Текст книги "Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви"

Но проявлять благодушное попустительство не приходится, сервис отеля на уровне. Я не любительница показной восточной роскоши, лаконичная мебель номера и всего отеля меня вполне устраивает, к тому же я приехала работать, а не лежать у бассейна или валяться на подушках роскошного дивана с позолоченными ножками.

Чарлз предупредил, что посещение студии у нас завтра утром, потом встреча с бухгалтером фильма, а ночью мы вылетим в Агру, поскольку группа там. Это означает, что остаток дня и вечер я свободна.

Выходить никуда не хочется, снаружи безумно душно, я остаюсь в номере, только делаю два звонка.

Во-первых, это Калеб Арора, который должен прикрывать меня в Мумбаи. Телефон Калеба я получила в Лондоне от Эдварда вместе с наказом связаться, как только прилечу.

Лишь услышав, что я из Лондона, Арора предлагает встретиться, в результате мы договариваемся на семь вечера в «Амадее» на Нариман-Пойнт, это недалеко от «Обероя».

Второй звонок журналисту Кирану Шандару, чья статья подвигла меня на поездку в Мумбаи. Журналиста звонок, как мне показалось, насторожил. Приходится откровенно объяснить, что я некоторым образом связана с фильмом «Тадж-Махал» и потому интересуюсь гибелью Хамида Сатри. И все равно Киран восторга от общения со мной не проявляет, правда, встретиться согласен, но лишь завтра в шесть вечера.

– В «Леопольде»? – предлагаю я, поскольку ни одного ресторана или кафе, кроме знаменитого по книге «Шантарам» «Леопольда» или теперь вот «Амадея», не знаю.

– Лучше в «Нахальной ложке», если вы, конечно, любите французскую кухню. Это недалеко от вашего «Обероя», у меня там в семь еще одна встреча.

Кто мог подумать, что в Мумбаи найдется французское кафе с названием «Нахальная ложка»!

Еще один совет Чарлза Престона: переодеться с шальвар-камиз, так будет меньше проблем.

У индианок две формы одежды – сари и шальвар-камиз. Первое, открывающее живот и декольте, мне категорически не подходит. У меня достаточно тонкая талия (что в Индии не приветствуется, как выяснилось – женщина должна быть упитанной и чем упитанней, тем лучше), но позволить себе глубокое декольте я не могу по понятным причинам. К тому же сари нужно уметь носить, не то будешь выглядеть карикатурно.

Потому мне подходит второй вариант.

Шальвар-камиз – это туника до колен с разрезами по бокам и сильно зауженные ниже колен легкие штаны. Его можно закрыть до горла либо сделать небольшой вырез и прикрыть шарфом.

Конечно, никакого шальвар-камиза у меня нет, в Лондоне купить такое мне не могло прийти в голову, приходится срочно отправляться в магазин отеля. Дорого, основательно пощипало содержимое моей карточки, но видом я довольна – достаточно скромно и качественно.

Шальвары я надеваю с трудом из-за высокого подъема ноги, у индианок поголовно плоскостопие из-за привычки носить сандалии или даже шлепанцы. Кажется, они о каблуках не подозревают. В Европе даже спортивная обувь имеет супинаторы для поддержания стопы, здесь же – сплошные пляжные шлепанцы.

Я тоже выбираю легкие сандалии.

Теперь можно идти хоть куда, не привлекая к себе внимания.

Немного погодя я понимаю, что привлечь внимание в Мумбаи вообще очень сложно. Людям со светлой кожей оно обеспечено только со стороны уличной торговли. На улицах иностранцев непрерывно атакует целая армия индийцев, назойливо предлагающих что-нибудь купить.

Стоит выйти за дверь отеля, как сбоку ко мне подскакивает продавец с целой связкой блестящих на солнце «Ролексов», тараторя, что лучшего подарка «своему бою» мне не найти во всей Индии. Да что там Индии, в мире других таких нет! Часы настоящие, золотые, могу не сомневаться. А что золото немного пооблупилось, и стрелка, отвалившись, болтается под стеклом, так у него есть и не облупившаяся с накрепко приклеенными к циферблату стрелками, сейчас найдет.

Другой индиец настойчиво предлагает купить совершенно необходимый в хозяйстве небольшой барабан. Описывая вокруг меня круги и заглядывая в глаза, он демонстрирует достоинства инструмента, то и дело повторяя «мисся». Я не сразу понимаю, что это изуродованное обращение «мисс».

Спасает от назойливого продавца только вопрос:

– Рarlez-vous français? (Вы говорите по-французски?)

Бедолага таращит на меня глаза, потом соображает, что я спрашиваю на каком-то неизвестном ему языке, и мотает головой. В ответ я развожу руками, давая понять, что ничем не могу помочь, поскольку не понимаю его, как он не понимает меня.

Но я рано обрадовалась, барабан снова перед моим носом, а следом за инструментом растопыренные пальцы рук:

– Мисся, там-там… Тен рупии…

«Тен рупии», конечно, даже не мелочь – но к чему мне барабан? Если дать деньги, чтобы отвязался, вокруг соберутся все торговцы улицы, а на Марина-драйв их много…

Не знаю, чем закончился бы такой торг, но, на мое счастье, барабан заинтересовал двух молодых людей весьма странного вида, причем им инструмент действительно нужен. Воспользовавшись нежданной помощью, я пытаюсь ускользнуть.

Однако атака продолжается с другой стороны.

– Je dis parlez franзais, madame. (Я говорю по-французски, мадам.)

Насмешливый голос принадлежит молодому человеку, предлагающему опахало из пальмовых листьев. Тоже совершенно необходимая для жизни в пятизвездочном отеле вещь. Но пререкаться со знатоком парижского диалекта я не намерена.

– Et je ne suis pas! (А я нет!) – Этого для него достаточно, хотя французским владею свободно.

«Амадей» находится в Центре исполнительского искусства. Арора ждет меня на открытой площадке ресторана, что, честно говоря, было приятно, поскольку темный интерьер зала меня подавлял. Снова залив, снова ласковый ветерок и снова неприятный запах, привыкнуть к которому невозможно.

Калеб полицейский, но старается это не подчеркивать. Форменная фуражка лежит на соседнем стуле, а пуговиц расстегнуто на одну больше положенных.

Он сам делает заказ и, пока еду готовят, передает мне пакет с новыми документами, карточкой на новое имя и довольно тяжелым небольшим свертком. В ответ на мой вопрошающий взгляд, Арора кивает. Оружие…

Престону, который осведомился по телефону, как я, сообщаю, что сижу в «Амадее».

– Со знакомым… лондонским.

Знать ему что-то еще ни к чему.

Калебу объяснила более открыто:

– Это Чарлз Престон, продюсер фильма, я прилетела под видом его помощницы.

Арора только кивает, не задавая никаких вопросов. Конечно, Калеб должен быть более сдержан, чем Чарлз, у них разные роли в жизни. Оба опекуна меня вполне устраивают, спасибо Эдварду за такое прикрытие – не только надежно, но и просто приятно.

После ужина с Калебом я вынуждена вернуться в отель, не ходить же по набережной с пистолетом в сумочке. Но оружием оказывается вовсе не пистолет, а небольшой раджпутский кинжал в красивых ножнах. Сувенир? Игрушка? Но только для тех, кто не знает насколько это грозное оружие в умелых руках.

Раджпутские кинжалы отличаются от всех остальных рукоятями – у них они не продолжение лезвия, а самостоятельная поперечная часть, к тому же имеющая по бокам две детали для защиты запястий. Эти кинжалы бывают разными – от размера в женскую ладонь до размера целого меча, но всегда весьма опасны и эффективны.

Именно таким был убит Рахул Санджит, кинжал легко рассек его тело до сердца.

Мой кинжал невелик, нет и пяти дюймов, ножны у него расписные и даже инкрустированные. Подумав, я решаю, что Арора прав – носить с собой пистолет я не смогу, нам завтра придется лететь в Агру, да мало ли что еще. А вот кинжальчик вполне сойдет за сувенир.

Откуда он узнал, что я люблю холодное оружие и умею им пользоваться? Возможно, и не узнал, а может, сказал Эдвард… В таком случае спасибо обоим.

С трудом удержавшись, чтобы не попытаться всадить кинжал в стену номера, прячу его в красивые ножны и снова убираю в сумку.

Моя жизнь в Индии началась.

Позже я не раз задумывалась: зная о том, как все сложится дальше, не поспешила бы я на первый обратный рейс в Лондон? И честно отвечала: нет! У меня уже был ирландский опыт, но до индийского ему оказалось далеко…

Когда вечером звонит Престон с напоминанием, что встреча на студии «Яш-Радж-Филмс» в восемь, выехать нужно пораньше, поскольку это северо-запад города, я сижу за компьютером, изучая материалы об Индии, Болливуде и Тадж-Махале. Чарлз прав: меня ждет много открытий, не всегда приятных, не всегда обнадеживающих, но главного – о возможных убийцах Хамида Сатри, которых Киран Шандар называл «Чатри Кали» – не находится.

Одно из двух: либо это сверхзасекреченная организация, не пользующаяся Интернетом, либо журналистская утка. Если так, то разыскать убийц будет проще, даже самые неуловимые маньяки вычисляются легче, чем агенты таинственных организаций, ради сохранения секретов которых их хозяева иногда готовы пожертвовать сотнями жизней или устроить теракт со множеством жертв.

Поклонение богине Кали в Индии отнюдь не возбраняется, мало того, индусами оно почитается как чистое и святое дело. Богиня странная – четырехрукая красавица с синей кожей и ярко-красным длинным языком, с которого капает кровь. На шее «ожерелье» из человеческих голов, в одной руке отрубленная (но при этом счастливо улыбающаяся) голова, под шею которой другой рукой заботливо подставлена чаша для сбора крови (не пропадать же добру). На талии пояс с подвесками из человеческих рук.

Две другие руки в разных вариантах: либо держат оружие (с которого тоже капает кровь), либо делают какие-то знаки.

Ноги попирают поверженного простого смертного.

Не сатанизм, конечно, богиня была бы даже красивой, не будь аватарского голубого цвета кожи и обилия чужих ампутированных голов или конечностей. Но поклоняться этакой кровожадной твари даже с аппетитными формами и с кукольным личиком могут лишь крайне далекие от человеколюбия люди.

И все же, если поклоняются, значит, находят что-то разумное в отрезанных головах и конечностях.

Богиня смерти… Такие тоже нужны, не будь нашей старухи с косой, мир перенаселился бы много тысяч лет назад и по всей Земле стоял немолчный стон страдальцев, для которых смерть желанна, например, из-за болезни.

Богиня времени – на санскрите «кали» – и есть время. В этом свой резон, главный убийца всего сущего – время, оно способно разрушить любые результаты человеческой деятельности, ничто не вечно.

Богиня, которая следит за человеком от момента его зачатия до физической смерти его тела. Вот уж подарочек! Я даже плечами передергиваю, сознавая, что за мной всю жизнь наблюдает синяя дама с красным языком, с которого капает кровь…

Я совершенно не понимаю индусов, а ведь мне предстоит разобраться с деянием последователей этой богини. Психи? А кто из нас нет? Мы привыкли считать всех, кто отступает в сторону от наших христианских понятий о добре и зле, в лучшем случае заблуждающимися. Но так ли это?

«Штаб-квартира» поклонников синей богини в Калькутте, о чем можно догадаться по названию города. Самые известные и страшные поклонники – туги (или тхаги, тхуги). Это секта душителей, о них сняты фильмы-страшилки и написаны книги. Многочисленные рассказы о тугах можно было бы списать на любовь людей к ужастикам, не будь большого количества жертв.

И все же в историях с тугами меня настораживает соседство грабежей с убийствами, туги душили фирангов (европейцев или тех, кто им служит), а имущество забирали себе. Не попытка ли это просто подвести идеологию под обыкновенный разбой? Похоже на то.

Считается, что с тугами справились англичане и движение идейных грабителей-убийц в позапрошлом веке сошло на нет.

Если верить статье Кирана Шандара, в Индии появились новые последователи синей богини, которые вспомнили о другом ее символе кроме отрезанных голов – сердце.

В человеке богиня пребывает в анахата-чакре – сердечной чакре, в центре грудины. Называется Ракти-Кали. А еще присутствует в дыхании, в жизненных силах человека.

Это означает, что, хочу я того или нет, богиня присутствует во мне самой? Причем в чужом, пересаженном мне сердце прямо под шрамом после операции.

Чертыхнувшись сквозь зубы, я сообщаю сама себе:

– Я в мистику не верю!

Лучше заняться Тадж-Махалом.

Великие Моголы были мусульманами, они не верили ни в каких синих богинь и едва ли поощряли такую веру. Тадж-Махал построен мусульманским императором Шах-Джеханом в память о его жене-мусульманке Мумтаз. Минареты комплекса свидетельствуют, что ни о каком поклонении Кали речь идти не может. Следовательно, вырезать сердце в честь синей богини никакие ее последователи на территории Тадж-Махала тоже не могли!

И все-таки это случилось. Следом за Кираном Шандаром об изувеченном трупе Хамида Сатри, найденном в Тадж-Махале, упомянули с десяток серьезных печатных и Интернет-изданий. Опровержений не последовало, да и Престон подтвердил гибель бывшего коллеги.

И все же…

Из-за чего убили Хамида Сатри? У меня это сомнений не вызывает – из-за алмаза. Ричардсон прав – именно камень нужно искать, алмаз выведет на убийц. И наоборот. Каким-то образом к нему попал дорогущий бриллиант, и Сатри поспешил драгоценность продать. Ни к чему приплетать сюда ритуалы, посвященные синей богине. Думаю, вырезанное сердце не больше чем попытка замести следы. В Англии такое было бы невозможно, а вот в Индии с ее верой во множество богов и поклонением богине смерти – вполне.

Боюсь, и полиции удобно списать все на страшные ритуалы и месть синей богини.

Но я не Киран Шандар и все распутаю без страшилок.

В оставшееся до сна время я изучаю послужной список Хамида Сатри, ведь предстоит быстро понять, кто именно из его окружения, явного или тайного, мог иметь на продюсера такой зуб, что пустил в ход острый нож.

Сатри миллиардер по индийским меркам и мультимиллионер по английским. Все равно богат и знаменит. Удачные фильмы, большие доходы, слава, поклонницы, смазливая внешность ловеласа… терпеть не могу таких мужчин! Но с его удачливостью придется считаться, вернее, учитывать, ведь кроме алмаза поводом для расправы могли стать роскошный дом на Малабарском холме (я бросаю взгляд за окно, где на другом берегу залива Бэк-Бэй видны ночные огни дворцов на этом самом холме), несколько дорогих машин, еще дома в Гоа и Дели, квартира в Дубаи и даже Венеции… и многое другое. Удивительно, нет только недвижимости в Лондоне.

Решив, что утром просто следует спросить у Престона, кто мог бы рассказать о Сатри подробней, я проверяю почту и отправляюсь в душ. Письма от медсестры Яны по поводу странностей доктора Викрама Ратхора нет. Не решилась или поняла, что это глупость? Меня устраивают оба варианта, мне не до подозрений Яны, тем более она сама сказала, что доктор Ратхор прекрасный специалист и человек.

Стоя под душем, я размышляю о странных совпадениях – мой врач индиец, пригласили меня на выставку алмаза под названием «Тадж-Махал», прилетела я на съемки фильма «Тадж-Махал» и расследовать убийство бывшего владельца этого алмаза, совершенное в Тадж-Махале. Вокруг сплошная Индия…

Высунув язык перед зеркалом, убеждаюсь, что он не красный и не длинней обычного, и снова громко произношу:

– Я в мистику не верю!

Черт! Привычной звенящей стали в этом утверждении, честно говоря, поубавилось.

Следующий день мои возникшие сомнения развеивает.

Ночью мне снится осень. Прохожие спешат по улицам, ежась от пронизывающего ветра, дождь стучит по крышам, причем он сильный, такой редко бывает в Лондоне в октябре. Проснувшись, я понимаю, что дождь идет за окном. Последний в сезоне ливень…

В семь утра меня ждет машина, в восемь встреча на студии «Яш-Радж-Филмс», с которой сотрудничает «Пайнвуд». Это крупнейшая студия, к тому же славная своей историей. Именно здесь снимаются самые звездные фильмы с самыми «звездными» звездами Болливуда.

Как и его заокеанский брат Голливуд, Болливуд – это целая система студий самых разных, больших и маленьких, богатых и с весьма скромным бюджетом. Уравнивает их одно: любой непосвященный, любой чужак через полчаса там вполне может сойти с ума.

По количеству производимых фильмов Болливуд давно обогнал Голливуд, по числу зрителей он вообще вне конкуренции, об этом много говорили и писали: зрительская аудитория Болливуда – несколько миллиардов зрителей. Если к этому добавить очень скромные бюджеты снимаемых фильмов (самый дорогой индийский в Голливуде считался бы малобюджетным), то доходность должна зашкаливать.

Теперь я понимаю, что Хамид Сатри просто обязан был быть безумно богатым, ведь в его арсенале столько успешных для Болливуда фильмов! Наверняка он купил тот алмаз у какого-нибудь менее успешного владельца, чего конкуренты не простили. Может, и налет на Букингемский дворец был вовсе не ради теракта против королевы, а ради пошлой кражи бриллиантов? Но тогда снова возникает вопрос о нелогичности действий налетчиков – худшего времени для нападения, как открытие выставки в присутствии ее величества, не придумаешь.

Я и подозревать не могла, как скоро получу опровержение многих своих догадок.

Дорога на студию примечательна. Мы проезжаем всю Марина-драйв, я вижу знаменитый пляж Чоупатти, где отдыхающие встречают рассвет, кто еще только с трудом просыпаясь, кто уже в осанне йоги… Но самое удивительное – Бандра-Уорли Си Линк – мост через залив Махим. Впечатляющее инженерное сооружение. Когда мы поворачиваем на него, водитель подает мне бинокль:

– Возьмите, рани.

Посмотреть действительно есть на что, хотя мы движемся по полосе со стороны Аравийского моря. Бандра-Уорли Си Линк и вид трущоб мыса Уорли внизу так же показательны, как современный аэропорт Мумбаи и лавина крыш утлых построек, затапливающих пространство между высотными домами рядом с ним. Блеск и нищета, ультрасовременность и немыслимая отсталость, роскошные постройки и люди, живущие на свалках, – это Мумбаи.

Пока я его не видела, Нариман-Пойнт не в счет. Говорят, что Мумбаи – это не Индия, в такой же степени Нариман-Пойнт не Мумбаи. Конечно, если уж я здесь, стоило бы походить по другим улицам и посмотреть, но мне некогда. Возможно, когда-нибудь я прилечу в этот город в попытке разобраться в нем, но только не сейчас. Сейчас, несмотря на все окружающие красоты и достойные удивления или потрясения (не всегда хорошего) вещи, я интересуюсь только одним: что можно разузнать о Сатри в Мумбаи и когда мы улетим в Агру. Все остальное сентиментальная чепуха, лишь мешающая делу.

А потому я незаметно откладываю бинокль и включаю айфон, есть недоработанные вопросы, которые следовало бы просмотреть, прежде чем задавать их на студии.

Я не любительница кино вообще, а уж индийского особенно. Читала, что оно заметно изменилось и, помимо танцевально-слезных пустышек, рассчитанных на неграмотных домохозяек, жизнь которых ограничена утлой лачугой и ближайшим дешевым рынком, студии Болливуда стали создавать вменяемые и даже серьезные фильмы, но это меня все равно не волнует. Не интересует даже, что за шедевр снимал Санджит и начинал Сатри, это все равно. Интересует только его отношение к алмазу «Тадж-Махал», а это едва ли связано с творческими проблемами. Лично мне ясно, что Сатри фильм был нужен ради рекламы алмазу, а когда оказалось, что нагрузки на съемках мешают, просто ретировался, главное было сделано – «Тадж-Махал» зазвучал в новом качестве. Реклама обеспечена.

У меня вообще крепнет подозрение, что все вокруг алмаза «Тадж-Махал» инсценировано: его внезапное появление, легенды, даже кража – это работало на ажиотаж вокруг бриллианта, и если теперь его найти, цена взлетит до небес.

Но что-то пошло не так, Сатри стал мешать, и его убрали. Сделали это эффектно, добавляя мистики всей истории и стоимости бриллианту.

Терпеть не могу дела, в которых все завязано на деньги! Даже борьба с терроризмом, где есть хоть какая-то опора на идейные ценности, пусть даже ненормальные, логичней. Чего не хватало этому богачу Сатри, у которого было все: деньги, владения, машины, любовницы? Ярчайший пример того, как зарвавшийся богач платит жизнью за свою жадность. Его мне даже не жаль, несмотря на изуверский способ казни. И все же я должна распутать этот змеиный клубок и найти украденный алмаз. «Тадж-Махал» не виноват, что оказался в руках не у тех.

А может, это все-таки божья кара? Тогда я с высшими силами согласна, Сатри не стоило жадничать. Может, эта синяя богиня не такая уж… черная?

Первая же деловая встреча с бухгалтером фильма «Тадж-Махал» Махавиром Вадантом оказывается настоящим сюрпризом лично для меня (Престон явно ожидал нечто подобное).

Престон кивает на толстяка в светлом помятом костюме:

– Вот человек, который расскажет вам все, что вы хотели знать о Хамиде Сатри. Никто лучше бухгалтера не знает подноготную Сатри.

Вадант изображает смущение:

– Мисс Макгрегори, едва ли это так. Многое не является таким, каким выглядит, а Хамид Сатри был скрытен, ох, как скрытен.

Бровь Престона изумленно приподнимается:

– Хамид Сатри скрытен? Да бог с вами! Глупей и болтливей человека во всем Болливуде не сыщешь.

– О, это только казалось, только казалось… Мы даже не подозревали, что он владеет алмазом такой ценности…

Голос у Махавира Ваданта вкрадчивый, какой-то паточный, произносимые им слова словно прилипают к коже, их хочется немедленно смыть, в крайнем случае, стряхнуть. Сама внешность толстяка тоже не радует. Вадант ниже меня, не больше пяти с половиной футов, полноват, лысоват, маленькие глазки спрятаны за толстыми стеклами круглых очков. Его пухлые ручки словно не способны находиться в покое, они то и дело что-то складывают, перекладывают, перебирают… Нервозность свидетельствует о волнении.

О взвинченных нервах напоминают и пятна пота под мышками, и капельки, выступающие на лбу и висках, несмотря на работу кондиционеров в здании. Белки глаз, заметные над нижним веком, подтверждают состояние стресса.

В свое время я изучала физиогномику в изложении китайцев, а потому способна читать лица, как геологи карту местности. Если лицо не побывало под ножом пластического хирурга, оно способно многое рассказать о самом человеке, для специалиста – почти все. Но даже если побывало, свидетельства натуры и следы произошедших с человеком событий упорно возвращаются на свои места на лице. Это приводит красавиц в отчаяние и радует пластических хирургов необходимостью повторять операции снова и снова, а наблюдателей-физиогномистов подтверждением их правоты.

Лицо Махавира Ваданта красноречиво говорит о том, что он лжет. Всегда, почти во всем и злонамеренно. Не следует доверять якобы смущающемуся толстячку. Он жулик, способный прикарманить чужие деньги. Почему этого не замечает мудрый Престон – загадка. Или замечает, но извлекает из жуликоватости Ваданта свою выгоду? Скорее так. Но я не ради разоблачения бухгалтерских шашней Ваданта прибыла в Мумбаи, мое дело алмаз, а к таковому этот слизняк отношения иметь не может, слишком слаб. Лжет он явно по мелочам, норовя ухватить свои крохи, пусть даже весьма прибыльные. И знать об алмазе что-то существенное едва ли может, и рассчитывать на его болтовню о Сатри тоже не стоит, хотя можно попробовать.

У Престона звонит телефон, коротко извинившись, Чарлз отходит к окну и принимается с кем-то ссориться. Чтобы отвлечь собеседника от Престона, я пытаюсь расспрашивать его.

– Вы вели дела Сатри не только на студии, но и личные?

– Да, вел… но это громко сказано… ему переводили деньги, я переводил на личные счета Сатри…

– Как вы думаете, за что его могли убить?

– Ах, из-за денег, конечно! – Вадант даже ручками всплескивает, от чего довольно широкие рукава его светлого пиджака взлетают и опадают.

Пиджак изрядно помят, даже самая качественная одежда из льна или хлопка без добавления синтетических волокон сильно мнется, а костюм Махавира Ваданта едва ли видел утюг хоть раз за последнюю неделю.

Рядом с ним Чарлз Престон просто образец элегантности и ухоженности, хотя Чарлз и сам по себе образец. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не морщиться.

– С кем-то не поделился?

Рукава снова взлетают.

– Чем делиться?! Сатри вовсе не был богат, как вы думаете.

– Как это, он же миллиардер. Кстати, это если считать в рупиях, или он миллионер по европейским меркам?

Вадант приближается ко мне, насколько это было возможно, и шепчет, делая страшные глаза:

– Это блеф! У Сатри не было ничего, кроме долгов. Все его имущество давно заложено, а выплаты по кредитам просрочены.

Господи, что за бред?!

– А дом на Малабарском холме?

– О… – человечек в мятых брюках отстраняется, картинно закатывая глаза, – не завидую наследникам. Едва ли продажа дома позволит оплатить проценты по кредиту, на который он взят.

– А остальная недвижимость? – Я уже просто не верю этому вралю, слишком уж он драматизирует, стараясь произвести впечатление.

– Все вокруг Сатри было блефом, все! Его миллионы, его дома, машины, квартиры, даже женщины. – Толстые пальчики загибаются один за другим.

– Что, и женщины не настоящие?

– Почти, – шепотом сообщает Вадант. – Последнее время не он платил за красавиц, а женщина за него.

Я морщусь, вовсе не желая обсуждать такую тему, хотя, если подумать, в ней что-то есть, разве мало состояний развеяно, как дым, именно благодаря женщинам? Вадант принимает мою реакцию за недоверие к его словам и снова горячо шепчет, оглядываясь на бушующего с телефоном у уха Престона:

– В последний год перед исчезновением у него была старуха.

– Так уж и старуха?

Лучший способ заставить болтливого собеседника сказать все – это усомниться в его словах.

– Да, Амрита Ратхор на пятнадцать лет старше Сатри. Красавица, конечно, но старуха!

– А может, это любовь?

– Любовь?! – Казалось, у человечка даже очки приподнялись и вспотели. – Вы говорите «любовь»? Деньги это. Причем ее деньги. Этот ловкач обчистил красавицу, а потом сбежал. Нет, она-то его любила…

Вадант хихикает, словно знает что-то неприличное. Но его глаза лгут, то ли сам не верит в то, что говорит, то ли знает куда больше.

Я соображаю, как вытащить из него то, что он недоговаривает, но сделать это не удается, Престон закончил разговор и идет к нам. Заметно, что он разъярен.

– Что-то случилось?

– Мне нужно завтра быть в Агре, но рейсы из Мумбаи в Агру есть только дважды в неделю и днем!

– Это означает?..

– Это значит, что нам с вами придется лететь в Дели, а оттуда в Агру. Ночь мы проведем в аэропорту и днем будем плохо соображать. Отдохнуть в полете невозможно, на внутренних рейсах нет первого класса. Чертова Индия!

– Можно поездом, – вворачивает словечко Вадант.

Это вызывает новый приступ ярости у Престона:

– Это вы можете ездить в ваших поездах! Подготовьте документы по состоянию бюджета на сегодня, я позже заберу. Мисс Макгрегори, я вас пока оставлю, нужно решить несколько вопросов, не связанных с вами. Сумеете сами добраться до отеля?

– Да, конечно.

– Тилак в восемь заедет за вами, номер в гостинице не сдавайте, но вещи с собой в Агру соберите, вы мне нужны там.

Он уже поворачивается, чтобы уйти, но потом вдруг добавляет:

– Вам ведь все равно нечего делать до вечера? Заберите у этого, – палец Престона тычет в стоящего в ожидании непонятно чего Ваданта, – документы.

Я вспоминаю, что на шесть назначила встречу Кирану Шандару, но сообщать об этом Престону не стоит, все успею. К тому же возможность пообщаться с Вадантом означает вероятность выудить у него о Сатри то, чего пока не сказал.

Когда Престон удаляется, я интересуюсь у Ваданта:

– Как скоро у вас будут готовы документы?

Тот ерзает:

– К шести…

– Через час! – Есть люди, с которыми, как с Вадантом, просто нельзя разговаривать мягко, которым нельзя попустительствовать. Разреши я ему принести документы к восьми прямо к машине, он бы и туда опоздал. Но стоит потребовать командным тоном, как человечек вмиг становится покладистым. Промокнув большущим платком пот со лба и проплешины на темени, он согласно кивает:

– Я постараюсь.

Я вдруг понимаю, что даже не знаю, где его найти, если вдруг исчезнет, а потому бодро предлагаю:

– Я с вами. Заодно познакомлюсь с бухгалтерией кинопроизводства.

Вадант явно удивлен, но не спорит.

Ему хватает часа, нужно лишь отобрать файлы и распечатать их.

Пока Вадант возится с принтером, я пытаюсь вспомнить что-то, что ускользало по поводу финансов Сатри. Вспоминаю:

– Вы говорите о безумных долгах Сатри, но ведь он получил десять миллионов фунтов стерлингов. Это огромная сумма, неужели долги были больше?

От меня не укрылось, что Вадант чуть вздрогнул при упоминании о десяти миллионах.

– Откуда у вас такая информация?

– Это не важно. – Так я тебе и рассказала об откровениях перепуганного Томаса Уитни!

Вадант вдруг вскидывает на меня глаза, в которых совсем нет приниженного ожидания пинка, только настороженное внимание. Но взгляд тут же скользит вниз, а сам бухгалтер частит полушепотом:

– Если эти деньги и были, то Сатри их сразу же отдал кому-то другому.

– Так были или нет?

Я не могу понять, не почудилась ли мне смена выражения его глаз?

– Были, но… – Вадант сокрушенно разводит пухлыми ручками. – Только не спрашивайте меня, кому Сатри отдал кейс с теми деньгами, я не знаю! Он был должен страшным людям. Да, очень страшным… Такие ни с чьей жизнью не считаются.

– Организованной преступности? Мафии?

И снова в его взгляде мелькает что-то, что не соответствует облику, но что я уловить не могу. Ручки машут:

– Что вы, что вы! Организованная преступность просто мальчишки по сравнению с этими… Даже говорить о них страшно.

Я жду, иногда это помогает выудить у человека больше, чем он намерен сказать.

Под моим строгим взглядом Вадант собирает бумаги в папку, защелкивает ее и подает мне, старательно глядя на руки, но не в глаза. И все же добавляет, словно решившись в последний момент:

– Это чатристы. Если кто и убил Сатри, то они.

Еще один со страшилками про последователей Кали!

Я усмехаюсь:

– Или обманутая любовница? Или просто те, кого он надул с алмазом? Или…

Вадант вымученно улыбается:

– Я не знаю. Ох, скорей бы закончились эти съемки и все эти дела!

– Какие дела?

Он мгновение мнется, потом обводит ручками кабинет, заваленный папками и просто бумагами:

– Вот это. Я старый больной человек и очень хочу отдохнуть. Сатри уговорил меня поработать на фильме, но не сказал, что будет столько проблем.

– У Хамида Сатри есть родственники?

– Есть, если их можно считать родственниками. Знаете, игроку очень трудно сохранить хорошие отношения с родными. В Индии мы строго относимся к таким вещам.

Меня мало интересует осуждение игроков индийской общественностью, а вот сам факт, что Сатри игрок, значит немало.

– Он играл?

– О, да! Да! Иначе откуда же долги? Проигрывал целые состояния. – Пухлая ручка Ваданта делает жест, видно означающий «пфф!», то есть полет денег в неизвестном направлении. – Его дома проиграны один за другим, оставалось только подписать нужные бумаги. Казино, красотки, вино, машины… Это никого до добра не доводило.