Текст книги "Песни в пустоту"

Алексей Никонов

Я бы сказал, что “Там-Там” – это был фокус свободы, место, где свобода сконцентрирована. Все ее недостатки вроде продажи наркотиков в гардеробе и все достоинства – когда такого человека, как я, могли вытащить на сцену, дать в руки микрофон и сказать: “Пой”.

* * *

“Там-Там” закончился так же быстро и внезапно, как начался, и в этом тоже его важное отличие от московских аналогов. “Клуб имени Джерри Рубина” и “Третий путь” с переменным успехом продолжали пестовать андеграундную жизнь и с очередной сменой эпох; в случае “Там-Тама” же невозможно представить себе ни реинкарнацию (как это произошло с московским “Кризисом жанра”, некогда запустившим здесь моду на брит-поп), ни музей (как это случилось с тем же Ленинградским рок-клубом). “Там-Там” был местом абсолютно сиюминутным, целиком и полностью про здесь-и-сейчас, – и судить о его значении вернее всего будет по всходам, которые дали разбросанные им семена. Если попробовать начертить генеалогическое древо нынешней петербургской рок-н-ролльной жизни, то почти все его ветви – от “Молока” и “Цоколя” до фестиваля “Стереолето” – в конце концов сведутся к одной точке – “Там-Таму”. Группа “Нож для фрау Мюллер”, начинавшая в “Там-Таме” со сверхинтенсивного хардкора, в конце концов придумала самостийный русский easy listening. Tequilajazzz, бывшие одними из постоянных резидентов клуба, в итоге превратились в главную и самую умную альтернативную группу страны. “Пилот” и “Король и Шут”, тоже начинавшие здесь, прекрасно вписались в поколение “Нашего радио” – и стали одними из наиболее успешных его представителей. Да и вообще по большому счету почти все яркое и интересное, что происходило в России в области тяжелого гитарного звука в последние двадцать лет, так или иначе вышло из стен “Там-Тама”.

Другое дело, что самое, возможно, яркое и интересное из его стен так и не вышло.

Илья Бортнюк

По большому счету это было незаконно. То есть на законном основании там могли проходить концерты – под эгидой молодежного центра. Но то, что брались деньги за билеты, продавалось пиво, – это было незаконно. И естественно, что постепенно начала появляться милиция, бандиты и так далее. Сева принципиально не хотел связываться ни с теми ни с другими. А ему, надо сказать, предлагали “крышу”, причем на каких-то вполне реальных условиях. Но он отказывался, считал, что все должно идти так, как идет. Я бы, наверное, сделал все по-другому. Все-таки он ставил под угрозу существование и клуба, и тех, кто в клубе работал, и тех, кто туда ходил. Но Сева принципиально был против “крыш”. И пару раз были действительно очень неприятные ситуации. Например, был наезд со стороны бандитов, которые хотели это место отобрать, они приехали и просто избили несколько человек на входе. Просто так. И уехали тут же. Думаю, это и послужило началом конца. С другой стороны, я думаю, что если бы все каким-то образом встало на официальные рельсы, может быть, это бы переросло во что-то принципиально иное. Собственно, ведь другие клубы тоже начали появляться. Например, “Десятка”, которая возникла в последние годы существования “Там-Тама”.

Валерий Постернак

Когда клуб закрывался, в Питере уже было несколько мест, где молодежь, ходящая в том числе и в “Там-Там”, могла отрываться всю ночь. Например, клуб “Десятка”. Это тоже ДК. Во дворе, например, мы постоянно играли в футбол, когда тепло было. Туда активно ходила вся Tequilajazzz. “Что-то плохая группа играет – пошли играть в футбол. О! А вот теперь хорошая, надо посмотреть”. А еще там был знаменитый бар, где был бармен Вовочка – здоровенный детина, который всем своим наливал пиво в кредит. Представляешь, что это было для нас, для бедных музыкантов тогда? “Десятка” редко работала всю ночь, как правило, в одиннадцать клуб закрывался. После этого все поднимались и шли в Fish Fabrique. Это было уже ночное место. И там до утра происходили всевозможные оргии.

Андрей Алякринский

Для меня вообще существование “Там-Тама” – загадка. Все эти шесть лет он на своем месте существовал на абсолютно птичьих правах. Это был сквот. Мы старались сделать его похожим на то, как это выглядит в любом немецком сквоте. Когда группа приезжает, есть минимальный аппарат, есть комната, где лежат матрасы и где ты можешь переночевать. Внизу стоит кикер, играет рок, наверх музыканты могут забраться и поспать после концерта, потом сесть в автобус и поехать в следующий город. Их всегда накормят салатом или какой-то едой, которую готовят тут же, в клубе. Без всяких там кафе-ресторанов, все тут же, на месте, делается руками. В сквотах, в которых мы играли в Германии, еда делалась из ворованных в супермаркете овощей – потому что этим чувакам там похуй все.

Всеволод Гаккель

В “Там-Таме” я не был потребителем, я оказался случайным наблюдателем и делал все для того, чтобы эти молодые люди делали что-то для других. У меня же был совершенно отстраненный взгляд. И более того – я сейчас могу сказать, что благодаря этому “Там-Там” и получился: мне от них не нужно было ничего, я не собирался заниматься бизнесом, у меня не было никакой конечной цели, меня устраивала самодостаточность этого момента времени. Каждый концерт был уникален, и сама среда компенсировала все огрехи, когда вдруг оказывалось неправильное сочетание групп на сцене и так далее.

Илья Бортнюк

“Там-Там” я бы сравнил с Манчестером 70–80-х. То есть такая волна, которая была ощутима на всех уровнях. Она проникала во все слои жизни молодых людей. Так или иначе, все туда ходили. Если сейчас все разделено: есть кино, интернет, экстремальные виды спорта и так далее, – то тогда все было иначе. Я имею в виду ту аудиторию, которая считается продвинутой, ищет новых ощущений. В “Там-Там” ходили не только люди, которые интересуются музыкой, а вообще все, и художники, и киношники. Это была мощная среда, она очень на многих оказала влияние. Я думаю, если бы в то время существовала какая-то индустрия звукозаписи, это был бы один из главных музыкальных прорывов. Там были группы по потенциалу, как, например, в Англии группа The Smiths. К сожалению, только некоторые из них впоследствии хоть как-то стали известны. Вот группа “Югендштиль”, например. Я недавно послушал пластинку, которая была записана, когда “Там-Там” еще существовал, – по мощности звучания и вообще по всему мне просто не с чем сравнить ее с тем, что есть сейчас. Круче ничего в такой музыке, в постпанке, не было. Еще была отличная группа, я был ее продюсером, – “Никогда не верь хиппи”. Если взять романтическую волну, они были одними из самых ярких. Это было ближе к Моррисси. У них были и отличные концерты, и тур по Германии, их очень хорошо там принимали. Но по разным причинам группа перестала существовать. Дима Ашман стал потом играть в группе “Браво”, а Ринго играет в “Волков-Трио”, и еще к “Пеп-Си” он руку приложил.

Леонид Новиков

“Югендштиль” – это были насквозь готы, такой наш Bauhaus. Даже название было придумано Алексеем Курбановским, искусствоведом из Русского музея, который с ними дружил, и было придумано, чтобы перекликалось с Bauhaus, два направления в одном течении.

Кирилл “Джордж” Михайлов

“Там-Там” был всеобъемлющим местом. Кто – Белинский? – говорил, что все мы вышли из гоголевской “Шинели”? Вот также можно сказать, что вся питерская инди-музыка вышла из “Там-Тама”, это место задало вектор развития.

Артемий Троицкий

Это было очень тяжелое время для любых музыкантов. Даже в начале 80-х при всей подпольности и гонениях рок имел какую-то могучую энергетическую поддержку со стороны миллионов людей, которые ловили каждое слово. Плевать, что не было легальных концертов и нельзя было заработать деньги, зато был этот невероятный культовый религиозный статус, огромные ожидания, то есть вектор был направлен ввысь. С начала 90-х годов вектор стал направлен вниз. Играть в такой обстановке было очень тяжело, стало очевидно, что классическая формация русского рока имени Цоя, Майка, Шевчука и так далее попросту закончилась. И поэтому начало 90-х годов породило самые отчаянные, самые темные, но в то же время энергетически сильные группы. Я думаю, что отчаянность и энергетика групп подстегивались тем, что их ничего не ожидало. Они находились на корабле, который тонул. Они представляли движение, которое только что потерпело крах. И они, как настоящие lost boys, настоящие потерянные парни, работали на уничтожение и на самоуничтожение. И, я считаю, лучшей группой того времени и главным персонажем, который его воплотил, был Рэтд из “Химеры”.

Глава 2
Огонь должен жечь: “Химера” и поколение “Там-Тама”

Можно смело сказать, что мы играем оккультную музыку. Поэтому она не нравится домохозяйкам. Если домохозяйки начнут слушать такую музыку и относиться к ней всерьез, то было бы неплохо. Прогресс пошел бы быстрее на планете.

Эдуард “Рэтд” Старков (из интервью журналу Fuzz)

 
Командир дал приказ
Вести огонь
Восемьсот аккордов в час
Командир дал приказ
Играть
Играть тотальный джаз
 

“Химера”, “Тотальный Джаз”

Бритый под ноль, весь покрытый татуировками человек стоит на сцене. На голом теле – фартук, в руках – гитара. Он играет музыку – бурную, необузданную, обжигающую уши. Он подносит к губам жестяную трубу и издает пронзительный мощный звук, будто некий эпический герой, горном возвещающий начало битвы. Он отрывисто кричит в микрофон слова. Он прыгает и повисает на перекладине вниз головой. Достает шприц, набирает из вены кровь – и брызгает в зал.

Человека зовут Эдик Старков, но все называют его Рэтд. Его группа называется “Химера”. Место, где происходит концерт, – обугленные стены, на которые нанесены эзотерические рисунки, бар, в котором нелегально наливают пиво, молодые люди во френчах и кителях в зале, угрюмые милиционеры, засыпающие в муниципальном общежитии двумя этажами выше, – питерский клуб “Там-Там”. Вокруг Петербург начала 90-х, только что вновь получивший свое старое имя, время и пространство потерянности, жестокости и безжалостной свободы, – и люди, стоящие на сцене, кажется, воплощают в своей музыке всю ярость, всю гордость, все отчаяние этого времени и этого города.

Этой группе трудно было бы придумать более удачное название. “Химера” стала самой яркой химерой российской рок-музыки 90-х, удивительным порождением эпохи, впитавшим в себя все ее противоречия и канувшим в небытие вместе с ней. В поколении “Там-Тама” было множество блистательных групп – пожалуй, не будет преувеличением сказать, что именно в этом месте проходила передовая тогдашнего рок-н-ролльного фронта, и Рэтд мог считаться одним из его полководцев. Утраченные надежды, непокоренная вера, бесприютность и безвременье, наркотики, эзотерика, повисшее тяжким грузом наследие предыдущих эпох – эти люди прочувствовали все на собственной шкуре. Им выпало жить в перемену времен – и они воплотили эту перемену в звук, ураганный, сбивающий с ног, умный и безумный одновременно. Музыка “Химеры” – и “Там-Тама” в целом – совпала с тем, что происходило в те годы в мировом роке, в общем-то парадоксальным образом: она не была подражанием и перенесением чужих находок на собственную почву – нет, она была в полной мере этой неплодородной, умирающей почвой рождена. Как и несколькими годами ранее для сибирских панков, песни здесь были способом не столько самовыражения, сколько выживания. Вся так называемая российская альтернатива только потому и может считаться хоть сколько-нибудь легитимной, что в начале ее был “Там-Там” – и в “Там-Таме” была “Химера”.

* * *

“Выборг, – сообщает энциклопедия, – город в России, административный центр Выборгского района Ленинградской области. Расположен на берегу Финского залива в 132 км от Санкт-Петербурга. Является промышленным и туристическим центром”. Население – под 80 тысяч человек (это сейчас, было, конечно, меньше). Осколок старой Европы на территории России – там расположены единственный настоящий средневековый замок и развалины старинной крепости. Питерцы ездят в Выборг по выходным, жители Выборга ездят в Питер по рабочим. В начале 90-х город обнищал и затих, соседней Северной столице было не до туризма, жители бежали прочь. Эдик Старков, уже тогда прозывавшийся Рэтдом, повторил общую траекторию. В Выборге учился, в Выборге написал первые песни, из Выборга сходил в армию – и из Выборга сбежал в Питер: в никуда, в никогда. Сбежал, чтобы играть в своей первой группе – “Депутат Балтики”.

Алексей Никонов

Я жил в Выборге в люмпенизированной социальной среде, которую сейчас принято называть хулиганской. Там не было речи ни о каких метафизических вещах, речь шла скорее о выживании: кто кого ебнул, кто кого наебал, кто у кого больше жвачки выклянчил. И говорили, что есть такой чувак – Рэтд. Что он, мол, песни сочиняет круче Гребня и сейчас в армии. И, когда он пришел, мне его показал один знакомый. Ну я посмотрел – гопник и гопник, мне тогда похуй было, меня только бабки интересовали. Мы трахали телок и наживали бабло.

Всеволод Гаккель

Выборг – пограничный городок, где нет никакой работы. Эдик в этот мир явно не попадал. И он переехал в Питер, где должен был работать, потому что были нужны деньги. Он работал дворником, потому что дворникам муниципалитет давал комнату. Реально работал, разгребал снег, подметал улицы на Петроградской стороне.

Алексей Никонов

Вначале я думал, что он дуркует. Его, например, заселили в квартиру, где он мог жить и делать что угодно, нужно было только подметать двор раз в месяц. А он там как начал торчать! При мне приходили девки, говорили: “Эдик, ты художник, творец, подмети хоть раз в месяц!” А он сидел под кислотой и говорил: “Мне пофиг”. Я младше его на пять лет, и то, когда они ушли, стал убеждать: “Рэтд, ты чего, оставайся здесь!” А он: “Мне пофиг, буду жить в “Там-Таме”.

Андрей Алякринский

Сам Рэтд из Выборга, а в Ленинграде он работал дворником, потому что дворникам давали квартиру. В ней он и жил на Петроградской стороне, таким образом и познакомился со всеми ребятами – с Юрой Лебедевым, Геной Бачинским и Витусом, которые учились в ЛЭТИ, тоже на Петроградской стороне. И вот они сдружились и сделали группу, которая на вечерах в этом ЛЭТИ выступала.

Геннадий Бачинский

Я всегда любил новую музыку. Когда-то для меня новым был русский рок. Я был его преданным сторонником. Мне нравились “Алиса”, “ДДТ”, “Аквариум”, “Телевизор”, “Ноль”, “Гражданская оборона”, “Юго-запад”, “Аукцыон”. С прохладцей, но уважением я относился к “Кино” и “Наутилусу”. От русского рока я логичным образом во времена “Депутата Балтики” перешел к The Cure и Bauhaus – тогдашним иконам современной музыки. Мы с Эдиком очень удивлялись, слушая их записи, тому, что у них и у нас очень много общего. Многие песни Эдика оказались созвучны творчеству именно этих групп, хотя я точно знаю, что Эдик написал свои песни до того, как услышал похожие западные команды в первый раз.

(Из интервью Дмитрию Меркулову для сайта edikstarkov.narod.ru)

Владислав “Витус” Викторов

Я сначала познакомился с Геной Бачинским: он играл в “Депутате Балтики” и периодически бывал в общежитии, где я жил. В том же общежитии я играл с другой группой. В какой-то момент у них в “Депутате Балтики” барабанщика забрали в армию, они стали искать замену. И Гена просто предложил мне поиграть. Как я понимаю, Гена к этому моменту был хорошо знаком с Рэтдом, но еще не перевез его в Питер. Изначально там было два проекта примерно с одними музыкантами – “Крокоплюх” и “Депутат Балтики”, Гена и тот и другой продюсировал.

Андрей Алякринский

Взаимная симпатия “Там-Тама” и “Химеры” началась еще с “Депутата Балтики”. В принципе они ничем не отличались от любой другой русской группы, пытающейся играть рок-н-ролл, звучали для того времени вполне традиционно. То есть такой полуакустический звук, песни, построенные скорее на традициях авторской песни.

Алексей Михеев

В “Там-Таме” я тогда уже работал, стоял на входе. “Химеры” еще не было, был “Депутат Балтики”, и они еще не стали, скажем так, резидентами клуба. В общем потоке достаточно одинаковых постпанковских и хардкоровых групп того времени “Депутат Балтики” выделялся наличием виолончели, что очень сильно привлекло меня тогда как поклонника группы “Аквариум”. У Эдика был достаточно своеобразный головной убор – кепка, обшитая разными артефактами: значки, стразы, голова пупсика и так далее. Во внешности присутствовала харизма очень позитивная, в тот момент он был светлым кудрявым мальчиком. Потом мы начали общаться, причем не столько с Эдиком, а со всей их тусовкой: Бачинский, Оля Ходаковская. Они вместе учились, Бачинский издавал смешную газету, “Вестник Лабуха” называлась. А с Эдиком мы тогда просто виделись периодически.

Виктор Волков

Эдик поначалу просто выступал время от времени в “Там-Таме”. Потом он стал появляться в клубе чаще, потом “Там-Там” стал его репетиционной точкой, а потом он и зажил у нас. Но он из Выборга, мог иногда и домой съездить, мне же ехать было некуда, я постоянно жил в клубе. Я занял комнатушку на втором этаже, Леша Микшер, барабанщик, был сторожем. И, когда он уезжал на концерты, я несколько раз за него оставался, а потом остался совсем. Через год я перевез из Азова своего сына, он сейчас в консерватории учится. А тогда на меня посмотрели как на умалишенного: сам не пойми чем занимается, еще и ребенка притащил.

Алексей Михеев

Я жил на Лиговке, мне было нетрудно дойти пешком до “Там-Тама”. Поэтому часто я приходил в два часа ночи в клуб и там зависал. Эдик примерно в этот же момент перестал ездить из Выборга, они с женой Светой поселились в клубе, в бывшем холодильнике. Там кафе раньше было, мясной цех и холодильный. В нем стояло несколько неработающих холодильников, но место, чтобы поспать, тоже было.

“Там-Там” был больше чем сквот, интереснее сквота. Мы жили там не нелегально, в отличие от реальных сквоттеров, а скорее полулегально. Находились под крылом Василеостровского молодежного центра, у нас было электричество, душ, а потом даже студия звукозаписи. По большому счету, эта была коммуна.

* * *

“Ну, это, вы… Если чего-то будет не то, плохо, то вы, это, не обижайтесь”. Несколько видеозаписей концертов “Депутата Балтики” чудом сохранились – и, просматривая их, почти невозможно угадать в том Эдике Старкова будущего Рэтда из “Химеры”. Кудрявый паренек в майке-алкоголичке, нелепой шапочке и с деревянным крестом на шее, похожий на типического Иванушку-дурачка, смотрит на зал наивным крестьянским взглядом и трогательно запинается, обращаясь к публике. Отголоски будущего трудно услышать и в песнях. Что-то, конечно, проскальзывает – отдельные метафоры, эпические и злые коды, – но по большому счету “Депутат Балтики” был группой, двигавшейся в хорошо исследованном фарватере раннего “Аквариума”. Живописная акустика, виолончель, деревенская тоска – появись они парой лет раньше, наверняка их приняли бы в Ленинградский рок-клуб. Но в 92-м никакого рок-клуба уже не было. Советский рок, столь настойчиво требовавший освобождения и перемен, оказался к обретенной свободе не готов. Прежние герои умирали, сходили с ума, уезжали или были не в силах ответить на вызовы времени. Группа Старкова не просто сменила название – она полностью изменила себя, ответила на слом эпохи новым, злым, тяжелым, растерзанным, ни на что не похожим звуком. Так началась “Химера”.

Геннадий Бачинский

После постпанка у нас началось увлечение новыми американскими группами типа Faith No More, Primus, Red Hot Chili Peppers, Nirvana. Наряду с классическими панк-альбомами как раз Primus и Nirvana (поначалу казавшиеся нам одинаковыми) были настольными кассетами в начале 90-х и фактически предопределили переход “Депутата Балтики” в “Химеру”.

(Из интервью Дмитрию Меркулову для сайта edikstarkov.narod.ru)

Андрей Алякринский

В какой-то момент Эдик вроде бы услышал группу Metallica и понял, что музыка может быть гораздо более мощной – впрочем, это, может быть, и неправда. В общем, у него вдруг появилась примочка. И так он ее любил, что у него даже была татуировка с изображением конкретно этой примочки, которую он себе сам набил. Самодельная, стального цвета примочка, звук у нее был совершенно уникальный – утробный, дикий, жуткий. И он ее включал и адски шпилил на гитаре. Играл он очень специфически. То есть, притом что играл довольно точно, это был абсолютный, очень мощный нойз.

Владислав “Витус” Викторов

Все аранжировки делали мы. Эдик приносил слова и какую-то основу на электрической гитаре, а дальше мы уже сами все развивали. И он прямо на наших глазах овладевал какими-то навыками игры на гитаре. В том числе и с искаженным звуком. Он купил себе примочку, я помню, он очень долго ее искал, ему нужна была кайфовая примочка. То есть он сначала играл на обычном электрическом звуке, такой “кранч”, легкий перегруз, ничего особенного. А потом он купил примочку, и началась какая-то совсем другая история, с этим эффектом он придумывал соответствующие, уже несколько другие песни.

Геннадий Бачинский

Эдик был одним из первых музыкантов, который увлекся хардкором и смог его реализовать в России. Раньше него к этому стилю обратился только “Нож для фрау Мюллер”, но Эдик это трансформировал в совершенно новую область. Он фактически создал современный русскоязычный психоделический хардкор. Что касается меня, то в этом смысле я за ним немного не успевал и осознал правильность его движения лишь спустя некоторое время, когда мы уже не играли вместе. И тогда я стал как бы менеджером “Химеры”. Как музыкант я уже не мог соответствовать уровню группы, но как административный человек кое-что полезное сделал.

(Из интервью Дмитрию Меркулову для сайта edikstarkov.narod.ru)

Владислав “Витус” Викторов

Когда, в начале, “Депутат Балтики” был более менее стандартным постпанком, Гене все нравилось, но, как только мы ушли в сторону нойза, как только начался тяжелый звук, Гена какое-то время просто играл с затычками в ушах, он не мог выдержать этого потока децибелов, ему было тяжело. Хотя он в принципе понимал, что то, что мы делаем, – это хорошо. А когда он начал работать на радио “Модерн”, ему просто физически времени стало не хватать на репетиции. Он ничего не бросил, просто предложил стать нашим арт-директором, по сути.

Андрей Алякринский

Эдик слушал очень много разной музыки. Никаких приоритетов особых у него не было, он в этом смысле был абсолютно открыт – слушал все, что попадалось. Но тогда и попадалось не очень-то много. Не думаю, что чужая музыка сделала его таким. В нем от природы была эта соль земли.

Алексей Михеев

Мы слушали Ministry, Butthole Surfers, Dead Kennedys, еще много постпанка: Cure, Siouxsie & The Banshees. Но вообще индустриальный хардкор у нас был самой передовой музыкой. У Ильи Черта, кстати, отличная группа была тогда – Department, наш ответ Ministry. Еще любили NoMeansNo и Fugazi. C подачи Тимы Земляникина слушали много махровой попсы – Ace Of Base всякий, электропоп. А Эдику почему-то очень нравился Демис Руссос. И еще он сильно любил “Аквариум”.

Илья Бортнюк

Я удивился, когда узнал, что он очень большой фанат Гребенщикова, я думал, он должен слушать какой-то панк-рок.

Эдуард “Рэтд” Старков

В этом городе мои любимые ансамбли – это “Нож для фрау Мюллер” обязательно, потому что это очень хороший ансамбль на самом деле. Как бы их там ни хаяли, как бы чего ни говорили, это самый мой любимый. Потом “Рикки-Тикки-Тави”. Ну, можно много назвать, но в топе у меня вот эти. И еще мы с Андреем Растаманом играем частенько по ночам музыку рэггей, раггамаффин. Мне тоже очень нравится. То есть я люблю абсолютно разную музыку. Я могу слушать и “Европу Плюс”, и “Радио “Катюша”, и “Радио “Балтика”, все одновременно. Переключать каналы, сидеть, а потом уходить, а потом приходить, гулять. То есть у меня таких особых пристрастий нет, но вот если выделять ансамбли, которые у нас в городе есть, то это “Нож для фрау Мюллер” и “Рикки-Тикки-Тави”. Потому что самые такие… Свежесть есть. Вот Борис Гребенщиков мне нравится тоже. И Sepultura нравится еще, последний альбом, 93-го года. Да много хорошей музыки кругом, так сказать. Вообще вся музыка мне нравится.

(Из интервью журналу Fuzz)

Алексей Никонов

Я знаю, что он слушал Sepultura, Fugazi и Butthole Surfers. Я считаю, что только Sepultura, может быть, какое-то влияние на него оказала. Хотя на самом деле я вообще ничьих влияний в нем не слышу.

* * *

1 мая 92-го года “Химера” впервые вышла на сцену “Там-Тама” под этим названием – и с тех пор группу с клубом было уже не разлучить. Нет ничего удивительного, что в “Там-Таме” Рэтд обрел свой настоящий, метафизический дом. В изрядном реестре выступавших в клубе были группы профессиональнее, жестче, перспективнее – но не было группы роднее. Их лютый, кровавый, искрящий от электрического напряжения звук был как будто продолжением обугленных обшарпанных стен, где собирались люди, до которых растерявшему себя государству и обществу не было дела. Было бы неправильно говорить, что “Химера” была главной группой “Там-Тама” – в конце концов, в коммунах не бывает власть имущих. Они выделялись не потому, что были важнее или лучше, но потому, что точнее всех соответствовали месту и времени. В конце концов, и сам клуб “Там-Там”, существовавший наперекор всем законам, вопреки новой экономической реальности, был своего рода химерой.

Владислав “Витус” Викторов

“Там-Там” – первый клуб, до него подобных историй в Питере не было. С “Депутатом Балтики” мы выступали либо в ДК, либо на каких-то сборных концертах в кинотеатрах. Конечно, спасибо Севе Гаккелю, что он все это затеял. Там был шикарный звук, который делал Алякринский. Помещение было маленьким, сцена, по сути, переходила в зал, он очень хорошо прокачивался, и мы получали огромное удовольствие. Все, кто любил и хотел услышать что-то прогрессивное и крутое, приходили в “Там-Там”, круче ничего не было. Это было безумно интересно, и наверное, благодаря этому в тот момент Рэтд жил в “Там-Таме”. Он переехал из общаги от Геши, жил там и, конечно, что-то впитывал. И его музыка тоже менялась.

Артемий Троицкий

“Химера” была лучшей питерской группой того времени, абсолютно идеально выражавшей дух “Там-Тама”. Это был по стилю такой арт-панк, уж если какие-то лейблы вешать. То есть совершенно яростная, абсолютно бескомпромиссная панк-группа – но не тупая. Это не было одним из клонов Exploited или “Гражданской обороны”, которые тупо играли три аккорда и орали что-то матом. “Химера” была очень интересной и в музыкальном отношении, с по-настоящему интересным лидером. Я бы сравнил Рэтда с Пановым из “Автоматических удовлетворителей” – в том смысле, что это были настоящие персонажи, настоящие панки, и неудивительно, что все они отошли в мир иной в достаточно нежном возрасте. Рэтд из них был, конечно, самым диким.

Андрей Алякринский

Группа “Химера” сочетала в себе ряд удивительных вещей, такой пропорции ни в одной другой русской группе не было и нет. Существует масса великолепных прозападных групп – хуй отличишь построковую группу из Западной Европы от построковой группы из Митино. Но они все висят в воздухе, поскольку у них нет опоры ни на русские музыкальные традиции, ни на русское слово, для них это все в некотором роде игра. Существуют, наоборот, группы абсолютно прорусские, как все эти упыри – Юрий Юлианович, Борис Борисович… И почти никому не удается сочетать то и другое. А группа “Химера” звучала как абсолютно западная группа и при этом была русской на сто процентов, использовала простейшие русские гармонии и простейшие русские слова. Это не звучало ни как русский рок, ни как что-то украденное у Nirvana или Metallica, было ощущение какой-то самобытности и уникальности. Не было понятно, откуда растут ноги. Никакой другой подобной группы я не слышал.

Алексей Никонов

Что такое “Химера”? Я скажу то, над чем Рэтд сам бы в первую очередь рассмеялся, потому что для него эти теоретизирования были ерундой. Мне кажется, что “Химера” – это в первую очередь попытка североугорского языка проникнуть на уровень русского через нойз-музыку. Через деструктивный, хаотичный звук, передающий хаос вселенной. Знаете теорию Лейбница? Ну, что каждый человек – монада: она автономна, но она отражает космос. Вот концерт “Химеры” должен был отражать космос. Он потому и переименовал группу: само название группы – это нечто несуществующее. На концертах космос отражался в голом хаосе. Иногда от этого было страшно.

* * *

От “Химеры” осталось немало записей – случайных, продуманных, концертных, – но всякий человек, видевший Рэтда на сцене, всегда первым делом сообщает, что им доверять нельзя. Та буря, та стихия, что бушевала на концертах “Химеры”, попросту не умещалась на пленке – тем более что каждый раз она вела себя по-новому. Рэтд нередко буквально жил в “Там-Таме”, и естественно, группа играла там очень часто.

Алексей Никонов

Рэтд поначалу для меня был попугаем, я не мог серьезно к нему относиться. Однажды я, наш первый гитарист Бенихаев и мой друг один, местный наркоман, поехали брать РСР в Питер. Приехали ночью, а спать было негде. И мы поехали к Рэтду, он тогда жил на Щорса. Он никого не знал, кроме Бенихаева, а с ним он уже играл однажды в “Там-Таме”, где представил его как “удмуртского гитариста от бога”. В общем, все обторчались и легли спать, а Рэтд ни с того ни с сего начал на кухне песни петь. Я тогда к музыке серьезно не относился. После разочарования в русском роке, в таких группах, как “Алиса” и “Кино”, мне это было неинтересно. Но Рэтд покорил меня искренностью. Буквально через две недели, когда у меня был день рождения, он меня пригласил в “Там-Там”. А я-то в Выборге думал, что русскому року все, кирдык. Рэтд приводит меня в “Там-Там” – а там Лондон. И он вытаскивает меня на сцену, дает микрофон и говорит – пой.

Артемий Троицкий

У меня нет ни одного диска “Химеры”, но то, что я видел на концерте, меня очень впечатлило. Сам Рэтд, помимо всего прочего, играл на трубе, и это был арт-панк, даже с элементами джаза. Впрочем, если это и был джаз, то джаз такой, в духе каких-нибудь англичан типа Blurt, то есть тоже совершенно безумный. Эту музыку было интересно слушать. Текстов я не понимал, но понимал, что они очень сердитые, грустные и страшные. Отдельные слова я улавливал, но сказать, что я мог для себя мысленно эти тексты выстроить, я не могу. То есть вообще, быть на концерте “Химеры” и при этом внимать стихам, как в бардовской песне, было просто невозможно, поскольку концерты были настолько интенсивны, что это съедало тебя заживо.