Текст книги "Невероятное подземное путешествие барона Трампа"

Глава XXVIII

Как незначительное бремя может превратиться в тяжкое. – История о человеке с обезьяной в капюшоне. – Мои страдания. – По поводу ужасной паники, охватившей местное население. – Мой визит в опустевший ледяной дворец и о том, что случилось с Фуффкуджей. – Конец его короткой, но странной жизни. – Ледяной поцелуй или как Шнеебуль выбирала себе мужа.

Ах, маленькая принцесса, как легко тебе было сказать, что я скоро привыкну к этой ноше и не стану замечать её! Насколько мы склонны считать пустячным бремя, которое мы возлагаем на плечи других ради нашей собственной выгоды! Правда, Фуффкуджа был не таким длинным, как лошадь, и не таким тяжёлым, как бык, и когда в соответствии с королевским указом капюшон был закончен и маленькое животное было уложено в него, прижавшись к моей спине, чтобы получить хорошую долю тепла от моего тела, мне показалось, что Шнеебуль была права, что скоро я привыкну к этому грузу и перестану замечать его. Так казалось и на второй, и на третий день, но не на четвертый, ибо в тот день моя маленькая ноша, по-видимому, несколько прибавила в весе, хотя я поспешил сделать вид, что это не так, когда принцесса спросила меня:

– Ну вот, маленький барон, разве я не говорил тебе, что ты скоро забудешь, что Фуффкуджа находится у тебя за плечами?

И все же в глубине души я чувствовал, что он действительно немного потяжелел.

На пятый день Балджер и я были приглашены на веселую вечеринку в ледяной дворец, и когда я поднялся с дивана, чтобы проследовать туда, мне показалось, что у меня странно тяжело на сердце, Балджер тоже явно понял это, потому что он сделал несколько попыток вызвать у меня улыбку или веселый тон, но всё было тщетно.

Вдруг я почувствовал, что на мою спину давит какой-то груз, нет, не слишком тяжелый, но все-таки груз, и тогда я прошептал себе: «Ну, если я иду на вечеринку, то сброшу его!» а потом я очнулся от глубокой задумчивости и пробормотал: «Как странно, что я забыл, что это Фуффкуджа в моем капюшоне?».

И вот я пошел веселиться с Фуффкуджей, примостившимся у меня за спиной. Колтыкверпы посмеивались над маленьким бароном и его «малышом», как они его называли, и все время подходили поближе, чтобы взглянули на странное существо под капюшоном. Но когда Фуффкуджа чувствовал их ледяное дыхание, он зарывался носом в мех, вздыхал и скулил. Затем, когда принцесса Шнеебуль подошла и села рядом со мной, похвалив меня за готовность исполнить ее желание, и так сладко поблагодарила меня за мою доброту к ней, я, на мгновение, совсем забыл о маленьком грузе, возложенном на меня, и ел замороженные лакомые кусочки из королевской кухни, и смеялся, и шутил с лордами Фростифизом и Гласиербхоем, точно так же, как я делал это до того, как Гелидус приказал Фуффкудже поселиться у меня за плечами.

Но когда праздник закончился и я вышел из ледяного дворца, я посмотрел вверх, на могучую линзу, вделанную в склон горы, сквозь которую в приглушенном, но великолепном блеске струился лунный свет внешнего мира, я вдруг почувствовал, что ноги мои подгибаются, я шатаюсь справа налево, я цепляюсь за тени, мне казалось, что меня вот-вот раздавит эта страшная ноша. Я ускорил шаг и перешел на бег, вскинув руки вверх, как будто хотел сбросить с себя тяжесть, которая душила меня. И вот я добрался до своих апартаментов, пыхтя, хрипя и задыхаясь.

– Ну и дурак же я! – это были мои первые слова, когда я отдышался, – Это всего лишь маленький Фуффкуджа на моей спине, спрятанный в моем меховом капюшоне. Должно быть, я был не в себе, если думал, что там сидит огромное чудовище и что оно постепенно расплющивает на меня, выдавливая из меня жизнь, прижимая меня к самой земле, и я не могу вырваться из его ужасных объятий или вывернуться из-под его ужасных лап, обившихся вокруг моей шеи и тела!

Всю ночь напролёт это чудовище цеплялось за меня и гоняло то вверх, то вниз, вдоль и поперёк, я не знал куда, в бесполезных поручениях, заканчивающихся только для того, чтобы начаться снова, в поисках ничего, не спрятанного нигде, пробуя тысячи дверей и находя каждую запертой, возвращаясь домой только для того, чтобы снова идти вперед, прочь, по бесконечным дорогам, исчезающим в точке далеко впереди, с этой тяжкой ношей на моих плечах, становящейся всё тяжелее и тяжелее, пока не начинало казаться, что я вот-вот должен упасть. Но нет, он прекрасно знал, что не должен довести меня до смерти, поэтому, когда я был готов упасть, он сбрасывал часть своего веса, чтобы дать мне мужество начать все сначала.

Когда наступило утро, мой пульс бешено колотился, а щеки пылали. Я чувствовал, как кровь стучит у меня в висках, и вполне естественно, что мое лицо побагровело от лихорадки. В полубессознательном состоянии я направился к парадной лестнице, ведущей в ледяной дворец, как вдруг меня испугал страшный крик. Я остановился и поднял глаза, когда он повторился вновь.

Перепуганные колтыкверпы разбегались от меня во все стороны, крича на бегу:

– Бегите, бегите, братья, маленький барон горит, маленький барон горит. Бегите, братья, бегите!

За несколько мгновений ужас охватил все живое в ледяных владениях короля Гелидуса. Колтыкверпы бежали от меня в безумной панике, прячась в отдаленных пещерах и коридорах, наполняя воздух своими дикими криками, и ни у кого не хватало смелости остановиться и взглянуть на меня еще раз. Мое разгоряченное лицо наполнило их таким ужасом, что они только и могли, что плакать и кричат:

– Бегите, братцы, бегите! Маленький барон горит, маленький барон горит!

Балджер следовал за мной по пятам, я развернулся и бросился вверх по лестнице, намереваясь найти короля Гелидуса и объяснить ему в чем дело.

Но он тоже сбежал, и с ним сбежали все стражники и слуги, все придворные и советники. Во дворце было тихо, как в гробу. Я поспешил по его безмолвным коридорам, выкрикивая:

– Шнеебуль! Принцесса! Неужели и ты меня боишься? Вернись назад, я не причиню тебе вреда, я не горю! Вернись, о, вернись!

С этими словами я вошел в тронный зал; там не было видно ни одного живого существа; в огромном зале тоже царила тишина. Пошатываясь, я добрался до дивана и, положив свою бедную больную голову на подушку, заснул крепким и освежающим сном.

Проснувшись, я протер глаза и огляделся. Сначала мне показалось, что я всё ещё один в большой круглой комнате со стенами изо льда; но нет, на диване сидела принцесса, и она, улыбаясь, сказала с притворным неудовольствием:

– Ты не очень бдительная нянька, маленький барон, потому что во сне ты так крепко прижал Фуффкуджу к подушке, что он выполз из-под твоего капюшона и устроился у меня на руках.

– Как на твоих руках? Что ты говоришь, Шнеебуль? – воскликнул я, задыхаясь, потому что боялся худшего, и, вскочив, отдернул мягкую шкуру, которой она обернула Фуффкуджу. И вот он лежит – мертвый! Бедный маленький зверек, он был так счастлив забраться в объятия той, которую так нежно любил, и прижимался к ней все ближе и ближе в поисках большего тепла; чтобы пробраться ближе к сердцу, которое не могло согреть его; и так коварный холод смерти, который приносит с собой сладкую и приятную дремоту, прокрался к нему, и он умер.

И слезы Шнеебуль, замерзая, падали теперь мягким градом крошечных драгоценных камней на маленького мертвого зверька, уже не Фуффкуджа, а снова маленького человечка с застывшей улыбкой. Вскоре колтыкверпы оправились от своего бессмысленного страха, и сначала по одному, а затем и все вместе они вернулись в свои дома, король Гелидус и его двор тоже вернулись в прекрасный дворец, который они покинули в диком испуге, когда поднялся крик, что маленький барон горит.

Всем было грустно слышать, что Фуффкуджа умер во второй раз, и много было ледяных слез, которые падали с холодных щек колтыкверпов, когда они смотрели на маленького человечка с застывшей улыбкой, лежащего на белой шкуре рядом с принцессой Шнеебуль.

В тот день мы отнесли его обратно в ледяной грот, уложили в углубление, образованное его телом в хрустальном блоке, и королевские каменотесы снова закрыли его, да так искусно, что ни один глаз не мог заметить, где был сделан до этого разлом. Вновь тот же зловещий блеск появился в глазах Фуффкуджи, и когда колтыкверпы увидели это, их ледяные сердца ощутили холодную дрожь удовлетворения, ибо не только маленький человечек с застывшей улыбкой вернулся в свою хрустальную камеру, но и все страхи и ужасные фантазии, вызванные его возвращением к жизни, прошли и ушли навсегда. Мир, покой и сладкое удовлетворение царили во всем ледяном царстве его ледяного величества Гелидуса!

Теперь уже ничто не могло заставить его холодное сердце затрепетать от радости, кроме как увидеть, как его любимая дочь Шнеебуль выбирает себе мужа. И ему не пришлось долго ждать, потому что однажды, войдя во дворец, она увидела юношу, лежащего у подножия лестницы, охваченного сном. В одной руке он держал алебастровую лампу, а в другой – новый фитиль, который собирался вставить в нее, потому что этот юноша работал заправщиком ламп в ледяном дворце. Когда принцесса Шнеебуль увидела его спящим, она наклонилась, поцеловала его в щеку и пошла дальше, ни о чем не думая. А поцелуй застыл на щеке юноши, там где губы принцессы коснулись его.

Вскоре в коридор вошел король Гелидус с белым дыханием на бороде, увидев спящего там юношу, и ледяной поцелуй на его щеке, он велел Гласиербхою соскрести тонкие ледяные кристаллы с лица юноши лезвием из полированного рога.

– Что там у тебя, отец мой? – спросила принцесса, увидев, как осторожно он несет роговое лезвие.

– Поцелуй, который кто-то запечатлел на щеке одного из моих подданных, лежащего сейчас на лестнице и охваченного сном, – ответил король Гелидус звенящим ледяным голосом.

– Ах, отец мой, – воскликнула принцесса Шнеебуль, – теперь, когда ты говоришь об этом, я действительно верю, что это мой поцелуй, потому что я помню, как целовала кого-то, когда выходила из дворца, я была глубоко погружена в свои мысли, но, без сомнения, юноша был мне приятен, когда он лежал там и спал с лампой в одной руке и с фитилём в другой.

И этот юноша больше не заправлял ламп в ледяном дворце его ледяного величества Гелидуса, короля колтыкверпов. Без сомнения, он станет юной принцессе очень хорошим мужем, и я совершенно уверен, что она будет ему прекрасной женой. Я был бы рад остаться на их свадебный пир, но об этом не могло быть и речи. Я и так уже слишком задержался.

Глава XXIX

Глава о множестве порталов в ледяных владениях короля Гелидуса и трудной задаче выбора правильного. – Как Балджер решил её. – Наше прощание с хладнокровными колтыкверпами. – Шнеебуль горюет из-за нашего ухода.

Как однажды заметил Буллибрейн, когда дверей много, мудрый человек знает, какую из них открыть; я осознал это, когда попытался покинуть ледяные владения его ледяного величества, ибо там оказалаь чёртова дюжина галерей, в каждой из которых, исследуя их, я натыкался на закрытые двери из твердого льда, которые запирали их, подобно тому как пробка закупоривает бутылку.

Вы, конечно, удивляетесь, почему я не выбрался из этого замороженного царства, следуя вдоль реки – да всё по той простой причине, что она не шла дальше владений короля Гелидуса, впадая в обширное водохранилище, которое, по-видимому, имело подземный выход, так как его толстый ледяной покров всегда оставался на одном и том же уровне.

Королевским каменотесам было приказано прорубить отверстие в той ледяной двери, на которую я укажу, но Фростифиз сообщил мне, что по закону страны в течение одного года может быть открыта только одна дверь, так что, если я обнаружу, что мой путь заблокирован, и поверну обратно, то это будет означать, что мне придется задержаться в их стране еще на двенадцать месяцев. Буллибрейн, при всей своей мудрости, был бессилен помочь мне, хотя я был склонен думать, что он мог бы сделать это, если бы ему было позволено исследовать секретные записи королевства, вырезанные на огромных ледяных табличках и хранящиеся в подвалах дворца.

Дело в том, что король Гелидус так хотел, чтобы я присутствовал на брачном пиру принцессы Шнеебуль, что создавал мне всяческие препятствия, какие только мог, не показывая открыто своего в этом участия. И сама принцесса по блеску ее ясных серых глаз давала мне понять, что она тоже надеялась, что я ошибусь, когда укажу на дверь, которую захочу открыть.

Балджер видел, что я в очень затруднительном положении, но не мог ясно понять, в чем была проблема. Однако он не сводил с меня глаз, следя за каждым моим движением и, без сомнения, надеясь разгадать эту тайну.

Однажды, когда я сидел, погруженный в размышления над очень серьезной проблемой, которую мне предстояло решить, мне пришла в голову одна мысль: я заметил, что в мясных карьерах рабочие часто пользовались измерительными бурами, которые представляли из себя длинные отполированные стержни, заканчивающиеся кремнёвыми наконечниками. Каменотёс, ловко поворачивая этот бур, мог мигом проделать отверстие глубиной в шесть футов или больше в твердом ледяном слое, для определения положения туши в мясном карьере. И мне пришло в голову, что, пробив ледяные преграды, закрывающие различные коридоры, о которых я говорил, острый нюх Балджера, возможно, распознает тот поток воздуха, который несёт в себе запах свежей земли и камня; другими словами, выберет для меня ту дверь, которая ведет к выходу из ледяных владений короля Гелидуса, а не просто в какую-то отдалённую пещеру его королевства.

Против подобных опытов король не мог возражать, ибо закон запрещал создавать отверстия только достаточно большие, через которые мог бы пройти человек.

Король и полдюжины его придворных, выглядевших суровыми и холодными, беседовавших со мной ледяным тоном, присутствовали, чтобы проследить за экспериментом. Мне показалось, что их ледяные губы удовлетворенно прищелкнули, когда по моей просьбе один портал за другим были пробиты, но Балджер, понюхав отверстие, в очередной раз отвернулся с недоуменным выражением в глазах, как будто он не совсем понимал, почему я приказываю ему совать свой теплый нос в такие холодные места.

И так мы бродили из коридора в коридор, пока каменотесы не начали выказывать признаки усталости, а буры в их руках поворачивались всё медленнее и медленнее.

Фростифиз подмигнул своими холодными серыми глазами, как бы говоря: «Маленький барон, ты должен остаться с нами еще на год!». Но я просто повернулся к каменотесам и приказал им пробить еще один ледяной портал, который мы запланировали на сегодня.

* * *

Одиннадцатую преграду они принялись пробивать со скоростью вьючных мулов, взбирающихся по склону горы. Но наконец бур пробил себе дорогу, и по мановению моей руки каменотесы отступили. В одно мгновение Балджер уткнулся носом в дыру и сделал три или четыре быстрых нервных вздоха, закончившихся долгим, глубоким вдохом, а затем разразившись резким, отрывистым, радостным лаем, он начал яростно рыть дно портала.

– Ваше ледяное величество, – сказал я, низко и величаво наклонив голову, как это могут делать только рожденные в этом мире, – через этот портал с восходом завтрашнего солнца я выйду из ваших ледяных владений!

И когда Фростифиз и Гласиербхой услышали эти мои слова, их глаза сверкнули холодом, подобно стали, и они молча последовали за королем обратно в Ледяной дворец. Шнеебуль встретила их в большом холле и увидев их лица, она заплакала, потому что полюбила меня и Балджера, и ее маленькое холодное сердце не могло вынести мысли о нашем уходе.

Король, однако, скоро пришел в себя и приказал устроить пир с песнями и танцами в честь Балджера, который во время празднества сидел на самом высоком диване с самой мягкой шкурой под ним, и так много было замороженных лакомых кусочков, которые колтыкверпы подносили ему во время пира, что я встревожился, как бы он не перегрузил свой желудок и был в состоянии рано утром отправиться в путь. О своих переживаниях я предупредил и короля. Но здравый смысл уберёг Балджера от такой глупости; на самом деле, я был очень удивлен, увидев, что, хотя он и принимал каждый лакомый кусочек, который ему подавали, и торжественно жевал его, все же каждый раз улучив момент, он хитро все выплевывал и отодвигал лапой в сторону. Так прошла наша последняя ночь при ледяном дворце его ледяного Величества, а на следующий день горожане собрались большими толпами на разных террасах, чтобы попрощаться. Я поцеловал принцессу Шнеебуль в щеку, и когда мой поцелуй превратился в ледяные кристаллы, одна из ее служанок смахнула их в алебастровую шкатулку.

Принц Чиллихопс, бывший заправщик ламп, был рядом с остальными придворными, но я льстил себя надеждой, что Шнеебуль меня любит больше, чем его. Однако я пожелал ему счастья и сжал его холодную ладонь с такой теплотой, что он потом целую минуту стоял и дул на нее. Когда мы добрались до высокого портала, то обнаружили, что каменщики уже вырубили в нем проход, и поблизости я заметил кучу массивных глыб из кристально чистого льда.

Мы стремимся на волю…

Когда мы с Балджером пройдем через отверстие, их используют, чтобы снова его замуровать. И когда я увидел эту груду блоков и вспомнил о безупречном мастерстве местных каменотёсов, у меня в голове промелькнула мысль: предположим, Балджер ошибся, какой смысл тогда возвращаться назад, ведь мои слабые руки бессильны против стены, сложенной из таких блоков, и стук моих кулаков навряд ли сможет пересечь этот длинный и извилистый коридор и достичь уха какого-нибудь горожанина. «Нет, – сказал я себе, – если Балджер ошибся, то это будет прощание и с верхним, и с подземным мирами». А потом, держа в одной руке алебастровую лампу, а в другой – веревку, которую я привязал к ошейнику Балджера, я шагнул в узкий проход, вырубленный каменотесами, и навсегда повернулся спиной к холодным владениям короля Гелидуса. Один лишь раз я остановился и оглянулся. Я ничего не видел, но слышал резкий стук кремневых топоров, когда каменотесы заделывали проход, который закрывал меня от множества столь холодных, но любящих сердец. А потом я глубоко вздохнул и снова пошел своей дорогой.

И это был последний раз, когда я видел колтыкверпов.

Глава XXX

Всё о самой ужасной, но великолепной поездке, которую я когда-либо совершал в своей жизни. – Девяносто миль верхом на летящей массе льда, и как Балджер и я были наконец высажены на берегу самой чудесной реки. – Как наступил день в этом подземном мире.

Если бы моя рука в этот момент не держалась за веревку, привязанную к шее моего мудрого и остроглазого Балджера, думаю, я действительно, остановился бы, развернулся, вернулся назад и попросил обитателей этого хрустального царства впустить меня еще раз в холодное королевство короля Гелидуса с его Ледяным дворцом; ибо внезапный приступ депрессии охватил меня, когда холодный воздух ударил по моим щекам, и я увидел глубокую тьму, освещаемую только пламенем моей алебастровой лампы.

К счастью, я попросил одного из работников мясных карьеров позволить мне оставить себе один из его буров с кремневым наконечником, так как боялся, что, спускаясь по какому-нибудь ледяному склону, я могу упасть и ушибить или даже сломать себе что-нибудь.

Я решил осторожно продвигаться по этому ледяному проходу, окутанному непроницаемым мраком и столь отличающемуся от широкой и отполированной мраморной дороги; поэтому, повесив лампу себе на шею, я стал пользоваться буром как альпенштоком, для чего он был превосходно приспособлен. Внезапно Балджер остановился, предупреждающе зарычал и повернул назад. В это мгновение я понял, что впереди меня подстерегает опасность, и, опустившись на четвереньки, осторожно пополз вперед, чтобы осмотреть опасное место на нашем пути, о котором сигнализировал бдительный Балджер.

Это была чистая правда: мы стояли, по-видимому, на самом краю отвесного парапета. Насколько действительно он был высок, я определить не смог, но я не мог достать до дна с помощью измерительного стержня.

Что же теперь делать? Повернуть назад?

Еще не поздно, местные каменотёсы не смогли бы выполнить свою задачу за такое короткое время, они услышат мой стук, разрушат свою ледяную стену, а король и его дочка встретят нас в своем Ледяном дворце с холодным, но искренним удовлетворением.

Погрузившись в раздумья, я почти бессознательно начал вращать бур, пока не погрузил его на половину длины в ледяной пол, а затем, протянув руку, обхватил Балджера и притянул его к себе, как обычно делал, готовясь к глубоким раздумьям.

Едва я это сделал, как лед под нами издал один из тех резких, ясных трескучих звуков, столь непохожих на звук, производимый при разрушении любого другого вещества; и вслед за этим я почувствовал, как ледяная масса, на которой сидели мы с Балджером, на мгновение задрожала, а затем, внезапно наклонившись вниз, отделилась от массы позади нее и начала двигаться!

Инстинктивно чувство ужасной опасности заставило меня вцепиться в бур, который я воткнул в лед. К счастью, он оказался у меня между ног, и я мгновенно обвил их вокруг него, приняв сидячую турецкую позу, в то время как моя левая рука крепко обхватила тело Балджера.

Я не знаю, как это получилось, потому что всё произошло в одно мгновение; но теперь я сидел, крепко оседлав, так сказать, спину этого хрустального чудовища, когда оно со скрипом и треском разорвало хрустальные звенья, связывавшие его со стеной льда, и стремительно понеслось вниз по стеклянному склону.

От испуга я уронил лампу, и теперь меня окутывал глубокий мрак этого подземного мира. Но нет, это было не так, потому что пока вырвавшаяся глыба льда с треском продвигалась вперед, две холодные кристаллические поверхности испускали странное мерцание фосфоресцирующего света, что делало летящую массу похожей на чудовищное живое существо, из тысячи глаз которого вырывались искры, когда оно бешено мчалось вперед. Оно сначала набрало скорость, преодолевая более крутой участок пути, затем столкнулось с каким-то препятствием и ударилось о скалистые стены коридора, посылая ливень кристаллов, сверкающих и мерцающих в черном воздухе! Вскоре эта глыба попала на пологий склон и под тихую музыку дробящихся кристаллов мягко заскользила в своем полете, как будто она установлена на полозьях из полированной стали, а затем с внезапным ускорением понеслась по более крутому спуску, почти подпрыгивая в воздухе, скача, шипя над скользкой дорогой и оставляя за собой огненный шлейф. И тут она натыкается на участок пути, заваленный тут и там другими глыбами льда.

С безумной яростью она набрасывается на меньшие с рычанием ярости, перемалывая их в порошок, который, подобно дождю ледяной пены, она швыряет на Балджера и меня, сидящих на ее спине. Но некоторые глыбы сопротивляются такому ужасному натиску, и нашего могучего коня швыряет из стороны в сторону с треском и скрипом, когда он яростно ударяется своими хрустальными боками о выступающие скалы, оставляя следы своей белой плоти на этих чёрных непреклонных головах.

Кажется, прошел час с тех пор, как хрустальное чудовище вырвалось из плена, и всё же оно продолжало свой дикий полёт, бодаясь, толкаясь, петляя, шатаясь, унося Балджера и меня на самый нижний уровень подземного мира.

Неужели оно никогда не прекратит свой безумную скачку? Неужели у меня нет возможности обуздать его? Будет ли оно лететь до тех пор, пока не истончит свое тело до такой степени, что следующее препятствие разнесет его на десять тысяч кусков, а нас с Балджером отправит на верную смерть?

Пока эти мысли мелькают у меня в голове, летающая масса делает последний безумный рывок и приземляется на почти что ровный участок дороги. По другому звуку, издаваемому скользящим блоком, я понял, что мы оставили позади область льда, и что наши хрустальные сани теперь мягко скользят по дорожке из полированного мрамора.

Но, миля за милей, мы всё ещё скользили вперёд, но теперь уже мягко, спокойно, бесшумно, и тогда я осмеливаюсь думать, что наши жизни спасены.

Но так велико было напряжение, так страшна была тревога, так измотало меня усилие удержаться на ледяной глыбе и не дать моему любимому Балджеру выскользнуть из моих рук, что я упал навзничь в обмороке, когда скользящая масса наконец остановилась. Я думаю, что пролежал там добрых полчаса или около того, потому что, когда я пришел в себя, безумная радость Балджера сказала мне, что он был ужасно взволнован, и как только я открыл глаза, он начал осыпать мои руки и лицо ласками в своем любимом стиле. Милое, благодарное сердце, он чувствовал, что на этот раз обязан жизнью своему маленькому хозяину, и хотел, чтобы я понял, как он мне благодарен.

Как только нервы Балджера оправились от шока, вызванного моим продолжительным обмороком, я потянулся к своему ретранслятору и коснулся его пружины.

Прошло полтора часа с тех пор, как мы прошли через ледяной портал владений короля Гелидуса. Если учесть, что я пролежал без сознания полчаса, то наш безумный спуск на спине хрустального монстра длился целый час, а средняя скорость этой массы льда составляла примерно полторы мили в минуту, то теперь мы находились не менее, чем в девяноста милях от Холодного королевства, где король Гелидус восседал на своем ледяном троне, принцесса Шнеебуль сидела у его ног, а рядом с ней сидел принц Чиллихопс.

Я с большим трудом поднялся на ноги, так окоченели мои суставы и скрутились мышцы после этой ужасной скачки, каждое мгновение которой я ожидал, что меня разобьет вдребезги о выступающие скалы или разорвет в клочья, зажав между несущимся ледяным чудовищем и гигантскими сосульками, свисающими с потолка, как сверкающие зубы какого-нибудь огромного существа из этого подземного мира.

Но может ли быть такое, дорогие мои друзья, чтобы мы с Балджером избежали быстрого и милосердного конца только для того, чтобы оказаться лицом к лицу со смертью в десять раз более ужасной, в том смысле, что она могла бы быть медленной и мучительной, лишенной даже жалкого блага смотреть друг на друга, ибо вокруг нас сгустилась непроницаемая тьма, а тишина была такой глубокой, что мои уши заболели от желания услышать хоть какой-нибудь звук, нарушающий ее? И все же было что-то в звуке моего собственного голоса, что поразило меня, когда я пытался что-то сказать. Казалось, что ужасная тишина была рассержена тем, что ее нарушили, и ударила меня по зубам.

Где же мы находимся? Таков был вопрос, который я задал себе, и тогда я попытался припомнить каждое слово, прочитанное мною на заплесневелых страницах рукописи дона Фума о мире внутри мира; но я не мог припомнить ничего, что могло бы просветить меня, ни одного слова, которое дало бы мне надежду, и я уже готов был закричать в полном отчаянии, когда, случайно подняв глаза и посмотрев вдаль, я увидел то, что показалось мне блуждающим огоньком.

Это было странное и фантастическое зрелище в этой области чернильной тьмы, и какое-то мгновение я стоял, затаив дыхание и широко раскрыв глаза; но нет, это не могло быть блуждающим огоньком, потому что теперь слабое и неуверенное мерцание усилилось до мягкого, но устойчивого свечения, уходящего вдаль, как длинная линия затухающих лагерных костров, видимых сквозь окутывающий туман.

Но через мгновение это широкое кольцо света стало таким ярким, что оно выглядело как рассвет в стране солнечного света, и там и сям, где его мягкое сияние перекрывало тьму этого подземного царства, я видел стены, арки и колонны из белоснежного мрамора. А потом, вспомнив загадочное упоминание дона Фума о «восходе солнца в нижнем мире», я взмахнул шляпой и громко вскрикнул от радости, а Балджер своим лаем разбудил эхо этих просторных пещер. Говорю вам, дорогие друзья, пока вы не окажетесь в таком тяжелом положении, вы не сможете понять, что такое спасение.

А теперь, без сомнения, вам не терпится узнать, что за восход солнца может произойти в этом подземном мире, расположенном на много миль ниже нашего.

Ну что ж, когда вы проедете столько же миль, сколько я, и увидите столько же чудес, сколько и я, вы будете готовы признать, что чудеса так же банальны, как и сама банальность. Итак, знайте, что эта обширная область подземного мира была опоясана широким и спокойным потоком, воды которого кишели огромным количеством гигантских светящихся животных. Эти прозрачные существа, обладающие способностью испускать свет, проведя в спячке двенадцать часов, постепенно развернули свои тела и щупальца и поднялись к поверхности этих спокойных и прозрачных вод, постепенно увеличивая свое таинственное сияние, пока они не прогнали тьму из обширных пещер, находящихся на берегах реки, и не осветили этот подземный мир мягким сиянием, несколько более ярким, чем лучи нашей полной луны. В течение двенадцати часов эти странные фонари освещали этот подземный мир, а затем, когда они постепенно скрылись из виду, наступали сумерки, а затем снова возвращалась ночь, чернее стигийской тьмы. Но вот уже совсем рассвело, и, приказав Балджеру следовать за мной, я в молчаливом изумлении пошел вдоль берегов этого светящегося потока, который, как полоса таинственного огня, насколько хватало глаз, кружил вокруг белых мраморных устьев этих огромных подземных камер.