Текст книги "Невероятное подземное путешествие барона Трампа"

Глава XVII

В которой вы прочитаете, дорогие друзья, кое-что о живом будильнике и соодопсийном банщике и массажисте. – Наш первый завтрак в Серебряном городе. – Новый способ ловить рыбу. – Как были пронумерованы улицы и дома, и где были вывески. – Очень оригинальная библиотека, в которой книги никогда не теряются. – Как Бархатные подошвы наслаждалась ее любимыми поэтами. – Меня представляют ученому, который излагает мне свои взгляды на высший мир. – Они меня очень развлекли и могут заинтересовать вас.

Не могу сказать вам, дорогие друзья, как долго мы с Балджером проспали, но, должно быть, довольно долго, потому что, проснувшись, я почувствовал себя совершенно отдохнувшим. Разбудило меня легкое постукивание по тыльной стороне ладони – шесть постукиваний.

Сначала мне показалось, что я сплю, но, протерев глаза, я увидел, что рядом с моей кроватью стоит один из соодопсий, который, почувствовав мое движение, взял свою дощечку и написал следующее:

«Я – часы. Нас тут целая дюжина. Мы определяем время для наших людей, считая колебания маятника в Доме времени. Он раскачивается так же быстро, как мы дышим. Есть сто дыханий в минуту и сто минут в час. Наш день делится на шесть часов работы и шесть часов сна. Сейчас наступил час восхода. Если ты соблаговолишь встать, один из наших людей из Дома здоровья разотрет тебе все усталые конечности».

Я коснулся его сердца, чтобы поблагодарить, и поспешно выбрался из постели. Теперь я впервые оглядел серебряную комнату, в которой спал. На серебряных полках лежали серебряные гребни, серебряные ножницы и серебряные ножи; на серебряной подставке стоял серебряный кувшин в серебряном тазу; на серебряных колышках висели шелковые полотенца, на серебряном полу были расстелены мягкие шелковые ковры, а наверху и вокруг на потолке и стенах тысячи раз повторялись языки пламени в панелях из полированного серебра.

В свое время я испытывал на себе всевозможные восточные массажи и банщиков, но молчаливая маленькая соодопсия, которая мыла, растирала, похлопывала и гладила меня, превосходила их всех ловкостью, к которой добавлялось новое очарование, потому что я не был обязан слушать длинные и бессмысленные рассказы о приключениях и интригах, а был совершенно предоставлен своим собственным мыслям. Балджеру также позволили насладиться обтиранием и растиранием – роскошью, которой он был лишен с тех пор, как мы покинули замок Трампов.

Едва мой туалет был закончен, как появился Длинные пальцы, чтобы осведомиться о моем здоровье и распорядиться подать завтрак, состоявший из куска нежнейшей вареной рыбы с устрицами восхитительного вкуса, украшенных кусочками тех же странных грибов, которые я ел среди миккаменков. Все это было подано на прекрасном серебряном блюде на серебряном подносе с серебряными же столовыми приборами.

Вспоминая странный способ, которым рыбу ловили и убивали в стране миккаменков, мне было любопытно узнать, как это делали соодопсии, ибо я достаточно хорошо знал их, чтобы понять, что ощущение чего-то, борющегося за свою жизнь в их руках, будет достаточно, чтобы повергнуть их в приступы великого страдания, наполнить их нежные сердца безымянным ужасом.

«В конце одного из многочисленных коридоров, ведущих из нашего города, – объяснил Длинные пальцы, – есть каменная пещера, которую наши предки называли Уфаслок, или дыра смерти, потому что любое существо, которое вдыхает ее воздух в течение нескольких мгновений, обязательно умрет. Поэтому они закрыли ее навсегда, оставив только маленькую трубочку, торчащую из двери. Как ни странно, те, кто дышит этим воздухом, не испытывают никакой боли, но вскоре погружаются в приятный сон и, если их не спасти, конечно, никогда больше не проснутся. Теперь, когда наши законы запрещают причинять боль даже самому ничтожному существу, нашим предкам пришло в голову, что с помощью длинной трубы они могут подавать этот отравленный воздух в реку, когда им понадобится запас рыбы для еды. Так они и делали, и, как ни странно, в тот момент, когда рыба чувствует, что газ пузырится в реке, они сразу же подплывают к устью трубы и борются друг с другом за возможность поймать смертельные пузырьки. Видимо они вызывают какие-то приятные ощущения перед тем, как постепенно погружают живое существо в его последний сон. И таким образом мы получаем возможность питаться рыбой из нашей реки, не нарушая закона».

Я понимал, что познакомился с очень оригинальным и интересным народом, но Балджер, как я вскоре заметил, был не совсем доволен им по нескольким причинам. Во-первых, он никак не мог привыкнуть к холодному и остекленевшему взгляду их глаз, а во-вторых, он немного завидовал их удивительно острому обонянию, которое у них было настолько сильным, что они неизменно подавали признаки того, что замечают приближение Балджера ещё до того, как, например, я мог его увидеть, и всегда поворачивали лица в ту сторону, от куда он появлялся.

Вы помните, дорогие друзья, что я упомянул тот факт, что формифолку ходили босиком, и что их ноги, так же как и руки, казались слишком большими для их тел, и я хочу добавить, что в то время как Балджера и меня вели по длинным коридорам и извилистым проходам по пути в Серебряный город, трое соодопсий часто останавливались и, казалось, пытались ногами нащупать что-то на полу. Я не задумывался об этом, пока мы с Балджером не отправились на нашу первую прогулку по их чудесному городу, и тогда, к моему великому удовольствию, я обнаружил, что номера домов, имена жильцов, названия улиц, а также все, так называемые, вывески, и все указатели были написаны слегка выпуклыми буквами на мостовых и тротуарах. И тут меня осенило, что Длинные пальцы и его спутники просто останавливались время от времени, чтобы прочитать названия улиц подошвами своих ног, и чтобы убедиться, что они выбрали правильный путь.

Более того, дорогие друзья, когда мы с Балджером впервые проезжали по одной из открытых площадей Серебряного города, вы можете представить себе мое удовлетворение, когда я обнаружил, что серебряные тротуары были буквально покрыты письменами, написанными рельефными буквами.

Так вот, в замечательной книге дона Фума он в своей мастерской манере дал мне ключ к языку формифолку, так что я легко смог определить, что часть улиц были отданы, например, историкам, а некоторые – писателям, в то время как другие были заполнены учеными трудами философов, а многие содержали тысячи строк произведений лучших поэтов.

И мне не составило большого труда определить, какие из них были любимыми стихами соодопсий, ибо, как вы легко можете предположить, они были отполированы, как серебряное зеркало, шарканьем множества благодарных ног по их одухотворенным и проникновенным строкам.

Я заметил, что сочинения философов в этом мире, как впрочем и в моем собственном, находили мало почитателей, так как рельефные буквы во многих случаях были потускневшими и черными.

Несколько позже, когда я познакомился с Бархатной подошвой, дочерью Длинных пальцев, милым маленьким существом, столь же полным внутреннего света, сколь слепым к внешнему миру, и она пригласила меня «зайти почитать», мне стоило большого труда убедить ее, что я не могу снять то, что она называла моими нелепыми «футлярами для ног», чтобы присоединиться к ней и насладиться некоторыми из её любимых стихов. Но для меня было восхитительным развлечением сопровождать эту счастливую маленькую девочку, когда она «уходила читать». Мне нравилось идти рядом с ней и наблюдать за постоянно меняющимся выражением ее прекрасного лица, когда подошвы ее крошечных ножек чувствовали слова любви, надежды и радости. Ее сердце в этот момент замирало, а руки застывали в позе блаженного наслаждения, казалось, столь же глубокого и пылкого, как если бы благословенный солнечный свет падал на ее лицо, а глаза упивались великолепием летнего заката. О обитатели верхнего мира со светом, струящимся в окна ваших душ, с вашими ушами способными воспринимать музыку свирели, флейты и скрипки, и еще более сладкую музыку голоса любви, насколько больше есть у вас, чем у неё, и все же как редко вы бываете так же счастливы и способны ощущать то сладостное удовлетворение, которое испытывает эта маленькая соодопсия!

За короткое время формифолку, казалось, вполне привык к тому, что мы с Балджером были среди них, и были со мной так же дружелюбны, как если бы я был одним из них.

Однажды Длинные пальцы привел меня в дом самого старого и мудрого ученого из соодопсий, по имени Бочколобый.

Он принял меня очень радушно, хотя я, видимо, прервал его занятия, потому что, когда я вошёл в его комнату, он читал одновременно четыре разные книги: две лежали на полу, и он изучал их рельефные буквы подошвами своих ног, а две другие были установлены на раме перед ним, и он расшифровывал их кончиками пальцев.

Но когда ему сообщили, кто я такой, он сразу же прекратил работу и задал мне ряд вопросов, касающихся высшего мира, о котором он, кстати, был не очень высокого мнения.

– Вы, люди, – сказал он, – если я правильно понимаю древние писания тех людей нашего народа, которые всё ещё сохраняли определенные традиции верхнего мира, наделены несколькими чувствами, которые совершенно отсутствуют у нас, чему я очень рад, ибо, если я правильно понимаю, у вас есть, например, такое чувство, которое вы называете слухом. На мой взгляд это одно из самых неприятных чувств, потому что из-за него вас постоянно беспокоят и раздражают колебания воздуха, доносящиеся издалека. Так вот, они не могут принести вам никакой пользы. С таким же успехом вы могли бы иметь чувство, которое сообщило бы вам, что происходит на Луне. Поэтому я пришел к выводу, что слух только отвлекает и ослабляет мозг.

Ещё одно чувство, которым вы обладаете, – продолжал Бочколобый, – вы называете зрением – является силой еще более бесполезной и отвлекающей, чем слух, по той причине, что она позволяет вам знать то, что знать совершенно бесполезно, например, что делают ваши соседи, как выглядят горы по ту сторону реки, как выглядит небо. Зачем это нужно, если вы не можете прикоснуться ко всему этому? Зачем, например, знать как скоро пойдет дождь, если у вас есть крыша над головой, чтобы укрыть вас? Это всё решительно бесполезные знания. Но самое нелепое использование этого чувства зрения – это изготовление того, что вы называете картинами, посредством которых вы, кажется, получаете величайшее удовольствие, обманывая это самое чувство, которым вы так гордитесь. Если я правильно понимаю, эти картины, если их потрогать, совершенно гладкие, но на них так искусно нарисованы линии и наложены краски, что вам, действительно, удается обманывать себя, часами стоя перед одним из этих кусочков обмана, вместо того чтобы полюбоваться тем самым оригиналом, который имитировал обманщик.

И так как жизнь в верхнем мире гораздо короче, чем в нашем, то мне кажется очень странным, что вам нравится тратить ее таким глупым образом.

Но есть еще кое-что, маленький барон, – продолжал ученый, – о чем я хотел бы упомянуть. Дело вот в чем: люди верхнего мира очень гордятся тем, что они называют силой речи, которая, если я правильно понимаю, является их способностью выражать свои мысли друг другу, яростно выталкивая воздух из своих легких, который устремляясь в приемники мозга, которые вы называете ушами, производит ощущение так называемого звука. И таким образом один из ваших людей, стоящих на одном конце города, может сообщить о своих желаниях другому, стоящему на другом конце города.

Надеюсь, ты простишь меня за то, что я так думаю, маленький барон, но мне кажется, что это ничуть не отличает вас от любого глупого животного, которое, раскрывая свою огромную пасть, приводит в движение воздух, призывая своих детенышей или бросая вызов врагу. И если я правильно понимаю, маленький барон, твой народ так гордится этой силой речи, что многие настаивают на том, что пользоваться ею надо всегда и во всех случаях, и, как ни странно, эти «болтуны» всегда могут найти множество людей, готовых их слушать. Хотя это так утомляет мозг, что в конце концов они неизменно засыпают. А еще, насколько я знаю, ваши женщины еще больше любят демонстрировать свое умение в разговорах, чем мужчины; но, не удовлетворенные этой превосходной способностью выдыхать слова, они на самом деле прибегают к сильнодействующей траве, которую они замачивают в кипящей воде и пьют как можно более горячей, поскольку она расслабляет язык.

Но все это, маленький барон, – добавил ученый, – можно было бы упустить из виду и рассматривать в свете простого развлечения, если бы не тот факт, что, если я правильно помню, так называемые уши у разных людей имеют разную способность слышать, следствием чего является то, что эти колебания воздуха, которыми вы пользуетесь, чтобы сообщить друг другу свои мысли, производят различное воздействие на разных людей, и в результате люди верхнего мира тратят половину своего времени на повторение слов, которые они уже говорили друг другу. И даже после этого вы редко можете встретить двух человек, которые точно согласятся относительно количества, вида, силы и значения слов, сказанных друг другу. Поэтому приходится призывать так называемых судей, чтобы разрешить эти споры, которые часто длятся всю жизнь.

Я искренне верю, маленький барон, – написал ученый на своей серебряной табличке, – что, когда ты вернешься к своему народу, ты расскажешь ему обо всём, о чем мы беседовали сегодня, ибо никогда не поздно исправить ошибку, и чем дольше длилась эта ошибка, тем большей будет твоя заслуга в ее исправлении.

Я пообещал ученому соодопсию сделать так, как он просил, и тогда мы коснулись затылков друг друга, как было принято прощаться в стране формифолку.

Глава XVIII

История соодопсий, рассказанная Бочколобым. – Как они были вынуждены искать убежища в подземном мире, и как они вышли на Мраморную дорогу. – Их открытие природного газа, который дает им свет и тепло. – Как они начали строить город из серебра. – Странные несчастья, которые обрушились на них, и как они преодолели их, несмотря ни на что.

Без сомнения, дорогие друзья, вы были бы рады услышать что-нибудь о ранней истории соодопсий: кто они были, откуда они пришли, и как им удалось найти путь в Подземный мир.

По крайней мере, мне это стало интересно после того, как меня представили ученому по имени Бочколобый[11]11
  В оригинале «Barrel Brow».


[Закрыть], и поэтому в следующий раз, когда я пришел к нему, я терпеливо подождал, пока он закончит читать четыре своих книги, лежащие перед ним, а затем сказал:

– Будьте добры, дорогой учитель, рассказать мне кое-что о ранней истории вашего народа и объяснить, как они попали в этот Подземный мир.

– Много веков тому назад, – рассказал мне Бочколобый, – мой народ жил на берегах прекрасной земли с обширным океаном к северу от нее, и в те времена у него, очевидно, были те же чувства, что и у других людей верхнего мира. Это было очень красивое место. Его реки были глубокими и широкими, его равнины – богатыми и плодородными, а горы – полными серебра, золота, меди и олова. Этих металлов добывалось так много, что наш народ прославился как лучшие металлурги; они были так искусны в своем ремесле, что другие народы издалека приходили к нам за мечами, щитами, наконечниками копий, доспехами, столовыми приборами, браслетами, а, прежде всего, за люстрами, украшенными великолепной чеканкой и резьбой, чтобы повесить их в своих дворцах и храмах. Итак мы были очень счастливы, пока в один ужасный день земной шар не перевернулся, и мы не оказались отвернутыми от солнца, так что его лучи лишь косо проходили над головами и совсем не согревали нас.

– Ах, я даже сейчас готов плакать, – воскликнул Бочколобый, – после всех этих столетий, когда я думаю о жестокой судьбе, постигшей мой народ. Через несколько месяцев вся поверхность нашей прекрасной земли покрылась льдом и снегом, наш скот умер, и многие из наших людей тоже погибли, прежде чем мы смогли соткать толстую ткань, чтобы защитить свои нежные тела от пронизывающего холода. Но это было еще не все; огромный голубой океан, который до сих пор бросал свои теплые волны и белую пену на наши берега, теперь дышал своим ледяным дыханием, загоняя нас в пещеры, в попытках спастись от его ярости. А через несколько коротких месяцев, к нашему ужасу, на нас обрушились горы льда, которые бурные воды с оглушительным грохотом выбросили на наши берега. Оставаться там означало смерть, быструю и страшную, поэтому всем был дан приказ покинуть дома и бежать на юг, что большинство и сделали. Но случилось так, что несколько сотен семей, принадлежавших к гильдиям металлургов, которые знали подземные ходы в шахты, как лесники знают непроходимый лес, укрылись в обширных подземных пещерах со всем, что они смогли унести. Бедные обманутые создания! Они думали, что этот внезапный приход зимнего ветра, ослепляющего снега и огромных плавучих льдов – всего лишь каприз природы, и что через несколько месяцев прежнее тепло и прежнее солнце вернутся снова.

Увы, шли месяцы, и их запасы еды были почти исчерпаны, а входы в шахты были закрыты гигантскими глыбами льда, склеенными в одну огромную массу снегом, который серые облака просеяли на них. Теперь у них не было другого выхода, их единственной надеждой было пробраться под землей к какому-нибудь другому проходу в верхний мир. Итак, с зажженными факелами, но с сердцами, погруженными во тьму отчаяния, они продолжали свой путь, когда однажды днем или ночью, они не могли знать, когда именно это случилось, каким-то образом их вожди внезапно не вышли на широкую Мраморную улицу, построенную собственными руками природы. Рядом протекала тихая река, кишащая рыбой, и здесь наши люди остановились, чтобы поесть, попить и отдохнуть. И когда один из них ударил своим кремнем, чтобы развести костер и приготовить еду, к его удивлению и радости язык пламени вырвался из каменистого пола и продолжал гореть, давая им свет и тепло.

С пищей и водой, теплом и светом их сердцам становились легче, особенно когда они вскоре обнаружили, что во многих огромных пещерах в большом изобилии росли гигантские грибы.

– Самые мудрые из них, – продолжал учёный по имени Бочколобый, – сразу же решили, что дальше по этой прекрасной Мраморной дороге должны быть резервуары этого газа, и день за днём они продвигались все дальше в этот подземный мир, время от времени останавливаясь, чтобы установить маяк, как они его называли.

Пройдя несколько лиг, разведчики, зажегшие несколько газовых источников, почти лишились дара речи от изумления, обнаружив себя на самом пороге высокого портала, ведущего в череду обширных помещений, некоторые из которых имели плоский потолок, некоторые сводчатый, некоторые куполообразный, на полу и стенах которых было неисчерпаемое количество чистого серебра. Эти великолепные пещеры на самом деле были огромными природными хранилищами великолепного металла, и наши люди поспешили установить как можно больше источников света, чтобы все могли увидеть чудесную сокровищницу.

Здесь они решили остаться, потому что здесь были еда и вода в неизменных запасах, и здесь у них были свет и тепло, и еще здесь они могли бы забыть свои несчастья, работая по своему призванию, используя драгоценный металл, чтобы построить жилье и изготовить тысячу и одну вещь, необходимую для повседневной жизни. Так велик был их восторг, как металлургов, когда они наткнулись на эти неисчерпаемые запасы чистого серебра, что они едва могли заснуть, пока не осветили газовыми струями все эти обширные пещеры, ибо, без сомнения, маленький барон, ты уже догадался, что это и есть то самое место, о котором я тебе рассказываю; что именно здесь наш народ остановился, чтобы построить Серебряный город.

Но одна мысль беспокоила их, а именно: где найти необходимую одежду, потому что старая уже представляла из себя сплошные лохмотья. К их радости, они наткнулись на залежи минеральной ваты и с ее помощью им удалось соткать немного ткани. Хотя она была довольно жёсткой и грубой, всё же это было лучше, чем ничего.

Потом, исследуя новую пещеру, один из моих мудрых предков увидел, как рядом с ним сел большой ночной мотылек, и, осторожно высвободив несколько его яиц, он принес их домой, скорее из любопытства, чем из-за чего-то еще.

Но представь себе, как он обрадовался, увидев, что один из вылупившихся червей принялся плести шелковый кокон величиной в половину его кулака. Услышав эту радостную весть, наш народ устроил большой пир и веселье, и вскоре множество серебряных челноков загремело на серебряном ткацком станке, а нежные тела наших людей были тепло и удобно одеты. Так вот, прошли уже долгие периоды времени, которые, разделенные на ваши месяцы, составили бы много, много лет. У нашего народа было все, кроме солнечного света, но об этом, конечно, те, кто родился в подземном мире, ничего не знали и потому не скучали.

Но, как и следовало ожидать, в нашем народе постепенно произошли большие перемены. К своему невыразимому горю, они заметили, что по мере того, как они украшали свои новые дома, возводили арки, мосты и террасы, украшая их великолепными канделябрами и статуями, все из литого, кованого или чеканного серебра, их зрение постепенно ослабевало. Они понимали, что в скором времени они могут полностью ослепнуть.

Этот процесс, маленький барон, – продолжал Бочколобый, – был вполне естественным, ибо зрение в действительности было создано для солнечного света, потому что, как ты, без сомнения, знаешь, все рыбы, плавающие в наших реках, не имеют глаз и не нуждаются в них. Всё произошло именно так, как они ожидали – через несколько поколений наш народ обнаружил, что их глаза больше не могут видеть вещи так, как ты, но все же они могут чувствовать их, если они не слишком далеко, точно так же, как я могу чувствовать твое присутствие сейчас и сказать, где ты сидишь, насколько ты высок, и двигаешься ли ты вправо или влево, вперед или назад, но я не могу точно сказать, как ты выглядишь, пока я не протяну руку и не коснусь тебя. И тогда я узнаю всё. Да, гораздо лучше, чем ты можешь это увидеть глазами, потому что наше чувство осязания острее, чем твоё так называемое зрение. Любой из наших людей может почувствовать малейшую шероховатость на серебряном зеркале, которое на твой взгляд покажется гладким как стекло. Как ни странно, но наши предки с потерей зрения также чувствовали, что их слух ослабевает. Наши уши, как ты их называешь, не могут слышать, ибо вечная тишина, как ты знаешь, царит в этом подземном мире. Они стали так же бесполезны для нас, как хвост головастика был бы бесполезен для взрослой лягушки; и конечно, с потерей слуха наши дети вскоре не могли научиться говорить. И через некоторое время мы вполне заслужили свое новое имя – формифолку, или муравьиный народ – потому что теперь мы были слепы, глухи и немы.

Давно, очень, очень давно, маленький барон, – продолжал ученый соодопсий, – все воспоминания о солнечном свете, о цвете, о звуке исчезли из наших умов. Сегодня мой народ даже не знает названий этих вещей, и у тебя было бы столько же шансов на успех, если бы ты попытался объяснить им, что такое свет или звук, как если бы ты попытался объяснить дикарю, что под землей нет ничего, что удерживало бы ее, и все же она не падает. Но если бы ты положил несколько кусков разного металла в ряд и попросил одного из наших людей сказать тебе, что это такое, он попробовал бы вес каждого и тщательно ощупал бы его, возможно, понюхал бы их или прикоснулся к ним языком, и тогда он ответил бы: «Это золото; это серебро; это медь; это свинец; это олово; это железо». Но ты бы сказал: «Они все разного цвета, разве ты не видишь этого?». «Я не знаю, что ты подразумеваешь под цветом, – ответил бы он, – но смотри: теперь я прячу их все под этим шелковым платком, и все же, дотрагиваясь до них кончиками пальцев, я могу сказать, из какого металла они сделаны. Если ты сможешь это сделать, то ты такой же развитый человек, как и я».

– Что скажешь теперь, маленький барон? – спросил Бочкообый, и лицо его расплылось в торжествующей улыбке. – Неужели ты думаешь, что будешь таким же развитым человеком, как этот соодопсий?

– Нет, конечно, нет, мудрый господин, – написал я на своей серебряной табличке, – и я благодарю тебя за всё, что ты рассказал мне и чему научил меня, и я прошу позволения, Бочколобый, позже снова прийти и поговорить с тобой.

– Да будет так, маленький барон, – начертал ученый соодопсий на своей серебряной табличке, а затем, когда я повернулся, чтобы выйти из комнаты, он быстро протянул руку и коснулся меня согнутым указательным пальцем, что означало «до встречи».

– Прошу прощения, маленький барон, – написал он, – но вы покидаете мой кабинет без вашего верного Балджера.

Я был поражен, потому что он действительно был прав, и без чувства зрения он видел больше, чем я с широко открытыми здоровыми глазами. Балджер крепко спал на шелковой подушке. Наш безмолвный разговор так утомил его, что он уплыл в Земли Нод на крыльях мечты. Он опустил голову и выглядел очень пристыженным, когда мой зов разбудил его, и он обнаружил, что я действительно чуть не ушел, а он об этом не знал.