Текст книги "Браслет с Буддой"

Глава 11
Оперативные раздумья за ужином

Капитан Астахов заявился домой около десяти. Квартира встретила его темнотой и тишиной. Ирочки еще не было. Коля хлопнул себя по лбу, вспомнив, что у гражданской супруги сегодня показ, а потом раут. Раут, прикинь! Тоже мне. Ирочка была моделькой. Не стопроцентной, а настолько, насколько позволял ее скромный рост – вроде бы моделькой. Или типа. Это значит, что она вполне могла заменить приму, подвернувшую ногу или не явившуюся на мероприятие по случаю скандала с кутюрье Рощенко, для своих – Рощиком. Тебе бы росточка добавить с полметра, часто повторял кутюрье, цены б тебе, Ирка, не было! В свободное от показов время Ирочка трудилась костюмером, секретаршей или курьером. Еще варила кофе на всю компанию. Правда, кофе так себе, средней паршивости. Философ Федор Алексеев, например, считает, что женщины варить кофе не способны в принципе, генетика не та. Вот и у Ирочки генетика не та… И не только насчет кофе. Костюмер из нее тоже так себе, бумаги она вечно путала и теряла, но, с другой стороны, по доходам и усилия – свои два гроша она все-таки отрабатывала. Старший, куда пошлют, издевался капитан. Ирочка пропускала его издевки мимо ушей… Она многие вещи пропускала мимо ушей и не заморачивалась. Может, потому они и держались вместе. Характер у капитана был… как бы это выразиться подоходчивее? Скажем, дотошный. Таким и должен быть хороший опер. Капитан любил зудеть, пилить, ставить на вид и вспоминать прошлогодние грехи. А кто из нас без слабостей?

Ирочки дома не было, и неизвестно, когда появится. Впрочем, почему неизвестно? Очень даже известно. Раньше двух-трех можно не ждать. Никто и не будет. Коля поздравил себя с тем, что не поленился заскочить в гастроном и купить пельмени. Теперь можно посидеть в спокойной обстановке и подумать. Пельмешки, пивко… А есть ли в наличии? Капитан заглянул в холодильник. Есть! Не забыть бросить в пельмени лавровый лист – капитан слыл гурманом.

…Он потер руки в предвкушении. Перед ним на столе стояла большая миска с пельменями – пахло как в раю! Соевый соус, пивко… Черновик для оперативных записей и ручка. Комплект.

Итак, что мы имеем, спросил себя капитан. И где колет? Где вылазит колючка и колет? Сейчас разберемся.

«Хронология», – написал он на листке и отхлебнул пива; вспомнил, что уже расписывал детали трех схожих убийств. С минуту прикидывал, где может быть давешний листок, проверил папку и карманы, но так ничего и не нашел. Ладно, сказал себе, зайдем по второму кругу и заодно проверим память. Снова отхлебнул пива и стал резво черкать карандашом.

1. Алина Семен. Стокман, 36, незам., в парке, 28 мая, собачник. Браслет из молочно-белых бусин с Буддой.

Спросить у А., что за камень… при случае.

2. Полина Андр. Сличенко, 29, 27 июля, дворник, утром, проходной двор; браслет из… – Капитан напряг память. – Из копала желтого цвета, с Буддой. Любовник?

3. Лидия Влад. Мороз, 34, 30 сентября; браслет из лазурита, синий, с Буддой; черный «БМВ», речной порт около трех утра.

4. Белецкий Игорь Семенович, владелец «БМВ», угон? Вечером 29 сент. или ночью 30-го.

Итого: предполагаемый убийца купил 7 браслетов 2 марта;

первое убийство – 28 мая;

второе – 27 июля,

третье – 30 сент.

Около двух месяцев между убийствами. Со второго марта до первого… условно первого убийства, двадцать восьмого мая, почти три… Почему? Почему он так долго терпел? Купил и терпел? Выжидал? Или… Что бы это значило? А то и значит, что двадцать восьмого мая было не первое убийство, должно быть еще одно, между вторым марта и двадцать восьмым мая. Гипотетически, как говорит профессор философии Федор Алексеев. А еще точнее, если следовать схеме, чисто гипотетически, то случилось оно за два месяца примерно до двадцать восьмого мая. То есть между серединой марта и тридцатым числом или началом апреля. Вот так, капитан.

Коля доел последний пельмень, запил пивом. Поставил на огонь чайник. Стоял над ним и раздумывал: если имело место быть условно первое убийство, то где труп? Спрятал? Не пляшет, ему нужно оставить след, надеть браслет, выставить на обозрение… Не будет он прятать. А если он совершил ошибку, накосячил и вдруг обнаружил, что существует связь между ним и жертвой? Тогда он спрячет тело. Но тут же найдет другую жертву. Вдруг не вдруг… Гадание на кофейной гуще. Пока ясно одно: промежуток в три месяца между покупкой браслетов второго марта и первым убийством двадцать восьмого мая не укладывается в схему, не мог он ждать так долго. Значит, была еще одна жертва, условно первая, решил капитан.

* * *

Адвокат Алик Дрючин, изнывая от нетерпения, ждал Шибаева за накрытым столом. Мясо, жареная картошка, пиво в холодильнике. А Шибаева все не было. Алик не решался набрать друга – а вдруг тот в засаде. Наконец раздался долгожданный звонок, и Алик побежал открывать.

– Я думал, ты не придешь ночевать. Мой руки и за стол, – строго сказал Алик.

– Ну что? – спросил он, когда они уселись за стол. – Видел кого-нибудь?

– Нет, – Шибаев сосредоточенно жевал.

– К Эмме заходил?

– Нет.

Алик приподнял бровь, рассматривая Шибаева. В глаза не смотрит, отвечает односложно… Врет?

– Как она? В порядке?

– В порядке.

– Так есть он или нет? Этот тип?

– Не знаю. Спроси чего полегче.

– Может, ей кажется? Кризис среднего возраста…

– Может. Между прочим, ее любовник… помнишь, я говорил, мужик из налоговой?

– Помню. Она позвонила его жене. И что? Ты был в налоговой? Видел его?

– Его уже нет. Умер.

– Умер?! – поразился Алик. – Как это умер?

– Элементарно. Как умирают… Машина сбила. Одиннадцатого июня.

– Три месяца назад? И она тебе ничего не сказала? Ты думаешь, это случайность?

– Не сказала. В каком смысле случайность?

– Может, это как-то связано с ней…

– Возможно, никак не связано. Если он всех так доставал, то желающих должно быть много.

– Может, несчастный случай?

– Не исключено. Черт его знает. Попытаюсь увидеть вдову… Вдруг что-нибудь выплывет.

– Любовник Эммы сбит насмерть машиной… Интересное кино! – Алик с сомнением покрутил головой. – Нашли хоть?

– Не знаю. Завтра займусь.

– Эмма, ее любовник, ее преследователь, смерть любовника… – перечисляя, Алик загибал пальцы. – Думаешь, случайный ряд?

– Давай спроси еще, верю я в случайности или нет. Где бузина, а где дядька? Она позвонила его жене в начале мая, после этого он слинял, и они больше не виделись. Наезд имел место в начале июня, почти месяц прошел. Не вижу связи. Ни смысла, ни связи.

– А зачем он преследует ее? Тот, который… преследует?

Шибаев снова пожал плечами.

– Зачем лезть в квартиру, если не с целью ограбления?

– С целью напугать.

– Ты думаешь?

– Откуда я знаю! – повысил голос Шибаев. – Был бы хоть бизнес стоящий… И денег, говорит, дома не держит. Столик сдвинут, ящики выдвинуты… Знал, что она заметит. Не вижу другой цели.

– Может, этот, фетишист? Пришел украсть ночную сорочку. А что, думаешь, не бывает?

– Вроде не украл, Эмма говорит, все на месте. Ты много видел фетишистов, которые вламываются в квартиры?

– То есть ни одной стоящей мысли? – настаивал Алик. – Хоть какая-то причина должна быть! Зачем-то ведь он приходил!

Шибаев снова пожал плечами, сказал после паузы:

– Если приходил. Посмотрим. Если он есть, то рано или поздно проявится. Как ты любишь говорить: мы только в начале пути.

– А как он попал в квартиру? Царапины на замке проверил?

– Проверил. Царапины есть. Эмма однажды открыла дверь пилкой для ногтей. Дверь доброго слова не стоит. Чьи царапины, как ты сам понимаешь, установить сложно.

– Пилкой для ногтей? Как это?

– Элементарно, Дрючин. Забыла ключ, а соседки, у которой запасной, не было дома. Вот она и употребила пилку.

– Хитрая, – заметил Алик. – То жене любовника звонит, то пилкой дверь открывает. Кошка!

– Кошка? Почему кошка?

– Падает на четыре лапы, умеет выживать в критических ситуациях.

Шибаев кивнул и промолчал.

– Ты сказал, она тебе соврала… – Алику хотелось поговорить. – В чем?

Шибаев нахмурился, перестал жевать. Задумался.

– Я спросил… вот как ты сейчас, есть ли хоть какая-то дельная мысль. Может, кража или утеря сумочки, телефонные звонки, чужие письма, случайно попавшие в ящик… Хоть что-то. Новые знакомства. Она сказала – нет.

– И что?

– Мне показалось, что она соврала. Нос ни при чем, Дрючин. И за уши она себя не хватала. Просто отвела глаза и запнулась, ответила не сразу…

– Не факт. Может, рылась в памяти, пыталась вспомнить, – заметил Алик.

– Может. А только я думаю, что она пропустила всякую мелочь через сито, пытаясь понять, что происходит. Видел бы ты ее холодильник! Да она должна была отрапортовать: ничего, мол, все в полном параде. А она запнулась. Жалко, тебя там не было, ты бы сразу ее раскусил.

– Холодильник? – Алик выхватил странное замечание Шибаева. – При чем тут холодильник?

– Порядок. Идеальный. Тебе до нее далеко.

– А… – открыл рот Алик и замолчал, соображая. – В смысле, очень упорядоченная?

– Именно. Все по полочкам. Потому и сдвинутый столик заметила. Я бы не заметил, да и ты вряд ли. А она заметила. Глазастая, ничего не пропустит.

– Все они глазастые, – сказал Алик, и было видно, что сказал не просто так, а со знанием дела. – Когда не надо.

– Кстати, Дрючин, узнай по своим каналам, что с наездом на Варгу. Хоть что-то должно быть. Сможешь?

Алик кивнул.

Сидевший на табурете Шпана, пользуясь тем, что Шибаев и Алик увлеченно обсуждали Эмму и ее проблемы, изловчился и стянул с тарелки отбивную, не удержал и уронил на пол. Спрыгнул следом и поволок добычу в угол, опасаясь, что отнимут.

– Ты только посмотри на этого паразита! – всплеснул руками Алик. – Я же кормил его! Куда в него столько влазит? Как верблюд, честное слово!

Они наблюдали за передвижениями кота. Тот, не подозревая, что на него смотрят, с урчанием рвал мясо.

– Тигр, – сказал Шибаев. – Тигр, а не верблюд. С какого дива верблюд?

– Тигр… тоже мне! – фыркнул Алик. – Верблюд, потому что они наедаются впрок, так и твой животный все время жрет. Верблюд хоть работает, а этот ночью гуляет, а днем дрыхнет.

– Ведет активную сексуальную жизнь, потому и жрет. Мужик. А тебе завидно.

– А тебе?

– Мне тоже.

Адвокат вздохнул и задумался…

Глава 12
Фантазии на тему хронологии

У самого интересного экспоната не бывает таблички с названием.

Закон зоопарков и музеев Джоунса

Капитан Астахов был насуплен и молчалив, так как перебирал в памяти детали трех убийств, пытаясь сообразить, как найти условно первую жертву. Внутреннее чутье и постоянное ожидание гадостей от судьбы подсказывало ему, что она должна быть… Первая жертва. Но в полицейских сводках о ней никакого упоминания. На самом деле ее не было. Но капитан нутром чуял, что есть. И где же она? Спрятана? Нет, нет и нет! Убийца не стал бы прятать тело по известным причинам… Зачем тогда покупать браслеты?

Второго марта он купил семь браслетов с целью оставить их на левой руке жертв. Ясно. Дальше. Первое убийство – двадцать восьмого мая; второе – двадцать седьмого июля; третье – тридцатого сентября. Каждый раз примерно через два месяца. Одной жертвы не хватает, чтобы уложиться в схему. Между серединой и концом марта. Куда же она делась? Если бы с подобной теорией выступил друг капитана, профессор философии Федор Алексеев, капитан Астахов подверг бы его осмеянию, а теорию назвал мутной. Но то профессор, а то он, капитан Астахов. Менделеев тоже предсказал неизвестные элементы в своей таблице и даже оставил для них место. Умозрительно, как говорит Философ. А ведь сработало.

Капитан дал задание стажеру обзвонить больницы и морги. На всякий случай, хотя понимал, что без толку. А сам углубился в оперативные сводки за март. Ничего. То есть было всякое, но не то, что требовалось. Капитан не собирался сдаваться и принялся за архив звонков от неравнодушных граждан о всяких нарушениях. Даже если звонящий не назвал себя, звонок регистрируется.

На подходящий звонок капитан наткнулся почти сразу. Он поступил в два тридцать утра двадцать шестого марта. Звонивший сообщил, что видел, «как неизвестный мужчина вынес из машины предположительно мертвую женщину и положил ее на тротуар на углу Чешской и Ильинской, после чего сел в машину и уехал». Имени своего звонивший не сообщил. Патрульная машина выехала по указанному адресу, но ничего подозрительного там обнаружено не было. Обыскали на всякий случай соседние дворы – с тем же результатом.

Капитан позвонил дежурному, который принял сообщение. Тот после некоторых умственных усилий вспомнил звонок, сказал – обычный ложный вызов. Личность звонившего устанавливать не стали, мало ли дураков. Правда, перезвонили, но абонент был не то вне зоны, не то недоступен. Больше звонить не стали. Вот если бы сообщили про бомбу, тогда из-под земли бы достали. На вопрос, кто звонил, женщина или мужчина, дежурный сказал, что не знает, может, женщина, может, подросток. Голос был приглушенный и невнятный, связь прерывалась. Звонок поступил двадцать шестого марта в два тридцать утра; патруль был на месте спустя двадцать минут, но ничего на указанном месте не обнаружил.

Куда же делось тело?

Тут появился стажер с отчетом и доложил, что по больницам и моргам все чисто. Капитан с трудом вспомнил имя очкарика. Глеб!

– Спасибо, кадет, свободен, – сказал капитан, но стажер топтался на пороге и не уходил. – Что? – спросил капитан.

– Может, травмпункты проверить? – спросил курсант.

– Проверь. Молодец. Начни с Заводского района. И не звони, они часто не берут трубку, а сходи лично. Знаешь, где это?

– Я найду! – Стажер неловко козырнул, развернулся и исчез.

Капитан подумал, что можно опросить жителей домов… Придется опросить. Он слабо представлял себе угол улиц Чешской и Ильинской, где-то рядом с частным сектором, и вместе с тем до центра рукой подать… кажется, рядом Управление архитектуры и градостроительства.

.

Через час стажер доложил, что в три пятнадцать утра двадцать шестого марта в травмпункт Заводского района была доставлена женщина с травмами в области шеи, избитая. По ее словам, на нее напали. Ей измерили давление, вкололи кордиамин и велели посидеть, так как состояние ее было удовлетворительным. Спустя полчаса она подошла к приемной сестре и сказала, что ей лучше и она уходит. В полицию они звонить не стали, решили, что она позвонит сама, если надумает.

– Имя есть?

– Зубова Виктория Павловна. Я проверил, такая в городе не проживает.

– Черт! – сказал капитан.

– Приемная сестра сказала, ее привезло такси, записала номер. Вот! – парень протянул капитану клочок бумаги.

Капитан некоторое время рассматривал стажера, потом сказал:

– Ну, ты силен, кадет! Молодец! Свободен.

Капитан потер руки – день прожит не зря – и взял клочок, оставленный курсантом.

Водитель такси был на месте, жив-здоров и согласился встретиться с капитаном через полчаса в кафе «Лавровый лист», где обычно обедал.

– Помню я ее! – с чувством сказал водила, рослый парень в черном костюме с галстуком. Костюм сидел на нем как на корове седло, ему больше подошла бы спортивная куртка и футболка. – Полгода прошло, а я забыть не могу. Выскочила на дорогу, ну чисто привидение! Ниоткуда! Я думал, под кайфом, думал, проскочу, не хотел связываться… Мало ли. Она страшная была, растрепанная, светлое пальто грязное… Смотрю, а она плачет и руками машет. И что-то кричит. Двадцать шестого, как сейчас помню, ночью. Около трех. Я со смены ехал. Пожалел, остановился. Чувствую, что не надо бы, и остановился, не смог проскочить. Она села, всхлипывает, слова сказать не может… Потом говорит, что на нее напали и избили… А потом ей плохо стало, глаза закатывает, падает на сиденье… Она сзади села. Меня самого чуть кондрашка не хватил – думаю: а ну как помрет? И на рысях в травмпункт, сдал с рук на руки, а сам, поверишь, повторяю: спасибо, господи, спасибо, господи, пронесло, живую доставил! Остановиться не могу. И что интересно, спиртным не пахло, в смысле, не из таких… Что она там делала в три ночи, хрен ее знает. Сначала ждал, что выйдут на меня ваши, если что, а тут все тихо, никто не звонит, я подумал, что ничего не случилось, все о’кей. Полгода, почитай, прошло. А что с ней? Жива?

– Пока не знаем, – сказал капитан. – И часто у тебя такие истории?

– Книгу можно писать! – с чувством ответил водитель. – Опасная профессия. Ты не поверишь, капитан, привык. Женка уговаривает к брату в бизнес, а я как подумаю… он торгует сырьевым оптом, так с души воротит.

– Почему не поверю? Поверю. У меня та же история: брат зовет в бизнес, деньги обещает хорошие, нормированный рабочий день… И никакой идиот пулю не всадит, а меня с души воротит.

– Расскажу женке, – обрадовался таксист, – а то мозги напрочь выносит. Видать, не один я такой дурной. Мне главное, чтобы интересно было. Бывает, такого наслушаешься – на голову не налазит. Я с клиентами запросто, если надо чего, подскажу, а как же, вот они и делятся.

На улице они тепло распрощались.

– Да, – вспомнил вдруг таксист, – она оставила в машине свою цацку, пойдем отдам. Зацепила, и он порвался. Я потом собрал.

– Браслет! – загадал капитан и выиграл. Таксист достал из бардачка полиэтиленовый пакетик с зелеными бусинами – браслет был разорван; в глаза бросился знакомый брелок – Будда белого металла на короткой цепочке.

– И еще! Она велела везти себя на Горького, восемь, а потом, когда ей стало совсем плохо, я самолично дунул в травмпункт, думаю, от греха подальше. Восьмой номер около центрального парка, сталинка…

Глава 13
Бойцы вспоминают минувшие дни…

– Привет, ребята! Ритка, все цветешь? По какому поводу пьянка? Неужели днюха? Нет вроде, была недавно. Ну-ка, признавайтесь, черти!

Высокий мужчина с волосами, собранными в пучок на затылке, обнял хозяйку дома, небольшую тонкую черноглазую женщину, и громко чмокнул в макушку. Как читатель уже понял, ее звали Рита. Была она женой Игоря Белецкого.

– Новую тачку обмываем, – сказал хозяин дома. – Молодец, что нашел время, а то сразу – занят, не могу, то-се! Сто лет не виделись. Дай я тебя облобызаю! Да отцепись ты от Ритки, охальник! При живом муже… Совсем стыд потерял!

От Белецкого пахло спиртным. Громкая речь, размашистые жесты – все говорило о том, что хозяин дома уже принял на грудь. Мужчины обнялись. Похлопали друг друга по спине, затопали по прихожей, сметая барахло с вешалки.

– Мальчики, мальчики, осторожнее! – закричала Рита. – Дом разнесете! Давайте в гостиную.

– Эд, ты? Сколько лет, сколько зим! – с дивана навстречу новому гостю поднялся представительный мужчина с залысинами.

– Славич! – тот, кого назвали Эдом, обнялся с мужчиной с залысинами. – Рад, рад! Все лысеем и толстеем, финансовый директор? – он похлопал мужчину по животу. – Деньги все уже заработал?

– Ты на себя посмотри, чучело! Богомаз несчастный! Почем опиум для народа?

– Как всегда. С учетом инфляции. Кстати, могу написать твой портрет, хочешь?

– Я что, мазохист, по-твоему?

– А кто? Супружница на сорок лет моложе – конечно, мазохист. Могу изобразить на пару, будешь вспоминать…

– Тебя, что ли?

– Ее! Когда сбежит.

Слава помрачнел и не нашелся что ответить. Белецкий хихикнул и закашлялся.

– Прошу всех за стол, садимся, а то в горле пересохло. Эд, угомонись!

Шумно усаживались, шумно двигали стулья. Эд упал около жены Славы Сонечки, хорошенькой молодой женщины с личиком славной кошечки; схватил ее руки, смачно чмокнул одну, другую.

– Солнышко! Свет очей моих! Я уже говорил, что люблю тебя? На хрен тебе этот старый… гм… финансовый директор? Давай сбежим!

Сонечка смутилась – она не умела подхватить Эдиков треп, – взглянула на мужа. Она была чужой в их спетой компании, их остроты, приколы и воспоминания из студенческих времен летели мимо – она просто их не понимала. Сказывалась разница в двадцать с лишним лет – другое поколение.

А Эд все не унимался.

– Чего-то ты грустная, солнышко! Славка забижает? Ты только скажи, я этому козлу мигом рог сотру! Тебя на руках носить надо, пылинки сдувать, поняла? Смотри у меня, Славич, достану. Иди ко мне, моя красавица! – Он привлек Соню к себе, поцеловал в макушку. Ему нравилось целовать женщин в макушку.

Соня затравленно взглянула на мужа. На лице Славы промелькнуло раздражение. Эд часто перегибал палку и в выражениях не стеснялся, ему обидеть человека – одно удовольствие.

– Ну-ка, убрал лапы! – сказал Белецкий. – Не твое, не трожь!

– Соня, не обращай внимания, – прокомментировала происходящее Рита. – Мальчики так шутят. Это у них чувство юмора такое. А наш Эдуард всегда был злюкой, его ни одна женщина не выдерживает, все сбегают.

– Не все, – возразил Эд. – Некоторых я сам прошу покинуть помещение. Завидую тебе, Славич, такую жар-птицу схватил за хвост… Смотри не выпусти, как тот парень из сказки.

– Эд, угомонись! – прикрикнула Рита. – Как говорится в рекламе, иногда лучше жевать, чем говорить. Давай жуй!

…Новый год они встречали здесь же, у Игоря и Риты Белецких. Их первый выход на люди…

Соня стеснялась до слез, не решалась рта раскрыть, отвечала односложно, да-нет-спасибо, и глазки опущены. Была уверена, что они ее осуждают. До сих пор Слава бывал у них со Светой, прежней женой. Соня была уверена, что Рита и Света дружат. До сих пор. И Света выложила ей про нее, Соню, всю ту грязь, которую однажды вылила публично, прибежав к мужу на работу. Ей донесли, что у Славы шашни со студенткой. После этого Слава наконец решился…

Она переводила взгляд с мужа, спокойного и немногословного, на хозяина, Игоря Белецкого – громогласного, самоуверенного, шутника. Он вдруг подмигнул ей, и она вспыхнула.

Ожидали третьего друга, известного художника Эда Кушнира; он прибежал всего на полчаса, царапнув щетиной, расцеловал Риту и ее, Соню, – сказал, одобряю, Славич, не ожидал такой прыти! Хлопнул по животу Белецкого, сказал, что тот заматерел, забурел, пузо… Позорище! Стареем, брат, одним словом. Сам же он был высокий, по-мальчишески гибкий, с темными насмешливыми глазами и длинными волосами, собранными в пучок. В затрапезных джинсах и белом свитере с широким воротом. С серьгой в левом ухе. Богема!

– Ты куда! – закричал Белецкий. – Не пущу! Ритка, держи засранца!

Они сцепились в шутливой драке.

– Славич! – позвал Эд. – Подмогни! Мы сейчас ему наваляем, этому гению сумо!

Слава улыбался, глядя на друзей.

Застывшая в напряжении Соня, сжав кулачки, рассматривала друзей Славы во все глаза. Они дурачились, шутили, но ей показалось, что было что-то едва уловимое, стоявшее между ними, некое напряжение и натуга…

Эдуард Кушнир был красив. Эдик, для друзей – Эд. Так будем называть его и мы. Большой, с широким разлетом плеч, с крупными руками, чуть подпорченными въевшейся в кожу краской; темноглазый, темноволосый, с легкой небритостью на подвижном лице… С серьгой в левом ухе, в белом свитере… Но было что-то в его внешности, что настораживало и вызывало желание держаться от него подальше. Возможно, злой язык. Возможно, ироничный взгляд. Ему ничего не стоило обидеть… Кличка у него среди друзей была – Язва. Эдик-Язва. Или Язвенник. Занимался он рекламой и при случае писал лики, хотя все они, включая Риту, в свое время закончили экономический. Правда, Эд бросил после третьего курса – экономика его не интересовала. Игорь Белецкий стал банкиром, Слава Житков, как мы уже знаем, финансистом; Эд же подался в рекламисты и художники. Рита сидела дома… Как-то так получилось. Потеряла ребенка – неудачная беременность, долго лечилась, отстала… Вела хозяйство.

Эд шумно засобирался, расцеловал их снова, теперь на прощание, сказал, что его ждут…

– Бери свою подругу и тащи к нам! – воскликнул Белецкий. – Не съедим.

– Ей с таким старьем неинтересно! – брякнул Эд и испарился.

Соня почувствовала, как понемногу отпускает напряжение. Они пили шампанское, Игорь рассказывал анекдоты, Слава благодарно улыбался…

Выматывающий судебный процесс, чувство вины перед женой, с которой они прожили почти четверть века, и детьми, не захотевшими понять, что их не очень молодой отец имеет право на счастье и новый старт, финансовые проблемы как следствие марафона, длящегося весь последний год, добавили ему седины. Это была любовь с первого взгляда. С того самого момента, когда практикантка, третьекурсница его альма-матер, будущий дипломированный экономист, переступила порог его кабинета. Небольшая беленькая нежная девочка из предместья, поминутно вспыхивающая и не понимающая шуток. Он еще удивился: откуда такое несовременное чудо? По договору о сотрудничестве его предприятие каждый год принимало двух-трех практикантов, молодых людей и девушек. Он смотрел на нее, чувствуя, как замирает сердце от непонятной жалости – тонкая шейка, напускная серьезность, чтобы скрыть растерянность, небогатая одежда. Золушка – почему-то вспомнилось. Золушка из предместья.

В их спетой компании Слава слыл тугодумом. Игорь Белецкий был денежным и козырным тузом, солидным и самоуверенным, Эд был прекрасным художником, злым и остроумным зубоскалом; оба бабники; а Слава Житков был тугодумом. Спокойным, неторопливым, надежным парнем. Принимая решения, взвешивал все «за» и «против» и долго думал, прежде чем сделать ход. Он был лучшим шахматистом института, и сейчас, случалось, часами сидел в Интернете, играя с такими же фанатами. Был женат; жена Света – добродушная и смешливая толстушка, двое детей, прекрасная семья… И все это обрушилось в одночасье. Гром прогремел, когда на пороге его кабинета появилась Соня. Такое с ним было впервые.

Будь на его месте Белецкий, проблемы не возникло бы. Он сводил бы практикантку в ресторан, подарил духи или золотое колечко; в итоге соблазнил. И все это легко, играючи, с улыбкой и комплиментами. А Слава Житков так не умеет, Слава – цельная натура. Не разменивается, отдается весь. Как втемяшится что в голову, топором не вышибешь.

Полный смущения, он стал позволять себе мелкие знаки внимания, поминутно вызывал практикантку в кабинет, расспрашивал, как жизнь, учеба, какие проблемы. Проводил домой, раз, другой… Напросился на чай. Соня снимала комнатушку в спальном районе. Напился чаю… Причем даже не догадался принести торт или конфеты. Не умеет Слава ухаживать за девушками. И за Светой, женой, не умел, скорее она проявляла инициативу. И Соня не умеет. Сидят, молчат, говорить не о чем; Слава украдкой рассматривает Соню. Однажды осмелился, погладил по голове, приобнял… А дальше как-то само получилось… все. Любовь все-таки догнала Славу и приложила от души. Он стал светиться изнутри таким ярким светом, что коллеги зашептались по углам. Сообщили Свете, а как же! Доброжелатели. Та поступила опрометчиво, прилетела, закатила скандал, обозвала эту разными нехорошими словами. Ей бы подумать хорошенько, ведь прекрасно знала, что Слава упрям как бык, и если втемяшится что в голову, вышибить можно только терпением, дипломатией, слезами и сердечными приступами. Чувство долга, сидящее в нем, с легкостью забило бы сорняк непрошеной любви, дай время. Но Света, оскорбленная, слепая от ревности, примчалась и… Какая там дипломатия! Хорошо хоть, не убила практикантку – а ведь могла запросто! Света полная, крупная, под стать Славе. Соня против нее – тьфу! Но в делах любви верх берет зачастую не сильный, а слабый. Слава на руках занес Свету в свой кабинет, с силой усадил на диван и сказал, как припечатал: «Не сметь!»

А потом начался бракоразводный марафон в мешках, со скандалами, угрозами, битвами адвокатов. Слава из тех мужчин, кто уходит, перебросив плащ через руку… Так что скандалы в конце концов прекратились, равно как и прежняя семейная жизнь. Напоследок Света сказала: «Лучше б ты сдох! Ненавижу!» И детей настроила соответственно.

Время не стоит на месте – где идет, где ползет, а где и бежит. Затягивает раны и ровняет ухабы. На обломках старой жизни начала пускать живые зеленые ростки новая…

…Их первый выход на люди. Нежная тонкая Соня со светлыми вьющимися волосами, в черном платье, с бирюзовым кулоном на груди – золотой ободок оправы, мелкие алмазики, а внутри – крупный выпуклый зелено-голубой камень, осколок неба, символ любви. Хороша. Нежная кожа, нежный румянец… Не накрашена, все от природы. Слава взгляда с нее не сводит, с этого чуда. Мерцает елка, полумрак, сугроб на подоконнике. Праздник…

– Ты думаешь, я им понравилась? – спросила Соня по дороге домой.

Слава только счастливо рассмеялся и сжал ей руку…