накрест, Серёга напротив Светки, я напротив Аньки. Анька свои босые ноги вытянула, и к моим коленкам прижала.

«Ой, да у вас любовь!», ёрничала Светка. «Скоро ребёночек родится, как у Вальки! Только Илюханция не знает, что делать, ты его, Ань, научи!».

«Не пизди, ходи давай!», приструнил Светку Платонов.

Первые два кона мы проиграли. Я не мог спокойно думать, когда Анькины ступни на моих коленках лежат. И сказать, чтобы убрала, я тоже не смел. Да и не хотел. И с козырями нам не везло.

«Ха, московский просеранс!», радовался Серёга. Анька хоть и была из подмосковной Электростали, города, который в сорока километрах от столицы, но двоюродный брат всё равно считал её москвичкой.

«Не везёт им в карты, повезёт в любви!», не унималась Светка.

Аньку всё это не сильно смущало, но всё же вскоре она молча убрала ноги под себя. И тут же нам стало везти, четыре кона подряд выиграли, а потом ещё три! Общий счет стал – 7:3 в нашу пользу, когда бабка Платониха позвала внуков ужинать.

Мы со Светкой вышли на деревню.

«А хошь, ко мне пойдём играть? Или ты только к своей любимой Анечке ходишь?», с желчью в голосе предложила Светка, и это было неожиданно. Я никогда не был в доме у Ларьковых. Даже у Царьковой бабки-колдуньи на другом конце деревни был. А у Светки – никогда. Их дом – самый неказистый в Заболотном. Серый, брёвна старые, некрашеные, как у сарая. Малюсенькая терраска, а в хате – всего два окна на улицу. Хуже был только дом старой Федосьи, самый крайний, справа от Ларьковых. Гнилой, полуразвалившийся, с соломенной крышей. Одинокой Федосьи уже три года, как на свете не было – оно и понятно, жилище стало заброшенным. Вскоре Федосьин дом совсем завалился, и его разобрали на доски.

«Может ты зассал?», спросила Светка, видя, что я задумался.

«Ничего не зассал, пойдём!», мне было любопытно, как там у них внутри. «Только карты из дома сбегаю возьму»

«Картишки у меня свои есть!», заверила Светка.

Мы вошли в дом. Я разулся, как положено, но сразу пожалел об этом. В прихожей у Ларьковых полы были немытые, доски чёрные от въевшейся грязи. Везде валялись старые дырявые вёдра и тазы, стояли чьи-то огромные сапоги, все в засохшей глине, куча хлама была свалена в углу. В хате дела обстояли ненамного лучше. У печки стояла довольно широкая кровать, а на кровати в полном одиночестве лежал запелёнутый свёрточек и сучил крошечными ножками. Это и был Валькин ребёнок – Ксюха.

«Ой, какая холёсая! Агу! Агу!», не удержался я.

Девочка смотрела на меня своими молочными глазками, не смеялась, не плакала, просто молчала.

«Садись тут!», скомандовала Светка, показывая место прямо рядом с младенцем.

«А Валька-то где?», спросил я.

«На работе, в городе. Ща карты принесу!»

Светка принесла старую потёртую колоду – карты были древние, драные, в такие ещё до революции играли, наверное. Рисунок у некоторых карт был стёрт настолько, что невозможно было понять, туз это, или дама, шестёрка крест, или девятка пик…

Светка взяла Ксюху на руки, потрогала пелёнки.

«Ебать тебя колотить! Опять обоссалася!»

Светка снова вышла, теперь вместе с девочкой.

Я пытался перемешать жуткие карты. Они не поддавались, гнулись, рвались, липли к рукам, как пластилин. Уж лучше бы я свои из дома взял.

В углу, за печкой, что-то зашуршало. Мышь! Не боится, прохаживается прямо по комнате, хвостом метёт! А если на Ксюху прыгнет и ползать по ней начнёт? Сколько девочка там лежала одна? И не кричала совсем, надо же!

Светка всё не возвращалась. Мышь деловито грызла чьи-то серые чулки на полу. Послышалась ругань во дворе.

«Иди сама ей жопу мой! Мне ещё корову доить!»

«Блядь, а воду я как тебе натаскаю? В колодец её штоль брошу?»

Я решил уйти. Мне стало противно. Мышь! Мухи! Я привык в деревне к мухам, но тут их были целые полчища. В нос сшибал удушливый тяжёлый запах.

«А ты чего это? Зассал всё-таки?», спросила меня Светка с голой Ксюхой на рухах, когда я вышел во двор.

«Ничего не зассал. Я домой пошёл, меня баба Лена позвала ужинать!»

«Илюшка! Скажи Елене Васильевне, пусть молоко вечером заберёт!», это тётя Настя, Светкина и Валькина мама меня окликнула. Выглядела она, как бабка, хотя ей было только 43 года. Вся в сером – с головы до ног. Серый платок, серый ватник, серая юбка, серые калоши. Был у тёти Насти ещё старший сын – Витька. Псих недоразвитый – всё время гулял по деревне с кнутом, щёлкал им, гоняя воображаемых коров, и приговаривал: «А ну пошла отседа, сучье отродье!»

«Баба Лен, не ходи к тёте Насте Ларьковой за молоком, ходи лучше к Сысоевым!», умолял я, спустя час, поедая блины с клубничным вареньем.

«Почему это? У Насти – дешевше, и идтить к Сысоям далече!»

«А вдруг у Насти в молоке мышь плавает?»

«Бознать что несёшь!», не поверила баба Лена…

 
……….
 

Прошло 15 лет. Я приехал на пару недель в Заболотное, где мало что изменилось. Только заправку тракторную снесли, а у дома Мазёнковых иномарка стояла… И к старому колодцу прибавилась колонка с электронасосом.

Стою, набираю воду. Идёт девушка с вёдрами. Милая такая, рыжая, с веснушками. В голубых джинсах и в белой майке с надписью «Queen». Смотрит на меня, улыбается.

«Привет, Илюшка!», поставила вёдра и обниматься лезет.

«Ксюха? Ты? Во, вымахала! Как мама? Тётя? Бабушка?»

«Баба Настя умерла два года назад. В прошлом году Витька помер, в реке утонул, вернее, захлебнулся, там воды по колено было. Светка второй раз замуж вышла, в Балабаново живёт. Первый-то муж её бил. А этот – нормальный, бизнес у него, фирма, железные двери делают! Мама здесь, приехала дом продавать и участок! Хочешь, пойдём ко мне?»

Мы зашли в ветхий дом Ларьковых. Там тоже ничего не изменилось, только удушливый запах ушёл, липучка с мухами висела, и мышь не гуляла по полу. «Кто же его купит, это дом?», подумал я.

Ксюха села на кровать, ту самую, где 15 лет назад лежала в пелёнках, и смотрит на меня своими васильковыми глазами.

«А помнишь, как ты в 92-м году на гитаре нам концерт устроил? „Шоу маст гоу он“ пел? Я с тех пор все альбомы Квинов записала себе, фанатею!»

«Помню конечно, ещё Вовка был, Анька…».

Черт возьми, мне было приятно, что я так повлиял на деревенскую девушку, и она не Шатунова с Губиным слушает, как все, а нормальную музыку.

«Анька приедет, между прочим! Свободная, между прочим, развелась недавно! А ты в неё влюблён был, между прочим!», и Ксюха ткнула меня указательным пальцем в живот.

«Я вообще влюбчивый. Ты вот тоже красавицей стала!»

«Да, ладно, не бреши! Ты на меня никогда внимания не обращал!»

«Потому что ты маленькая была!»

Вдруг Ксюха полезла целоваться в губы, да так темпераментно, что я не мог не ответить взаимностью.

«Ты что, дурочка? Валька же, мать твоя тут!»

«Она у Сысоевых, это надолго… У меня презик есть с собой…»

«Тебе 16-ти ещё нет, под статью меня подведёшь!»

«Уже 15 лет и 11 месяцев… Я уже не девочка давно, я умелая! Никому не расскажу, бля буду!»

Снова я пулей выскочил из этого проклятого дома, но уже не из-за запаха, мух и грызунов.

 
………..
 

Прошёл ещё год. Ларьковы продали свой участок какому-то старому КГБ-шнику, он тут же снёс старую хибару и стал строить большой дом из шлакоблоков. Ксюха теперь жила в Малоярославце, в Заболотное не приезжала. Я замутил в то лето с разведённой Анькой Соларёвой. Прямо на берегу речки Лужи. Любовался её голыми ногами и вспомнил карты у Платоновых.

«Как мы их тогда разнесли в дурака, а?»

«Когда? Кого разнесли?»

«Серёгу со Светкой! В 1980-м!»

«Ну ты даёшь! Ну и память!»

…….