Текст книги "Японский воин"

Глава 17
Будущее бусидо

Немногие исторические параллели могут быть оправданны в большей степени, чем сравнение между европейским рыцарством и японским бусидо, и если правда, что история повторяется, то и судьба второго повторит судьбу первого. Конечно, специфические местные особенности, приведшие к упадку рыцарства, которые перечисляет Сент-Пале, неприменимы к условиям Японии; но тенденции более общие и серьезные, подточившие основы рыцарства в Средние века и позднее, разумеется, способны уничтожить и бусидо.

Одно из примечательных отличий европейского опыта от японского заключается в том, что в Европе рыцарство, потеряв опору в феодализме, обрело ее в церкви, получив тем самым приток свежих сил, между тем как в Японии нет ни одной достаточно мощной и способной поддержать его религии; поэтому с падением феодализма – матери бусидо – оно, оставшись сиротой, было вынуждено справляться собственными силами. Существующая в данный момент сложная военная организация могла бы взять его под свое крыло, но, как известно, современные способы ведения войны не способствуют дальнейшему становлению бусидо. Синтоизм, питавший его во младенчестве, сам отжил свой век. Седовласые мудрецы Древнего Китая вытесняются интеллектуальными выскочками вроде Бентама и Милля. Удобные этические теории, которые потакают шовинистским тенденциям нашего времени и потому считаются хорошо приспособленными для его нужд, уже изобретены и широко пропагандируются; правда, пока что мы слышим их визгливые голоса только со страниц желтой прессы.

Власти и правительство объединились против благородных принципов бусидо. Если верить Веблену, «падение церемониального кодекса – или же, иначе говоря, вульгаризация жизни, – среди трудового класса является в глазах людей тонкого вкуса одним из самых отвратительных явлений современной цивилизации». Непреодолимая волна победоносной демократии, перед которой не может выстоять ни один институт, основанный на доверии, – а бусидо было институтом, основанным на доверии тем, кто монополизировал капитальные резервы интеллекта и культуры и установил шкалу моральных ценностей, – именно эта волна обладает достаточной мощью, чтобы затопить все, что еще осталось от бусидо. Современные общественные силы враждебны мелкобуржуазному духу, а рыцарство есть классовый дух, как сурово осуждает Фримен. Нынешнее общество, если желает сохранить хотя бы слабое единство, не может допустить существования чисто личных обязательств в интересах отдельного класса. Прибавьте сюда прогресс народного просвещения, промышленности, образа жизни, благосостояния и урбанизма, – тогда станет понятно, что ни острое лезвие самурайского меча, ни лучшие стрелы самых смелых буси уже не смогут ни на что повлиять. Здание государства, построенное на камне чести и опирающееся на нее же, – назвать ли его государством чести или, в духе Карлейля, героархией, властью героев? – попадет в руки крючкотворов-законников и пустозвонов-политиков, вооруженных орудиями войны. Слова, которыми великий мыслитель Элиот говорил о Терезе и Антигоне, можно с полным правом повторить о самурае: «Среда, в которой их героические подвиги обрели видимую форму, ушла навсегда».

Увы рыцарским достоинствам! Увы гордости самурая! Морали, вступившей в мир под звук горнов и барабанов, суждено погибнуть с уходом «королей и полководцев».

Если история чему-то нас учит, то государство, основанное на воинственных началах, будь то город, как Спарта, или империя, как Рим, никогда не сможет создать на земле Вечного города. Военный инстинкт человека, универсальный и естественный, способный, как оказалось, дать начало благородным чувствам и мужественным достоинствам, все же не охватывает человека полностью. Под инстинктом войны скрывается божественный инстинкт любви. Мы видели, что синтоизм, Мэн-цзы и Ван Янмин – все ясно проповедовали это; но бусидо и другие виды воинственных этических учений, занимаясь вопросами непосредственной практики, слишком часто забывали о любви. В последнее время жизнь стала намного шире. Сегодня нашего внимания требуют задачи благороднее и больше, чем война. По мере того как взгляд на жизнь становится свободнее, распространяется демократия, а мы лучше узнаем другие страны и их народы, конфуцианская идея человеколюбия – смею ли прибавить к ней и буддийскую идею сострадания? – расширяется до христианского понятия любви. Из подданных люди выросли до граждан; нет, они больше, чем граждане, – они люди. Хотя тучи войны сгустились над нашим горизонтом, мы будем верить, что ангел мира сможет разогнать их своими крыльями. История человечества подтверждает обещание, что «кроткие наследуют землю». Народ, который продаст первородство мира и выйдет из первых рядов индустриализма ради того, чтобы пристроиться в компанию флибустьеров, просчитается!

Когда условия общества изменились так, что они стали не только неблагоприятны, но враждебны бусидо, настало время похоронить его со всеми почестями. Трудно сказать точно, когда умирает рыцарство, так же как и определить точное время его рождения. Миллер говорит, что институт рыцарства формально завершил свое существование в 1559 году, когда король Франции Генрих II был убит на турнире. В Японии указ, официально отменивший феодализм в 1870 году, прозвучал похоронным звоном по усопшему бусидо. Изданный спустя пять лет указ о запрете на ношение мечей проводил в последний путь былую «бесценную красоту жизни, дешевую защиту наций, воспитание мужественных чувств и героизма» и возвестил приход новой эпохи «софистов, экономистов и конторщиков».[64]64
  Берк Э. Размышления о революции во Франции.


[Закрыть]

Говорят, что Япония победила в последней войне с Китаем благодаря винтовкам системы Мурата и пушкам Круппа; говорят, что победа была результатом современной системы обучения; но это меньше, чем полуправда. Способно ли фортепиано, будь оно даже совершенным изделием Эрбара или Стейнвея, взорваться рапсодией Листа или сонатой Бетховена без виртуоза-пианиста? И если в войнах побеждают пушками, почему Луи Наполеон не побил пруссаков своими митральезами или испанцы своими маузерами филиппинцев, которым нечем было воевать, кроме устаревших ремингтонов? Было бы лишне повторять ту прописную истину, что без животворящего духа даже лучшим оружием ничего нельзя добиться. Самые современные винтовки и пушки не стреляют сами по себе; новейшая система образования не сделает из труса героя. Нет! В боях при Ялу, в Корее и Маньчжурии победил дух наших отцов, который водил нашими руками и бился в наших сердцах. Он не умер еще, этот дух наших воинственных предков. Имеющий глаза увидит его. Сотрите с японца налет передовых идей, и в нем покажется самурай. Великое наследие чести, доблести и всех ратных ценностей, по меткому выражению профессора Крэмба, «принадлежит нам по доверенности и не отчуждается ни от ушедших, ни от будущих поколений»; и настоящее требует от нас сохранить это наследие, ни на йоту не убавив от древнего духа, в то время как будущее требует распространить его на все сферы жизни и отношения между людьми.

Было предсказано – и предсказания подтверждаются событиями второй половины века, – что этическая система феодальной Японии будет повержена в прах, как ее замки и арсеналы, и на ее обломках, словно феникс, возникнет новая мораль, чтобы вести новую Японию по пути прогресса. Мы желаем и верим в исполнение этого пророчества, но нельзя забывать, что феникс возрождается из собственного пепла, что он не перелетная птица и не летает на чужих крыльях, заимствованных у других птиц. «Царство Божие внутри вас». Оно не падает с гор, даже высочайших, и не приплывает по морям, даже широчайшим. Коран говорит, что Бог послал каждому народу пророка из его среды. Семена Царства, о чем свидетельствует и что предчувствует душа японца, проросли и расцвели в бусидо. Теперь его дни подходят к концу, – как ни печально говорить об этом, еще до того, как оно принесло свой полный плод, – и мы обращаем взоры во все стороны в поисках иных источников сладости и света, силы и утешения, но пока не находим ничего, что заняло бы его место. Утилитарная, материалистическая философия прибылей и убытков находит сторонников среди казуистов с половинчатой душой. Единственная этическая система, достаточно мощная, чтобы совладать с утилитаризмом и материализмом, – это христианство, по сравнению с которым бусидо, нужно признаться, как «лен курящийся», который Мессия пришел не погасить, но раздуть в пламя. Бусидо уделяло больше внимания морали правителей, элиты и целых народов, как и его предтечи, еврейские пророки – в основном Исаия, Иеремия, Амос и Аввакум, – между тем как этика Христа, которая почти исключительно касается отдельных людей и его последователей-христиан, будет все больше и больше находить практическое применение, поскольку сила индивидуализма как морального фактора увеличивается. Авторитарная, самоуверенная, ницшеанская «мораль господина» сама в некоторых отношениях сродни бусидо и, если я не ошибаюсь, является переходной фазой или временной реакцией против того, что он, патологически искажая, называет «моралью раба» – скромную мораль христианского самоотречения.

Христианство и материализм (включая утилитаризм) – если будущее не сведет их к более архаичным формам гебраизма и эллинизма – поделят мир между собой. Менее значительные этические системы, чтобы не исчезнуть, объединятся с тем или другим. На чьей стороне останется бусидо? Не имея догматов и формул и, значит, необходимости их отстаивать, оно может исчезнуть как самостоятельная данность; оно, словно вишневый цвет, готово рассеяться с первым порывом утреннего ветра. Но полностью умереть ему никогда не суждено. Можно ли сказать, что стоицизм умер? Он мертв как система, но жив как добродетель; его энергия и жизненная сила по-прежнему сказываются во многих областях жизни: в западной философии, в юриспруденции всего цивилизованного мира. Нет, всегда, когда бы ни старался человек превзойти сам себя, всюду, куда бы ни направляли усилия духа его плоть, там мы увидим в действии бессмертное учение Зенона.

Бусидо как независимый этический кодекс может исчезнуть, но его сила не изгладится с земли; можно снести его школы военной доблести или гражданской чести, но свет его и слава надолго переживут эти развалины. Подобно своему символу, вишневому цвету, уносимому ветрами на все четыре стороны, оно еще подарит миру благоухание, которое обогатит человеческую жизнь. Через эпохи, когда обычаи его развеются и само имя бусидо будет позабыто, его аромат долетит издалека, с невидимых гор, «незримых минутному взгляду», – тогда, говоря прекрасным языком новоанглийского поэта:

 
Доносит ветра трепетанье
Неясное благоуханье,
И внемлет путник с упоеньем
Нежданному благословенью
И с непокрытой головою
Стоит, недвижен, над тропою.
 

Часть вторая
Японский воин

Глава 18
Начало японской военной истории

По всей видимости, нет оснований сомневаться, что двумя главными факторами, способствовавшими развитию боевых и мореходных инстинктов у японцев, являются, прежде всего, большая примесь малайской крови, текущая в их жилах, и, во-вторых, благоприятные климатические условия, в которых они росли и воспитывались. Очевидно, малайская кровь дала им пыл, напор и храбрость, необходимые для военного призвания; второму, то есть климатическому, фактору они обязаны теми физическими условиями, без которых национальные преимущества часто оказываются бесполезными. О своеобразной дисциплине и верности, которыми столь известны японцы, можно сказать следующее. Если хоть что-то и отличает жителей Дальнего Востока от прочих народов, то это подчеркнутая почтительность и верность приказам своего господина, составляющая надежное основание, без которого не может быть никакой дисциплины. Однако последний штрих в формирование характера и обычаев японского воина, принявшего форму самурая, добавило введение в стране буддизма. Буддийское учение цивилизовало его и превратило в благородного человека и ученого, хотя так и не сумело окончательно изнежить его, сделав негодным для грубой жизни в военных лагерях. Это верно, что примерно в течение века японского воина, видимо, вполне удовлетворяли новые идеи и учения, принесенные с материка учениками Шакьямуни[65]65
  Шакьямуни – одно из имен Гаутамы Будды.


[Закрыть], однако же в конце концов их монашеские правила вконец опротивели его всегда мужественному сердцу. Тогда, снова взяв управление страной в собственные руки, он взялся за дело, чтобы применить недавно обретенное знание на деле и феодализировать все национальные установления.

После введения в стране феодализма среди «воинского дворянства» старой Японии, которым и были средневековые самураи, быстро распространилась мода на изучение военных наук и искусств. Когда Японии требовалось посвящение в самые возвышенные области чувств, она всегда обращалась к Китаю. Именно в Китай и отправились самураи, чтобы усовершенствоваться в своих занятиях, но вскоре они уже смогли улучшить методы своих наставников. Почему не могло быть по-другому, можно понять хотя бы из того, что в то время как китайцы говорят: «Из хорошего железа не делают подковы, а их хорошего человека – солдата», японцы говорят: «Хана ва сакура хито ва буси», что значит «Какова сакура среди цветов, таков буси (воин) среди людей». Иными словами, как цветок сакуры в понимании японца является самым чистым и благородным среди цветов, так же и буси, самый чистый и благородный среди людей.

Под влиянием таких возвышенных идей бусидо, или иначе путь воина, вскоре стало и до сих пор является важнейшим фактором в образовании, подготовке и руководстве японского солдата и чиновника. Однако о том же самом бусидо в последнее время было написано много всяческой чепухи; поскольку, сравнивая его с рыцарями Запада, мы обнаруживаем, что в то время как европейский рыцарь считал своим долгом щадить женщин, а также слабого и неподготовленного противника, буси, со своей стороны, придерживались того принципа, что «в любви и на войне все средства хороши», и без угрызений совести прибегали к самым бесчестным ухищрениям ради того, чтобы достичь желаемой цели. Кроме того, чувство долга никогда не мешало буси совершить дурной поступок, если такой поступок имел единственную цель: услужить господину. И примерно то же мнение бытовало даже среди самурайских женщин: например, мать жертвовала своими младшими детьми, чтобы спасти жизнь первенца, или дочь соглашалась продать свое целомудрие, чтобы заплатить по долгам расточительного отца. Все эти и многие другие подобные поступки считались и считаются приемлемыми в Японии по сей день. О наших японских союзниках можно без сомнений сказать: они твердо убеждены в том, что цель оправдывает средства.

Принц Яматодакэ, один из знаменитейших воинов Древней Японии.

Вплоть до последнего времени буси, или самураев, легко было отличить от остальных соотечественников, и не столько по своеобразной выправке, приобретенной в результате постоянных упражнений в боевых искусствах, сколько по двум заткнутым за пояс мечам, без которых они никогда не появлялись на людях. Длинный меч – катана – был главным оружием нападения и защиты японского воина, а короткий – вакидзаси, – имевший клинок длиной от двадцати до тридцати сантиметров, использовался для совершения харакири (подробности см. в главе 20). Помимо правильного владения мечом, все буси обучались джиу-джитсу, стрельбе из лука, владению алебардой и пикой, кроме того, они должны были управлять лодкой, плавать и ездить верхом. Содержать в порядке оружие, выносить боль, жару и холод, голод и жажду, выживать при минимуме удовлетворенных потребностей – вот немногие из тех дисциплин, которые входили в физическую подготовку каждого истинного буси. Вместе с наставлениями по всем этим воинским достоинствам каждый буси получал глубокие знания в различных науках и литературе, и во многих случаях они отнюдь не уступали его успехам по овладению военными дисциплинами. Сначала, как мы уже отметили, самураи обратили свою преданность к буддизму и его учениям; но впоследствии, когда классическим языком страны стал китайский, место буддийских сутр заняла конфуцианская классика – «Четверокнижие» и «Пять канонов», – и этот порядок сохранялся неизменным до пришествия европейской цивилизации. С прибытием Мендеша Пинту, португальского мореплавателя и первооткрывателя Японии, в 1542 году японцы впервые узнали об огнестрельном оружии и фортификации. Но хотя Япония и усвоила западную систему военных сооружений, она сознательно не торопилась перенимать огнестрельное оружие. Возможно, это объясняется тем, что аркебузы того времени имели весьма сомнительные преимущества перед хорошо натянутым луком, таким луком, каким владели японцы в ту эпоху. Огнестрельное оружие могло превзойти лук лишь в дальности, но столь же вероятно, что по многим другим качествам японский лук опережал это громоздкую аркебузу, которая медленно заряжалась и стреляла с плеча. Плотная завеса тайны скрывает, какие именно оборонные сооружения строили японцы до 1542 года, хотя, судя по тому, с какой замечательной сноровкой они возводят свои удивительно эффективные постройки из бревен, бамбука и лозы в наши дни, а также учитывая их малайское происхождение, весьма вероятно, что фортификация играла в Японии отнюдь не последнюю роль. Мне довелось побывать во многих странах, но нигде я не видел сельских жителей, которые бы столь же умело обрабатывали и использовали бревна и плели веревки из ползучих растений, как японцы, и определенно нигде не встречал такого же эффективного и в целом удобного для этой цели ползучего растения, как японская дикая глициния. Свежесрезанная, она так же податлива, как пенька, а сделанная из нее веревка после сушки становится такой крепкой, что превосходят ее только стальные цепи.

Пожалуй, здесь мы можем ненадолго вернуться в прошлое, дабы показать, что у японцев способность к военной организации ни в коей мере не является новоприобретенной. Оставляя за рамками мифологические времена, обратимся к летописям, которые рассказывают о том, как императрица Дзингу собрала большой флот и совершила заморский поход на Корею в 200 году н. э. Император Судзин, правивший с 97 по 31 год до н. э., как говорят хроники, уделял большое внимание кораблестроению; по всей видимости, в Японии времен императрицы не существовало достаточного для ее воинственных целей количества морских кораблей. Ничтоже сумняшеся, она принялась создавать идеальный транспортный флот; трудно сказать, что это были за суда, хотя нет никаких сомнений в том, что среди них не было ни одного парусного.

Сын Дзингу Кого – император Одзин, которому современные японцы поклоняются как духу или богу войны, построил, как повествуют летописи, корабль длиной в тридцать метров. По завершении строительства корабль испытали на море, и, если верить написанному, он «смог пройти по воде быстрее, чем человек бежал по суше». По этой причине его назвали «Каруно» – «легкий». Когда на корабельных досках показались первые признаки порчи, корабль сломали, и весь он, за исключением одной доски, из которой сделали так называемое кото – японскую цитру, – пошел на топливо для производства соли из морской воды, а выручку с продажи отдали на постройку новых судов. Как свидетельствуют японские летописи, на этот раз в один достопамятный день в гавани Муко собралось не менее пятисот судов, но их, как говорят, случайно поджег доставлявший дань посланник из Сираги, одного из княжеств древней Кореи, подчиненного бесстрашной императрицей Дзингу. Торопясь возместить вред, причиненный своим слугой, князь Сираги прислал в Японию нескольких опытных кораблестроителей. «С того времени, – говорится в той же летописи, – искусство кораблестроения весьма улучшилось и распространилось по всей Японии».

За исключением нескольких коротких периодов мира в стране, японцы проводили время от царствования Дзингу Кого до 1275 года н. э. в междоусобных войнах, причем одни семейства быстро приходили к власти, в то время как другие так же быстро приходили в упадок. Но в этот год монголо-татары под предводительством хана Хубилая, свергнув царствовавшую в Китае династию и подчинив соседние государства, начали предъявлять к японцам надменные и неоправданные претензии. Справедливо преисполнившись презрением, которого те вполне заслуживали, отважные островитяне взялись за подготовку к предстоящему вторжению. Первая атака монголов обрушилась на Цусиму, но так как, по-видимому, ее удалось отбить без особых потерь для обеих сторон, есть все основания считать, что это был не более чем отвлекающий маневр с целью проверить, из какого теста сделаны защитники. Поняв, что перед ним стоит чрезвычайно тяжелая задача, хан Хубилай приказал построить много кораблей, которые имели невиданный в Японии размер и оснащение, и, собрав армию в сто тысяч воинов, в четвертый месяц 1282 года подступил к городу Дадзайфу. Японцы неустрашимо атаковали неприятеля и не без помощи мощного урагана, выбросившего на берег множество монгольских кораблей, буквально разгромили их великую армаду. В летописях говорится, что из всех нападавших только трое вернулись в Китай, чтобы рассказать о случившемся. Благодаря этой победе японцы завоевали великую славу, и с тех пор, за исключением нескольких европейских и американских моряков, Японию никогда не оскорблял вид победившего противника.

В течение следующих двух с половиной веков, вплоть до прибытия Мендеша Пинту, японцы занимались тем, что воевали друг с другом, и каждый феодал в своей цитадели был сам себе законом. Но на сцену вышел Хидэёси, этот японский Наполеон, как его прозвали, и сосредоточил власть государства в руках одного человека. Однако многолетняя гражданская война породила в стране вольную орду вооруженных мужчин, привыкших воевать и слишком гордых, чтобы работать, так что необходимо было принимать какие-то меры, и тогда мудрый и властный Хидэёси решил осуществить вторжение в Корею в качестве подготовки к нападению на Китай. Что это было за мероприятие, можно судить по тому, что в этом корейском походе приняли участие более полумиллиона человек и вся эта огромная сила не покидала поле боя более двух лет. Повинность содержания войск в течение этого времени тяжким и опустошительным бременем лежала на стране, так что после смерти Хидэёси в 1592 году его полководцы с радостью ухватились бы за любой предлог, чтобы вернуться на родину. После этого в стране снова разразилась серия гражданских войн, которая завершилась только великой битвой при деревне Сэкигахаре в 1603 году, когда Иэясу, разгромив своих врагов, захватил бразды правления. В течение двух с половиной веков династия Токугава, к которой принадлежал Иэясу, правила Японией достаточно сильной рукой, чтобы не дать ей погрузиться в чрезмерные беспорядки. Среди многочисленных придуманных династией способов обеспечить мир был и такой: даймё, крупнейшие военные феодалы, раз в год должны были являться в столицу и оставлять там заложников на время своего отсутствия.

Средневековый воин.

Появление в Японии европейцев дало огромный толчок к развитию кораблестроения в стране; но, верные своей натуре, японцы чаще применяли новообретенные знания отнюдь не в мирных целях, и пиратские набеги на корабли у побережий Китая и Кореи приобрели такой размах, что внук Иэясу сёгун Иэмицу, дабы избежать разрыва с властями этих двух стран, издал закон, который запрещал строительство кораблей свыше определенного водоизмещения. Если бы соблюдение этого закона не обеспечивалось самыми суровыми мерами, трудно сказать, во что бы к сегодняшнему дню превратилась Японская империя. К примеру, Сиам в течение многих лет находился под властью нескольких японских авантюристов, группа которых набралась такой дерзости, что осмелилась захватить в плен голландского губернатора Батавии[66]66
  Батавия – устаревшее название Джакарты, столицы Индонезии.


[Закрыть]. Кое-кто из них добрался даже до Индии и Мадагаскара, а другие, объединившись с китайскими пиратами Формозы[67]67
  Формоза – устаревшее название Тайваня.


[Закрыть], попросту хозяйничали на этом острове и в окружающих его водах. О том, какой ужас внушали эти викинги Дальнего Востока мирным жителям, свидетельствуют многочисленные сторожевые башни, до сих пор усеивающие все побережье Северного Китая, а также и тот факт, что, несмотря на наличие множества более выгодных местоположений, все приморские города и деревни Кореи расположены на расстоянии многих километров от берега.

То, что европейские корабли, время от времени наведывавшиеся Японию, были вооружены пушками, можно считать само собой разумеющимся; но, что любопытно, японцы, по-видимому, не перенимали это оснащение с такой охотой, которую можно было бы в них предположить. Разумеется, войска Хидэёси брали в свои походы на Корею и большие, и малые пушки, но, помимо упоминания самого факта, ни в одной из древних летописей не содержится ни одного удовлетворительного рассказа об этом. Однако мы не должны упускать из виду то, что японцы всегда были хороши в ближнем бою и что, хотя в старые времена битва начиналась с того, что обе стороны обрушивали друг на друга град стрел, за этим неизменно и без промедлений следовало наступление воинов, умело владевших копьем, алебардой и мечом. Позднее, в конце XVII века, пушки были весьма эффективно применены против повстанцев-христиан, укрывшихся в замке Симабара, но эти пушки обслуживали (должен сказать, к их стыду) голландские канониры, специально для этого нанятые японскими властями.

Прибытие в 1853 году американского эскадрона под командованием коммодора Перри, его маневры и методы применения орудийного огня, которые этот дальновидный флотоводец постарался как следует продемонстрировать японцам, открыли глаза жителям Дальнего Востока на огромное превосходство западных методов ведения войны; в результате чего в Эдо и других местах сразу же были заложены заводы по производству оружия и боеприпасов по западному образцу. Некоторые состоятельные феодалы, не довольствуясь медленными темпами роста этих местных производств, втайне приобретали оружие и боеприпасы у чужеземных торговцев, начинавших тогда налаживать свой бизнес в Японии. Поняв японский менталитет и разобравшись, что, играя на его особенностях, можно сделать большую прибыль, иностранные представители начали ряд переговоров, окончившихся тем, что правительство сёгуна обратилось к услугам военных и военно-морских инструкторов из-за границы. Первую военную миссию в Японии полностью составляли французы; но, несмотря на ее великолепную работу, которая, безусловно, заложила фундамент современной японской армии, революция 1868 года и катастрофические последствия войны 1870 года для французского флага заставили имперские власти, которые тем временем сменили сёгунат у кормила Японии, пригласить вместо французов немецких инструкторов, поскольку контракты с французскими представителями истекли. Конечно, французские военные до конца выполнили свои обязательства, но отнюдь нельзя сказать, что они достигли такого успеха, который так часто им приписывают, ибо не подлежит сомнению тот факт, что японская армия получила гораздо больше выгод от того, что отправила множество своих офицеров учиться в Европу, чем от импортированных инструкторов. И утверждение, что тактика или организация японской армии полностью скопирована с немецкой, абсурдно, ибо если японцы не усвоили больше французского опыта, чем какого-либо другого, то, уж конечно, столько позаимствовали у других армий континента, что на долю немцев приходится лишь небольшая часть. Японцы всегда были воинами и военными организаторами, и, следовательно, им нужно было научиться только тому, как с наибольшей выгодой использовать новое вооружение и усвоенную тактику, хотя, безусловно, это имело важнейшее значение, но и не было таким уж трудным делом, учитывая их воинственные инстинкты. Как быстро и понятливо они ухватили самую суть дела, можно понять из следующего: когда в 1866 году восставшие силы Нагато вторглись в Будзэн и Бунго, командир и офицеры канонерской лодки «Слэни», бывшие очевидцами операции, заявляли потом, что «все было выполнено так, что сделало бы честь лучшим европейским войскам».

В противоположность общепринятому мнению, за голландцами, а не за англичанами надо признать заслугу первой попытки подготовить японский военный флот; но в то же время за первые наставления, полученные жителями Дальнего Востока в искусстве кораблестроения, как его понимают на Западе, и мореходной науке, нужно поблагодарить португальских и испанских монахов XVI века. Справедливо упомянуть, что особый интерес для англичан представляет тот факт, что их соотечественник Уилл Адамс, высадившийся в Японии в апреле 1600 года, был оставлен при дворе тогдашнего сёгуна Иэясу в качестве кораблестроителя, инструктора по навигации и своего рода дипломатического представителя, когда в страну начали прибывать другие английские и голландские торговцы. Учитывая, насколько японцы в долгу у британцев в том, что касается помощи и советов в отношении военно-морских дел, надо отметить любопытное совпадение, что могила Уилла Адамса в Хэми находится на холме, с которого видна большая верфь современной Йокосуки.

Судно, построенное Уиллом Адамсом в Японии. Около 1600 г.

Только через два года после отмены феодализма в 1869 году японцы задумались об организации государственного военно-морского флота, хотя вплоть до того времени и сёгунат, и главные даймё владели собственными флотами. Но эти флоты состояли из судов всевозможных типов, от чисто туземных до европейских, имевших самое разное вооружение. Правда, как правило, это были переделанные торговые корабли и пароходы. Однако сёгун владел несколькими специально построенными военными кораблями, и первая из них была «Кайо-Мару» – комбинированная канонерская лодка водоизмещением примерно в тысячу тонн, доставленная из Голландии. В 1858 году лорд Элджин от имени британского правительства презентовал сёгуну паровую яхту «Эмперор» «в залог дружбы и доброй воли» при подписании первого договора между Англией и Японией. Через десять лет правительство США передало недавно учрежденному имперскому правительству бронированный фрегат «Стоунволл Джексон» в качестве своего рода откупа за скандал с покойным к тому времени сёгуном, который оплатил строительство военного корабля нескольким американским подрядчикам, а когда это судно прибыло в Японию, японские власти отказались его принимать, увидев, что оно не стоит и четверти выплаченной суммы, и, не получив никакого возмещения от представительства США в Японии, отправили в Нью-Йорк специальную миссию, которая и добилась вышеупомянутого результата. Безусловно, за всем этим стоит какой-то постыдный факт, ибо непонятно, как правительству Соединенных Штатов была возмещена разница между стоимостью двух кораблей.