Текст книги "Две жизни лейтенанта Деливрона"

Визави русского консула во французском посольстве звали Леон Гаррос. Вот уж кому следовало дать псевдоним «Медведь», так ему: он был высоким, с длинными руками, косолапыми ногами и хрипловатым, почти рычащим голосом. Деливрон успел познакомиться с ним сразу после высылки русских дипломатов из Японии. Гаррос служил вторым секретарем, а нашего консула знал по совместной работе в Сиаме. Андрей без труда нашел его в посольстве и передал привет от общего знакомого. Француз отнесся к нему дружелюбно и сказал:

– Рад знакомству с единомышленником. Жалко, что моего старого приятеля Баврина выслали из Японии. Мы с ним знакомы лет двадцать и нередко помогали друг другу в сложную минуту. Но, что произошло, того не изменишь. Таковы, как говорится, законы жанра, или правила игры, как говорят англичане. Будем теперь поддерживать отношения с вами, ведь он просил меня об этом. Хорошо бы пойти в ресторан, отметить знакомство, но думаю, что это небезопасно для нашей секретной работы. Офицеры японской контрразведки любят крутиться в посольском квартале, поэтому могут обратить внимание на нашу встречу и взять под наблюдение вас или меня. Нам их внимание противопоказано, мало ли как обернется ситуация. Поэтому просто пожмем руки и начнем работать.

– Благодарю вас, месье Гаррос!

– Лучше просто Леон.

– Хорошо, тогда прошу звать меня Андрей.

– Да, Андрэ! Хотел бы посоветовать вам выбрать правдоподобный предлог для посещения посольства Франции в Токио.

– Для японской контрразведки? – с улыбкой спросил Деливрон.

– Вы угадали, – серьезно ответил француз.

– Я думал над этим и пришел к выводу, что лучшим предлогом будет мое обращение по вопросу предоставления мне гражданства Франции. Ведь я – потомок французского дворянского рода. В условиях военного противостояния Японии и России вопрос о моей защите со стороны Франции становится отнюдь не праздным.

– Ну, что ж, пусть будет так.

Получив интересные сведения от майора Тагаки, Андрей закрылся у себя в номере, составил донесение и зашифровал его. Он использовал собственный, так называемый книжный шифр, когда оба корреспондента, получатель и отправитель, используют одну и ту же книгу. Каждая буква сообщения кодировалась номером страницы, строки и знака в строке. Этот вид шифра позволял получить зашифрованный текст, который трудно раскрыть. Ключом для шифра служила книга, на первый взгляд, малоподходящая для серьезного дела, бульварный роман на французском языке. Для маскировки нужной книги-ключа у Андрея на полке стояло несколько книг того же жанра с изображением полуодетых девиц на обложках, он даже не прятал их от посторонних глаз. Ведь известно, меньше всего привлекает чужое внимание то, что лежит на виду.

Гаррос без разговоров принял у Деливрона шифровку и пообещал быстро отправить в Шанхай. Вскоре содержание ушедшей шифровки подтвердилось, и произошло то событие, на которое намекнул майор Тагаки: 13 июля 1904 года 3-я японская армия под командованием генерала Ноги предприняла мощный штурм русских укреплений на Зеленых горах, расположенных в двадцати километрах от крепости Порт-Артур. После упорного боя русские войска позиции оставили и 17 июля отступили в район крепости. С этого дня началась оборона Порт-Артура, которую русская армия героически вела почти полгода.

Японские газеты без устали трубили о победах над русскими, и к большому сожалению Деливрона статьи о победах не были пустой болтовней. Русские действительно терпели поражение за поражением и на суше, и на море. Иностранные журналисты сочувствовали русским, отмечали их храбрость и, оправдывая их, писали, что в отличие от Японии Россия не успела подготовиться к войне на Дальнем Востоке. Андрей с благодарностью прочитал статью английского журналиста Норигарда в газете «Дейли мейл», где, в частности, говорилось, что Порт-Артур был бы в полном смысле неприступной крепостью, «если бы русские имели достаточно времени, чтобы укрепить внешнюю линию обороны». Времени такого у обороняющихся не было, и, несмотря на их героизм и стойкость, японская армия побеждала. Цена этих побед для Японии стала огромной: армия барона Ноги при штурме Порт-Артура лишилась почти ста тысяч человек убитыми и ранеными. Потери русской армии оказались в пять раз меньше, хотя оборонявшихся и было меньше, чем наступавших.

В разных японских городах стали создаваться лагеря для русских военнопленных, которых привозили на острова с разных участков сухопутного фронта и после морских баталий. Об этом тоже с гордостью писали японские газеты. Вместе с тем все чаще на тех же страницах появлялись печальные списки подданных Микадо, погибших в тяжелой войне.

Как-то раз Андрей нашел в этих траурных списках знакомое имя. Токийская газета сообщала, что в одном из боев в Желтом море погиб офицер-артиллерист, лейтенант флота Торо Кабаяси. Не стало того человека, который за несколько дней до начала войны предсказывал победу японского оружия над русским, а своему знакомому из России пророчествовал гибель сослуживцев-моряков. Наверное, судьба распорядилась справедливо, подумал Андрей, но торжествовать в душе он не мог. Лишь грустно отложил недочитанную газету в сторону.

– Здравствуйте, господа!

– Здравствуйте, сэнсэй!

– Господа, – поморщившись, медленно проговорил Деливрон. – Вы занимаетесь в группе по изучению русского языка. Поэтому прошу вас научиться сразу говорить мне не по-японски, а по-русски. Вам следует на мое приветствие отвечать «Здравствуйте, господин учитель!». Запомнили? Прошу повторить!

Так началось одно из первых занятий с новой группой студентов. Как и в первом потоке, перед ним навытяжку стояли пять человек: трое худеньких юношей и два человека в возрасте около тридцати лет, в гражданском платье, под которым легко определялись гимнастические фигуры и строгая выправка офицеров японской армии. Один из них при знакомстве представился, как капитан Ояма, другой – как лейтенант Ямагути. Оба передали учителю поклон от господина майора Тагаки, который воюет на фронте, но нашел возможность прислать письмо, в котором обращался с просьбой к господину Деливрону уделить по возможности наибольшее внимание обучению студентов-офицеров. Андрей согласно кивнул и сказал, что постарается выполнить просьбу майора, который запомнился ему как очень старательный ученик.

Биографические данные обоих офицеров и их характеристики Андрей передал шифровками в Шанхай.

Во второй группе занималась одна молодежь – четверо юношей и одна девушка, появление которой было довольно неожиданно. Деливрон знал, что во всех группах по изучению русского языка до сих пор занимались одни мужчины. Но по поводу появления девушки коллеги-преподаватели предупредили его, что она – дочь одного из руководителей университета и включена в группу в порядке исключения, и именно к Деливрону, который успел получить негласное звание лучшего преподавателя на «русском» отделении.

Наступила осень 1904 года.

Военные дела у русских на Дальнем Востоке шли скверно: после боя в Желтом море сорвалась попытка Тихоокеанской эскадры уйти из Порт-Артура во Владивосток, в осажденной крепости Порт-Артур бои продолжалась без надежды на победу, а в Маньчжурии армия Куропаткина получила от японцев ощутимые удары в сражениях у города Ляоян и на реке Шахэ. Такое положение дел удручало.

В ответ на отправку данных на японских офицеров в Шанхай русским разведчикам Деливрон вдруг получил первую депешу в свой адрес. В ней «Моряку», то есть ему, выражалась благодарность за информацию о японских разведчиках и контрразведчиках и прилагалась целая инструкция по дальнейшему разоблачению офицеров японского Генерального штаба. Разведчик ликовал: впервые за полтора года тайной работы он получил оценку своего труда. Ему, лишенному возможности сражаться с японцами в открытом бою, было крайне важно понимать, что отправленные им в Россию разведывательные сведения изучают в Петербурге и находят им применение для противоборства с сильным и опасным противником.

Раза три он с профессиональным интересом перечитывал то, что писали его коллеги о секретных службах Японии. Это был поистине научный труд, основанный на хорошем знании предмета:

«Комплектование контингента японских агентов в России для японских разведывательных органов прежде проходило довольно сложно. Это было связаны с тем, что вплоть до начала XX века знание русского языка в Японии не имело широкого распространения. С другой стороны, появление японцев в России, вследствие их значительных внешних отличий от коренного населения, не могло не привлечь к себе внимания и не вызвать подозрения о подлинных целях этого появления. Не случайно при подготовке кадров для работы в России Японии приходилось проявлять значительную изобретательность и гибкость».

Андрей читал и соглашался с авторами. Действительно, изучение русского языка, можно сказать, началось у него на глазах. Сначала лишь немногие интересовавшиеся Россией находили частных преподавателей и учились у них. Примером в этом может стать его любимая девушка Коико. Потом заинтересованных людей стало больше, и для них была создана система обучения в университетах. В группах стали учиться и офицеры японского Генерального штаба. Он и сам их учил.

«Подготовка квалифицированных разведчиков, способных руководить работой рядовых шпионов, в Японии осуществлялась специальными отделениями, находившимися в непосредственном ведении Генерального штаба. В эти отделения, находившиеся в Токио и в Шанхае, ежегодно набирались молодые японцы. Поскольку появление японца в России сразу же привлекало ненужный интерес, ставка японских военных властей была сделана на “превращение” занятых шпионажем японцев в китайцев, которых, вследствие хороших отношений России и Китая, находилось в Российской империи огромное множество. Пройдя длительный путь обучения в усвоении внешних китайских навыков, эти будущие шпионы становились мало отличаемыми от китайцев. Такие разведчики направлялись для организации шпионской работы в Китай, Маньчжурию, Корею и Россию».

О том, что происходило в Китае, Деливрон, вынужденно запертый на островах, знать не мог. Но с тем, что писали о Японии, он был согласен. Воодушевленный моральной поддержкой с родины, русский офицер планировал продолжить работу по вскрытию тайных устремлений врага, но столкнулся с возникшим препятствием.

В жизни иногда бывает, что охотник неожиданно меняется ролью с дичью. Особенно, когда идет охота на крупного и сильного хищника. Случилось подобное и с Андреем.

Выработанным профессиональным чутьем он определил, что вокруг него зреет некая незнакомая ситуация. Эта мысль пришла к нему в тот момент, когда его новые студенты Ояма и Ямагути с видимым почтением на лицах пригласили учителя в ресторан. Ояма пространно объяснил этот поступок желанием отблагодарить учителя за большую помощь в изучении русского языка. Майор Тагаки так не поступал, подумал Андрей, хотя долго ходил на дополнительные занятия. Новые молодые офицеры, видимо, решили сразу взять быка за рога. Что же, посмотрим, как все сложится, во всяком случае, надо быть настороже.

В ресторане Ямагути приказал официанту чаще подкладывать гостю с большого общего блюда кусочки суси и подливать в глиняный стаканчик подогретое саке.

Офицеры приговаривали:

– Мы, азиаты, пьем мало крепких напитков, а вы русские привыкли пить много, так что не стесняйтесь, пейте, сколько пожелаете!

Интересно, думал Деливрон, они всерьез надеются этой фляжечкой напоить допьяна русского моряка? Не буду их мучить, решил он, подыграю и посмотрю, что последует за этим.

Ояма и Ямагути, которые к своим наполненным стаканчикам почти не прикасались, внимательно посмотрели на Деливрона и понимающе переглянулись между собой. Они, скорее всего, решили, что их учитель под воздействием съеденного и выпитого достаточно осоловел и готов без возражений выполнять то, что ему скажут. Андрей действительно делал вид, что перебрал саке, и клевал носом. Ояма предложил уйти из ресторана и пойти попить чаю в спокойной обстановке, где не будет такого количества посетителей, как в ресторане.

Все трое пришли в небольшой дом неподалеку. У вас, господа, все продумано заранее – и ресторан, и пустой дом, про себя отметил Деливрон. Интересно, как вы будете играть дальше?

Японцы вежливо напоили гостя крепким чаем, а потом повели беседу в нужном для них направлении. Прежде всего, они вновь отметили высокий уровень Деливрона как преподавателя русского языка и прекрасное знание японского: «Вы говорите словно истинный японец», – польстили офицеры.

Потом капитан Ояма, тон в беседе задавал именно он, а лейтенант Ямагути лишь поддерживал, отметил, что в Японии очень ценят это и уважают господина Деливрона. Уважение может перейти на новый уровень, если он согласится оказать японской стороне некоторую помощь. Андрей сделал вид, что встрепенулся и воскликнул, что приносит для Японии столько пользы, сколько в его силах. Ояма добавил, что услуги, которые господин учитель мог бы оказывать дополнительно, будут хорошо оплачиваться. Андрей сделал недовольное лицо.

Ояма велел своему младшему товарищу поставить на стол саке, налил всем и предложил выпить за взаимопонимание. К удивлению гостя офицеры на сей раз выпили вместе с ним. Он вспомнил, что в традициях японской армии было правило – выпить порцию саке перед тем, как идти в решающее наступление. Для укрепления духа, так сказать, с иронией подумал Андрей. Что же, дерзайте, господа!

– Мы достаточно изучили ваш образ жизни, господин Деливрон, – голос капитана Оямы стал более суровым, – чтобы обнаружить, что вы располагаете достаточным количеством свободного времени. Часто посещаете рестораны, где много времени беседуете с преподавателями нашего университета.

– Это естественно для любого человека, мне нужно отдыхать, чтобы справляться с нагрузкой преподавателя, – парировал Деливрон.

– Скажите, уважаемый господин Деливрон, – вступил в беседу лейтенант Ямагути, – что вы делаете в посольстве Франции, куда частенько заходите?

Андрей позволил себе незаметно улыбнуться: Леон Гаррос оказался прав, когда предостерегал его насчет японской контрразведки. Но офицерам не известны истинные причины моих появлений во французском посольстве, а на вопрос Ямагути ответ был давно приготовлен и прозвучал возмущенно:

– Я – потомок французского дворянского рода, хотя многие мои предки служили России. В условиях военного противостояния Японии и России вопрос о моей защите со стороны Франции становится отнюдь не праздным. Я решил обратиться в посольство по вопросу предоставления мне гражданства Франции.

Японцы одновременно покачали головами в знак согласия, и Ояма выложил новый козырь:

– Нам известно, что вы состоите в близких отношениях с японской женщиной, медицинской сестрой из госпиталя в Нагасаки, которая часто приезжает к вам и остается ночевать в вашем номере в отеле.

Андрей сделал паузу и показал, что раздумывает над ответом. Офицеры правы, Коико действительно каждый месяц один или два раза приезжает к нему в гости.

– Во-первых, этот вопрос касается только нас с ней. Во-вторых, раз уж вы коснулись этой деликатной темы, то вам я отвечу. Эта женщина вполне самостоятельна и вольна встречаться, с кем пожелает. Разве в этом есть что-то противозаконное? – как можно спокойнее спросил он.

Ояма тоже как можно более миролюбиво пояснил свою мысль:

– Вы – дипломированный юрист, господин Деливрон, и я не сомневаюсь, что вам известно о существовании в японском обществе, помимо законов писаных, законов нравственных, законов традиций. Ваша дама принадлежит к самурайскому роду, и ее родственники могут быть весьма недовольны связью дочери уважаемого человека с чужестранцем. Из-за вашего неосмотрительного поведения может возникнуть неприятный конфликт, подумайте об этом!

Андрей понял, что настал момент, когда следует прекратить сопротивление, иначе он может никогда не узнать, чего же от него хотят эти господа. Устало прикрыв ладонью глаза, он спросил:

– Чего вы от меня хотите?

Ояма вновь налил по глотку саке в три стаканчика. Теперь будут пить за победу, мелькнуло в голове Деливрона.

– Будем здоровы! – совсем неплохо по-русски сказал Ояма.

Когда выпили, он продолжил:

– Господин Деливрон, в Японии сейчас существует довольно много лагерей для русских военнопленных, количество которых постоянно растет. Русские в лагерях порой ведут себя слишком вольно: устраивают скандалы, драки и даже выступления против японских властей. Нас это весьма беспокоит. Поэтому мы хотели бы просить, чтобы вы присмотрели за своими соотечественниками в лагерях. Поездили бы, установили знакомства с офицерами, выяснили их настроения и своевременно информировали бы нас о возможных заговорах. Вы согласны выполнить такую нашу просьбу?

Деливрон долго молчал, потом взял фляжку и вылил в свой стаканчик последний глоток саке. Выпил один и, глядя в пол, выдавил из себя одно слово:

– Согласен.

Ему как разведчику было понятно, что, согласившись на выполнение невинного на первый взгляд задания японской контрразведки, он поставит себя в положение, из которого потом сложно будет выйти без ущерба для себя. Но тайная жизнь диктует собственные правила игры. Ввязался в игру – соблюдай правила, как говорил французский дипломат Леон Гаррос.

К военнопленным этой войны в Японии было удивительно доброжелательное отношение, которое объяснялось политическими соображениями. Для Страны восходящего солнца идущая война была не просто эпизодом в борьбе за сферы влияния на Дальнем Востоке – она демонстрировала появление на мировой арене новой великой державы, способной одолеть на полях сражений колоссальную Россию и на равных иметь дело с другими «белыми империями». Поэтому Япония старалась не только продемонстрировать мощь, но и подчеркнуть свою цивилизованность. На фронт были приглашены западные журналисты, которым всячески показывали, что новая «желтая» держава не имеет ничего общего с дикой азиатчиной.

В Японии исстари не было понятия «пленный», поскольку самурай должен был или погибнуть в бою, или вспороть себе живот, если дальше сопротивляться не было возможности. Поэтому после появления первых пленных местным жителям пришлось от имени правительства специально разъяснять, что в соответствии с международными законами русские пленные заслуживают не презрения и ненависти, а сострадания, поскольку они не преступники, а воины, честно сражавшиеся за свою страну. Соответствующие указания печатались в газетах.

В ходе войны японцы сложили в соответствии со своими языковыми нормами обидную поговорку о способностях своего противника: «сто битв – сто поражений». Против истины они не грешили, потому что Россия действительно не выиграла ни одного сражения ни на суши, ни на море. Русские пленные выгружались на островах с пароходов сплошным потоком, который особенно усилился после падения Порт-Артура в конце декабря 1904 года. Японцы устроили целую сеть лагерей по всей стране. При лагерях оборудовались госпитали для больных и раненых, столовые, храмы разных религиозных конфессий, православные церкви, католические костелы, мечети, синагоги. Офицеров размещали отдельно от нижних чинов, режим их пребывания в лагерях был более свободным. Большинство пленных жили в шатровых палатках или постройках барачного типа. Для высшего офицерского состава выделялись храмовые помещения. По отдельности содержались нижние чины и офицерский состав в госпиталях. Умерших от ран хоронили с воинскими почестями.

Японцы обеспечивали пленных ежедневным питанием. Кроме японского рациона все пленные получали деньги от российского правительства через посольство Франции в Токио. Унтер-офицерам в зависимости от количества лычек полагалось в месяц от одной иены до полутора, рядовым – по пол-иены. Участникам обороны Порт-Артура периодически пересылали и дополнительные пожертвования – иногда по 15 иен каждому. Для сравнения, в то время в Японии полтора килограмма риса стоили десятую часть иены. На одну иену можно было купить четыре литра саке.

Японские жители, частью из любопытства, частью из доброты, относились к русским солдатам дружелюбно, даже иногда как иностранным гостям приносили провизию. Власти предоставляли пленным относительную свободу, чтобы удовлетворять повседневные потребности, дали даже указание японским школьникам не относиться враждебно к русским военнопленным и оказывать им теплый прием.

И все же унизительное положение людей, лишенных свободы и вынужденных долгое время томиться на чужбине, невозможно было смягчить дружелюбием населения и лояльным отношением властей. В плену одолевает и унижение, и обида, и жалость к другим, и жгучая тоска по свободе и родине, и страшная тягость бесцельной, томительной неизвестности, горькие минуты нарождающихся событий внутренней жизни без идей, без смысла. Русские остро переживали вынужденную неволю, многие из них мечтали о побеге на свободу, а некоторые решались на это. Японская охрана сурово пресекала нарушения закона. Контрразведка следила за порядком и стремилась предотвратить острые ситуации.

Лейтенант Ямагути объяснил Деливрону, что от него требуется, и несколько раз сопровождал в поездках по лагерям. Андрей понял, что капитан Ояма поручил младшему товарищу руководить им на время выполнения поставленной контрразведчиками задачи. На первых порах они вместе ездили в лагеря в окрестностях Токио и Йокогамы. Когда Андрей собрался ехать в южные районы страны, Ямагути заявил, что Деливрон способен справиться самостоятельно, и возвратился в Токио. Офицеры снабдили своего учителя документом, в котором говорилось, что его предъявитель действует по заданию Генерального штаба Японии.

В декабре 1904 года Андрей направился в лагерь Мацуяма на острове Сикоку, где могла находиться Коико, которую тоже стали командировать в лагеря, вернее, в лагерные госпитали. Девушка написала ему об этом в одном из последних писем.

Знакомясь с начальником лагеря полковником Коно, Андрей спросил, какая у него обстановка, нет ли у военнопленных проявлений недовольства? Пожилой офицер в ответ удивленно взмахнул руками и сказал:

– Что вы, в нашем лагере этого не может быть! Познакомиться с условиями жизни русских по моему приглашению приходят представители Общества дружбы, созданного нашими знатными горожанами, и Общества духовного утешения, основанного православным епископом Николаем Японским. Никто не может сказать ничего дурного.

Ворота в лагерь были открыты, хотя рядом для порядка сидели японские солдаты-охранники. Деливрон прошел на территорию и увидел несколько просторных деревянных бараков. На длинной скамье возле двери перед одним из них курили казаки-бородачи, судя по желтым лампасам и погонам из Уссурийского казачьего войска. Двое из них, урядник и подхорунжий, рассматривали неизвестно откуда появившуюся цветную картинку китайского государственного флага, где на желтом поле изображен дракон с длинными белыми усами и красное солнце в левом верхнем углу. Подхорунжий, выпустив облако дыма, ткнул пальцем в рисунок и удивленно сказал:

– Каки усишши!

Урядник тут же откликнулся:

– Энто он жалаить наше сонце стрескать! Падла желторотая!

– Иде ж видать, што желторотая, глянь, у него вся пасть красная, кровь так и текеть!

– А усишши белые, чисто опарыши на твоем катухе!

– Ну, на моем! На твоем! – со злостью ответил подхорунжий, сплюнул на ладонь и загасил цигарку. – Опарыши! Ишь чего выдумал!

– Доброго здоровья, станичники! – вступил в разговор Деливрон.

– И вам бывать здорову, господин хороший!

– Давно попали сюда?

– Почитай, с начала осени маемся, как Ляояном в засаду попали, – словоохотливо сообщил урядник, явно обрадовавшийся новому человеку.

Подхорунжий пояснил:

– Наш Уссурийский полк в кавалерии у инирала Мищенки был, коли слыхивали про такого. Храбрый инирал! В разведку нас послал – вона все здесь, – он кивнул в сторону трех других уссурийцев. – Кроме старшого. Утро стоит раннее, дожжишше хлещеть, дороги так развезло, что кони еле ноги передвигают, не видно ни зги. Наскочили на ихнюю разведку, и в пики, в сабли крошить супостатов стали. А их, чертей, все более и более. Сотня, поди, не меньше! Старшого нашего застрелили, а на оставших по десятку на кажного навалилися. Скрутили и к себе уташшили. Стыдоба!

Уряднику не терпелось расспросить незнакомца:

– А сам-то, господин хороший, из каких будешь? Ахфицер, видать? С какого лагеря?

– Я – моряк, сюда еще в мирное время попал. С корабля привезли с малярией. Пока лечили, тут и война началась. То ли вольный, то ли пленный, а домой тоже не отпускают. А ваших офицеров-то где держат?

– Дык, вона на горе дом стоит, тама они.

Андрей распрощался с казаками и пошел по дороге наверх. Вошел внутрь каменного здания, которое оказалось почти пустым. Лишь два-три офицера, укрывшись шинелями, спали поверх одеял на железных койках. За столом что-то писал еще один в форме кавалерийского поручика. Он был довольно крепкого телосложения, это бросалось в глаза, несмотря на то, что сидел, склонившись над бумагой. Услышав шаги, поручик поднял голову и взглянул на вошедшего. Не иначе, кавказский князь, решил Андрей, взирая на волнистые смоляные волосы, аккуратно подбритые усы и благородный восточный профиль лица.

– Поручик Тагеев Борис, – офицер встал и представился.

– Лейтенант флота Деливрон Андрей.

– Моряк! Где же вас в плен взяли? По Артуру я вас не припоминаю. Не из Владивостока ли вы?

– Не гадайте, поручик. Я в Японии оказался еще до войны. Больного малярией меня с крейсера «Варяг» командир отправил в госпиталь в Нагасаки. Пока лечили, война разразилась. Так тут и торчу, не пленный и не вольный.

– Вот у вас какая судьба, успели, значит, до того, как «Варяг» ваш угодил в катавасию… А меня нынче летом захватили, на переходе морем из Артура в Инкоу. Собственно, вы кого-нибудь ищете у нас в лагере? Здесь есть несколько моряков, все порт-артурские, может кого-то и узнаете. Флотские, как правило, друг друга знают, говорят, флот маленький, общие знакомые всегда найдутся.

– Вы правы. Надеюсь увидеть знакомое лицо среди них. Тоска ведь смертная одолевает, второй год на чужбине. А где ваши офицеры?

– Да, кто где. Кто красотами в окрестностях города любуется, кто к гейшам поехал, чтобы не отвыкнуть от женского полу, а кто попросту к виноторговцам отправился, чтобы грусть-печаль разогнать.

– Может, и нам последовать примеру последних? У меня деньги есть, готов угостить.

– Благодарю. Собственно, у нас тоже деньги водятся: из французского посольства получаем переводы от государевой казны. И японцы понемногу снабжают. Жить можно. А насчет вашего предложения… – Тагеев пожал плечами, закатил в раздумье черные очи к потолку, покачался, позванивая шпорами, с каблуков щегольских сапог на носки, а после паузы как бы нехотя ответил:

– Пожалуй, соглашусь. Хотя сегодня трижды отказался от аналогичных предложений. Но вы – человек новый, что само по себе интересно, а здесь все друг другу попросту глаза намозолили.

Вскоре офицеры купили вина, сложили в холщовую сумку еду и подозвали рикшу, которому Деливрон объяснил, что нужно ехать в тихий уголок в парке на окраине, где в тишине можно созерцать природу. Рикша понятливо затараторил, что знает такое место, и отвез их в довольно пустынное место на берегу озера. Русские заплатили ему и отпустили, наказав вернуться через пару часов.

Они сели на длинное бревно, отполированное тысячами сидевших на нем путников, и разложили снедь на салфетке рядом.

Разговор полился сам собой:

– Я, собственно, журналистом приехал на эту войну, – начал о себе Тагеев.

– Простите, – удивился Деливрон. – Но журналисты не относятся к комбатантам и не подлежат пленению по международным законам, верно? Вас-то каким образом угораздило попасть в плен?

– История моя не совсем обычная. Как офицера и журналиста меня прикомандировали к штабу главнокомандующего действующей армией на Дальнем Востоке генерал-адмирала Алексеева. Отсиживаться при штабе не хотелось. Отпросился поучаствовать в боях. В составе кавалерийского отряда генерала Самсонова был в деле под Вафангоу 1 июня. Жаркая рубка вышла! С сотней казаков мы атаковали передовой японский эскадрон за железной дорогой. Бились славно, но пришлось отойти. Обидно. Вернулся в штаб, а главнокомандующий назначил меня офицером связи и отправил в Порт-Артур, покуда посуху можно было проехать. Прибыл в крепость, представился, собственно, коменданту генерал-лейтенанту Стесселю, а Анатолий Михайлович мне в ответ: «Голубчик, срочно возвращайся в ставку к Алексееву, отвези секретные пакеты». Тем временем за два прошедших дня японцы обложили крепость. Пришлось уходить морем на китайской джонке.

– Видно, вы не робкого десятка, не каждый бы согласился отправиться на маленькой лодочке в открытое море, – с уважением высказался Андрей.

– В действительности не это оказалось страшным.

– Тогда что же?

– Предательство – вот, что страшно. Расскажу вам, что у нас случилось. Собственно, из гавани Порт-Артура вышли ночью. Кормчий наш – китаец, и мы трое, со мной унтер-офицер для охраны, да Филипп Купчинский, военный корреспондент газеты «Русь», который увязался на беду нашу. Обошли незаметно с юга полуостров и вдоль бережка пошли, крадучись, на север к порту Инкоу, где стояли наши. На рассвете неподалеку заметили японский миноносец, рыскавший возле Порт-Артура в расчете на добычу. Мы с унтером решили тихонько пройти мимо, да не тут-то было. Этот негодяй Купчинский достал белый носовой платок и махал им до тех пор, пока нас не обнаружили японцы. Через пять минут корабль подошел к нам, и японцы подняли нас на борт. Купчинский сразу же начал рассказывать их офицерам все, что знал о Порт-Артуре, хотя его никто не просил об этом. Патентованный предатель и клинический мерзавец! Собственно, это еще не все о его «подвигах». Когда мы оказались в лагере, не в этом, в другом, на севере, Купчинский, вращаясь в обществе пленных офицеров, которые не знали о его предательской сущности, пронюхал о плане бегства из лагеря, которое замышляли наши заговорщики. Во главе заговора стоял поручик Святополк-Мирский Александр Сергеевич. Это могучий, решительный человек! Что задумал – все выполнит. Его один раз в плен взяли, а он тут же бежал. Второй раз схватили, привезли в Японию, но он снова замыслил побег. Тут-то Купчинский, собственно, выдал план лагерному начальству.

– Задавить надо было негодяя, как крысу, – возмутился Андрей.

– Собственно, так и поступили, – продолжил Тагеев. – Японцы арестовали всех офицеров-заговорщиков, Александра Сергеевича даже подвергли истязаниям. Иуду-Купчинского поощрили освобождением из лагеря. Но уйти на свободу он еще долго не мог: его чуть не до смерти избили за шпионство наши офицеры.