Текст книги "Песни в пустоту"

Филипп Козенюк

Я в “Собаках” с 98-го года. К тому моменту почти весь первый состав куда-то разошелся: саксофонист сгинул, басист с женой куда-то уехали насовсем… Остались только Роберт и Вася Билошицкий, и мы стали играть втроем, барабанов тогда, кажется, у нас и не было. Вася фигачил по металлоконструкциям, у нас был дешевенький синтезатор Yamaha, чуть ли не детская игрушка. Мы брали тему, которая в нем была уже забита. Например, самбу. Замедляли или, наоборот, ускоряли ее раза в четыре, какие-то звуки отключали – убирали, например, кастаньеты, чтобы шума не давали, оставляли барабаны и пару дудок. Добавить туда что-либо было невозможно. Потом это дело пропускалось через дисторшн, и получалось уже нечто невообразимое. А потом к синтезатору добавлялись подзвученные железяки и гитара Роберта.

Роберт Остролуцкий

У меня дома было пять гитар. И вот как-то смотрел я на одну из них и думал: зачем она мне нужна, я же ей не пользуюсь, и звучит она как бревно. Вышел из подъезда, развел костер и сунул в него гитару с сильным желанием ее сжечь. И вдруг вижу – гитара превращается во что-то инфернальное, настоящее. Лак полопался, она вся обуглилась, струны при этом не лопнули, а превратились в калёную сталь… Я вытащил гитару, очистил от сажи и принес это нечто обратно домой. При подключении выяснилось, что оно еще и играет. Я прикрепил к гитаре какие-то приборы, из старого принтера вытащил охлаждающий пропеллер с тремя лопастями и вставил его между струнами. Затем все это дело пропустил через набор эффектов. Пропеллер дул, струны от этого хором звучали. Я ставил “гитару” в угол комнаты, подключал через усилитель, и она играла у меня месяцами, звучала совершенно невероятно, неким потусторонним пением. Все вокруг сходили с ума, просили выключить, а для меня это была песнь ангелов. И в этом для меня была музыка: я понимал, что никакой группы не надо, я могу просто поставить “гитару” на сцену, и она будет играть сама по себе. Правда, кончилось все тем, что я ее попросту потерял.

Филипп Козенюк

С моей басухой мы точно так же поступили. Только она была без вентилятора. Мы ее тоже в костер положили, она вся обгорела, датчики оплавились… А потом привинтили к ней килограмма полтора разного железа, деталей всяких, которые казались концептуально выглядящими. В результате басуха сильно потяжелела, а звучала так же погано, как и раньше. Мы ее через Васин гитарный процессор пропускали и играли, потому что само по себе звучание инструмента было говеннейшим. Она была советская, с толстым обрубленным грифом, без колков. Уже сама по себе выглядела очень альтернативно. Как-то раз мы играли на ней дрелью. Вставили в дрель венчик от миксера – и этим венчиком прямо по струнам! Роберт чуть не погиб из-за этого. Я ему позвонил, говорю: “Роберт, сейчас я принесу электродрель и венчик”. Он: “А на хуя?” “Ну как на хуя? Будем играть этим на бас-гитаре”. Приехал к нему, показал, что получается, а он такой: “Круто! Дай я попробую”. Взял басуху, взял дрель, стал играть сидя, а майка на нем таким пузырем висела. Он играл, играл, а потом майка попала в этот венчик, дрель майку зажевала, и венчик подлетел прямо ему к горлу. Дрель он вырубить не может, обе руки заняты, в одной дрель, в другой басуха. И он мне сдавленным голосом: “Блядь, выруби скорее”. А у меня тоже какое-то барахло было на коленках, я его скинул, метнулся к розетке, выдернул вилку. Венчик весь погнулся, майку сильно растянуло, но Роберт не пострадал.

* * *

В Москве середины 90-х и обычным-то музыкантам записаться было непросто – а уж тем более дикарям-экспериментаторам, использовавшим в качестве инструментов дрели и прочие электроприборы, которые для звукоизвлечения не приспособлены. “Собакам Табака” как будто бы повезло – их первый альбом “В мозг!” был сделан еще до того, как группа затмила своим концертом немецких корифеев индастриала Einsturzende Neubauten. Однако именно “как будто бы”: записать альбом – это было полдела, нужно было его еще издать и распространить – и вот это у Остролуцкого с партнерами получилось хуже: как уже было сказано, с репрезентацией себя во внешнем мире у индустриального подполья вообще было плохо. В итоге по записям “Собак Табака” фактически никто не знал – однако это вовсе не было проблемой, потому что группа Остролуцкого была не из тех, которые надо слышать, но из тех, которую надо видеть. Причем неоднократно, потому что от концерта к концерту менялись и состав группы, и идея их художественного руководителя; по большому счету каждое новое выступление было очень отдельным спектаклем – или, если угодно, перформансом. Грохот металлоконструкция сменялся электронным нойзом, могучие рок-шоу – многозначительными арт-представлениями, неизменной оставалась только фантастическая неистовая мощь, которую транслировали в зал “Собаки Табака”. И те, кому эта мощь передавалась, постепенно сами становились ее проводниками.

Виктор “Пузо” Буравкин

Когда нам предложили поучаствовать в этом индустриальном сборнике, я дал организатору одну из своих записанных вещей. Ему не очень понравилось, но в сборник он ее включил. Потом была презентация, где нам предложили сыграть. А состава не было. Поэтому к моей группе FM добавился Борис Тревожный – и таким образом появился Inquisitorum. Мы взяли всевозможные железки и придумали длинную сорокаминутную композицию, которую сыграли на презентации. Чем, чувствую, достали всех до смерти, потому что публика стала рассасываться. Хотя, мне кажется, композиция была замечательная. Нас тогда вообще как-то не приняли. Единственные, кто к нам сразу же хорошо отнесся, – это “Собаки Табака”. От них я, кстати, тогда порядком прихуел. Во-первых, это было дико профессионально. По звуку, по подаче Роберт вел себя на сцене как рок-звезда. А во-вторых, это была очень классная музыка, в чем-то похожая на Missing Foundation. Я помню, они использовали два пластиковых баллона для воды, какой-то синтезатор. Барабанов не было. Был бас и сакс. Их саксофонист стрельнул у нашего второй саксофон и дудел одновременно в две дудки.

Филипп Козенюк

В тот момент никто ничего подобного “Собакам” у нас не играл. Были несколько групп, которые делали электронный индастриал. Остальные играли с обычным звуком: пришел музыкант в клуб, воткнулся в комбик, ручки покрутил – и все. А у “Собак Табака” тогда был даже звукорежиссер – Коля Орса, которого мы на концерты брали, он стоял за пультом и в нужные моменты выводил нас на полную. В этом тоже отличие было – все играли на ровном звуке, а у нас в какие-то моменты – ба-бах! Это не всегда получалось сделать, потому что клубные звукорежиссеры очень боялись за свои колонки и перестраховывались.

Владимир “Вова Терех” Терещенко

У Стаса Намина была тусовка в Зеленом театре на сцене. Театр тогда находился в запустении – на посадочных местах начали расти деревья. И они просто отгородили сцену, сделали что-то типа летнего клуба. В качестве охраны были “Ночные волки”, играли разные команды, помню, был на Тегине, когда он шумел, – было очень круто. И как-то раз там я оказался на концерте “Собак Табака”. Это была программа, в которой принимал участие Володя Епифанцев, и программа посвящалась Владимиру Маяковскому. Роберт рубился на гитаре и что-то пел – я тогда так и не понял что. Но это было круто. А Володя Епифанцев выносил на сцену портрет Маяковского и принимал всякие интересные позы в стиле гимнастических упражнений 20–30-х годов. В отличие от большинства групп, которые копировали какие-то зарубежные тенденции, они обращались к русскому футуризму, что мне было близко и казалось свежим. После того концерта мы с Робертом и зазнакомились. Народу было не очень много, они спустились со сцены, и мы пошли шататься по Зеленому театру, выпивали, разговаривали. Следующая встреча произошла уже через много лет.

Сергей Гурьев

Был какой-то концерт “Собак Табака” в клубе то ли на “Таганской”, то ли на “Курской”. Меня повел один друг, вкусу которого я доверял. Пить я начал, уже когда на концерт шел, а когда добрался – все было как в тумане. Помню кровь, какую-то голую женщину, которую чуть ли не в жертву кому-то приносили. Но было ощущение, что это не хулиганство и эпатаж, а что-то такое ритуальное. Каким-то вудуизмом все это отдавало. Сопряженным с космосом, с какими-то корнями… Причем я и музыкантов-то не помню, на чем играли… Только скрежет, кровь, ритуальная голая женщина – вот что у меня осталось от “Собак Табака”. Ощущение было сильное, такое культово-индустриальное – может быть, от Psychic TV что-то такое. Говорили про “Собак” очень мало. Я, помню, еще после концерта удивлялся – если такой пиздец и такая жуть происходят на сцене, что же резонанса никакого нет? По идее, вся страна должна похолодеть и оледенеть.

Филипп Козенюк

Однажды нас пригласил на день рождения Вадим Эпштейн (московский медиахудожник и виджей. – Прим. авт.). Он отмечал его на пароходике, который плыл по Москве-реке. Там играли какие-то электронщики. Мы думали, как бы там Вадима поздравить, а денег не было. И я придумал коктейль “Собаки Табака”. Берется большой шприц, откачивается кровища из вены, наливается в стакан – и туда добавляется коньяк. Такая “Кровавая Мэри”. Эпштейн его, кажется, выпил и очень обрадовался. Все это происходило на сцене, такой перформанс получился. Несколько девушек из первого ряда сразу же свалили, как только увидели, что Роберт мне шприц в руку втыкает. А потом нас еще один знакомый пригласил на свой день рождения. Он арендовал клуб “Запасник”. Мы решили то же самое ему и подарить. Перед нами несколько групп играли, так что вылезли на сцену мы бухими в жопу. И тоже – раз ему такой коктейльчик. Он взял у нас стакан, а пить ему неохота, стремно. И он сказал: “Окропим снежок красненьким”. И – хуяк! – по всему клубу этот стакан разбрызгал. Мы сказали ему: ладно, фиг с тобой. И стали играть. А у нас бывали выступления – такой нойз чудовищный, народ к нему был тогда не приучен. Так что уже через несколько минут он умолял, чтобы мы поскорее закончили.

Виктор “Пузо” Буравкин

На одном из концертов “Собак Табака” был забавный момент. Я тогда работал на железной дороге монтером пути, шпалы таскал. Кстати, со свалки железнодорожной я натащил кучу инструментов для Inquisitorum – всяких тепловозных пружин и прочих полезных вещей. На работе на меня смотрели как на сумасшедшего, когда я шел на свалку и клал в рюкзачок какую-нибудь железку. “Вить, тебе зачем?” – “Смотри как звучит! Инструмент музыкальный”. Ну то есть там так было: водку пьет – вроде свой. Но странный. В общем, пришел я на концерт с жуткого недосыпа – на работу-то ходил к восьми утра. Ну, я сначала сел, потом прилег на пол, потом заснул. А когда концерт закончился, сразу проснулся. И потом Роберт меня спрашивает: “Ну как?” Я говорю: “Очень круто, я прекрасно выспался”. Последовала очень странная реакция, чуть ли не обида. И я объяснил: “Пойми, я под говно спать не могу, могу спать только под хорошую музыку”.

Борис “Тревожный” Акимов

Мы играли с “Собаками Табака” в канун Пасхи. Я как человек религиозный испытывал некоторые терзания совести – мол, нехорошо играть. Но решил, что ладно, отыграю концерт, а вот пить не буду. И не пил. Мы играли в усеченном составе, из-за того что некоторые еще более религиозно настроенные участники отказались выступать. “Собаки Табака” привели каких-то девушек, а девушки у них были всегда прекрасные, и они танцевали какие-то вальсы под нашу музыку. Потом вышли “Собаки”. И Роберт разбил себе все лицо в кровь, так что… Представь себе: маленькая-маленькая сцена, где все с трудом помещаются. Началась какая-то тягучая вещь. И вот Роберт встал в свою позу, изогнувшись, держась за два микрофона, начал мотать головой, в какой-то момент обернулся, разбежался и головой об стену – бам! И свалился. Он был абсолютно трезв при этом. Потом встал, у него текла кровь из носа, всё лицо было в крови. А потом начал петь. И не было ощущения, что это наигранно. Просто внутри у него была такая энергетика, ему доставляло удовольствие так делать, а ты охуевал от силы, которая от этого человека исходила.

Виктор “Пузо” Буравкин

Ощущение от концертов “Собак” можно было описать только одним словом: пиздец.

* * *

Самая распространенная байка про первый альбом группы The Velvet Underground гласит, что купили его пятьдесят человек – но каждый из них впоследствии собрал свою группу. С концертами “Собак Табака” примерно та же история. Происходившее на них производило, как говорится, неизгладимое впечатление на любого очевидца. Проблема состояла в том, что в 90-х у подобных групп не было возможностей для полноценной концертной деятельности (проще говоря, им попросту почти негде было играть), да и сообщать о себе они могли только с помощью сарафанного радио (проще говоря, народу на концертах собиралось не слишком много). Однако 90-е были еще и эпохой парадоксов, один из которых заключался в том, что обрести свое можно было совсем не там, где ожидал. “Собаки Табака” внезапно получили в свое распоряжение главный медиарупор в стране. Идеи и практики Владимира Епифанцева и Роберта Остролуцкого были ретранслированы на всю страну по одному из центральных телеканалов – ТВ-6. Сперва – через сюжеты Епифанцева, работавшего корреспондентом в программе “Диск-канал”. Потом – через повлиявшую на целое поколение ночную передачу “Дрема”.

Владимир Епифанцев

В середине 90-х я стал работать на телевидении, на музыкальных каналах. Там можно было освещать андеграунд. Но проблема была в том, что андеграунда-то не было! И тогда я стал сам придумывать сюжеты и организовывать концерты групп, которых не существовало. Например, придумал группу “Апостолы”, философия которой была основана на идеях Гейдара Джемаля и его книги “Ориентация – Север”. Это была какая-то чудовищная музыка, похожая на Missing Foundation и ранних Swans. Снимал сюжеты в академии театральных искусств – ГИТИСе, а участниками “групп” были артисты, мои однокурсники. Интервью я тоже придумывал.

Артемий Троицкий

Телевидение тогда было хорошо тем, что можно было делать все что угодно. Я там был начальником по музыке и мог делать все, что считал нужным. Был, скажем, случай, когда мы с питерскими друзьями устроили первый российский рейв – известную Gagarin-party в павильоне “Космос” на ВДНХ. И, чтобы его разрекламировать, я попросту вышел в прямой эфир на канале “Россия” за несколько часов до этого рейва. У меня как раз был какой-то субботний эфир. Представьте: ко мне в кабинет на улице Ямского Поля притащили камеру, и я в прямом эфире на всю страну говорю: “Ребята, сейчас в павильоне “Космос” на ВДНХ будет первый московский рейв, вечеринка имени Гагарина, играют такие-то диджеи, все приходите!” То есть можно было делать вообще все. Причем на государственном федеральном канале. Правда, эта лафа, к сожалению, продолжалась не слишком долго. Сначала я насадил кучу своих программ. Перетащил туда “Программу А”, где мы показывали даже “Автоматических удовлетворителей”. Сделал передачу, которая была посвящена исключительно авангардной музыке, – “Тишину № 9” с Таней Диденко. Была чисто джазовая программа “Джаз-тайм”, была программа “Экзотика”, где был альтернативный рок и индастриал. Ну и так далее. Я сделал все что хотел. Но постепенно пространство начало все больше и больше сужаться, притом что должность сохранялась. Начали выходить в эфир всякие омерзительные вещи типа “Шарман-шоу” и “У Ксюши”, вся эта попса, – причем теоретически она должна была идти через меня, но я бы всю эту халтуру в эфир не пропустил, поэтому продюсеры давали взятки начальству, и оно спокойно в обход меня все это ставило. В общем, в конце концов я обнаружил себя в унизительной ситуации генерала без армии и ушел. А что касается “Дремы”, ее я никогда не смотрел, хотя всех этих ребят знал. Но сам факт того, что программа была в эфире, меня абсолютно не удивляет, потому что даже на суперофициозном канале “Россия” я умудрялся делать какие-то совершенно немыслимые по сегодняшним канонам вещи.

Александр Липницкий

Конечно, на телевидении была свобода. Это был период абсолютного пиратства. Все, что хотели, мы показывали без всяких контрактов. Помню, я показал в своей программе знаменитый документальный фильм The Doors Are Open на центральном канале, просто заручившись поддержкой человека, который был продюсером этого фильма, на свой страх и риск он дал нам пленку. Все было очень либерально. Не было понятия “формат”.

Роберт Остролуцкий

Володя Епифанцев был и остается великим художником, а еще он великолепный монтажер. На двух видеомагнитофонах он мог смонтировать такое! Потом смотришь и думаешь, что это художественный фильм с сюжетом, с историей, снятый с нескольких камер, хорошо снятый причем. Однажды он мне предложил поработать с ним в программе “Деконструктор” на канале ТВ-6, а впоследствии в программе “Дрема” в качестве музыкального редактора и помощника режиссера. В то время как раз компания Feelee начала привозить известных западных подпольщиков – Диаманду Галас, Laibach, Einsturzende Neubauten. Володе это было близко, так что такие события мы освещали широко и масштабно.

Борис “Тревожный” Акимов

Мне запомнился такой сюжет в “Деконструкторе”. В кадре появляется Епифанцев и говорит: “К нам приехал Ричард Дэвид Джеймс, сейчас мы попробуем взять у него интервью”. Появляется человек в маске Афекса Твина, потом начинает убегать, Епифанцев за ним гонится. И весь сюжет заключается в том, что Епифанцев бегает за человеком в маске, тот падает, они дерутся, потом этот якобы Афекс Твин опять убегает. И всё! Потом выяснилось, что в маске как раз бегал Роберт из “Собак Табака”.

Виктор “Пузо” Буравкин

В первый приезд Eisturzende Neubauten был такой сюжет. Епифанцев их притащил на какую-то свалку. И Бликса говорит: “Ты куда нас привел? Что это за помойка? У меня дорогущий костюм”. Конечно, он, скорее всего, стебался, а Володя ему всячески подыгрывал, пытал на тему андеграунда – типа, что это такое? А Бликса отнекивался: “Какой, в жопу, андеграунд, у меня костюм за три тысячи долларов, куда ты меня привел?!”

Роберт Остролуцкий

В то время ночное вещание только начало развиваться, и Епифанцеву предложили телепроект с уклоном в сексуальную тематику. Делать, по сути, надо было то же самое, что в “Деконструкторе”, только с сексуальным подтекстом. Достаточно опрометчивой была идея предложить это такому психопату, как Володя Епифанцев. Но он, конечно, согласился и стал режиссером. Пригласил сценариста, историка и писателя Олега Шишкина. Володя придумывал, как должны себя вести артисты, во что они должны быть одеты… А несколько выпусков

“Дремы” в качестве режиссера сделал я, поскольку Епифанцев был в кадре.

Владимир Епифанцев

Программа “Дрема” появилась очень просто: мне предложили ее сделать. Я в то время очень много всякого снимал на камеру для себя, и мой начальник на телевидении, у которого я работал корреспондентом, увидел эти любительские съемки и понял, что я могу быть режиссером. Фамилия начальника была Горожанкин. Ничего особенного я на самом деле не выдумывал – хотел сделать так, как делают на европейском MTV. Но, поскольку я не был профессионалом, моя стилизация под западную безбашенность вылилась в очень эстетскую безбашенность, издевательство над традиционным телевидением. К тому же денег было мало, часто приходилось снимать самому, даже без оператора, естественно, без стилистов и костюмеров. Иногда ведущие выходили просто в трусах и грязных майках. Был такой панковский настрой, но при этом мы эстетствовали, писали какие-то шифрованные тексты, иногда цитировали известных философов, поэтов. Зрителям это, скорее всего, было непонятно. Им, наверное, казалось, что какие-то чуваки обдолбались и случайно попали в эфир.

Дмитрий Спирин

Это была ежедневная передача, выходившая поздно ночью. Программа по своему жанру не была похожа ни на что из того, что вы когда либо видели или увидите в будущем по ТВ. Смесь из трэш-спектакля, нарезанного на серии, ведение в хоррор-стиле с легкими элементами порно и тотально некоммерческого индастриали нойз-видео – вот чем была “Дрема”. Вован и несколько его актеров (среди них Анфиса Чехова, известная в будущем телеперсона) появлялись на экране в кожаных садо-мазо-причиндалах, разыгрывая сцены из жизни строителей. Они убивали и насиловали друг друга, хлестали плетьми, стебали рекламные ролики и Шекспира и делали все это с отличным вкусом, стильно и профессионально. Я не знаю, как такая программа могла выходить в эфир в России. Мне также сложно представить ее на телевидении любого другого государства. Однако это было, и сотни тут же появившихся по всей стране фэнов “Дремы” не дадут соврать. “Дрема” была мечтой любого культурного террориста. Она была натуральной ядерной бомбой для общественного сознания. Нет никакого сомнения в том, что, иди она в прайм-тайм, а не ночью, да еще и с парой-тройкой повторов, полстраны сошло бы с ума за считаные недели. Она была как тонна LSD в водопроводе.

(Из книги “Тупой панк-рок для интеллектуалов”)

Борис “Тревожный” Акимов

Я не могу сказать, что от “Дремы” я испытал какой-то шок. Мне тогда просто казалось, что это круто настолько, что надо смотреть ее всегда, когда идет. Я уже много лет живу без телевизора и совершенно забыл то ощущение, что в определенный момент надо нажать на кнопку, повернуть ручку и смотреть программу. Но вот с “Дремой” я это делал всегда. Меня больше интересовала там не музыкальная составляющая, а именно театрально-ебанистическая.

Андрей Бухарин

“Дрему” мне видеть приходилось. Впечатление было очень смешанное – и нравилось, и не нравилось. Конечно, сейчас такой беспредел на ТВ вообразить себе невозможно, но 90-е были временем нереальной свободы. Я четко понимал, что живу в самой свободной стране мира.

Герман Виноградов

У Епифанцева и Шишкина была выдуманная история, все-таки смех такой. Может, на молодежь это производило какое-то впечатление, не знаю. Но для старшего поколения, для меня было видно, что это такая игра. И поскольку еще я этих людей лично знал, то… Слишком надуманные тексты были у Шишкина. Даже можно сказать, перверсии у него были какие-то. Нереализованные сексуальные фантазии, что-то в этом роде.

Роберт Остролуцкий

До руководства ТВ-6 очень долгое время не доходила эта программа – то есть они ее запустили, но какое-то время сами не смотрели. А когда увидели, нас вызвали на ковер к Демидову с Олейниковым (Иван Демидов в тот момент был заместителем генерального директора Московской независимой вещательной корпорации, а Александр Олейников – заместителем генерального директора дирекции “ТВ-6 Москва”. – Прим. авт.) и там сказали: “Еб вашу мать, ребята, у вас классная программа, охуительная”. Дословно. Прямо так, с матом, хотя люди они респектабельные. “Нам очень нравится все, но мы заебались получать из-за вас по шапке. Поэтому давайте-ка помягче”. А помягче мы не могли и не хотели. Мы сразу же решили, что музыка у нас будет как можно более жесткой, начиная с Napalm Death и заканчивая Swans. Поскольку Feelee были дистрибьюторами Mute Records, у них был неплохой выбор видео, которые нам подходили по формату и которые не принимал к показу ни один канал. Многие клипы брали у друзей. Я был дружен с Дмитрием Великановым, который делал программу “Экзотика”. Спасибо ему за клипы.

Владимир Епифанцев

Руководство ТВ-6 считало это позором для канала, а Горожанкину, который задумал программу, наоборот, все очень нравилось. Но, когда его стали критиковать сверху, он тут же обосрался и попросил нас убрать всю эту шизоидность. А мы, наоборот, добавили. То есть, например, в программе стали появляться клипы Киркорова – но после него я вставлял какую-нибудь блэк-металлическую группу, и все это выглядело еще более чудовищно, чем если бы мы просто крутили блэк. Я, кстати, вижу параллель между блэк-металлистами и Киркоровым: и те и другие – “черные”. Только если блэкеры – честные сатанисты, то Киркоров – скрытый, латентный сатанист. И все ему подобные тоже. Сейчас их очень много стало – настоящий шабаш можно увидеть на канале “Столица” по вечерам, когда идут проплаченные клипы типа Назарова или Ковалева и группы “Пилигрим”. Подобного фрик-шоу больше нигде не увидишь, только на этом канале – я уже много лет наблюдаю. Если бы Дэвид Линч приехал к нам на месяцок, посмотрел эти программы, он бы понял, что ему сказать больше нечего, а все эти люди, в смысле Назаров и Ковалев, за него все уже сказали.

Роберт Остролуцкий

“Дрема” просуществовала около года. Был там такой, например, сюжет: война, отряд партизан идет по лесу третьи сутки. Епифанцев в каске, командир. И вдруг выясняется, что в отряде есть предатель, и все начинают думать, кто это, подозревая друг друга. Военное время жестокое, шутить не любит. Обнаружат предателя – сразу расстрел. Там был очень красивый закадровый монолог. Командир вспомнил свою жену Соню: “Интересно, как она сейчас без меня, ждет ли?” В этот момент в кадре появляется жена. Она гладит белье. “А если я погибну? Ей будет легко?” Сзади возникает фашист, его играл я. Выхожу, беру ее за задницу, начинаю шлепать, имитировать половой акт и зловеще хохотать в лицо командира. Это все происходит в его воображении, и вот он думает: “Сука! Значит, легко ей будет горевать! Да – легко и почетно. Я здесь погибну, а она, падла, с каким-то фрицем развлекается!” Тут он встает и говорит: “Товарищи, предатель найден и обезврежен”. И стреляет себе в рот. Этот сюжет увидел президент МНВК (Московская независимая вещательная корпорация. – Прим. авт.) Эдуард Сагалаев. А он, собственно, человек, который помнит войну. Не знаю, насколько это достоверно, но нам сказали, что именно после этого сюжета его увезли в больницу с приступом. И он, оправившись от удара, начал закрывать “Дрему”. На нас оказывалось сильное психологическое давление, которое нам, впрочем, было по барабану. Мнения учредителей насчет программы разделились. “Дрему” отстаивал, как ни странно, Демидов. Пономарев с Олейниковым считали это грязью и чернухой. В итоге они решили, что закрывать нас бессмысленно, лучше дождаться окончания контракта. До этого мы принципиально не показывали русских артистов, за исключением “Собак Табака”, Thaivox и всего того, что выпускали Okular Records. И когда нам начали навязывать историю с Филиппами Киркоровыми, “Ляписами Трубецкими” и тому подобными коллективами, безусловно, мы не могли отказаться, потому что они были бюджетными, попадали в эфир за деньги. А мы получали достаточно неплохую зарплату, я, помню, даже ходил по магазинам, не зная, что себе купить, так как мог позволить себе все. И мы решили так: подождите, этих артистов мы смешаем с такими группами, что мало не покажется! Шишкин придумал концепцию, что мы их не будем оскорблять, а, наоборот, будем возводить в ранг богов, но таким образом, что они сами откажутся от размещения своего творчества в нашей программе. Мы брали клип Филиппа Киркорова, прерывали на половине группой Impaled Nazarene, Burzum или Brutal Truth. Никто из наших артистов ни разу не возмутился. Их показывают – и это главное. Но в итоге контракт все же не продлили, и “Дрема” закрылась. Володя потом еще был режиссером программы “Культиватор” на ТВЦ, но это тоже длилось недолго.

Александр Кондуков

Благодаря “Дреме” вырос такой персонаж современного гламурного глянца, как Анфиса Чехова, в которую Епифанцев вбивал абсолютно шизофренические тексты. Позже, став ведущей своей передачи “Секс с Анфисой Чеховой”, она сохранила все те же инфернальные интонации. Налицо счастливый случай, когда внутри светского гламурного персонажа живет некое сделанное садистом-режиссером существо, которое стало голосом для всех неуверенных в себе телочек, желающих быть по своим повадкам похожими на Анфису. Программа “Дрема” на самом деле была одной из самых ярких иллюстраций деятельности канала ТВ-6, который во главе с Иваном Демидовым пытался дрессировать новую аудиторию смутного времени. “Партийная зона”, “Дрема”, “Знак качества” – все это были поиски новых русских людей, которые на самом деле телевизор скучными вечерами 90-х не смотрели. Они жрали водку и крутили ручки музыкальных инструментов, а театрализованный выплеск ТВ-6 обрушился на голову людей, которые с массами никак связаны не были. И успех у этих людей – которые до сих пор, кстати, стесняются говорить про “Дрему” что-то хорошее – едва ли был просчитан. Я могу сказать, что от индустриального театра “Дремы” только одна Чехова на самом деле и выиграла – она нашла свой образ и благодаря ему смогла припудрить короткие ноги, огромную задницу и лицо колхозницы. Она стала обложечным персонажем без бэкграунда – это была победа.

Дмитрий Спирин

После закрытия “Дремы” Епифанцев получил предложение делать похожую программу на ТВЦ, куда и перетащил всю свою тусню, а также сделал мне предложение сниматься у него. Это всегда было моей нереальной мечтой – быть частью чего-либо подобного. Новый проект получил название “Культиватор”, программа была еженедельной. От “Дремы” там остался только дух, форма была абсолютно другая. Передача шла в прямом эфире, с врезками клипов и заранее записанных кусков. Мне приходилось заучивать огромные куски диалогов и монологов, написанных Олегом Шишкиным, постоянным Володиным сценаристом. Олег писал немыслимо остроумные, смешные и абсурдные штуки. Сейчас он известный писатель, вы найдете его книги в любом крупном книжном магазине. Мы круто веселились, изготавливая столь высокобюджетный продукт, как телепрограмма. Мы как могли издевались над социумом и обывателями, включавшими в субботний вечер ТВЦ, канал московской мэрии. Веселуха продлилась недолго, через несколько месяцев нас закрыли.

(Из книги “Тупой панк-рок для интеллектуалов”)

Александр Кондуков

Мне хорошо запомнилась вся эта чушь, которую Шишкин и Епифанцев вкладывали в уста Анфисы и других нескладных актеров-ведущих. Это был бесконечный телеспектакль-деконструктор, создатели которого честно выжимали из себя весь сок. Надолго их, увы, не хватило. Когда программа “Дрема” шла внахлест с телешоу “Знак качества”, это рождало абсолютно ураганный эффект бесконечного фрик-шоу, что идеально шло под ночное распитие водки в общаге, бесконечное прослушивание Мэрилина Мэнсона и психоаналитическую болтовню. Таким образом рождалось совершенно новое захватывающее телевидение, частью которого становились твои друзья и соседи. Все мы, учась во ВГИКе, в принципе понимали, что ребятам охуительно повезло: они нашли деньги под реализацию всех волнующих нас тем и способы демонстрации своего отвращения к обществу потребления и мещанству. Прежде всего, это было искусство протеста – и “Дрема”, и “Знак качества”. Очень яркого и, как все протесты, бессмысленного. Он очень недолго существовал. И слава богу, что недолго, иначе бы он быстро всем наскучил, и из окололегендарного статуса весь этот “дрема-мир” превратился бы в визуальное графоманство. Там и так это чувствовалось, так что закрыли проект вовремя.