Текст книги "Хостел «Питер»"

Старушка улыбнулась ей, махнула рукой и позвала идти за ними. Пожилая пара пошла на площадь Рима к желтому автобусу, Катя пошла за ними. Теперь она поняла, что в девять часов венецианское миниметро до Тронкетто закрывается, но за тот же самый купленный билет можно доехать до Тронкетто на автобусе. Будь Катя одна, она бы никогда не догадалась об этом, а время-то уже поджимает, и через пятнадцать минут уедет ее автобус до Флоренции, и она благодарит судьбу за то, что она послала ей эту пожилую пару.

Автобус, поехавший на Тронкетто, был пуст, только трое пассажиров. Пожилая пара вышла на Мариттима. Катя по-английски, от чистого сердца, поблагодарила старушку, а та ей улыбнулась в ответ. Водителю же она сказала, что ей нужно на «Тронкетто Пипл Мувер», тот махнул головой и провез ее чуть подальше. Сказав спасибо, Катя выбежала из автобуса, так как спешила, время было без пяти, обогнула его и хотела было перебежать дорогу, как на нее наехала машина неизвестно откуда взявшаяся. Чуть не задев Катю, машина резко затормозила, да так, что была буквально в сантиметре от нее, а Катя от испуга дернулась в сторону и даже упала на асфальт. Быстро встав на ноги, Катя посмотрела на водителя чуть не сбившей ее машины, тот покачал головой, а Катя, пожав плечами, также быстро перебежала дорогу и понеслась к автобусной стоянке, где стояли автобусы компании «Мегабус».

Ровно в десять часов, в последнюю минуту, Катя запрыгнула на свой автобус до Флоренции, продемонстрировав водителю номер своего электронного билета, и уселась в кресло. Сердце стучало бешено. «Боже мой! – думала Катя. – Меня же сейчас чуть не сбила машина. И ни где-нибудь, а именно в Венеции, где машин в принципе не должно быть. От части, я виновата сама. Не надо было мне бежать, сломя голову, через дорогу, нужно было оглядеться. Но я же спешила! И вот как вышло. Удивительно, что этот водитель просто покачал головой. Если бы такой случай произошел где-нибудь в России, а со мной такое бывало, то водитель бы обязательно выскочил из машины, обругал бы тебя и покрыл матом. Но, слава богу, все обошлось. И я жива!» От перенапряжения и перенесенного только что стресса Катя быстро уснула в своем кресле.

Проснулась Катя только в два часа ночи, когда услышала по микрофону голос водителя, объявившего остановку «Firenze».

Автобус «Мегабус» был транзитным, и, высадив пассажиров, ехавших до Флоренции, поехал дальше по своему маршруту.

Итак, Катя приехала во Флоренцию. Она стояла ночью на пьяццале Монтелунго, флорентийской автобусной станции, которая производила довольно мрачное впечатление. Это было широкое горное шоссе, окаймленное с двух сторон высокими и длинными стенами из красного кирпича, которые поддерживали горные склоны. В какой-то степени пьяццале Монтелунго была частью дорожной развязки. А за той стеной, где останавливались автобусы, и где сейчас стояла Катя, находились железнодорожные пути флорентийской железной дороги Санта-Мария-Новелла.

Пройдя вдоль этой стены, Катя пошла наверх в гору и вышла к небольшой посадке деревьев, которые в ночное время тоже производили мрачное впечатление, а дальше был поворот направо. Катя свернула и вышла к небольшому мостику, который назывался Понте Дегли Альпини, согласно именной табличке. Мост этот пролегал через небольшую речушку глубоко внизу, почти полностью высушенную и поросшею травой и камышами.

Пройдя этот мост, Катя вновь свернула направо и вышла на узкую тропинку вдоль этой низменной речушки. А вдоль тропинки, среди всеобщей мглы, через каждые пять метров были, однако, скамейки с урнами. Первую скамейку она миновала, потому что урна была переполнена мусором и хламом, а вокруг скамейки было все оплевано. А вот пространство второй скамейки было уже чистым, на нее Катя и присела.

Устроившись удобно на скамейке, она поняла, что здесь ее никто не побеспокоит, и до раннего утра можно перекантоваться здесь. Она была одета в весеннюю куртку, а апрельские итальянские ночи намного теплее, чем российские, и холодно ей не было.

А потом Катя устремила свой взгляд прямо и увидела там, в дали, огромный купол знаменитого флорентийского собора Санта-Мария-Дель-Фьоре, подсвеченный нижними фонарями, который как бы возвышался над всем город в целом.

«Бог ты мой! – подумала Катя. – Ничего себе, какая мощь! Значит, этот купол и будет моим ориентиром по направлению в центр. Так, сейчас время три часа. Я думаю, что два часа я подремлю здесь, на этой скамейке, а в пять часов пойду в центр».

Но неожиданно Кате захотелось в туалет, и очень сильно, и «по-большому». Что же делать? Она огляделась вокруг. Никого не было. Оторвав несколько листочков из своего блокнота, она спустилась через кусты и высокую болотную траву к высушенной низинной речке и там сходила в туалет. Конечно, было очень страшно, но такое важное биологическое дело способно побороть любой страх. А дальше быстро вскарабкалась наверх, села на свою скамейку, как ни в чем не бывало, и два часа подремала.

В пять часов, ориентируясь на большой купол Святой Марии, она по узким, но массивным, улицам с высоченными домами направилась к центру, так, что к шести часам утра, немного поплутав, правда, вышла на соборную площадь Дуомо. А площадь Дуомо была настолько узкой, что никак невозможно было выбрать наиболее подходящий ракурс, чтобы сфотографировать массивный собор Святой Марии. Такая ситуация с окружной площадью немного напоминала собор Святого Вита в Праге. Вот только соборы кардинально различались по своему строению! Пражский собор, словно ракета, устремлялся шпилем ввысь, а флорентийский собор наоборот, словно колоссальной полусферой, как будто падал вниз, желая накрыть собою все пространство. И это было поразительно!

К семи часам начинало светать, появлялись первые туристы. А Катя начала свой пеший туристический поход. Маршрут был следующий: от площади Дуомо она вышла на набережную реки Арно к мосту Понте Веккьо и галереи Уффицы, а затем через мост поднялась к садам Боболи и Палаццо Питти. Потом вернулась обратно на Дуомо, было десять часов, в это время площадь была уже полностью забита туристами.

«Пиза рядом! – подумала Катя здесь, на Дуомо. – Я должна туда поехать. Когда еще у меня будет возможность побывать в Италии? Не прощу себе, если не поеду в Пизу!»

Железнодорожный вокзал Санта-Мария-Новелла, центральный флорентийский вокзал, построенный во времена правления Муссолини, располагался неподалеку от Дуомо. И обслуживал этот вокзал, как и все другие итальянские железнодорожные вокзалы, самую крупную пассажирскую компанию «Трениталия». «Трениталия» – итальянский монополист в сфере пассажирских перевозок. Катя читала о том, что итальянские автомобильные дороги самые плохие в Европе по некоторым оценкам, и внутренние национальные автобусные рейсы здесь почти не развиты. Поэтому основным общественным средством передвижения по Италии был и остается поезд. А если поезд, то значит «Трениталия»! Не удивительно, что билеты на поезд в Италии довольно дорогие. Самый недорогой билет на поезд в одну сторону от Флоренции можно было купить за 8 евро, как раз таки в Пизу. Поезд по этому направлению курсировал каждые полчаса.

Катя купила два билета, туда и обратно, до Пизы за 16 евро в автомате самообслуживания. Перед посадкой в поезд необходимо билет проштамповать в специальном валидаторе, что стояли на каждой платформе. Это важнейшая деталь путешествия итальянскими поездами! Катя об этом знала, она об этом читала. Дело в том, что на протяжении всей поездки скоростного поезда по вагонам проходит контролер и проверяет билеты пассажиров. Если билет будет не проштампован, то налагается штраф в 50 евро, а эта сумма в пять раз дороже самого билета. Было бы очень обидно заплатить такой штраф, который налагается без всяких разговоров и объяснений, где не важно, забыл ты об этом или не забыл, знал ты об этом или не знал, турист ты или не турист. И Катя в этом смогла убедиться воочию. Когда она ехала в Пизу, рядом с ней сидела темнокожая девушка, которая не проштамповала свой билет. Контролер, жгучий и наглый итальянец, заставил ее заплатить штраф, хотя та и уверяла его, что она туристка и не знала ничего про штампы, но тот и слушать ее не захотел.

Поезд до Пизы идет полтора часа. За это время из окна поезда можно посмотреть почти на весь район Тоскана. В самой Пизе Катя провела примерно час, посмотрела на Пизанскую башню, пофотографировалась и вернулась обратно на вокзал.

На обратном пути во Флоренцию ее очень раздразнил один эпизод. В вагон поезда вошла молодая девушка в платке и с унылым лицом, которая начала раздавать всем пассажирам листовки. На листовке сначала был итальянский текст, набранный на компьютере, а затем английский. Из английского текста Катя узнала, что эта девушка якобы имеет смертельно больную мать, двух несовершеннолетних братьев и своего малолетнего ребенка, и что живут они в бедности, ей нечем их кормить, и она просит пассажиров, ради Бога (о, да, Бог упоминался!) ей помочь деньгами. «Надо же! – подумала Катя. – Такая молодая, а записалась в попрошайки. И что интересно, текст напечатан на компьютере, размножен на принтере в виде листовок, и есть даже английский вариант текста, рассчитанный на туристов. И кто после этого говорит о нищете? Она даже не соизволила быть актрисой, не начала тут ныть и разыгрывать драму, давя на жалось. Просто раздала листовки и все. Это вот в Питере есть бабки так бабки, настоящие актрисы! Как зайдут в метро, как начнут ныть, клянчить и давить на жалось. А тут даже этого нет». Когда девушка собирала листовки обратно, Катя, естественно, не подала ей ни цента.

В три часа дня Катя вернулась во Флоренцию. В четыре часа она была уже на Пьяццале Монтелунго и ждала свой автобус, который транзитом из Рима должен был прибыть в пять часов во Флоренцию и увезти ее обратно в Вену.

На Монтелунго пассажиров было много, и все они в течение часа, что Катя там пребывала, то приезжали, то уезжали. Очень заинтересовала ее одна немецкоговорящая молодая парочка. Молодой человек, крепкий такой, здоровенький, красавец, был со спутницей дальневосточного происхождения, то ли с китаянкой, то ли кореянкой. «Боже мой! – изумилась Катя. – Что такой красавчик нашел в этой страшной девочке? Дело не в том, что она кореянка, среди кореянок встречаются и красивые девочки. Но эта совсем какая-то страшная, неухоженная, одета в какой-то непонятный серый балахон, волосы не расчесанные свисают, ходит, опустив голову, и носит большие черепашьи очки. Что такое? В чем дело? Почему так?» При этом ее красивый немецкий спутник очень даже нежно ее обнимал и целовал. Такая картинка создавала на Монтелунго некий диссонанс. Не одна Катя на них смотрела, другие люди тоже смотрели и недоумевали.

Наконец подъехал Катин автобус, от «Студент-агенси». Более того, это был тот же самый автобус, с той же самой стюардессой и теми же водителями, что довезли ее из Вены в Местре. То есть, пока Катя два дня гуляла по Венеции и Флоренции, они уже успели доехать до Рима, и вот теперь возвращаются обратно.

Автобус в Вену прибыл в пять утра на станцию Стадион-центр. На ближайшей станции метрополитена Stadion линии U2 Катя купила билет за 2 евро, проштамповала его валидатором, села на поезд и доехала до станции Karlsplatz. Здесь она пересела на линию U4 и доехала до конечной Hütteldorf. Эта станция уже предвещала конец города, за границами которого начинался лес. Вблизи от леса располагался хостел Hütteldorf, в котором и остановилась Катя. Приняв душ, переодевшись и позавтракав, Катя немного отдохнула, а затем пошла гулять по красавице Вене. Шенбрунн, Хофбург и Бельведер были ее приоритетными направлениями, и, переходя от одного дворца к другому, так она провела весь день в пеших прогулках вдоль почти всей Вены.

Британский писатель Малколм Брэдбери в своем романе «Профессор Криминале» так описывает Вену:

«Вена – это город стремительных трансформаций. Едва автобус выехал на скоростное шоссе, бирюзовое небо мигом затянула черная тучища, сползшая с ближайших отрогов Альп, и столица миражей и подвохов занавесилась хрустальнобесплотным пологом мерцающего снега. По мановению волшебной палочки некоего зодчего четыре обшарпанных газгольдера у обочины прикинулись монументальными скульптурами в манере „ар нуво“. Мы въехали в город; в каждом квартале разыгрывалось новое архитектурное действо. Мрачная готика соседствовала с бодряческим югендштилем, барокко сверху вниз поглядывало на розовый постмодерн. Остроумие тягалось со здравомыслием. Родина вальсов и цукерторта до странности походила на Чикаго двадцатых годов: чуть не всякий прохожий нес под мышкой скрипку в футляре. Со всех сторон наяривала музыка».

И это очень походило на правду. Вена, она такая, да. А путеводитель по Вене «Афиша» рассказывал про «сладкую горечь» этого города следующее:

«Это была столица огромной империи на задворках Европы. Город гениев, которые относились к своей стране с мучительной любовью-презрением, всегда жаловались, всегда (даже работая репортерами в газете – а все они работали именно там) выражали «свое мнение». Язык для них был важнее реальности. Реальности не было: цензура, тайная полиция, лицемерная разница между справкой и правдой, «бюрокретинизм», как написал один из великих эссеистов этого города, заставляли все видеть призрачным. Депрессивность и гениальность, провинциальность и космополитизм, архаизм и модернизм сливались тут воедино.

Но это был не Петербург.

Потом вдруг столица огромной империи превратилась в столицу маленькой страны, и тоже на задворках Европы. Стране пришлось вспомнить о своем доимперском названии. Такого названия никто не знал. В этот город перестали ездить. Еще в конце 1970-х годов на его улицах нельзя было встретить ни одного иностранца, и в долгие зимние вечера узкий круг художников и писателей-диссидентов собирался в кафе и барах, чтобы жаловаться, злиться и думать. Страна не доверяла им, как не доверяла и своей много возомнившей о себе столице. И некоторые брали билет на поезд, который шел отсюда в Европу, – в один конец.

Но это была не Москва.

Вы почувствуете себя в Вене как дома. У нас общий византийский двуглавый орел и похожая кухня. Как и Россия, Австрия определяет себя по отношению к Германии; как и Россия, она на стороне Обломова, а не Штольца. Национальный австрийский герой – «милый Августин», который провел всю эпидемию чумы в трактире и потому выжил. Сегодня Вена – мягкая, ославянившаяся Германия, веселая, живая, толерантная; здесь просто быть другим или даже быть никем, здесь есть большое пространство для чудачества, что и составляет счастье путешественника. Очень долго это была всего лишь дальняя граница Европы: «Дикий Запад к востоку от рая», – как сказал один современный художник. Вена – это Запад, но не норма его, а экзотика. Во многом она занимает то место, которое всегда хотела занимать в Европе Россия. Именно поэтому нам тут так хорошо.

Еще здесь есть история: она не была тут срыта до основания. Прошлое всегда рядом, всегда просвечивает в настоящем. Старые вывески не уничтожены. Старые могилы не разрыты. Это называется традицией; на плечах города лежит тяжкий груз мифов. Вена – воображаемая столица многих воображаемых государств: сначала придуманной Священной Римской империи, потом хрупкой Австро-Венгрии, потом так и не собравшейся воедино Центральной Европы. Все пространство между Россией и Веной занимает Атлантида погибшей культуры идиш – недостающее между нами звено. В 1970-е годы именно на этой «нейтральной полосе» делали первую остановку самолеты с советскими эмигрантами.

Во французском языке есть слово viennoiseries, «венскости», которым называют всякие сладости. Да, Вена приторна: беззаботный венский вальс, комфортабельный венский стул, подпрыгивающий идиотизм оперетты, Моцарт, взбитые сливки, якобы непереводимое слово Gemütlichkeit, то есть уют. Здесь и сегодня можно прекрасно поесть, выпить хорошего вина и оказаться на винограднике буквально в центре города. Но одновременно – это город с волнующим запахом тлена, город утраченных иллюзий, призрачных претензий, отчаяния, черного юмора и абсурда, город андеграунда, радикалов и эксцентриков. Это город, потерпевший не один крах, и значит – очень настоящий город. Это город нематериального: музыки, мысли и кофе. В его крепчайшей атмосфере родились чуть ли не все влиятельные идеологии ХХ века, включая фрейдизм, сионизм и антисемитизм. Здесь поэты всегда были либо чиновниками, либо бездомными, а художники еще тридцать лет назад водили друг друга по улицам на поводке; в этом городе один обыкновенный писатель начала XIX века, которого сейчас проходят в школах, сочинял и печатал романы, где специально не использовал некоторые буквы (да не какие-нибудь, а «a», «b» и «c»), а один эрцгерцог, личный друг наследника престола, в 1883 году сочинил для придворного театра балет «Убийцы», в котором волосы танцовщиц были украшены электрическими лампочками. Сам же наследник престола писал антиправительственные статьи в газеты.

В такой город нельзя не возвращаться снова и снова.»

И Катя была с этим согласна полностью.

Вечером, когда она возвращалась пешком от центра в свой хостел, на улице Mariahilfer ей повстречалась девушка, которая шла одна и громко напевала какую-то боевую песенку на немецком языке. Прохожие на нее оглядывались. Девушка была красивая, высокая, одетая в маленькое черное вечернее платьице и туфли на высоких каблуках, похоже, она была немного пьяна. «Мы все немного городские сумасшедшие, – подумала Катя, глядя на нее. – Что могло с ней случиться? Возможно, разбитая любовь и разбитые надежды. И вот она идет с какой-то вечеринки, выпив лишнего, и громко поет свою песню, потому что теперь ей на все уже наплевать».

В девять вечера, когда уже почти стемнело, Катя пришла в свой хостел и легла спать. Соседями по комнате у нее была какая-то молодая английская парочка. И он, и она были толстяками, что-то громко обсуждали они между собой на быстром и эмоциональном английском языке, но Кате они не помешали. Находившись за весь день по большому городу, Катя так устала, что уснула очень быстро под лепетание английской речи.

В шесть утра, по будильнику, Катя проснулась, оделась и умылась, собрала свои вещи и побежала к метро. На скоростном поезде доехала до станции Stadion, здесь, на небольшой автобусной станции, ждала свой автобус, который приехал ровно по расписанию, в 7.30. Это был тот же самый автобус «Эколайнс», с теми же водителями и стюардессой, которые за все это время, пока Катя ездила в Италию и обратно, уже успели доехать до болгарской Софии, и вот теперь возвращаются обратно в Ригу. Катя и стюардесса узнали друг друга и радушно поприветствовались, теперь уже на родном русском языке. Итак, Катя чувствовала, что возвращается домой, в Россию, по тому же самому маршруту, через Ригу в Петербург.

16

В самом начале апреля Антон остался без работы. Он работал поваром в одном ресторане, а уволиться пришлось по собственному желанию, потому что довели. А дело было в том, что он вдруг влюбился в молодую женщину Анну, которая тоже работала поваром в этом же ресторане, и любовь эта оказалась роковой. Антон был предельно честен с Анной, он признался ей как-то наедине, что она ему очень нравится, приглашал на свидание, чтобы предложить ей встречаться, но также признался и в том, что он бисексуал, и что однажды у него даже были отношения с мужчиной. На такое признание Анна открыто посмеялась Антону в лицо и сказала, что у нее уже есть любовник, и он ее устраивает, а Антон ее абсолютно не интересует как мужчина. Антон принял такой ответ спокойно, без эмоций, потому что если тебе отказывают в любви, то это значит, что и не судьба. Потому что, согласно старинной поговорке, если «сучка не захочет, то и кобель не вскочит». Ничего не поделаешь, такова уж природа вещей.

Однако на следующий день про разговор Антона и Анны уже знал весь персонал ресторана. И все начали исподтишка подшучивать над Антоном, над его бисексуальностью. Антон, в общем-то, никогда и не скрывал этого, но шутки, насмешки и подколы начались именно после того, как посплетничала Анна.

– Зачем ты всем рассказала о том, в чем я тебе признался? Ради чего? – недоумевал Антон.

– Мне так захотелось, – смеялась ему в лицо Анна. Она была великой сплетницей и никогда не упускала возможности ставить палки в колеса всяким «понаехавшим», хотя и сама была из них, приехала из Кемерово.

В атмосфере постоянных насмешек стало невыносимо работать, участились ссоры, скандалы, конфликты. Пришлось уволиться.

Прежде чем начать искать новую работу, Антон решил навестить родителей в Уфе. Купил билет на самолет и вылетел ночью из аэропорта Пулково, увидев Петербург с высоты птичьего полета, который был прекрасен в ночных огнях. Рейс был не прямой, а с двухчасовой пересадкой в Домодедово. Взлетая над Москвой, Антон увидел и ночную Москву, которая тоже была красива в ночных огнях, но настолько огромная и необъятная по своим масштабам, что даже не умещалась в поле зрения иллюминатора.

– Воистину, Москва – это отдельное государство! – подумал Антон.

В крохотном башкирском аэропорту Уфа самолет приземлился в десять часов. Через два часа, из-за нерегулярных и непрямых автобусных городских маршрутов, а также из-за городских пробок, Антон добрался, наконец-таки, до квартиры своих родителей.

Родители Антона, бывшие школьные педагоги, были уже пенсионеры, и жили они в небольшой однокомнатной квартире в районе Черниковка. Родители были счастливы видеть своего единственного и любимого сына, которого не видели уже полгода. И эти три дня, что Антон провел со своими родителями, были прекрасными мгновениями для семьи Монотоновых.

С детства родители-учителя Антона приучали своего сына быть интеллигентным человеком, поэтому с детства он читал много книжек, много и всему учился, много путешествовал вместе с родителями по стране и по Европе во время летних каникул. И Антону это очень нравилось, он был счастлив, и жизнь казалась ему интересной и удивительной штукой, за это он благодарил своих родителей.

Однако после окончания школы, когда пришло время поступать в институт, родители Антона вышли на пенсию и уже не имели возможности полностью содержать своего сына. Поэтому Антон устроился работать помощником повара в столовую железобетонного завода, профессию свою очень полюбил и уже через год стал полноценным поваром горячего цеха. Учился заочно в Аграрном институте на кафедре агрохимии.

Когда заканчивал учебу в институте, работал в одном из ресторанов на улице Ленина. В этом ресторане познакомился с Маратом, высоким бородатым парнем, который тоже был поваром, у них возникла тайная интимная связь. Но когда шеф-повар этого ресторана прознал о них, эту новость ему сорока на хвосте принесла, он позвал их в свой кабинет, чтобы серьезно поговорить.

– Уфа – это не тот город, где можно быть гомосексуалистом, интеллигентом или еще каким-нибудь революционером, – сказал им шеф. – Я думаю, вы понимаете, о чем я говорю? Здесь сильны традиции «стабильного азиатского всевластия». И если уж я узнал про ваши отношения, мне эту новость сорока на хвосте принесла, то поверьте мне, скоро весь город будет знать. И что тогда мне делать? Меня же все будут осуждать, что я вас держу у себя на работе, прикрываю вас. Вы, конечно, хорошие ребята, отличные повара, но я вас очень прошу, не создавайте мне проблем, увольняйтесь сейчас и по-хорошему.

На дворе стоял август 2013 года, когда Антон и Марат сели на поезд и уехали в Петербург. Остановились они в хостеле «Питер», где жили вместе первые две недели. И это были счастливые две недели. Но потом случилось непредвиденное, необъяснимое и непонятное для Антона. Марат пропал, просто пропал и все, и не оставил о себе никаких новостей, номер его мобильного был заблокирован, страница «В Контакте» удалена, и никто ничего о нем не слышал и не знал из общих уфимских друзей.

– Он просто вышел, сказал «до свидания» и больше не приходил, – отвечала Антону Нина, когда он спросил ее про Марата. – При нем был его чемодан. Я еще тогда подумала, зачем он берет с собой чемодан, если собирается идти на работу.

С тех пор Антон ничего не знал про Марата.

– Ты не собираешься жениться? – спросила Антона мама.

– Нет, мам, – отвечал он. – А зачем? Чтобы завести детей? Я не уверен в своем завтрашнем дне, как же я тогда могу пойти на этот ответственный шаг? Какой же я тогда буду отец, если не смогу потянуть детей? Нет, я не смогу. Да и люди кругом такие опасные стали, все хотят друг друга подставить, подсидеть…

– Ой, поверь мне, сынок! Люди не стали такими, они всегда такими и были.

– Ну, тогда ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Да, я понимаю.

Побыв три дня с родителями в Уфе, Антон снова вернулся в Петербург. Начал искать работу повара, но вот уже в течение двух недель не мог найти. С работой было плохо.