Текст книги "Странница"

– Кого, как вы полагаете, они имели в виду?

Корней пожал плечами. Покосившись на клиента, детектив аккуратно резюмировал:

– Все прочие диалоги не содержат, на мой взгляд, никакой дополнительной информации, связанной с этими ее поездками в Истру. Распечатки я готов представить… М-да. Что касается последнего разговора… Знаете, объективно говоря… может ли ваша жена быть как-то заинтересована в нанесении вам вреда? Я такого интереса не вижу… Ну, не знаю. Никакого смысла найти не могу.

– А субъективно? – спросил Корней. – Ладно…

– Кстати, а вам хоть как-то знаком этот голос?

– Нет, – твердо ответил Корней, – похоже, какой-то пожилой человек. Мужчина или женщина?

– Я бы сказал, скорее мужчина. Можем отдать нашим экспертам… Вообще можем, если, конечно, хотите, копнуть поглубже.

Корней молчал и смотрел на дорогу. Через несколько минут ему предстояло снова увидеть Ингу, Майю, ужинать, потом вместе смотреть нечто по восьмому каналу, шутить, что-то отвечать, о чем-то спрашивать, укладываться спать…

Дачные хлопоты

7

От обычного ежесубботнего выезда на дачу глава семейства уклоняться не стал, хотя поначалу намеревался манкировать. После разговора с детективом его мироощущение слегка изменилось.

Он вел машину излишне нервно. Инга наблюдала искоса, пару раз сказала:

– Давай потише, а?.. Не обгоняй его, не надо… Ой.

Корней взглянул на нее отстраненно и промолчал.

Дача была куплена и достроена в последние полтора года совместной семейной жизни. Место выбрали под Чеховом, километрах в пяти от города, на реке Лопасня. До сделки Корней с Ингой немало поколесили по югу области, присматривая участок с домом близко от леса и быстрой речки. Устойчивый заработок главы семейства конвертировался в добротный, хотя и нешикарный двухэтажный дом из пеноблоков и бревенчатую при строй ку-баню. Больше всего возни было именно с этой баней, с внешней и внутренней ее отделкой, со строительством ее второго этажа, где была устроена гостевая комната, а еще – с водоотведением.

…День прокатился пустовато. Хозяин дачи не мог настроить себя ни на одно из привычных занятий. Насыщенный ссылками на статьи и пункты текст для клиента, понятное дело, не рождался. И более того, клиента – представителя добротной немецкой компании г-на К. Йобса – хотелось послать. Отвлеченное чтение, остановленное на 83-й странице неделю назад, тоже не шло. Детективный жанр временно вызывал ненависть. Сбором малины и черной смородины он заниматься отказался.

Все выглядело хмуро, во всем ощущался подвох.

Около четырех поучаствовал в экспедиции до продуктового киоска у околицы, составил компанию Инге и Майе. И сразу же оказался свидетелем неприятной сцены. У моста через речку, на обочине дороги, навстречу им из зарослей пижмы вышла большая желтая собака и, неожиданно ощетинившись, страшно и низко зарычала на Майю. Корней слегка растерялся, его бы воля – он перестрелял бы большую часть бродячих псов в поселке (котов бы не тронул), но в данный момент ничего стреляющего в руках не было.

– Стой спокойно, – скомандовал он испуганной Майе.

Но в это время Инга бесстрашно сделала шаг из-за спины дочери и каким-то не своим, резким металлическим голосом приказала собаке: «Пошла!» Псина дернулась и, щерясь, бросилась в сторону – прямо на середину дороги, где тут же угодила под жесткий удар проезжавшей машины. Глухой стук, скрип тормозов, вскрик Майи и дикий вой собаки прозвучали в шокирующе молниеносной последовательности. Потом еще минуту они и ошарашенный седой водитель наблюдали за агонией хрипящей псины.

Все-таки дошли до киоска, накупили там всякой всячины, но настроение, конечно, было уже не то. Особенно у Корнея. От короткой предвечерней вылазки в лес по грибы он решительно отказался. Оставшись один, после некоторых колебаний и бесцельных блужданий по участку извлек из холодильника бутылку можжевеловой водки. Выпив стакан, вспомнил о просьбе Инги, затопил баню, вернулся за стол и накатил себе еще полстакана.

Инга с Майей вернулись к восьми – уставшие, исцарапанные и, кажется, повеселевшие. Высыпав на кухонный стол добычу – всего-то два десятка сизых сыроежек да глянцевитых маслят, отправились в баню. Инга, походя, мимоходом, охватив взглядом ополовиненную бутыль на столе, сказала с полувопросительной интонацией: «А завтра – за руль…» Вернее всего, она была озадачена не самим фактом пития, но тем, что действо совершалось в одиночестве. К тому же водку Корней пил редко, предпочитал вино.

После бани мать и дочь довольно долго занимались сопутствующими приятными процедурами. Майя, окружив себя лосьонами, изучала с помощью настольного зеркальца распаренное лицо. Инга, стоя в прихожей совершенно обнаженной перед большим напольным зеркалом, сушила феном густую растительность под животом. Корней, давно изучивший послебанный ритуал, на сей раз неожиданно для себя неуверенно заметил:

– Ну, ты как-то… Ушла бы в спальню, что ли. Перед Майей как-то… не очень…

Она легонько тряхнула распущенными черными волосами, рассеянно покосилась через плечо.

– Так мы ж мылись только что вместе… Ты чего?

Она стояла крепко расставив ноги, на спине между лопаток рдела царапина, выпуклые ягодицы хранили два симметричных следка от пупырчатого пуфа, покинутого Ингой пятью минутами раньше.

Подумав, добавила:

– Для дочери не должно быть секретом тело матери. Я так думаю. Лучше быть для нее… как бы старшей подругой. Чтобы она тебе доверяла. Ты не согласен?

– Да согласен, согласен… – Корней вышел на крыльцо, жалея, что сделал никчемное замечание. То смутное, что бродило в душе, не могло, да и не должно было найти словесного выражения. С крыльца работающая феном Инга была так же хорошо видна.

– Хорошо еще – по имени тебя не называет, – сказал Корней, – все же это, по-моему, перебор.

– Да, может быть, – отозвалась Инга, – у меня с матерью все немного по-другому было. Время было другое.

Она некоторое время вяло распространялась на темы воспитания. Корней в какой-то момент осознал, что в течение ее монолога он, почти не слушая, вглядывался пристально в ее гладкую смугловатую спину и соотносил мысленно талию и ширину бедер, наблюдая, как маленькая округлая кисть сноровисто почесывает поясницу. Внимание скользило – от смыслов к формам. И это напоминало болезнь.

Неожиданно вспомнил их первую близость, первое потрясение его достаточно зрелой чувственности. Он тогда заявился к ней в отделение поздно вечером, в начале ее обычного ночного дежурства. Инга быстро нашла какую-то кургузую вазу для его трех роз, потом, сияя глазами, сказала: «Я – на минуту», – выскочила в палату в середине коридора, вернулась в ординаторскую и, плотно закрыв дверь, позволила себя обнять. Его тогда восхищало и волновало в ней многое: белизна халата с короткими, до локтей рукавами и кокетливыми голубыми вставками, сочетание этой тугой белизны с темно-вишневым цветом ее водолазки, нежность лица, нежность талии, которую он находил под расстегнутым халатом. Ее чуть раскосые зеленые глаза, когда он злоупотреблял поцелуями, расширялись, приобретали выражение шалое и веселое. Это была их третья встреча, он всякий раз заявлялся к ней на работу, но в первый раз она стала так пылко отвечать на его поцелуи. Мнимое ощущение их уединенности взволновало его необычайно. Он позволил себе чуть больше, чем следовало. Когда расстегивал пуговицы у нее на халате, желая добраться до тела, она, кажется, даже возражала. Потом произошла мгновенная перемена. Помрачнев, она быстро подошла к двери и двумя поворотами ключа закрыла ее. Вернувшись к нему и подставив губы для поцелуя, неожиданно положила руки ему на ягодицы и крепко сжала. Тело Корнея мгновенно отозвалось на это движение. Он дал несколько больше воли рукам, все еще колеблясь, но тут Инга вывернулась из его объятий и, обратившись к нему спиной, спокойно подняла юбку вместе с халатом и спустила колготы. Под ними, между прочим, не оказалось трусов. Она опустилась локтями на стол, шелестяще сказала через плечо: «Не сдерживайся». Он не совсем понял эту фразу, вероятно, она подразумевала, что ему сейчас не следует показывать чудеса выносливости и что в данный момент и в данном месте они весьма уязвимы. Целуя те части ее тела, которые оказались обнажены, он испытывал совершенно непредсказуемое, умопомрачительное возбуждение.

Потом он размышлял над тем, что такие ощущения должны быть временны, преходящи и обусловлены новизной впечатления. Но он заблуждался. Спустя четыре года и сколько-то там месяцев ее тело, ее кожа и ее запах по-прежнему имели над его волей очевидную власть. Его воля находилась в подчинении, довольно, впрочем, сладком.

8

В итоге он допил бутылку можжевеловой. Но от этого легче не стало, просто потянуло в сон, и он отправился в постель неприлично рано. Инга с Майей на веранде еще долго смотрели телевизор.

Ночью проснулся от сердцебиения. Поворочавшись, встал, натянул на себя шорты и вышел в темный двор. У бани справил нужду в заросли крапивы, а затем зашел внутрь. Постояв в душистом тепле, пустил душ, подставил голову под бьющие струи. Произнес громким шепотом роковую фразу:

– До начала ноября время есть.

На ум ему пришло банальное сравнение: явь нескольких последних дней напоминала сон. Хотелось проснуться так же, как он проснулся десятью минутами раньше. Проведя широкой влажной пятерней по лицу, встряхнул головой. Поднял глаза, рассчитывая встретить свое отражение в круглом зеркале, прилаженном на кирпичной стене. На секунду замер. Зеркало висело на месте, но почему-то было укрыто, завешено кружевным носовым платком – темно-сиреневым с разводами. Корней, помедлив, очень осторожно, пугая самого себя сиплым дыханием, удалил платок. Матовый овал привычно открылся, засиял. В душевой царил полумрак, поэтому отразились прежде всего его воспаленные белки.

Корней снова помотал влажной головой и вышел из бани в ночную прохладу. Он покосился на часы, отметив, что три часа назад наступил новый день – 22 августа.

Когда он на цыпочках вернулся в дом, Инга сидела на постели. Смотрела встревоженно.

– Плохо себя чувствуешь? С сердцем что-то?

– Все нормально. В туалет ходил.

Утром пришлось выпить пива. После чего Инга решительно заявила, что за руль сядет она. Корней был вял, лишь пожал плечами, хотя обычно в подобных ситуациях возражал решительно. И все, кстати, обходилось.

– По дороге забрось меня в офис, – попросил хмуро, – я не успел ни черта за выходные… Придется собраться.

– До ночи там будешь? – вздохнула Инга. – Ладно, нет проблем.

С учетом вечерних планов он предложил выехать пораньше – скажем, в три. Инга напомнила, что где-то в это время должна прикатить теща, замышлявшая в доме большую уборку. Она собиралась остаться на даче, и у нее не было ключей.

– Позвони ей, – хмуро попросил Корней, – ускорь…

Теща Ираида не заставила его злобно сверяться с часами – прибыла в начале четвертого. Он еще уделил ей некоторое время: водил по пустым комнатам теплого дома, будто насупившегося перед отъ ездом хозяина, – указывал углы с не разобранными еще со времен новоселья сумищами и пакетами, чреватые накоплением хлама. Корней не терпел избыточный домашний хлам. Теща покладисто и готовно кивала. Вообще ее явления были Корнею прежде приятны. Сама Ираида ему скорее импонировала – своей моложавостью, легкостью, немногословностью и забавной боязливостью. В ней можно было найти не так уж много общего с дочерью. Пожалуй, лишь удлиненную форму глаз цвета спелого крыжовника. Теперь, правда, поскольку он сопрягал ее с некоей темной стороной в жизни жены, посматривал на нее отчужденно. И привычной ее робости и чуть заискивающей интонации искал иные – особые объяснения.

– …Ну, не скучайте тут, – присоветовал Корней теще, садясь в машину.

Ираида, мгновением раньше обцеловав и отпустив Майю, помахала ладошкой:

– Счастливенько. Инга, будь осторожней.

Инга, трогая руль, послала воздушный поцелуй.

Они выехали довольно рано, до пробок, и до Подольска долетели даже быстрее, чем обычно. С автомобилем Инга разбиралась умело – это нужно было признать. За рулем чувствовала себя естественно и спокойно. От Подольска пошло гуще, но все равно шли неплохо. Уже у самой кольцевой границы столицы Инга пристроилась к хвосту, карабкающемуся на пандус. Им нужно было дальше по Кольцу, на восток. Хвост полз медленно. После каждого пяти-семиметрового рывка Инга вжимала в пол педаль тормоза, а потом дергала ручник: они шли в горку под приличным градусом. Впереди то надвигалась, то рывками удалялась обтекаемая задняя часть темно-вишневого джипа. Его водитель, похоже, нервничал. Дважды басовито сигналил, подгоняя машину, плетущуюся перед ним.

Метров за двадцать до выезда на окружную джип поступил дурно: одолев очередные пять метров мощным рывком, забыл встать на ручной тормоз, и когда Инга начала движение, покатился ей навстречу. Дистанция была невелика, но джип был тяжел – небольшой «ниссан» от тяжкого удара в передний бампер будто оказался в нокдауне. У Инги дернулась голова, Майя сзади жалобно вскрикнула. За уик-энд у нее получался второй стресс.

Из джипа, хлопая дверцами, сноровисто выбрались на разбор три плотные фигуры. Из «ниссана» вышел Корней. В первые секунды они на него не взглянули, оценивая задницу своего «лексуса». Задница была в порядке – что ей сделается. На переднем бампере своего автомобиля Корней после детального осмотра усмотрел трещину. Выпрямившись, сухо констатировал:

– Вы не поставили машину на ручной тормоз.

Один из трех – с вспухшей безбровой мордой, одетый как с пикника, в шорты и пляжную рубашку, воззрился изумленно-гневно:

– А чё ты тут под жопой крутишься? Ты где должен ехать?

В голосе дрожало сиплое, тягучее похмелье. Обалдевший от этой хамской нелепицы, отвыкший от подобного за годы бесконфликтной езды, Корней мгновенно вышел из себя, но уже не нашел, что сказать. Только стиснул зубы и посмотрел исподлобья. Двое других – похожие друг на друга, в футболках с короткими рукавами, обнажавшими бицепсы, смотрели усмешливо. И уже собирались возвращаться в салон. Они были крепкие ребята, с тремя (да и с двумя) Корней, если бы что, не сладил.

– Дистанцию надо держать, дурень, – внушительно сказал один, пережевывая резинку. Второй взялся за ручку двери.

– Я вызову ГАИ, пусть разбираются, – решительно сказал Корней, извлекая мобильник.

– Гаи-шмаи, – просипел похмельный, снова надвигаясь, – что ты тут дурку валяешь?

Двое других посмурнели и набычились. Их реакция выдавала субординацию: жизненная их функция, похоже, сводилась к обслуживанию сипатого в шортах. Корней замер с мобильником у уха. Сзади щелкнула дверь его машины.

– Корней. – Голос Инги прозвучал неожиданно и резко. Будто рядом щелкнули бичом. Четверо мужчин одновременно перевели взгляды в одну точку. Скрестились на круглом, бледном, оттененном черными волосами (уложила их на затылке в узел) женском лице. У Инги подрагивали от ярости углы рта, что бывало крайне редко.

– Корней! – повторила она уже тише. – Садись, поехали.

Сипатый обрел способность издавать звуки:

– О! – возгласил он. – За рулем п… – это не езда!

Его шестерки сдержанно заухмылялись. Этот момент следовало считать самым опасным. Униженный и оскорбленный хозяин «ниссана» быстро отправил в карман телефон и следующим движением, вероятно, нанес бы резкий удар снизу вверх – сипатому в подбородок. Тот стоял чуть дальше, чем нужно, и удар мог в принципе не выйти. Но… Корней ощутил странную слабость во всем теле. Вместо того чтобы ударить, он сделал лишний шаг в сторону, сжал и разжал левый кулак. Сипатый между тем предусмотрительно отступил и открыл заднюю дверку джипа, готовясь сесть. Инга коротко посигналила. Корней бессильно повел плечами и вернулся. Мельком отметил совершенно стек лянный, застывший взгляд Инги. Едва плюхнулся на сиденье, она резко крутанула руль влево, обогнула джип и, презирая движение, вылетела на кольцевую дорогу. Десятью минутами позже Инга, наконец, разжала губы и нормальным тоном спросила:

– Большая трещина? Нет?.. Ладно. Майя плохо себя чувствует, чего нам было там время терять…

– Почему я ему не врезал? – Корней провел ладонью по горящему лицу. – Почему? Какое-то мгновение промедлил… Не пойму…

– Очень хорошо, что не врезал, – сказала Инга немного рассеянным тоном, она опасалась пропустить нужный поворот. – Ты в контору-то к себе ехать не передумал?

– Нет, – улыбнулся Корней.

Когда они остановились у подъезда серой громады, Велес чуть замешкался, защелкивая клапан темно-бордовой борсетки, Инга с водительского места неожиданно притянула его за шею и поцеловала в губы. Он слегка опешил. Инга освободила его не сразу. Майя сзади хмыкнула.

Он захлопнул дверцу и сразу же увидел Зануду Глеба, выходящего из подъезда. Манера высиживать в конторе по выходным сверхурочные тексты для клиентов была ему свойственна и служила предметом шуток. Приметив Корнея, выходящего из авто, Зануда разулыбался:

– Ты, кажется, решил вступить в наш клуб возимых мужей?!

– Если можно, пока в статусе наблюдателя, – смиренно попросил Корней.

– Я похлопочу, – пообещал Зануда, – ну, давай, успехов в труде.

И направился к стоящему в десяти шагах «опелю». Корней проводил его взглядом, пытаясь рассмотреть в окне автомобиля женское лицо.

Домой вернулся к одиннадцати – раньше, чем думал.

Немного за полночь, после колебаний, решился: вышел с мобильным телефоном на лестничную площадку и, волнуясь, набрал телефон детектива. Тот вовсе не удивился звонку, выслушал спокойно и с интересом. Пару раз уточнял. Потом, с чем-то сверившись, чуть слышно усмехнулся:

– Нет, Корней Евгеньич! Совершенно не тот номер. Да и цвет. Тот же был темно-синий… Что ж вам теперь на всякий «лексус» в радиусе… километра реагировать?..

– Да я понимаю, – устало сказал Корней. – Ну, это у меня как рефлекс, что ли…

– Не вижу никакой связи с нашей проблемой, – спокойно ответил детектив Антон Сергеич, – просто случайность. Рядовое ДТП… Знаете, сколько таких подонков на дорогах… Слава богу, не начали рукопашной… Чем бы еще кончилось… Ну ладно. У меня будет для вас информация, только давайте через недельку.

Корней вернулся в квартиру крадучись. В холле постоял у приоткрытой двери в комнату Майи, послушал ее дыхание.

Трое в джипе

9

Вся эта хренотень началась тогда, когда они ближе к вечеру отъехали от офиса Докучая и Ленчик предложил заехать к Курскому – прикупить девок. Поскольку базаром все остались довольны и настрой был благостным, предложение легло в масть. Адресовано оно было, собственно, Артемычу, блаженно развалившемуся на заднем. Он мог дать санкцию, но мог и не дать. Артемыч дал. Он был утомлен и расслаблен: три часа тереть с Докучаем – то еще удовольствие. И до конца ведь было не ясно: простит ли он задержку с выплатой. Оказалось – простил. И перспектива теперь строилась вполне даже реальная, а местами сладкая до одури. То есть за пятый магазин нужно было еще вносить, но четыре-то переходили в собственность Артемыча и уже приносили прибыль.

Еще не доехали до Курского, спокойно себе перли по Нижегородской в первом ряду, как вдруг Паша, сидевший за рулем, изрек:

– Оба! Смотри, стоит уже одна!

Бледное небо над Москвой еще не отпустило августовский день, вечер был еще светел и свеж. Ленчик удивился искренне:

– Ты чего порешь-то? Им рано еще. Да они здесь и не стоят.

Но Паша, вглядываясь и усмехаясь, притормозил, и они неспешно проплыли мимо пустой автобусной остановки. Ленчик пожал плечами:

– Никого ж нет! Ты чего?

Паша, однако, все так же ухмылисто скользил взглядом по обочине, и лишь спустя пару секунд усмешка его будто застыла. И была это уже не усмешка, но скорее – выражение оторопи. Сразу же машина резко рванула – Паша дал по газам. Артемыч сзади его обругал, но про эпизод тут же забыли. У Курского они парканулись, немного не доезжая, по подземному переходу перешли на другую сторону Садового кольца, дотопали вперевалку до длинного заведения без окон. Внутри было, как всегда, дымно и шумно. Девки сидели за столиками над бокалами с пойлом и вдоль стойки – тоже с пойлом и вполоборота – витриной в зал. Часто слышалась английская речь – то с русским дубовым акцентом, то с каким-то другим. Тут терлось немало гостей столицы из стран Европы – в простых с виду рубашках и джинсах, в загаре, в дорогих очках. Тут же шевелили плечами хмурые парни – тупые быки, либо охраняющие кого-то, либо пасущие. Еще крутились тощие, томные юноши, стоившие зачастую дороже девок. Кавказа, кстати, не было вовсе. Сильно и густо пахло косметикой.

Преобладал третий сорт: грудастые девицы с грубыми, наштукатуренными мордахами. Но можно было выискать и исключение. Паша, протолкавшись, указал Артемычу на угловой столик. Там рядом с хорошенькой китаянкой тянула через соломинку сок юная блондинка с довольно правильным лицом и глазами молодой оленихи. Они протиснулись к столику ближе. Паша, опершись лапищами, низко склонился к блондинке и поинтересовался. Получив ответ, транслировал его через плечо Артемычу, который уже дышал рядом – крупный и потный. Хмыкнув, он тоже склонился к столу.

– Ну, ты чего, – сказал с принужденной усмешкой, – сбавь на сотню, тогда поладим.

Китаянка, стоившая, вероятно, не столь дорого, смотрела на него во все щелки. Девушка же с глазами оленихи лишь взглянула косо.

– Мы не на рынке, – ответила с улыбкой и неожиданной дерзостью.

Паша сокрушенно щелкнул языком. Артемыч секунду еще стоял, нависая над столом, и вдруг сделал молниеносное движение правой рукой, зажал оленихе небольшой изящный нос между указательным и средним пальцами. Олениха безуспешно дернула головой и заверещала по-заячьи. За громом музыки из-за стойки ее почти не было слышно. Артемыч тут же отпустил, вошел плечом в толпу и утолкался к выходу, Паша за ним еле успел. Уже на улице Артемыч хмуро заметил:

– Оборзели они тут. Это итальяшки их избаловали. Давай, что ли, на Ленинградку.

Паша с Ленчиком, знавшие, что спорить бесполезно, двинулись к машине.

Прочесали Ленинградку до Зеленограда и даже немного дальше, угодили у Кольцевой в капкан пробки, где потеряли минут двадцать. Выбирать останавливались трижды, но всякий раз Артемыч, придирчиво и хмуро заценив варианты, все отвергал. Он завелся. Это Паше с Ленчиком было знакомо.

Лиловые сумерки сошли на столицу. Вдоль трассы расцвели лимонные светила. Под одним из них компаньоны Артемыча, притормозив, попытались убедить шефа.

– Игорь Артемыч, – упрашивал Ленчик, – вон те две – рыжая и с сумочкой – ничего вроде. Вы взгляните поближе, а?

Но хозяин четырех магазинов не желал вылезать из машины: буравил товар брезгливым взглядом из салона.

– Ты спешишь, что ли? – спросил резко и скомандовал Паше, – на Волоколамку поехали. Там небось уже тоже стоят…

Развернулись у Сокола, дернули на Волоколамку. Там и вправду за мостом через Сходню стояли две – способные угодить вкусу разве что похмельного сержанта милиции или усталого дальнобойщика. Артемыч только посмотрел – строго и скорбно. Когда мчались у Красногорска, ему дозвонилась Анечка – гражданская жена. Артемыч орать на нее не стал, наоборот – ласково рассказал, как разошлись с Докучаем (переживала), и объяснил, что теперь должен еще переговорить с Горбом, к которому и направляется. Горбу звонить, проверять, Анечка, ясно дело, не стала бы. Она напомнила только, что завтра они собирались в театр, и от липла. У Нахабина снова тормозили, приценялись, и снова Артемыч все похерил. Поскольку дальше переть не было смысла, погнал Пашу обратно в Москву – через Кольцевую на Ленинградку. Там, после того как они очередной раз бесплодно пообщались с толстой «мамой» и ее пятью «дочками», Артемыча понесло. Он орал на Пашу и Ленчика, останавливал у ночного магазина и со скандалом покупал коньяк, материл из окошка одиноких прохожих.