Текст книги "Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла"

Сократический метод

Когда мы говорим «коммуникация», то большинство из нас представляет себе один и тот же сценарий, который кажется наиболее естественным: разговор лицом к лицу или в небольших группах. В этом сценарии «слушатели» еще и «собеседники» – у них есть возможность тут же вмешаться, оспорить наши доводы или попросить что-то прояснить. С одной стороны, коммуникация динамична. С другой стороны, мы не можем заранее знать, кто будет читать написанное нами. Поэтому любой текст неизбежно останется непонятным для части читателей или даже будет кем-то неверно истолкован.

Именно по этой причине Сократ ничего не записывал. Именно по этой причине он предпочитал личные беседы коллективным проповедям в духе пророка. Он так любил метод диалога, что, вспомнив египетскую легенду об изобретении письменности, придумал самый фантастический в истории упрек по поводу «нынешней молодежи»: «В души научившихся им [письменам] они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою»{24}24
  Платон. Диалоги. – М.: Эксмо, 2019. Можно заменить слово «письменность» на «печать», «радио», «телевидение», «интернет», «искусственный интеллект» – в зависимости от исторического периода. Конфликт поколений – штука неизменная.


[Закрыть].

Но откуда мы знаем, что Сократ считал именно так? Разумеется, благодаря сочинениям его собственных учеников. Если бы Ксенофонт и Платон не «предали» дело своего учителя, возможно, сегодня никто не знал бы о сократическом методе. (Впрочем, это было частичное предательство: ведь поучения Сократа были записаны в форме диалога.)

В платоновских «Диалогах» Сократ как персонаж предстает интересным примером архетипа «мудрый старец». Когда заходит разговор на тему, имеющую свойство часто всплывать в беседах, он прикидывается любопытным простаком без всяких претензий – с целью усыпить бдительность. Он засыпает собеседника вопросами, обращается к нему за подтверждением по поводу каждого из полученных ответов, не оставляя места для неопределенности. Собеседник этого не осознаёт, но постепенно его загоняют в угол. Со временем вопросы усложняются, и противоречия в ответах внезапно становятся очевидными. Тут уже и возразить трудно: ведь все предыдущие шаги Сократ и собеседник проделали вместе. Не скажешь же: «Да нас просто надули!» Таким образом, вместо того чтобы доказать собственную правоту одним безукоризненным аргументом, Сократ предпочитает шаг за шагом перетягивать собеседника на свою сторону, делая его как бы соучастником аргументации. Так остается меньше возможностей для недопонимания, да и убеждать гораздо проще: ведь собеседник не воспринимает как поражение то, что его «переубедили».

В конце концов, Сократ и не объясняет, «как будет правильно». Он не отвечает на вопросы в духе «Что есть мужество?» самостоятельно – куда больше шансов достичь компромисса, если спокойно показать, почему то, что мы считаем мужеством, на самом деле не имеет к нему отношения. То, что оба собеседника не слишком-то много знают о предмете, превращает их в собратьев по несчастью – вместо того, чтобы усугублять конфронтацию. Таким образом, речь идет о своего рода негативном знании – то есть об осознании границ собственного незнания.

Однажды его друг Херефонт, отправившись к самой известной прорицательнице, пифии Дельфийского оракула, дерзнул обратиться к ней с таким вопросом: «Есть ли кто-то мудрее Сократа?» Поначалу он, естественно, получил ответ: «Да почем мне знать, братец? Ты ради этого из самых Афин притопал?» Однако стоило ему отстегнуть чаевые, как он услышал восклицание: «Нет!» Причина, по которой не было никого мудрее Сократа, кроется как раз в этом негативном знании. Оно было настолько негативным, что Сократ не поверил даже этой вести, принесенной другом, и посвятил всю оставшуюся жизнь проверке слов пифии. В конце концов он понял, что пифия была права: он единственный человек, который «знает, что ничего не знает»[50]50
  Конечно, эти истории не следует воспринимать слишком серьезно: в конце концов, это хвалебные слова, написанные обычным человеком о своем любимом учителе. Единственная разница в том, что этот «обычный человек» – сам Платон.


[Закрыть].

Однако динамизм, дающий преимущества живой двусторонней беседе, в то же время оказывается и ее слабым местом. Ответьте честно: сколько раз вы становились свидетелем такого хода дискуссии?

1. Тезис, обоснование и доказательства.

2. Обнаружение ошибки или уловки возражающим.

3. Обновленное обоснование.

4. Все меняют мнение, хеппи-энд.

Такое линейное развитие событий встречается только в учебниках да в стране радужных пони. Уверен, что диалоги Платона, отполированные в память о Сократе, в реальности протекали совсем иначе…

1. Тезис, обоснования и доказа…

2. (Кто-то встревает.) Слышь, ты тут неправ.

3. Совсем другие тезисы, совсем другие обоснования и логические ошибки, перемежающиеся логическими уловками.

4. Кто-то вспоминает личные склоки многолетней давности.

5. Долгий спор о жестикуляции, допустимой и недопустимой в цивилизованной дискуссии.

…

99. «Эх, что-то есть охота, давайте пиццу закажем», хеппи-энд.

Как видим, в живом общении для того, чтобы не отклоняться от темы, одних добрых намерений недостаточно – нужна еще недюжинная дисциплина мышления. Иначе под конец уже невозможно уследить не то что за тем, в каком утверждении кроется коварная ошибка, но даже за тем, кто и что утверждает. Весьма распространенная уловка – незаметно подменить одни свои утверждения другими и притворяться, будто с самого начала ты отстаивал именно это. Самое скверное, что даже при общении в соцсетях, которое происходит в письменном виде, невозможно найти конкретную точку: вот здесь дискуссия сошла с рельсов. А если мы ее и найдем, у нас уже не будет сил вернуться к ней и начать все заново. Таким образом, наш истинный враг – не какая-то чудовищная логическая ошибка или коварнейшая логическая уловка одной из сторон, а суммарный, накопительный эффект от кучи мелких ошибок, которые совершают стороны, подзадоривая друг друга. Не знаю, по колено ли нам море. Но лужа точно по уши.

Софисты и самый известный суд в истории

Задержимся еще ненадолго в Древней Греции. В конце концов, там красиво. И чисто. Оливкового масла хоть залейся – разливают по бутылкам и хоронят вместе с усопшими. Вино и театр одобряются богами. Еще бы антибиотики изобрели – и вообще сказка! Еще одна чудесная особенность античной эпохи – распространенность и значимость публичных выступлений. Сейчас мы сосредоточимся на ситуациях, когда диалоги уступают место ораторскому искусству, – то есть когда «целевая аудитория» важнее непосредственных участников.

•••

Если и есть группа, с которой ассоциируется ораторское искусство, то это, несомненно, софисты. Возможно, вам будет интересна этимология этого термина: он происходит от слова σοφία, которое по-древнегречески означает «мудрость» (да-да, как в «Айя-София»). А слово σοφιστής – «софист» – первоначально употреблялось в значении «производящий мудрость». Но со временем оно приобрело уничижительный оттенок и проникло в другие языки в значении «краснобай» и даже «обманщик». (Слово «философия», означающее «любовь к мудрости», происходит от того же корня. Таким образом, философы и софисты – в этимологическом смысле братья.)

Этот уничижительный оттенок пропагандировал именно Платон – он-то и предопределил судьбу термина «софисты». Он на дух не переносил этих людей, бравших плату за обучение и временами препиравшихся с его учителем. Что касается дискуссий, Платон считал софистов не подлинными философами, стремящимися к истине, а продажными охотниками за легкой победой. Словом, по его мнению, софисты были профессиональными болтунами, искушенными в софизмах, то есть в логических уловках – ошибочных рассуждениях, умышленно выдаваемых за правильные.

•••

Главной ареной, где софисты применяли свои таланты, были суды. Гражданские суды в Афинах представляли собой не сегодняшние заседания с уймой юридических тонкостей: процесс выглядел как поочередные выступления сторон, за которыми следовало голосование. Целевой аудиторией был не судья, а многочисленное «народное жюри».

Итак, в этой системе, где не было профессиональных кадров, можно смотреть на софистов как на неофициальных адвокатов, готовивших речи для богатых клиентов. С точки зрения последних, придумывание аргументов, способных манипулировать толпой, было в полном смысле вопросом жизни и смерти.

Ирония судьбы: пути Сократа и софистов в последний раз пересеклись тоже в суде. Сократа, который принципиально не брал денег за обучение, считали софистом и некоторые его современники, такие как Аристофан, и некоторые современные историки – но это еще полбеды. Беда в том, что одно из обвинений, когда в 70 лет его приговорили к казни, звучало так: «Морочит головы молодежи своей софистикой»{25}25
  W. K. C. Guthrie, A History of Greek Philosophy: Volume 3, The Fifth Century Enlightenment (Cambridge: University Press, 1962).


[Закрыть].

•••

Казнь Сократа, который, согласно Платону, сравнивал себя с «оводом, приставленным к лошади», нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли, обычно преподносится как история фанатизма и свободы слова. Ведь наряду с «развращением молодежи» ему вменяли в вину и «отрицание официальных богов»; подобные обвинения, увы, повсеместно встречаются и в наши дни. Платон и Ксенофонт (все, что мы знаем об этом процессе, почерпнуто из их сочинений) изображают своего учителя как трагического и благородного диссидента, а «народное жюри» в составе 501 человека как толпу линчевателей.

Много веков спустя элиты эпохи Просвещения, стремясь выстроить светскую личность, с аппетитом проглотили эту историю и объявили Сократа мучеником демократии.

С эмоциональной точки зрения я и сам склоняюсь к такой трактовке. Но ни одно важное событие не происходит в вакууме, и у суда над Сократом тоже имеется драматический фон – Сицилийская экспедиция, обернувшаяся небывалым для афинян разгромом, и незадолго до этого подавленный олигархический переворот, который поддержала Спарта[51]51
  Количество потерь в Сицилийской экспедиции, которая стала поворотной точкой Пелопоннесской войны, составило около 50 тысяч. Впоследствии установленный в Афинах марионеточный проспартанский режим (Тридцать тиранов) всего за восемь месяцев развязал террор, которому позавидовал бы Робеспьер: тираны уморили 5 % населения, а имущество противников режима конфисковали. Andrew Wolpert, Remembering Defeat: Civil War and Civic Memory in Ancient Athens (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2002).


[Закрыть].

Сократ был либо другом, либо учителем главных действующих лиц обеих этих драм. А поскольку во время переворота ему жилось вполне вольготно, присяжные, вероятно, совершили ошибку, которую мы сейчас называем «вина по ассоциации» (guilt by association) или «ошибка ассоциации». Впрочем, считалось – уже независимо от его личных связей, – что его учение, якобы направленное против демократии, косвенно привело к перевороту. Молодых афинян, поддерживающих Спарту, Аристофан обвинял в том, что они ходят «грязные, заросшие, голодные и с палкой, по-сократовски»{26}26
  Аристофан. Комедии. Фрагменты. – М.: Ладомир, 2008.


[Закрыть].

Словом, это было в первую очередь политическое дело, связанное с национальной безопасностью. А «религиозно-нравственная» сторона служила для обхода всеобщей амнистии, касавшейся политических преступлений, совершенных перед переворотом. Иначе, будь главной заботой афинян обиженные боги, они не ждали бы, когда Сократу сравняется 70 лет, чтобы его судить. Платон же не вдается ни в детали формальных обвинений, ни в закулисную сторону дела. В конце концов, он и сам был из аристократической семьи и, подобно своему учителю, не жаловал «крайности» демократии.

•••

Сократ во время этого полутеатрального действа попытался прибегнуть к двум интересным логическим уловкам. Первая – попытка убедить присяжных в том, что он не атеист. Однако ему вменяли в вину не то, что он не признает богов вообще, а пренебрежительное отношение к богам города. Видимо, он понадеялся, что присяжные не уловят этот нюанс. Вторая его уловка была чуть более коварной: чтобы доказать, что он не друг мятежникам, он рассказал, как не подчинился приказу[52]52
  Сократ в то время был пританом – членом государственного совета Афин. – Прим. пер.


[Закрыть], когда во время правления Тридцати тиранов ему велели арестовать невиновного. Вместо того чтобы присоединиться к другим четырем получателям приказа, он развернулся и отправился к себе домой. Если бы тираны не были свергнуты, утверждал он, за одно это неповиновение до него давно бы добрались (то есть выставлял себя жертвой). Между тем и сама эта попытка оправдаться не была ответом на обвинение в целом, и оправдание получилось не настолько принципиальным, как могло бы показаться. Он ведь ничего не возразил своим бывшим ученикам, отдавшим приказ, не попытался переубедить других получателей приказа, даже не попробовал тайком предупредить жертву. Все, что он сделал, – пошел домой и стал ждать.

Помните: все это мы знаем со слов защитников Сократа. Документов обвинения у нас нет. Вполне вероятно, что человек с улицы видел его больше не как «овода, приставленного к лошади», а как беззубого диванного оппозиционера или даже откровенного приспешника режима. Но уловки Сократа ценны именно поэтому. Он защищался от системы, которая покушалась на его жизнь, утверждая: «Ни то, что я вам не нравлюсь, ни то, что я ненавижу Спарту не столь фанатично, как вы, не могут быть законными поводами меня убить; впрочем, моя невиновность и моя популярность тоже никак не связаны». Иными словами, его уловки – это скорее защита правового государства, чем самозащита.

•••

Эта стратегия почти увенчалась успехом. Согласно Платону, если бы всего 30 человек проголосовали иначе, Сократа бы оправдали. Больше того, во втором туре голосования, призванном определить меру наказания, было довольно сложно протолкнуть смертный приговор. От Сократа требовалось лишь предложить для себя «разумное» наказание. Но вместо того чтобы пустить в ход софистские приемы, он выдал легендарный троллинг, потребовав наказания в виде «пожизненного бесплатного питания».

Друзья запаниковали и вмешались: «Да он просто шутит, вы же знаете, он у нас немного того». Они предложили денежный штраф, который и вызвались уплатить сами вместо нищего Сократа, – но слишком уж было уязвлено самолюбие присяжных: многие из тех, кто в первом туре проголосовал за оправдание, теперь высказались за «казнь».

Мы уже говорили: Сократ, пытаясь защитить себя, в то же время обвинял общество. Иными словами, он пытался как убедить толпу, так и спровоцировать ее, – словно сам не до конца понимал, чего хочет. Но как только наказание было объявлено, он проявил невероятную решимость. Все ждали, что он сбежит – и готовы были закрыть на это глаза, – он сказал, что будет ждать казни. Вероятно, чтобы не подрывать веру в правовое государство еще больше.

Жак-Луи Давид. Смерть Сократа (1787)

В платоновском диалоге, который носит имя Критона, затеявшего этот побег (ему не суждено было состояться), два друга сидят в камере с распахнутой настежь дверью и рассуждают о понятии справедливости. Сократ считает, что, оставшись в Афинах после переворота, он заключил договор с народом. И если в суде есть согласие, то и справедливость конечного вердикта, и уловки, к которым он сам прибегал в ходе прений, отходят на второй план. Он мирится с тем, что считает несправедливостью по отношению к себе, лишь бы не подрывать культуру компромисса. Поговорив еще немного с Критоном на тему «ты уж поболей тут без меня за наш бедный „Олимпиакос“[53]53
  «Олимпиакос» – греческий футбольный клуб, основанный в 1925 году. – Прим. пер.


[Закрыть]», Сократ выпивает принесенный ему яд и обретает бессмертие.

https://open.spotify.com/episode/4QXvzKZEvMS6h3pNhkkY5Z

Слушай, доченька!
А ты, Бодрийяр, тоже мотай на ус

Очевидно, что в афинском суде целевой аудиторией логических рассуждений были слушатели. Но наш-то с вами мир даже в большей степени театр, чем раньше! Поэтому большинство наших коммуникаций, даже если они кажутся диалогом собеседников, на самом деле обращены к слушателям.

Будь то научный диспут или сетевые разборки, на множестве площадок мы только делаем вид, будто беседуем с оппонентом, но сами обращаемся к «присяжным»[54]54
  На дебатах, подобных Intelligence Squared, аудитория выступает в роли жюри. Всего проводится два голосования: до и после дебатов. Награда достается не той стороне, которая защищала наиболее популярную точку зрения, а той, которая сумела переубедить больше слушателей.


[Закрыть]. Скажем, лидер оппозиции соглашается участвовать в телешоу провластного журналиста вовсе не потому, что надеется переубедить этого журналиста. Цель журналиста тоже не в том, чтобы узнать что-то новое или (упаси боже) изменить собственную точку зрения, а в том, чтобы выдать комментарии, которые придутся по вкусу его лагерю. Стороны выходят на сцену, полностью отдавая себе отчет, в чем состоит фундаментальный конфликт их интересов. Пьеса сочиняется по ходу действия, но одна реплика не прозвучит в ней ни за что и никогда: «Да, вы правы, а я, похоже, заблуждался».

•••

Чем плотнее вокруг нас сжимается кольцо телекамер и лайков в соцсетях, тем крепче мы цепляемся за свою роль на сцене и тем глубже в нее погружаемся. В наши дни многие парламентские заседания – включая заседания ВНСТ[55]55
  ВНСТ – Великое национальное собрание Турции, высший законодательный орган страны, учрежденный в 1920 году. Часто называется просто меджлис. – Прим. пер.


[Закрыть] – постоянно транслируются вживую. А в Британии вы даже можете пойти в парламент без билета и лично понаблюдать за дебатами. (Да-да, в чужой стране вы можете делать как турист то, что вам недоступно в своей собственной.) Как вы думаете, повысила ли эта прозрачность качество дискуссии?

Каждую среду в полдень премьер-министр Соединенного Королевства сталкивается нос к носу с оппозицией в тесном зале нижней палаты, именуемой палатой общин, и отвечает на самые каверзные вопросы. В этом демократическом ритуале, который с 1990 года транслируется BBC в прямом эфире, участвует много амбициозных обезьян, мечтающих выслужиться, устраивая шоу на камеру

Как в физике элементарных частиц невозможно просто наблюдать за экспериментом, не воздействуя на его результаты, так и природу коммуникации трудно изучать, не изменяя ее. Чем больше наблюдателей, тем ощутимее давление. Какое там стремление к истине – даже тяга к компромиссу и та испарится: ведь теперь под угрозой ваш внутригрупповой статус. Короче говоря, установите трибуны вокруг арены дискуссии – и социальные животные по природе своей начнут заигрывать с трибунами.

На передний план в таких условиях чаще всего выходят логические уловки, дискредитирующие личность и авторитет оппонента. Как известно, для того чтобы убежать от медведя, необязательно бежать быстрее медведя, достаточно бежать быстрее товарища. Для того чтобы «выиграть» двусторонний спор перед толпой, тоже не нужно доказывать свою правоту: достаточно доказать, что ваш соперник некомпетентен или не заслуживает доверия. Так начинают портиться отношения даже между теми, кто в обычных условиях вполне мог бы после шоу достичь закулисного компромисса. Сможете ли вы, как только выключатся камеры, нормально общаться с тем, кто ежедневно унижает вас перед всей страной? В такой рабочей атмосфере было бы вольготно разве что социопатам.

Только не воспринимайте мои жалобы как «э-хе-хе, где ты, старая добрая культура ведения дискуссии?». Вспомните процесс Сократа: в древности тоже были и трибуны, и те, кто играл на публику. В конце концов, мы уже сотни тысяч лет живем как социальные животные, пекущиеся о статусе. Просто раньше границы разных видов коммуникации были четче и люди знали, где театр начинается и где заканчивается. Но технологии шагнули далеко вперед, а вместе с этим притупилось и наше понимание: к чему сейчас был этот аргумент, каковы намерения моего соперника? Мы как та лягушка, которая не выпрыгнула из кастрюли с медленно нагревающейся водой и в конце концов сварилась, – наши беседы незаметно превращаются в симуляцию бесед. Рассмотрим эту поломку коммуникации с помощью понятия симулякр{27}27
  См.: Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. – М.: Рипол-Классик, 2017.


[Закрыть], предложенного французским философом Ж. Бодрийяром.

•••

Симулякр, в самом широком смысле представляющий собой вереницу копий, – концепт, остававшийся популярным на протяжении всей истории религии и философии. Вы же помните, что, по мнению Платона, подлинная реальность – это мир идей, а наш мир – его несколько дефективное отражение. Когда мы подражаем этому несовершенному миру посредством искусства – например, рисуя его объекты, – мы создаем копию копии.

Возьмем самую известную картину в мире. Каждый день тысячи посетителей Лувра пихают друг друга локтями, чтобы сфотографировать «Мону Лизу». Недавно и мне посчастливилось оказаться среди них. Я пытался поймать кадр без публики – ведь на идеальной фотографии, которую я давно себе воображал, чужих голов не было. Ценой немыслимых усилий я добился своего, и я создал еще один слой виртуальности, поделившись фото в соцсети, – как будто оно отражало мои тогдашние впечатления.

Но это еще ладно! Сейчас многие постят липовые селфи, а друзья, зная об этом, подыгрывают: «Дорогая, ты прекрасно выглядишь!» Ведь они и сами так делают. Быстро ли мы утратим чувство реальности в соцсетях, где люди делятся чужими фотографиями, выдавая их за свои, и обмениваются лицемерными лайками?

Подлинный музейный опыт тех, кто пытается сделать одну из бесчисленных одинаковых фотографий «Моны Лизы» (снимок М. Феркондини, Wiki Commons)

Не поймите меня превратно. Я вовсе не ратую за то, чтобы любой ценой держаться за реальность. В нашем мире все воспроизводится миллионы раз, и многие копии гораздо интереснее оригинала. Например, для меня Майкл Джордан – легенда, подпитываемая ностальгией: реклама Be Like Mike, маркетинговое чудо, именуемое Dream Team, бессонные ночи за просмотром матчей… Я отдаю себе отчет, что существует реальный человек по имени Майкл и по фамилии Джордан, но, если начистоту, мне не очень-то нужна правда о нем вместо этой легенды.

Беда в том, что мы уже по большей части живем на уровне, который Бодрийяр называл гиперреальностью: в мире копий, заставивших нас забыть оригинал или вообще никогда его не имевших. В документальном фильме The Last Dance рассказывается, как Джордан, чтобы мотивировать себя, воображал, будто соперники над ним насмехаются. Он пересказал эту выдумку друзьям и сам почти в нее поверил. Но ирония в том, что даже этот фильм, призванный показать внутренний мир легенды, сначала был просмотрен самим Джорданом – вплоть до мельчайших деталей – и получил его полное одобрение. Так кто же дал добро на показ фильма – «реальный» Джордан или Джордан-«легенда»?

•••

Мой излюбленный пример гиперреальности порожден фантазией Льюиса Кэрролла, автора «Алисы в Стране чудес», и сообществом, преуспевшим в картографии{28}28
  Кэрролл Л. Сильвия и Бруно. – М.: Альфа-книга, 2011.


[Закрыть]:

«– Каков, по-вашему, самый крупный масштаб на карте?

– Что-нибудь около шести дюймов к миле.

– Шесть дюймов? Всего-навсего? – воскликнул Господин. – Мы скоро выпустим карту в масштабе шесть ярдов к миле. Затем мы подготовим карту в масштабе сто ярдов к миле. А затем воплотим в жизнь самую грандиозную идею! Мы выпустим карту всей страны в масштабе один к одному!

– И как же вы намерены ею пользоваться? – спросил я.

– Разумеется, всю ее разворачивать не придется, – отвечал Господин, – начнутся протесты фермеров! Они скажут, что карта мешает им и закрывает солнечный свет! Поэтому картой нам послужит… сама страна! Смею вас уверить, все получится как нельзя лучше»[56]56
  Пер. А. Голова.


[Закрыть].

Многослойную трактовку кэрролловской истории мы видим в фильме «Нью-Йорк, Нью-Йорк» (2008 год, Ч. Кауфман): театральный режиссер, чье здоровье постепенно ухудшается, арендует огромный склад, чтобы создать свой главный шедевр. Он просит актеров изображать повседневную жизнь людей. Постепенно декорации разрастаются – появляется город, который потихоньку охватывает и сам Нью-Йорк. Актеры начинают там жить. И даже двойники актеров присоединяются к представлению, чтобы сыграть реальную жизнь этих актеров в новом городе. В этом фильме, своего рода гипербодрийяровской версии «Шоу Трумана», нет смысла искать какую-то «основную реальность»[57]57
  В оригинале фильм называется «Синекдоха, Нью-Йорк». Синекдоха – стилистический прием, когда название целого переносится на часть. Например, говоря «Белый дом», мы подразумеваем институт президентства вообще. И даже стоящее за ним государство. В названии фильма это еще и игра слов, поскольку действие происходит в городке Скенектади (Schenectady созвучно synecdoche) штата Нью-Йорк.


[Закрыть].

•••

Теперь – о взаимосвязи «реальность–копия» в наших современных дискуссиях. Первые в истории теледебаты президентов в прямом эфире были запланированы как естественный диалог – без модераторов, без монтажа. Но и Никсон, и Кеннеди забраковали эту идею. Каждый думал, что другой будет говорить слишком долго и превратит все в шоу, и они потребовали модератора. Пусть даже их намерения были благими, из-за камер они не могли доверять друг другу. Растущая аудитория убила дискуссию еще до ее начала.

Сменилось два поколения, и теперь люди даже не делают вид, будто ведут диалог. Вместо этого мы всякий раз наблюдаем какую-то причудливую совместную пресс-конференцию, а круглые столы сменились огромными подиумами. Кандидаты в буквальном смысле поднимаются на кафедру, их пластиковые лица обращены не друг к другу, а к зрителям и модератору, они произносят речи, подогнанные под те несколько минут, которые им выделили.

Ради всего святого, вы можете отличить современные политические «дебаты» от конкурса талантов?

Это уже не копии дискуссий, извращенные влиянием трибун, это нечто совершенно новое, произведенное специально для этих трибун – то есть для телевидения и (все чаще и чаще) для соцсетей. Порой и убойная реплика не нужна: предварительно отрепетированная карикатурная мимика гарантированно порождает мем. Его разносят боты и люди, копируют, цитируют, фотошопят… и в конце концов он становится рамкой, задающей тон всей дискуссии. Я называю это «дискуссией» просто по привычке. Но у этих копий никогда и не было оригиналов. Добро пожаловать в дивный новый мир!

Перед президентскими выборами 2016 года в праймериз Республиканской партии участвовали 17 человек. Этот скриншот (Fox News) демонстрирует атмосферу первых дебатов, в которых приняло участие 11 самых популярных претендентов

Вернемся к первому примеру из этого параграфа: да, лидер оппозиции идет на телешоу провластного журналиста не в надежде его убедить. Но он уже и не рассчитывает убедить широкую аудиторию. Надо понимать, что современная политика – уже не массовая политика, как прежде. Чем сильнее фрагментация в медиа, тем понятнее, какая часть аудитории воспримет ваши слова и какой должна быть подача. Поэтому куда эффективнее «целиться» в определенные группы посредством точечных посланий и логических уловок. На территориях, которые уже поляризованы, задачей будет не столько убедить, сколько мотивировать: целевая аудитория может состоять исключительно из единомышленников. В конце концов, сплотить и вывести на поле боя своих сторонников – это ничуть не менее действенно, чем переманить кого-то из противоположного лагеря.