Текст книги "Невероятное подземное путешествие барона Трампа"

Глава XXI

Наш путь вниз по темной и тихой реке. – Внезапное и яростное нападение на нашу прекрасную лодку из панциря. – Борьба за жизнь против ужасных обстоятельств, и как Балджер поддерживал меня во всем этом. – Холодный воздух и куски льда. – Наш вход в пещеру, откуда они пришли. – Лодка из панциря подходит к концу своего путешествия. – Солнечный свет в подземном мире, и все о чудесном окне, через которое он лился, и таинственной земле, которую он освещал.

Осмелюсь заметить, дорогие друзья, что вы ломаете себе голову над тем, как я мог уплыть из чудесного города формифолку, ни разу не приставая к берегу. Ах, вы забываете, что за штурвалом стоял остроглазый Балджер и что он не в первый раз вел меня сквозь непроницаемую для моих глаз тьму; но более того: вскоре я обнаружил, что плеск моих серебряных весел держит моих маленьких друзей, огненных ящериц, в постоянном состоянии тревоги, и хотя я не слышал потрескивания их хвостов, все же крошечные вспышки света превосходно очерчивали берег. Итак, я решительно двинулся вперед, вниз по этой тёмной и безмолвной реке, ибо там было течение, хотя и едва заметное, по нему мы Балджером неслись в прекрасной лодке из черепахового панциря с носом из резного и полированного серебра.

Во время моего пребывания в стране соодопсий я однажды, навещая Бочколобого, заметил среди его диковинок красиво вырезанную серебряную лампу с помпейским узором. Я спросил его, знает ли он, что это. Он ответил, что да, добавив, что это, несомненно, было принесено из верхнего мира его людьми, и умолял меня принять ее на память. Я так и сделал и, покидая Серебряный город, наполнил ее рыбьим жиром и приладил к ней шёлковый фитиль. Хорошо, что я это сделал, потому что через некоторое время огненные ящерицы совсем исчезли, и мы с Балджером остались бы в полной темноте, если бы я не вытащил свою прекрасную серебряную лампу, не зажёг ее и не подвесил к клюву серебряного лебедя, который изогнул свою изящную шею над носом нашей лодки.

Пройдя на веслах достаточно долго, мы с Балджером перекусили, и снова пустились в плавание по тихой реке, уже не окутанной непроницаемым мраком.

Не успел я сделать и полудюжины гребков, как вдруг одно из моих весел было почти вырвано из моей руки яростным рывком какого-то обитателя этих тёмных и медлительных вод. Я решил ускорить ход, чтобы избежать ещё одного такого рывка, потому что серебряные весла, изготовленные для меня соодопсиями, были очень тонкой работы и предназначались только для очень бережного использования. Внезапно другое мое весло снова резко щелкнуло, и на этот раз животному удалось удержать его, потому что я не смог вырвать весло из его хватки, боясь сломать его. Это оказалось большое ракообразное из семейства крабов, а молочно-белый панцирь придавал ему призрачный вид, когда он боролся в черной воде, отчаянно пытаясь удержать весло. В следующее мгновение такое же существо крепко ухватилось за другое мое весло, и мы с Балджером оказались совершенно беспомощны. Но хуже всего было то, что тёмные воды теперь были довольно оживлены и другими белыми стражами этого подземного потока, каждый из которых, по-видимому, стремился немедленно положить конец нашему продвижению через их владения. Они предприняли серию яростных попыток ухватиться за борта нашей лодки своими огромными клешнями, но, к счастью, ее полированная поверхность сделала это невозможным для них.

До этого момента Балджер не шевельнул ни единым мускулом и не издал ни звука, но теперь его резкое рычание сказало мне, что на его конце лодки произошло что-то серьёзное. Это было действительно серьёзно, потому что несколько самых крупных свирепых ракообразных схватились за руль и стали дергать его из стороны в сторону, словно пытаясь оторвать. Каждая попытка, конечно, заставляла его дергать за канаты, зажатые между зубами Балджера; но, собравшись с духом, он как только мог, сопротивлялся их яростным усилиям, и сумел на время спасти руль.

Внезапно наша лодка врезалась в какую-то преграду и замерла как вкопанная. Вглядевшись в темноту, я с ужасом увидел, что коварный враг перекрыл реку цепью, составленной из живых звеньев, каждое из которых держалось за клешню своего соседа, и образовавшаяся таким образом цепь стала почти такой же прочной, как сталь, благодаря дополнительному переплетению их двойных рядов маленьких крючковатых ног. Таким образом было заблокировано не только наше дальнейшее движение, но и сама смерть, ужасная смерть, казалось, смотрела нам прямо в лицо; ибо какая могла быть надежда на спасение, если Балджер и я, например, прыгнем в воду с этими быстро плавающими существами, размахивающими своими огромными клешнями в поисках какого-нибудь способа добраться до нас. По тому, как храбро Балджер держал бешено раскачивающийся штурвал, я понял, что он твердо решил не сдаваться. Но, увы, храбрость – это всего лишь жалкая вещь для двоих, чтобы сражаться с тысячей! И все же я не потерял голову – не подумайте! Я втащил оба весла в лодку, перегнувшись через борт и отбив вцепившиеся в них клешни, и до этого момента отталкивал назад всех свирепых тварей, которым удалось перебросить одну из своих лап через борт лодки; но теперь, к своему ужасу, я чувствовал, что наше маленькое суденышко медленно, но верно тянет кормой вперед к берегу реки. Для этого ракообразные выбросили веревку, состоящую из их сцепленных вместе тел, и прикрепили ее к рулю. Нельзя было терять не минуты! Ведь оказавшись на берегу реки, свирепые твари десятками тысяч окружат нас, стащат вниз и разорвут на части!

У меня мелькнула мысль: глупо пытаться противостоять этим бесчисленным стаям ракообразных с помощью одной пары слабых рук, даже если им помогают острые и проворные зубы Балджера. Если я хочу спасти свою жизнь, то должен нанести удар, который достигнет каждого из этих маленьких, но свирепых врагов в одно и то же мгновение и таким образом парализует их или, по крайней мере, собьет с толку, чтобы нам удалось бежать!

Быстро вытащив свои пистолеты, я поднес дула поближе к воде и в тот же миг разрядил их. Эффект был потрясающий. Подобно удару страшной молнии, грохот разнесся по этим обширным и безмолвным залам, пока не показалось, что огромная сводчатая крыша скалы каким-то ужасным сотрясением природы с грохотом и ревом обрушилась на поверхность этих черных и медлительных вод! Когда дым рассеялся, я увидел странное, но долгожданное зрелище. Десятки тысяч огромных крабов безжизненно плавали на поверхности реки, их панцири раскололись от сотрясения по всей длине их тела.

Это оказалось мастерским ударом с моей стороны, и, дорогие друзья, поверьте мне, когда я скажу, что глубоко вздохнул, когда положил свои серебряные весла на шплинты и, очистив свою лодку от роя ошеломленных ракообразных, принялся грести изо всех сил!

Дорогая жизнь! Ах, да, до чего же жизнь дорога, ибо чья жизнь не дорога каждому, даже если она временами кажется темна и мрачна? Разве не всегда есть что-то или кто-то, ради чего стоит жить? Разве не всегда есть проблеск надежды, что завтрашнее солнце взойдет ярче, чем сегодня утром? Как бы то ни было, я повторяю, что грёб изо всех сил, пока Балджер держал румпель и удерживал нашу хрупкую лодку из полированного панциря на середине потока.

Стал ли воздух на самом деле холоднее, или это был просто естественный холод, который так часто поражает человеческое сердце после того, как оно бьется и трепещет с чередованием надежды и страха, я в то время понять не мог; но внезапно я обнаружил, что мне холодно.

Впервые с тех пор, как я спустился в подземный мир, холод стал покусывать кончики моих пальцев; эта мягкая, благоухающая июньская атмосфера исчезла, и я поспешил надеть отороченное мехом пальто, которым в последнее время почти не пользовался.

В этот момент одно из моих весел ударилось о какое-то твердое вещество, плавающее в воде. Я протянул руку, чтобы потрогать его. К моему великому удивлению, это оказался кусок льда, и очень скоро еще один, и еще одна льдинка проплыли мимо нас.

Мы, несомненно, входили в область, где было достаточно холодно, чтобы образовался лед. Я не жалел об этом, потому что, по правде говоря, и Балджер, и я начинали ощущать последствия нашего долгого пребывания в каменных камерах этого подземного мира, атмосфера которого, хоть и мягкая и теплая, но все же не обладала свойствами открытого воздуха.

Ледяные пещеры были бы полной переменой, и холодный воздух, без сомнения, заставил бы нашу кровь трепетать в наших венах, как если бы мы катались на санях в верхнем мире зимней ночью, когда звезды мерцают над нашими головами, а снежные кристаллы скрипят под нашими полозьями.

Вскоре огромные сосульки все чаще стали усеивать каменную крышу над рекой, а валы и столбы льда, смутно видимые вдоль берега, казалось, стояли там, как безмолвные часовые, наблюдая за нашей лодкой, пробирающейся через все больше сужающийся канал.

Слабый отблеск света достиг нас неведомо откуда, так что, напрягая зрение, я увидел, что река сделала поворот и вошла в огромную пещеру с крышей и стенами изо льда, покрытых резьбой и украшенных вырезанными в фантастических глубинах нишами, полками, карнизами и фигурами настолько причудливыми, что мне показалось, что я вошел в какой-то огромный зал скульптур, где герой и воин, нимфа и девушка, пастух и ловец птиц заполнили эти полки и ниши в великолепном множестве.

Дальнейшее продвижение по воде стало невозможным, так как глыбы льда полностью закрывали реку. Поэтому я решил высадиться, вытащить лодку на берег и продолжить путь пешком.

Таинственный свет, который до сих пор отбрасывал бледное мерцание, как арктическая ночь, на ледяные стены и крыши этих безмолвных покоев, теперь начал усиливаться, так что мы с Балджером без труда пробирались вдоль берега. Замёрзшая река извивалась перед нами, как широкая лента льда через пещеры и коридоры.

Внезапно я остановился и застыл так же неподвижно, как окружавшие меня льдины фантастических форм. Что бы это могло значить? Может быть, мои глаза ослабли от долгого пребывания в подземном мире, и теперь жестоко разыгрывают меня? Конечно же, ошибки быть не может! – прошептал я себе под нос. Тот свет, что льет свое великолепное сияние на эти шпили и вершины, на эти ледяные башни и башенки, – это солнечный свет верхнего мира! Неужели мое чудесное подземное путешествие закончилось, и я снова стою на пороге верхнего мира?

Балджер тоже узнал этот поток солнечного света и, разразившись радостным лаем, помчался вперед, чтобы первым ощутить его ласковое тепло после нашего долгого путешествия по темным и безмолвным коридорам подземного мира.

Но я не решался довериться своим глазам и, опасаясь, как бы он не попал в какую-нибудь засаду, позвал его к себе.

Вместе мы пошли вперед как можно быстрее. Теперь я понимаю, что мы приближаемся к концу обширного коридора, по которому шли уже некоторое время, и что мы стоим у входа в огромную подземную область, освещённую настоящим солнечным светом. Она простирается так далеко, насколько хватает глаз, и крыша, которая охватывает этот огромный подземный мир, так высока, что я не могу разглядеть, ледяная она или нет. Всё что я могу видеть – это то, что через одну из ее наклонных сторон струится могучий поток солнечного света, который беспрепятственно изливает свое великолепие на широкие дороги, обширные террасы, отвесные парапеты и пологие берега этого ледяного мира. Может ли быть так, что одна сторона этой могучей горы, которую природа возвела здесь и установила, как остроконечную крышу, над этой обширной подземной областью, представляет собой гигантское ледяное окно, через которое солнечный свет внешнего мира струится таким величественным образом, как тихий водопад света, подобный потоку солнечных лучей? Нет, этого не могло быть; ибо теперь, при втором взгляде, я увидел, что этот поток света, струящийся по склону горы, прошел сквозь нее, как мощный пучок лучей, и, ударив в противоположные стены своим блеском, стократно усилился, отразился в тысяче направлений, затопив всю область своим сиянием и угасая слабым жемчужным мерцанием в обширном проходе, где я впервые заметил его.

И поэтому я понял, что природа, должно быть, установила гигантскую линзу, две тысячи футов или больше в диаметре, в наклонном склоне этой полой горы – совершенную линзу из чистейшего горного хрусталя, которая, собирая в своем таинственном лоне солнечный свет внешнего мира, бросала его – ярко сияющий и ослепительно белый – в мрачные глубины этого подземного мира, так что когда солнце поднималось там, оно поднималось и здесь, но оставалось холодным, и не приносило ни тепла, ни другой радости, кроме света, в эту подземную область, которая тысячи веков лежала запертой в хрустальных объятиях замерзших озёр, ручьёв, рек и водопадов, когда-то бурлящих, текучих и стремительно несущихся по прекрасным землям верхнего мира, но внезапно остановленных каким-то прорывом могучих сдерживаемых сил и повёрнутых вниз, в эти ледяные глубины, обречённые на вечный покой и безмолвие. Все эти и многие другие мысли промелькнули в моей голове, когда я стоял, глядя на эту могучую линзу в оправе из могущественной скалы.

И я был так глубоко поражён зрелищем такого огромного потока солнечного света, льющегося через этот гигантский хрустальный глаз, который природа поместила в скалистом склоне полого горного пика и освещающего этот подземный мир, что чем дольше я смотрел на это удивительное зрелище, тем сильнее становились мои чувства.

Глубокая тишина, восхитительно чистый воздух, постоянно меняющиеся оттенки света, когда могучие ледяные колонны, играющие роль призм, буквально наполняли эти обширные покои великолепными переливами радуги, придавали всему вокруг такую неземную силу, что оно могло бы удерживать меня там, пока мои конечности не превратились бы в ледяные кристаллы, а глаза не застыли бы ледяным взглядом, если бы вечно бдительный Балджер мягко не дернул меня за подол сюртука и не пробудил от захватившей меня медитации.

Глава XXII

Ледяной дворец в золотом солнечном свете, и то как я представлял себе, что он может содержать. – Как нас остановила пара причудливо одетых часовых. – Колтыкверпы. – Его ледяное величество король Гелидус. – Подробнее о ледовом дворце, вместе с описанием тронного зала. – Наш прием королем и его дочерью. – Краткое упоминание о Буллибрейне, или лорде Горячей голове.

Не успел я отойти и на сотню ярдов от портала, где я остановился, как случайно перевёл взгляд на другую сторону, и передо мной предстало зрелище, от которого по всему моему телу пробежала дрожь удивления и одновременно восторга. Там, на самой высокой террасе, стоял ледяной дворец с тонкими минаретами, высокими башнями, округлыми башенками, просторной площадью и широкими лестничными пролётами, сверкающими на солнце, словно усыпанными драгоценными камнями.

Это было зрелище, способное взволновать самое равнодушное сердце, не говоря уже о таком пылком и жизнерадостном, как моё. Но, ах, дорогие друзья, даже допуская, что мне удастся пробудить в ваших умах хотя бы слабое представление о красоте этого ледяного дворца в тот момент, когда солнечный свет падал на него, как я могу надеяться дать вам представление о неземной красоте этого ледяного дворца и его великолепных окрестностях, когда в более поздний час луна взошла во внешнем мире, и её бледный, таинственный свет пролился через могучую линзу в горном склоне и упал с небесным мерцанием на эти ледяные стены?

Но одна мысль угнетала меня теперь: может ли эта прекрасная обитель остаться без жильца, без живой души в его чудесных залах и покоях? Или, может быть, его обитатели, охваченные безжалостным холодом, сидят с широко открытыми глазами и ледяным взглядом, застывшие, как мрамор, в ледяных креслах, и их белые замороженные волосы прижаты к ледяным подушкам, а руки сжаты вокруг хрустальных чаш, наполненных замёрзшим вином топазового оттенка, в то время как пальцы арфиста цепляются за струны, жёсткие, как провода, и последние отзвуки голоса певца лежат в перистых кристаллах замерзшего дыхания у его ног?

Что бы ни случилось, я решил поднять хрустальный молоток, который мог бы висеть на внешней двери этого ледяного дворца, и разбудить кастеляна, если его сон не был дремотой смерти. Через несколько мгновений я пересек ровное пространство между собой и первой террасой, на которую мне предстояло взобраться, чтобы добраться до второй, а затем и до третьей, на которой стоял ледяной дворец.

Каково же было мое удивление, когда я оказался у подножия великолепной лестницы, высеченной во льду руками мастера и ведущей на террасу наверху.

Легко преодолев этот пролет вместе с Балджером, который следовал за мной по пятам, я вдруг увидел двух самых странных людей, каких мне когда-либо приходилось видеть во время своих путешествий. Они были похожи на два больших оживших снежка, одетые с головы до ног в одежды из белоснежного меха. Их шапки тоже были из белого меха и оставляли видимыми только их лица. В правой руке каждый из них держал очень красивый кремневый топор, закрепленный на основании из полированной кости.

Шагая ко мне и размахивая топорами, один из них прокричал:

– Стойте, сэр! Если его ледяное Величество Гелидус, король Колтыкверпса[12]12
  В оригинале «Koltykwerps».


[Закрыть], не ожидает вашего прихода, его стража по нашему сигналу обрушит на вас несколько тысяч тонн льда, если вы осмелитесь сделать еще хоть один шаг. Поэтому стойте на месте и скажите нам, кто вы и ждут ли вас.

– Джентльмены, – сказал я, – будьте добры опустить свои топоры, и я уверю вас, что его ледяному величеству нечего бояться меня, ибо я не кто иной, как очень маленький, но очень благородный и очень знаменитый Себастьян фон Трамп, широко известный как «маленький барон Трамп».

– Никогда в жизни о тебе не слышали, – в один голос сказали оба стражника.

– Но я слышал о вас, господа, – продолжал я, вспомнив слова ученого дона Фума о замерзшей Земле колтыкверпов, или Земле холодных тел, – и в доказательство своих мирных намерений, как истинный рыцарь, предлагаю вам свою руку и прошу вас проводить меня к его ледяному величеству.

Как только стражник, стоявший рядом со мной, снял перчатку и схватил меня за руку, он сразу же выпустил ее с криком испуга.

– Черт возьми! Человек, ты горишь? Твоя рука обожгла меня, как пламя лампы!

– Нет, мой друг, – спокойно ответил я, – это моя обычная температура.

– А твой спутник?

– У него еще более горячее сердце, чем у меня, – был мой ответ.

– Ну что ж, даю слово, маленький барон, – хихикнул один из стражников, – тебе там не будет места. Но возможно, после того, как ты остынешь в течение недели или около того, его ледяное Величество и сможет тебя принять!

Перспектива была не слишком радужная, потому что у меня не было особого желания ждать неделю или около того. Во всяком случае, единственное, что можно было сделать, – это настоять на том, чтобы меня немедленно провели к королю колтыкверпов, и уже подчиниться принятому им решению.

Один из стражников поприветствовал меня своим боевым топором в истинно военном стиле, повернулся и отправился по парадной лестнице во дворец с намерением объявить о моем прибытии его ледяному величеству, в то время как другой сообщил мне, что проводит меня до дворцовой стражи.

Я был поражен красотой трёх лестниц, ведущих к ледяному дворцу. Массивные балюстрады с причудливо вырезанными балясинами, поднимающимися с высоких пьедесталов, увенчанные прекрасными светильниками, всё, всё, говорю я, всё и вся, вплоть до кристально чистых граней самих светильников, было сделано из глыб льда.

Подъем на вершину третьей террасы оказался удачным, и я уже не растерялся, когда стражник торжественно опустил свой боевой кремневый топор, чтобы остановить меня.

Солнце в верхнем мире, без сомнения, приближалось к горизонту, потому что глубокие и прекрасные сумерки внезапно опустились на ледяные владения короля Гелидуса, но к моему удивлению и восторгу, сквозь огромные плиты кристально чистого льда, служившие окнами во дворец, струилось мягкое сияние, как будто тысячи восковых свечей горели в комнатах и галереях за дверями. Это зрелище порадовало бы глаз любого смертного; но если я был так очарован красотой его внешнего вида, как бы я мог рассказать вам, дорогие друзья, о прекрасном великолепии внутреннего интерьера ледяного дворца Гелидуса, каким он предстал передо мной, когда я переступил его порог?

Коридор вел в другой коридор, комната открывалась в следующую комнату через изящно изогнутые арки, винтовые лестницы поднимались в верхние комнаты, а с высоких потолков свисали или покоились на изящных пьедесталах тысячи алебастровых светильников, проливая свет и аромат на этот великолепный дворец его ледяного Величества Гелидуса, короля колтыкверпов. Длинные ряды слуг, все в белоснежных мехах, выстроились вдоль широкого коридора, пока стражники вели Балджера и меня во дворец и молча поклонились, когда мы проходили мимо.

К моему более чем удивлению, я увидел, что внутренние комнаты были роскошно меблированы: стулья и диваны, покрытые великолепными белоснежными шкурами, были расставлены тут и там, пол тоже был устлан меховыми коврами, и когда мягкое сияние алебастровых ламп падало на эти великолепные меха и отражалось в стенах и потолках изо льда, я был готов признать, что никогда не видел ничего и вполовину более прекрасного. И всё же я всё ещё находился за пределами тронного зала его ледяного величества!

Наконец мы дошли до конца широкого коридора, который, казалось, был отделен от остальной части дворца стеной, густо инкрустированной нитями огромных бриллиантов, каждый размером с гусиное яйцо, простиравшимися от потолка до пола и отражавшими мерцание ламп таким потоком сияния, что я невольно закрыл глаза.

Подумайте о моём изумлении, когда два стражника, взявшись за эту стену из драгоценных камней, как я её себе представлял, потянули её вправо и влево и оказалось, что то, что я принял за стену из драгоценных камней, было всего лишь занавесом, сделанным из круглых кусочков льда, нанизанных на верёвочки, свисающие передо мной, подобно дождю из бриллиантов и сверкающих в свете ламп, расположенных по обе стороны от них.

И вот я онял, что стою в тронном зале его ледяного Величества, короля колтыкверпов. Теперь я понял, что всё то, что я доселе видел в его ледяном дворце, на самом деле было лишь прелюдией его великолепия, ибо здесь вся роскошь замка короля Гелидуса обрушилась на меня во всей своей силе. Представьте себе большую круглую комнату, освещённую мягким пламенем благовонного масла, струящимся из сотни алебастровых ламп, вдоль стен которой установлены широкие диваны, покрытые белоснежными шкурами, полы устланы такими же великолепными мехами, а по центру, сверкая в мерцании сотен массивных ламп, стоит ледяной трон короля колтыкверпов, также украшенный белоснежными шкурами, и сам он восседает на нём, вместе со своей прекрасной дочерью Шнеебуль[13]13
  В оригинале «Schneeboule».


[Закрыть], сидящей у его ног, а вокруг них сотня людей, и все колтыкверпы: король, принцесса, и придворные, одеты в шкуры белее снега. И вот представив себе всё это, вы, дорогие друзья, вы получите некоторое представление о великолепии сцены, которая разразилась передо мной, когда два стражника отвели в сторону нити из ледяных кристаллов в конце коридора ледяного дворца!

Как и все его подданные, король Гелидус смотрел через круглое отверстие из своего мехового капюшона, и напоминал большой добродушного ребенка.

Прочие колтыкверпы были ненамного выше меня, но очень коренастые, так что, в своих толстых меховых костюмах они, действительно, иногда походили на оживших снеговиков. Самому ловкому художнику было бы трудно нарисовать лица, более добрые и радушные, чем у колтыкверпов. Их маленькие, честные серые глаза сверкали костяным блеском, а улыбки их были так широки, что их можно было разглядеть только наполовину сквозь круглые отверстия их меховых капюшонов. Я был в восторге от них с самого начала, и тем более, когда услышал, как король Гелидус радостно воскликнул:

– Добро пожаловать в наше ледяное королевство, маленький барон! Но, судя по тому, что рассказали нам наши люди, у тебя очень горячие руки, и поэтому мы просим тебя подождать несколько дней, чтобы остыть, прежде чем ты коснешься ладонями любого из колтыкверпов. И мы также просим тебя быть осторожным и не прислоняться ни к одной из наших богато украшенных резьбой стен и отполированных перил, не трогать нити из наших ледяных драгоценностей и не сидеть подолгу на парадных ступенях нашего дворца. И мы также обращаемся с той же просьбой к твоему четвероногому спутнику, который, как говорят, даже еще более теплого нрава, чем ты.

Я поклонился и поцеловал руку его ледяному величеству, заверив его, что приложу все усилия к тому, чтобы как можно скорее понизить свою температуру, а до этого буду крайне осторожен, чтобы не соприкоснуться с каким-либо из художественных чудес его ледяного дворца.

Когда я произнес эти слова, вся компания зааплоировала. И когда они это сделали, холодная дрожь пробежала по моей спине, потому что, как мне показалось, после этих аплодисментов раздался звук, очень похожий на треск сухих костей, но я очень постарался, чтобы король Гелидус не заметил моего испуга.

Затем его величество представил меня своей дочери Шнеебули, хорошенькой маленькой девочке в возрасте примерно шестнадцати хрустальных зим, с круглыми, как яблоки, щеками. Ее глаза блестели, когда она смотрела на Балджера и меня, и, повернувшись к своему отцу, она попросила позволения коснуться кончика моего большого пальца, а когда это было сделано, она издала писклявый короткий крик и начала дуть на свой крошечный палец, как если бы он покрылся волдырями.

Король Гелидус также представил меня нескольким своим придворным фаворитам, людям самой холодной крови в стране. Их звали Джелликин, Фростифиз, Ицикул и Гласиербхой. Все они ужасно долго размышляли прежде чем что-нибудь сказать, когда я пытался их о чем-нибудь расспросить.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять это. На самом деле они просили меня быть менее активным в моих расспросах и не задавать им никаких вопросов, так как они неизменно обнаруживали, что глубокие размышления вызывают повышение их температуры.

Это, честно говоря, очень раздражало меня, потому что вы знаете, дорогие друзья, что представляет из себя мой разум, никогда не спящий, всегда дрожащий, как компас моряка, указывающий туда и сюда в поисках Полярной звезды мудрости.

После того как я поведал о моей беде его ледяному Величеству королю Гелидусу, он самым любезным образом приказал одному из своих верных слуг отвести меня в трехстенную ледяную комнату некоего колтыкверпа по имени Буллибрейн (то есть буквально «кипящий мозг»), человека, который родился с горячей головой и, следовательно, с очень активным мозгом. В течение пятидесяти лет король Гелидус делал все возможное, чтобы охладить его, но безуспешно. Поскольку меня буквально распирало от нетерпения задать целый ряд вопросов, касающихся колтыкверпов, вы можете себе представить, как я был рад познакомиться с этим лордом Горячей головой, как его называли среди колтыкверпов. Но сейчас, дорогие друзья, вы должны извинить меня, если я закончу эту главу и остановлюсь здесь, чтобы ненадолго передохнуть.