Текст книги "Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)"

В трансцендентальном синтезе содержания представлений, следовательно, в первоначальном синтетическом единстве самосознания, я не сознаю себя как явление или как я существую сам в себе, а сознаю только вообще, что я существую. Это самопредставление есть уже мышление, а не простое представление. Кроме известного действия мышления, вводящего единство в содержание всех возможных представлений, для самопознания требуется определенное преставление, которое могло бы давать ему вообще содержание. Из этого ясно, что хотя мое существование и есть просто одно только явление (еще менее одна видимость), однако определять его[7]7
  «Я мыслю» выражает действие, которым определяется мое бытие. Им указывается на мое существование, но не указывается способа, по которому оно должно определяться, т. е. не видно разнообразных черт, к нему относящихся. Потому необходимо самовоззрение, в основе которого лежит форма априори, т. е. время; оно чувственно и относится к страдательной стороне нашей души. Другого способа самовоззрения нет, и особенно такого, в котором самоопределяющий субъект мог бы созерцать себя до акта определения, наподобие того, как время предваряет все, могущее им определяться. Оттого я не могу своего существования определять чертами самодеятельного существа: я могу только представлять самодеятельность моего мышления, т. е. определяющей деятельности; поэтому мое бытие имеет в глазах моих чувственный характер как бытие явления. При всем том и эта самодеятельность дает нам право называть себя разумными существами.


[Закрыть] я могу не иначе как согласно с формою внутреннего чувства, т. е. с теми своеобразными условиями, каким вообще подчиняется внутреннее представление; следовательно, я могу познавать себя только как я являюсь самому себе, а не как существую. Самосознание далеко не то, что самопознание, хотя нужно согласиться, что соединение содержания в одном самосознании составляет сущность категорий, столь необходимых для мышления предметов. Как известно, для познания отличного от меня предмета я должен, кроме понятия о предмете вообще (в категории), иметь еще наглядное представление, которое давало бы ему определенность. Так же точно для познания самого себя я нуждаюсь, кроме сознания или мышления о себе, еще в представлении разнообразных черт, определяющих мое понятие о себе. Я существую, поэтому, как разумное существо, которое сознает свою способность к объединению, но относительно содержания, с которым приходится иметь дело, подчинено условию, называющемуся внутренним чувством; именно: я могу представлять себе сделанные мною сочетания только в отношениях времени, лежащих вне сферы понятий рассудка; я могу, следовательно, познавать себя только с той стороны, с какой являюсь в собственном самовоззрении (как мы знаем, оно не может быть рассудочным, т. е. исходить от рассудка), но не с той, которая открылась бы нам, если б наше самовоззрение было рассудочным.

В метафизическом выводе мы доказали происхождение категорий априори сходством их со всеобщими логическими деятельностями мышления; в трансцендентальном – мы доказали возможность категорий как познаний априори о предметах представления. Теперь следует разъяснить, каким образом можем мы познавать предметы, встречающиеся нашим чувствам, посредством категорий, и притом разъяснить не форму наших представлений, а законы их соединения, следовательно, объяснить возможность предписывать законы и условия природе. Если бы категории оказались негодными для этой цели, то нельзя было бы видеть, почему все встречающееся нашим чувствам должно подчиняться законам, исходящим от рассудка априори.

Прежде всего, замечу, что под синтезом наблюдения я разумею соединение разнообразных черт в одно опытное представление; от него зависит возможность восприятия, т. е. опытное сознание его (как явление).

В представлениях пространства и времени мы имеем формы внутреннего и внешнего представления а priori; с ними должен сообразоваться синтез наблюдения разнообразных черт явления, ибо он сам состоит в зависимости от упомянутых форм. Но пространство и время не суть только формы чувственного представления, но и сами суть только представления, заключающие в себе разнообразные черты); следовательно, содержание в них представляется с характером единства (см. Трансценд. эстет.)[8]8
  Пространство, представляемое нами как предмет (как действительно и делается в геометрии), заключает в себе нечто большее, чем простую форму представления, именно – оно есть сочетание разнообразных черт, данных в чувственной форме, в одно воззрительное представление; причем представление дает разнообразные черты, само же формальное воззрение – единство. Я отнес его к чувственности, дабы тем показать, что оно предваряет понятие, хотя, в сущности, оно предполагает вовсе не чувственный синтез, который условливает возможность понятий пространства и времени. Так как синтез служит условием, при котором образуются наглядные представления пространства и времени, то характер единства а priori, очевидно, должен быть отнесен к ним же самим, а не к понятию о них рассудка (§ 24).


[Закрыть]. Значит, вместе с представлениями пространства и времени нам дается априори единство синтеза разнообразных внутренних и внешних черт как условие всякого наблюдения, a следовательно, и готовое сочетание, с которым должно сообразоваться все представляемое нами в пространстве и времени. Но и в этом синтетическом единстве проявляется также участие первоначального сознания, объединяющего разнообразные черты наглядного представления вообще сообразно с категориями. Следовательно, всякий синтез, делающий возможным восприятие, подчиняется категориям, и так как опыт есть познавание посредством объединенных восприятий, то категории суть условие возможности опыта и имеют значение априори о всех предметах опыта.

Станем наблюдать опытное представление, например дом, посредством самосознания разнообразных черт его; необходимое единство пространства и внешнего чувственного представления служит мне как бы фоном, на котором я рисую образ его сообразно с этим синтетическим единством. Если я отвлеку форму пространства, то я найду, что указанное синтетическое единство исходит от рассудка и что оно есть категория синтеза однородных черт в представлениях вообще, т. е. категории величины, с которою должен согласоваться синтез самосознания[9]9
  Таким образом, очевидно, что опытный синтез наблюдения должен согласоваться с синтезом самосознания, который всецело априори заключается в категории. Одна и та же самодеятельность, в первом случае как воображение, во втором – как рассудок, вносит единство в разнообразное содержание представления.


[Закрыть].

Наблюдая, например, охлаждение воды, я замечаю два состояния (жидкое и твердое), которые в отношении времени друг к другу противоположны. Вместе с формою времени, которое всегда лежит в основе явления как внутреннее представление, я должен представлять необходимое синтетическое единство разнообразных черт; без него взаимное отношение двух состояний не может быть определено. При этом отвлекая постоянную форму внутреннего представления, время, я нахожу, что упомянутое синтетическое единство как условие априори, от которого зависит соединение черт представления вообще, есть категория причины, по которой я определяю все случающееся во времени. Следовательно, наблюдение событие и самое событие, т. е. по способу восприятия, состоит в зависимости от понятия отношения причин и действий; то же – во всех других случаях.

Категории суть понятия, предписывающие априоризаконы явлениям, а с ними и природе как совокупности всех явлений (natura materialiter spectata). Спрашивается, из чего же следует то, что природа должна сообразоваться с нашими законами, что законы не выводятся из природы, как их первообраза (иначе они были бы только опытными), т. е. возникает вопрос, каким образом категории могут априори определять соединение разнообразных черт природы, не заимствуя их из нее? Здесь вся суть вопроса.

Что законы явлений в природе должны согласоваться с рассудком и его формой априори, т. е. способностью вообще соединять разнообразные черты, – это не более странно, как и то, каким образом явления должны согласоваться с формою чувственного представления априори. Законы не существуют в самих явлениях, но только наблюдаются лицом, которому что-нибудь является как существу разумному; и явления не существуют сами в себе, но могут существовать только для такого существа, которое одарено внешними чувствами. Конечно, можно согласиться, что вещам самим в себе присуща законосообразность, независимо от познающего их рассудка. Но явления суть только представления вещей, о которых мы не знаем, что они такое сами в себе. Как представление, они должны подчиняться тем законам сочетания, какие предписываются соединяющею способностью. Воображение именно соединяет разнообразные черты чувственного представления; но и оно зависит со стороны единства синтеза от рассудка, со стороны синтеза наблюдения – от чувственности. Так как от синтеза наблюдения зависит всякое возможное восприятие, а самый опытный синтез от трансцендентального и, следовательно, от категорий, то, значит, все восприятия, а с ними все относящееся к опытному сознанию, т. е. все явления природы, должны зависеть от категорий; от них зависит природа вообще; ибо в них заключается первоначальное основание, по которому мы приписываем ей законосообразность (как natura formaliter spectata). Однако нужно заметить, что зависимость эта ограничивается только общими законами природы как совокупности явлений в пространстве и времени. Так как частные законы касаются определенных опытных явлений, то они не могут быть выведены, хотя и они подчинены общим законам. Требуется опыт, чтоб узнать их; первые же общие законы доставляют нам сведения о самом опыте и познаваемых в нем предметах.

Без категорий мы не можем мыслить предмета, без соответствующих им наглядных представлений не можем познавать мыслимого предмета. Наглядные же представления все чувственны, и познание, основанное на них, есть опытное. Но всякое опытное познание называется опытом. Следовательно, познание априори возможно только о предметах опыта.

Однако познание, ограничивающееся предметами опыта, нельзя поэтому одному считать заимствованным из него; как чистые представления, так и чистые понятия рассудка, очевидно, следует считать элементами познания, находящегося в нас априори. В двух только случаях возможно согласие опыта с понятиями: или опыт улавливает понятие, или, наоборот, последние улавливают его. Первый случай невозможен относительно категорий (равно как и относительно чистого чувственного представления); ибо они суть понятия априори, следовательно, независимы от опыта (допускать опытное происхождение их значило бы признавать некоторый род generatio aequivoca). Остается второй случай, а именно что категории заключают в себе условие возможности всякого опыта. Но каким образом они условливают опыт и какие основоположения развиваются из них в приложении к явлениям, это мы увидим в следующей части, трактующей о трансцендентальном употреблении способности суждения.

Может быть, возможен, кроме двух упомянутых случаев, еще третий; положим, категории не суть самодеятельно развитые априори принципы нашего познания; они не приобретены из опыта, но они могут быть субъективными, дарованными нам вместе с бытием, предрасположениями мысли; он так уже устроены Творцом, что совершенно согласуются с законами природы, с которыми имеет дело наш опыт (некоторый род предобразования чистого разума). Но такая мысль повела бы к тому (при такой гипотезе не видно, как далеко простираются эти предрасположения к будущим суждением), что категориям нельзя было бы приписать характера необходимости, существенной черты их понятия.

Например, понятие причины, указывающее необходимость следствия при известном условии, было бы совершенно ложно, если бы оно основывалось на какой-то субъективной необходимости поставлять опытные представления в причинные соотношения. Тогда я не мог бы сказать «действие соединено с причиной в самом предмете (необходимо)», но «я так устроен, что иначе не могу мыслить представление»; скептики не могли бы желать ничего лучшего; тогда все наши мысли будут низведены на степень чистой видимости, и найдутся люди, которые не признают в себе даже этой субъективной необходимости (по предположению, она должна быть сознаваема); ясно, что тогда невозможны станут вообще доказательства; можно ли спорить с кем-нибудь о том, что вытекает из одной его субъективной организации?

Краткое понятие о выводе

Таким образом, мы изложили чистые понятия рассудка (а с ними и все теоретическое познание априори как принципы возможности опыта, опыт же понимали как определение явлений в пространстве и времени вообще и указали, что оно возможно на основании принципа первоначального синтетического единства самосознания как формы рассудка в приложении ее к пространству и времени – этим первоначальным формам чувственности.

Глава II была совершенно переработана. Чтоб читатель мог удобнее сравнивать, мы решились, несмотря на обширность главы, привести ее здесь же.

Вывод частных понятий рассудка

Глава вторая

Основание априори возможного опыта

Было бы совершенным противоречием, если б понятие имело происхождение априори, прилагалось к какому-нибудь известному предмету и в то же время само не входило в состав возможного опыта или не состояло из элементов его. Не имея никакого соответствующего наглядного представления, понятие было бы бессодержательным; ибо наглядные представления, посредством которых даются нам предметы, составляют собою всю область возможного опыта. Понятие априори, не имеющее к ним никакого отношения, было бы одной только логической формою, но не понятием, в котором что-нибудь мыслится.

В чистых понятиях априори, конечно, не может заключаться ничего опытного, они суть только условие априори возможного опыта, от которых единственно зависит объективная реальность последнего.

Чтоб решить, каким образом возможны чистые понятия рассудка, следует рассмотреть, от каких условий зависит возможность опыта и какие служат ему основанием, если отвлечь все, что в нем есть опытного. Чистым рассудочным понятием называется такое, которое всеобщим образом выражает формальное и объективное условие опыта. Посредством одних чистых понятий я могу мыслить только такие предметы, которые будучи вообще возможны сами по себе, не встречаются, однако ж, в опыте, так как в самом составе понятий или опускается нечто необходимо относящееся к условиям возможного опыта (таково понятие духа), или чистые понятия слишком расширяются сравнительно с опытом (понятие о Боге). Что же касается содержания всех познаний априори, то в некоторых из них, наиболее произвольных фантазиях, оно может быть вовсе не заимствовано из опыта (в противном случае они не были б познаниями априори), но тем не менее и они должны быть сообразны с чистыми условиями априори всякого возможного опыта и предметов его. В противном случае в них не только не мыслилось бы ничего реального, но без этих data они не могли бы и возникнуть в мышлении.

Такие понятия, в которых выражается чистое мышление, неизбежное при всяком опыте, мы находим в категориях; их правомерность и объективное значение станут очевидными для нас, если мы докажем, что только посредством их может быть мыслим какой бы то ни было предмет. Посему мы должны рассмотреть субъективные источники, в которых заключаются условия априори возможности опыта, и притом с трансцендентальной их стороны; ибо в категориях всего более выражается деятельность рассудка как единственной способности мышления; и для него как способности, имеющей дело с предметами, возникает неизбежный вопрос, каким образом возможно отношение его к этим предметам.

Если б представления оставались чуждыми одно другому и были бы уединены и отделены друг от друга, то никогда не образовалось бы в нас никакого познания; ибо познание есть нечто целое, состоящее из анализованных и объединенных представлений. Приписывая чувствам способность обзора (synopsis) на том основании, что они имеют дело с разнообразным содержанием, я нахожу, что с нею параллельно идет синтез и что познания возможны только при соединении восприимчивости с самодеятельностью. Отсюда собственно возникает троякий синтез, необходимо входящий в состав всякого познания, именно: наблюдение представлений (apprehension) как состояний представляющей души, воспроизведение их воображением (reproduction) и, наконец, признание (recognition) их в понятиях. Они указывают нам на три субъективных источника познаний, условливающих самый рассудок, а чрез него и всякий опыт, как произведение рассудка.

Предварительное замечание

Вывод категорий соединен c большими трудностями и требует глубокого размышления о первых основаниях возможности нашего познания вообще. Чтоб избежать растянутости полной теории и не опустить ничего в таком важном исследовании, я нашел более удобным прежде подготовить читателя следующими четырьмя замечаниями; затем уже в третьей главе мы займемся систематическим изложением найденных элементов рассудка. Поэтому есть некоторая темнота, которой нельзя устранить и которая сначала неизбежна на всяком еще не пробитом пути; но в следующей главе дело совершенно разъяснится.

1) Синтез наблюдения в наглядном восприятии

Как бы ни возникали наши представления, от влияния ли внешних предметов или от внутренних причин, будут ли они происходить априори или из опыта, во всяком случае как состояние души они принадлежат к области внутреннего чувства. И в этом отношении всякое наше познание подчинено формальному условию внутреннего чувства, т. е. времени; ибо в нем они приводятся в порядок, в связь и в известные отношения. Это общее замечание должно служить основанием всему дальнейшему.

В каждом наглядном представлении есть разнообразное содержание, но мы были бы не в состоянии представлять себе чего-либо, если бы душа не могла различать времени при смене впечатлений одного другим, если бы представление обнимало один только момент, то оно было бы тогда абсолютным единством. Но чтоб в нем разнообразие сочеталось с единством, для сего необходимы обзор разнообразия и объединение его: это действие я называю синтезом наблюдения: он имеет дело именно с представлением, в котором есть разнообразное содержание; и без него разнообразие никогда не может сочетаться с характером единства и одном представлении.

Этот синтез наблюдения приложим и к наглядным представлениям априори, т. е. происходящим не из опыта. Без него невозможны были бы представление априори пространства и времени; ибо и они возникают посредством синтеза разнообразного содержания, заключающегося в нашей чувственности. Следовательно, здесь мы имеем дело с чистым синтезом наблюдения.

2) Синтез воспроизведения воображением

Нет сомнения, что вследствие простого опытного закона представления, часто сопровождающие друг друга, соединяются, наконец, одно с другим и таким образом образуют связь, по которой одно из них постоянно вызывает в душе другое даже тогда, когда нет самого предмета, возбудившего их в душе.

Этот закон воспроизведения предполагает, что сами явления подчинены такому же постоянному закону и что, следовательно, само содержание представлений не чуждо такой последовательности, подчиненной известным законам; без последнего условия наше воображение никогда не было бы в состоянии развивать своей деятельности и оставалось бы мертвой и неизвестной нам силой внутри нашей души. Если бы киноварь была то красной, то черной, то легкой, то тяжелой, если бы человек постоянно изменял свой образ, если бы земля на одном дню то покрывалась плодами, то льдом и снегом, тогда наше опытное воображение не имело бы ни малейшего побуждения соединять с представлением черного цвета мысль о тяжелой киновари; если б одно и то же слово прилагалось бы то к одному, то к другому предмету или одной и той же вещи придавались бы различные наименования и если бы при всех этих случаях не было никакого закона, которому подчинялись бы явления сами по себе, то не могло бы быть никакого синтеза воспроизведения.

Следовательно, должно существовать нечто, делающее возможным это воспроизведение явлений, именно какое-нибудь условие, которое может служить основанием априори необходимого синтетического единства. Необходимость такого условия становится очевидной, если размыслить, что явление не суть вещи сами в себе, а составляют одну игру представлений, которые в сущности суть состояния внутреннего чувства. Легко видеть, что наши чистые наглядные предоставления априори только в той мере доставляют нам познания, в какой они под влиянием синтеза воспроизведения объединяют в себе разнообразное содержание. Понятно также, что этот синтез воображения должен в свою очередь до всякого опыта основываться на принципах априори и что следует предположить содействие ему чистого трансцендентального синтеза, который условливает возможность всякого опыта (он необходимо предполагает воспроизводимость явлений). Если я мысленно провожу линию, или представляю время от одного полудня до другого, или намереваюсь представить себе какое-нибудь число, то я необходимо должен при этом обнимать мыслью одно представление после другого. Но если бы я постоянно забывал предшествующее представление (первые пункты линии, предшествующие части времени или представляемые рядами единицы) и если бы я не воспроизводил их, переходя к следующим, то во мне никогда не могло бы возникнуть целого представления, следовательно, ни одной из упомянутых мыслей, даже чистых и первых основных представлений пространства и времени.

Следовательно, синтез наблюдения неразрывно соединен с синтезом воспроизведения, и так как первый составляет трансцендентальное основание возможности всех познаний (не только опытных, но и чистых априори), то и воспроизводительный синтез воображения относится также к трансцендентальным действиям души. Посему эту способность назовем трансцендентальной способностью воображения.

3) Синтез признания в понятии

Если бы мы не могли сознавать, что мыслимое нами тожественно с тем, что мы мыслили за мгновение прежде, то воспроизведение ряда представлений было бы совершенно тщетной работой. Мы воспроизводили бы всякий раз новое представление, и таким образом не могло бы быть никакой постепенности в образовании представлений. Представления никогда не могли бы образовать одного целого; ибо они не имели бы характера единства, которое может сообщать им только сознание. Если бы я забывал при исчислениях, какие из единиц, представляющихся мне, уже сложены вместе, то я не мог бы дойти до понятия множества и за невозможностью сложения одного с другим мы не могли бы иметь понятия числа; ибо последнее состоит в сознании единства синтеза.

Уже самое слово «понятие» дает нам повод к такому замечанию. Единство сознания собственно соединяет в одно представление разнообразные черты, которые мы представляем и воспроизводим одну за другую. Правда, иногда это сознание бывает слабо, так что не самый акт сознания непосредственно в представлении, а только посредственное влияние его помогает нам соединять упомянутые разнообразные черты. Несмотря, однако ж, на различие и степенях ясности, во всяком случае, сознание должно быть при этом, хотя оно и не будет иметь особенной силы; без него понятия и соединенное с ними познание о предметах были бы делом невозможным.

И здесь-то необходимо уяснить себе, что, собственно, разумеем мы под выражением «предмет представлений». Выше мы заметили, что явление, в сущности, суть чувственные представления, которые уже потому самому не могут быть сами по себе названы предметами (независимыми от представляющей силы). Что же разумеется, собственно, когда говорят о предмете, соответствующем познанию и, следовательно, отличном от него? Легко видеть, что этот предмет должен быть мыслим нами как нечто вообще = х; ибо мы не имеем никакого отношения к тому, что находится вне области нашего познания, и, следовательно, не можем искать там чего-либо соответствующего ему.

Мы видим, что мысль об отношении познаний к предмету имеет характер необходимости; ибо предмет представляется нами как нечто такое, что исключает всякий произвол в наших познаниях; он требует, чтоб познание определялись известным образом априори, т. е., имея дело с каким-нибудь предметом, они должны быть согласны между собой по отношению к нему, т. e. иметь то единство, которое входит в состав понятие о предмете.

Очевидно, что главное для нас – содержание наших представлений и что упомянутый = x, соответствующий им (предмет), как что-то отличное от наших представлений, в сущности, для нас есть ничто. Упомянутое единство, которое делает предмет чем-то необходимым, есть не что иное, как формальное единство сознания, присущее синтезу разнообразного содержания представлений. Тогда только можно сказать: познаем предмет, если сообщим содержанию синтетическое единство представления. Единство же было бы невозможно, если бы представление не возникало правильно посредством такого действия синтеза, которое необходимо условливает воспроизведение разнообразных черт априори и делает возможным понятие, объединяющее собой эти разнообразные черты. Так, мы мыслим треугольник как предмет; ибо мы сознаем при этом соединение трех прямых линий по известному закону, по которому вообще должно быть образуемо подобное представление. Единство такого закона подчиняет себе все разнообразные черты и ограничивает их условиями, при которых возможно единство самосознания. Понятие такого единства есть представление предмета = х, который я мыслю под упомянутыми признаками треугольника.

Всякое познание предполагает понятие, как бы оно ни было темно и несовершенно: понятие же по своей форме всегда всеобще и служит общим правилом. Так, понятие тела, по единству разнообразных мыслимых в нем черт, служит правилом для наших познаний внешних явлений. Оно может стать правилом представления тем, что при каждом данном явлении будет возбуждать в нас мысль о необходимом характере воспроизведения черт представления, следовательно, о синтетическом единстве их в сознании. Таким образом, при восприятиях извне понятие тела возбуждает представление протяжения, а с ним и непроницаемости, образа и т. д.

Где необходимость, там в основе лежит какое-нибудь трансцендентальное условие. Следовательно, должно существовать трансцендентальное основание единства сознания, присущего синтезу содержание всех наших представлений, равно как понятием предметов вообще, а следовательно, и всем предметам опыта; без такого основания было бы невозможно вместе с представлениями мыслить о каком-нибудь предмете; ибо предмет есть нечто такое, понятие чего выражает необходимость синтеза.

Это первоначальное и трансцендентальное условие есть именно трансцендентальное самосознание. Наше сознание самих себя по тем чертам внутреннего состояния, какие мы получаем при самонаблюдении, всегда опытно, изменчиво; в потоке внутренних явлений мы не находим твердого и неизменного центра; такое сознание называется внутренним чувством или опытным самосознанием. Но что должно быть представляемо необходимо всегда тожественным, то не может быть мыслимо в таких изменчивых чертах на основании данных опыта. Должно существовать условие, предваряющее и условливающее всякий опыт; дело последнего состоит только в том, чтоб осуществить в себе это трансцендентальное предположение.

Ни одно познание, никакая связь и единство их между собой не могут существовать, если нет в нас такого единства сознания, которое предшествует всем datis представлений и которое условливает всякое представление о предметах. Такое чистое, первоначальное, неизменное сознание я назову трансцендентальным самосознанием. Что оно точно соответствует своему названию, очевидно из того, что чистое объективное единство, например, понятий априори (пространство и время) возможно только в том случае, если представления будут находиться в связи с самосознанием. Таким образом, единство самосознания точно так же априори находится в основе всех понятий, как разнообразие пространства и времени в основе чувственных представлений.

Под влиянием трансцендентального единства самосознание из всех возможных явлений, могущих находиться вместе в одном опыте, образуется правильное целое. Обыкновенное единство сознания было бы невозможно, если бы, познавая разнообразное содержание, душа не сознавала тожества деятельности, посредством которого она соединяет в одном познании все черты синтетически. Таким образом, первоначальное и необходимое сознание тожества самого себя есть в то же время сознание необходимого единства синтеза всех явлений, притом сознание на основании понятий, т. е. по таким правилам, которые не только сообщают воспроизведению явлений характер необходимости, но и определяют самый предмет, трактующийся в представлении, иначе сказать, определяют понятие того, в чем они необходимо объединяются. Душа не могла бы мыслить своего тожества в разнообразии своих представлений и притом мыслить априори, если бы она не сознавала тожества своих действий, которыми всякий синтез наблюдения (опытный) подчиняется трансцендентальному единству и, таким образом, делается возможным сочетание в нем на основании законов априори. Теперь мы уже можем правильно определить свои понятия о предмете. Всякое представление как представление имеет свой предмет и само может быть предметом других представлений. Предметы, которые могут быть даны нам непосредственно, суть явления; то же, что непосредственно относится к предмету, называется наглядным представлением. Но эти явления не суть вещи сами в себе, а только представления, в свою очередь имеющие предмет, уже не могущий быть наблюдаем нами; такой предмет можно поэтому назвать сверхопытным, т. е. трансцендентальным предметом = х.

Чистое понятие об этом трансцендентальном предмете во всех познаниях (он действительно всегда один и тот же = х) сообщает всем нашим опытным понятиям приложимость к предмету, т. е. объективную реальность. Конечно, в таком понятии нет никакого определенного представления; оно выражает только характер единства, который должен быть присущ содержанию познания прилагаемого к какому-нибудь предмету. Но такое приложение состоит в необходимом единстве сознания, следовательно, в синтезе разнообразных черт, который производится деятельностью души, соединяющею их в одном представлении, и так как это единство необходимо априори (иначе познание было бы беспредметным), то приложимость наших опытных познаний к трансцендентальному предмету, т. е объективная реальность их, основывается на особом трансцендентальном законе; а именно, если в явлениях должны быть даны нам предметы, то они должны подчиняться законам априори синтетического единства, которые условливают их взаимные отношения в нашем опытном наглядном представлении; иначе говоря, как в опыте явления должны подчиняться условиям необходимого единства самосознания, так и в наглядном представлении они должны подчиняться формальным условиям пространства и времени: только при таких условиях и возможно познание.

4) Предварительное объяснение возможности категорий как познаний априори

Существует только один такой опыт, в котором все восприятия наши представляются нам в совершенной и правильной взаимной связи; точно так же, как существуют одно пространство и время, в которых образуются все формы явление и все отношения бытия и небытия. Если и говорят о разных опытах, то под ними разумеются разные восприятия, относящиеся к одному и тому же всеобщему опыту. Синтетическое единство, собственно, составляет форму опыта, и последняя, в сущности, есть не что иное, как синтетическое единство явлений на основании понятий.

Синтез на основании опытных понятий имел бы совершенно случайный характер, и если бы последние не были основываемы на трансцендентальном основании единства, то в нашей душе было бы множество явлений, но из них не выходило бы никакого опыта. Тогда исчезла бы всякая приложимость познания к предметам; ибо в них не было бы связи на основании всеобщих и необходимых законов; оно превратилось бы в бессмысленное представление, но никогда не было бы настоящим познанием, значит, было бы совершенное ничто.