Текст книги "Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)"

Портрет

Портрет вошел в мою жизнь, когда мне было двадцать лет. С тех пор я часто думал, что было бы со мной, если бы наши пути с ним не пересеклись, как бы я прожил все эти годы. Скорее всего, я так бы и остался нищим рыбаком в маленькой деревушке на юге Италии. Потому что я родился именно в такой рыбацкой деревне, в бедной семье, где заработка отца едва хватало на хлеб и самое необходимое.

В нашей деревне все испокон веков занимались рыбацким промыслом. В любую погоду мужчины уходили в море на своих лодках и часто оставались там навсегда. Тогда в море уходили их сыновья, а женщины все также продолжали ждать их на берегу и молиться о том, чтобы они вернулись. Мы все с малолетства знали, что такое тяжкий труд, умели чинить сети и лодки и могли мгновенно на глаз определить стоимость улова. Проходили годы и десятилетия, а в нашей деревне почти ничего не менялось. Вот только в домах появились телевизоры, о приближении шторма стали узнавать не по приметам, а по прогнозам погоды по радио, а паруса и весла на лодках сменились моторами. Некоторые особо удачливые счастливчики стали выходить в море на катерах, но наша семья к таким богачам не относилась. Наоборот, дела у нас шли все хуже и хуже. Все началось с того, что однажды в холодную погоду отец сильно простудился и заболел воспалением легких. Его долго лечили, но кашель не проходил, а наоборот, усиливался. Он перестал выходить в море, и мне как старшему сыну пришлось заменить его. Но я с детства мечтал о другом. Я был уверен, что я то уж точно вырвусь из этого мира нищеты и убожества, получу образование и стану юристом. Я часто представлял себе, как после университета я приеду сюда в роскошном автомобиле, одетый в дорогой костюм и с элегантным кейсом в руке. Учителя поддерживали во мне уверенность, что я смогу добиться этого, так как я учился блестяще, и они уже проверяли возможности добиться для меня стипендии.

Но жизнь оказалась неласковой ко мне. Мне пришлось работать вместо отца, чтобы содержать семью. Сколько раз я с отчаянием думал о том, чтобы бросить к черту этот тяжкий труд и уехать учиться. Но тогда моим родителям просто нечего бы было есть, и к тому же у меня еще были младшие брат и сестра. Я просто не мог так поступить с ними.

Отцу становилось все хуже и хуже. У него определили туберкулез. И врачи посоветовали отправить его в санаторий. Нам пришлось продать лодку, и я теперь выходил в море на катере сеньора Романо. Он был самым богатым в наших местах, у него было целых два катера, и ему были нужны молодые и сильные работники. Уловы у него были хорошие, но денег он платил так мало, что нам еле хватало на жизнь. Постепенно я стал приходить в отчаяние. Мне все чаще и чаще приходило в голову, что так пройдет вся моя жизнь, и я ничего не добьюсь, и ничего не увижу, кроме осточертевших мне моря и рыбы. Когда я думал об этом, во мне поднималась жгучая обида на несправедливость жизни. Ведь если бы ничего не случилось с отцом, я бы уже давно учился в университете и готовился к успешной карьере. У меня было все для этого: блестящие способности, красивая внешность, грамотная речь и прекрасные манеры человека, воспитанного в состоятельной семье. Да, не удивляйтесь. Я с детства очень серьезно относился к тому, что мне предстояло добиться в будущем. Я много читал, я заучивал наизусть красивые слова и целые предложения, я копировал манеры, богатых людей, которых видел в кино. Я старался не употреблять ни простонародных слов, ни вульгарных жестов. Я знал, когда положено надевать костюм, когда смокинг, а когда клубный пиджак. Я в совершенстве знал, что едят какой вилкой, и как нужно вести себя за столом. О, я как никто был полностью готов к новой жизни, но судьба посмеялась надо мной. Когда я думал об этом, меня захлестывала бессильная ярость, и в такие минуты я был готов убить, украсть, ограбить кого угодно, только бы раздобыть деньги для моей семьи и обрести желанную свободу. Возможно, в конце концов, я бы и докатился до преступления, если бы в один прекрасный день не обрел Портрет.

Это действительно случилось в прекрасный летний день. С утра мы вышли в море на одном из двух катеров моего хозяина. Нас было двое, я и старший сын сеньора Романо, Бартоломео Чокнутый. Так его прозвали в нашей деревне за его надоевшую всем набожность. Он с детства мечтал уйти в монастырь, но отец не позволил ему, так как ему нужны были работники. Так он и остался полурыбаком-полумонахом. Целыми днями он не расставался с молитвенником, и при первой же возможности бежал в церковь. Его никто не любил, потому что он везде и во всем видел смертные грехи и тут же принимался их осуждать. Ходить на танцы – грех, обнимать девушку – страшный грех, даже просто смеяться тоже было грешно. Скорее всего, в прошлой жизни он был великим инквизитором, а то и самим Торквемадой. Вначале меня страшно раздражали его вечные обличения, но потом я научился просто не обращать на него внимания. Наверное, он действительно был просто немного сумасшедший.

Так вот, погода в тот день была прекрасная, на небе ни облачка, море спокойное, тихое, хотя находка такой зловещей вещи, как Портрет, уж точно должно была бы сопровождаться не меньше, чем бурей. Но это мне стало приходить в голову потом, когда я уже знал, к какой страшной цепи трагических событий привело его появление. А тогда мы спокойно вытянули сети и стали выбирать из них рыбу, когда под сверкающей серебристой чешуей тускло блеснула зеленоватая бронза. Я быстро разгреб оставшуюся рыбу и увидел плоский бронзовый чемоданчик, опутанный водорослями. Мне будто в голову ударило, вот он, пиратский клад, найти который было пределом мечтаний всех жителей нашей деревни, и взрослых и маленьких. Все знали, что двести лет назад в наших местах хозяйничали пираты. Многие даже считали себя их прямыми потомками, и из поколения в поколение передавали легенды о несметных сокровищах, затонувших в море у нашего побережья. Неужели мне все-таки повезло? Бог услышал мои молитвы, и клад попал в руки именно мне.

– Не думай, что ты сможешь прикарманить все сокровища из этого сундука, – раздался у меня над ухом скрипучий голос. – Этот клад попал в наши сети, когда мы ловили рыбу на нашем катере, поэтому он принадлежит нам.

Если Чокнутый думал, что я сразу же так легко уступлю ему эту добычу, то он ошибался. Я прикинул на глаз размеры сундучка. Он был примерно тридцать сантиметров в ширину и сантиметров сорок в длину. Толщина было, правда, совсем небольшая, сантиметров двадцать. Но даже при таких размерах, чем бы он ни был наполнен, золотом или драгоценными камнями, все равно там было достаточно для двоих.

– Даже и не мечтай об этом, – холодно сказал я ему. – Этот клад мы поделим на двоих, и поделим его сейчас, немедленно. А если ты думаешь, что я соглашусь отдать все вашей семейке, то ты ошибаешься. Я скорее сброшу тебя за борт и удеру на этом катере, а потом затоплю его, и никто никогда не узнает, что здесь случилось. Ну, и как тебе нравится такой вариант?

Он еще что-то ныл, но я прекрасно видел, что он испугался. Он был тощий из-за того, что вечно соблюдал пост и изнурял себя молитвами, и я был гораздо сильней его. Не обращая больше на него внимания, я взял багор и стал взламывать сундук. Уж что-что, а закрыт он был на совесть. Мне пришлось изрядно потрудиться прежде, чем его крышка начала поддаваться. Чокнутый забыл про свои претензии и тяжело сопя, помогал мне взломать его.

Наконец, замок треснул. Дрожа от нетерпения, мы откинули крышку и одновременно застонали от разочарования. Там и в помине не было никаких драгоценных камней, ни золота, и даже ни серебра. Там вообще ничего не было, кроме картины, размеры которой точно соответствовали размерам чемоданчика. Я торопливо вытащил ее и стал разглядывать, а Бартоломео увидев, что на ней изображено, только сплюнул и тут же начал торопливо шептать молитвы и неистово креститься. Признаться, я его понимал, потому что у меня самого по телу побежали мурашки. Мне показалось, что на этой картине был изображен сам дьявол, или, во всяком случае, кто-то очень похожий на него.

Вот так и произошла наша первая встреча то ли с проклятием, то ли с благословением всей моей жизни – с Портретом. В общем-то, на первый взгляд это был самый обыкновенный старинный портрет, каких есть множество в любом музее. Он изображал мужчину средних лет, одетого в костюм испанского гранда. Вообще-то, это я так решил, что гранда, но так как я никогда не был ни знатоком истории, ни живописи, очень даже могло быть, что я и ошибался. Во всяком случае, мужчина был одет в черный бархатный камзол, белую рубашку с красивыми кружевными воротником и манжетами. На голове у него, как и полагалось, был черный бархатный берет. Мужчина был изображен по пояс, одна рука в роскошных перстнях сжимала эфес шпаги, другая покоилась на какой-то подставке. У мужчины были длинные до плеч волосы и, конечно, усы и клочок бородки посреди подбородка. В общем, это был бы самый обыкновенный портрет, если бы не дьявольски злобное выражение лица. Его глаза просто горели ненавистью, а рот был искривлен в такой же дьявольской усмешке. Да уж, понятно, почему его бросили в море. Держать такое в доме было страшновато.

– Выбрось его немедленно. Брось его назад в море, – завизжал у меня над ухом Чокнутый. – Положи его назад в этот сундук и брось.

Его визг вернул меня к действительности. Уж не думает ли он, что может командовать мной только потому, что я работаю на его отца?

– Даже и не собираюсь, – хладнокровно ответил я ему, понимая, что мой спокойный голос разозлит его еще больше. – Мне нужен этот портрет, и я его оставлю себе.

– Зачем он тебе? Это же дьявол, – затрясся от ярости он.

– Потому что я продам его. Он старинный и, наверное, стоит больших денег, а мне нужны деньги. У меня нет богатого папаши, как у тебя, и я не собираюсь бросаться деньгами.

– Эти деньги принесут несчастье, и не только тебе, а всем нам. От этого портрета нужно избавиться. Если ты не выбросишь его, я всем расскажу, что у тебя есть дьявольский портрет, который приносит несчастье.

Да, это могло стать проблемой. Конечно, у нас в деревне далеко не все были так набожны, как Бартоломео, но ремесло рыбака опасно, поэтому все рыбаки суеверны. Если в деревне случится какое-нибудь несчастье, все обвинят в этом меня. Деревня у нас маленькая, и жить в ссоре со всеми невозможно. Нужно было срочно как-то уговорить этого идиота не болтать о нашей находке.

– Послушай, я ведь не собираюсь оставлять этот портрет себе. Я продам его. Я завтра же поеду в город и покажу его в каком-нибудь музее. Он ведь может стоить больших денег. Разве тебе не нужны деньги? – принялся увещевать я его.

Но не тут-то было. Он ничего не желал слушать, и орал как сумасшедший, что не потерпит, чтобы это исчадие ада даже на несколько дней оставалось у меня. Он даже схватил сундучок и зашвырнул его в море, а потом кинулся вырывать у меня портрет. Но я не уступил ему. Я быстро скатал злосчастную картину в трубку и засунул себе под рубашку. Увидев это, он начал бессильно ругаться, но сделать ничего не мог. Я был гораздо сильнее его.

Когда мы подошли к берегу, синьор Романо уже ждал нас на берегу. Бартоломео сразу же попытался донести ему о портрете, но к моему счастью, тот не дал ему и рот раскрыть.

– Быстрее перегружайте рыбу. У меня заказ на весь улов. Нас ждут, нам надо отвезти рыбу немедленно, а то заказ могут перехватить, – закричал он нам.

Бартоломео еще раз попытался рассказать ему о портрете, но он только отмахнулся от него.

– Потом, потом. Сейчас давайте бегом несите рыбу в машину.

Бартоломео ничего не оставалось кроме как заткнуться, и мы стали бегом переносить рыбу в пикап хозяина. Как только последние корзины были погружены, хозяин велел мне садиться с ним в машину и ехать к перекупщику.

– А ты приведи катер в порядок и иди домой, – велел он Бартоломео, так и не выслушав его, и мы поехали. Что ж, я получил передышку, но проблема от этого не исчезла. Всю дорогу я ломал голову над тем, как оставить портрет у себя до продажи и не дать Бартоломео разнести по селу зловещие слухи. Но в голову ничего не приходило. Деньги я ему уже предлагал, а что еще ему предложить, я понятия не имел. Да, к тому же я и сам понимал, что с любым предложением я опоздал. Пожалуй, он уже разнес новость по всему селу и, скорее всего, меня уже будут встречать возмущенные соседи.

Приехав, мы с хозяином быстро перегрузили рыбу на склад, взяли деньги, вернее, деньги взял хозяин, и поехали назад. Я уныло ощупывал картину под рубашкой. Пожалуй, придется признать, что это дело я проиграл. Не идти же на конфронтацию со все деревней. А если вдруг и вправду что-то случится? Я буду виноват во всем. А ведь я даже не знаю, действительно ли этот портрет представляет собой ценность и можно ли выручить за него приличную сумму, уговаривал я себя. Но с другой стороны, а если он стоит миллионы? И из-за какого-то идиота я не смогу получить их. Да я лучше убью его.

Угу, тогда тебе нужно будет убить всю деревню, потому что он уже разнес новость о портрете по всем соседям. И уж, конечно, доложил моим родителям, и моя мать, наверное, уже рыдает в ужасе, не зная, каких еще бед ожидать.

За этими мыслями, я не заметил, как мы приехали домой, и выехали на улицу, ведущую к морю. Еще издали я заметил толпу, собравшуюся на берегу. Когда мы подъехали ближе, то увидели, что на берегу собралась вся деревня.

Ничего себе, Бартоломео постарался, с досадой подумал я. Представляю, что он там нарассказывал, что они все сбежались. Пожалуй, еще и меня изничтожат, не только портрет.

В это время мой хозяин, которого никогда ничего кроме выручки не интересовало, тоже обратил внимание на толпу на берегу.

– Смотри-ка, – удивлено сказал он. – Что-то случилось, да, как видно, что-то серьезное. Вон машина полиции стоит.

Действительно, на самом берегу стоял полицейский автомобиль. Очевидно, я так был поглощен мыслями о портрете, что даже и не заметил его. Странно, причем же здесь полиция? Даже если на портрете и в самом деле изображен сам дьявол, вряд ли кто-то бы стал вызывать полицию. По-видимому, здесь что-то другое, тем более что мы уже ясно видели, что недалеко от берега несколько полицейских в лодке пытались зацепить что-то баграми.

Через несколько минут мы подъехали к берегу и быстро выскочили из машины. При виде нас все замолчали и уставились на нас, а потом как-то подозрительно быстро стали расступаться перед нами, давая нам пройти. Все стало ясно, когда к нам кинулась синьора Романо. Вернее, она кинулась к мужу. Вид у нее был самый безумный.

– Бартоломео, – закричала она, – наш Бартоломео.

– Что? – испуганно спросил хозяин. – Что с ним случилось?

– Он умер, – рыдая произнесла она, без сил опускаясь на песок. – Он умер. Ты всегда ругал его, всегда сердился на него, а он умер, мой бедный мальчик.

– Что ты говоришь, женщина? Как он мог умереть? Час назад я разговаривал с ним, он был живой и здоровый. Где он?

Но она не слушала его. Она сидела на песке, раскачиваясь и закрыв лицо руками.

– Эта работа была не для него. Он хотел уйти в монастырь, а ты не позволил ему. Если бы он стал монахом, он был бы жив до сих пор, – рыдая, твердила она. – А теперь он мертв, и я ничего не могу сделать для него.

Хозяин с минуту слушал это, а потом повернулся к толпе.

– Кто-нибудь может мне рассказать, что случилось?

– Я, – отозвался один из молодых парней. – Я видел, как это случилось, но все произошло так быстро, что сделать ничего было нельзя. Я был на берегу возле своей лодки, вон она лежит. Когда вы уехали, Энрико подошел к нему, они с ним о чем-то поговорили, потом тот ушел, а Бартоломео стал мыть катер. Он уже почти закончил, когда, видно, решил, что было бы неплохо еще раз окатить палубу водой. Он спустил ведро на веревке в море, набрал воды и хотел поднять его, да веревка зацепилась за что-то. Он наклонился пониже, с силой дернул за веревку и, видно, слишком перегнулся через борт, потому что не удержался и упал в воду вон там между катером и пристанью. А тут налетела волна, катер качнуло, и он его прижал к сваям, да так сильно, что мгновенно раздавил. Когда я подбежал, здесь уже лужа крови расплылась. Я наклонился, схватил его за рубашку, хотел вытащить, но у него уже вместо головы такое было, – парень безнадежно махнул рукой. – Я начал кричать, люди прибежали, вот вызвали полицию, они только что приехали, отвели катер, сейчас пытаются его достать.

Дальше я не слушал. Как только я узнал, что Бартоломео умер, у меня в голове как будто бухнуло «началось». Что началось, я еще и сам не успел понять, но ноги у меня подогнулись, и я с размаху сел на песок. Как же это понимать? Неужели портрет действительно приносит несчастье? Но ведь этого не может быть, это просто совпадение. Но хорошо, что Бартоломео никому не успел сказать о портрете, иначе все бы уже набросились на меня. Черт, ведь Бартоломео умер, и теперь никто ничего не узнает. Я могу спокойно оставить портрет себе и попробовать его продать. Вот только Энрико. Марио говорит, что Бартоломео о чем-то говорил с ним. Скорее всего, он ему все рассказал. Я огляделся по сторонам. Среди собравшихся людей, Энрико не было. Наверное, он куда-то уехал, потому что на берег высыпала вся деревня. Надо сходить к нему и попытаться узнать, что Бартоломео сказал ему. Я встал и тихонько стал отходить в сторону. В этот момент все вдруг заволновались и бросились к морю. Полицейским в лодке видно удалось найти тело. Они вытащили его из воды и стали грести к берегу. Истошно закричала синьора Романо, к ней присоединились другие женщины. Мне вовсе не хотелось присутствовать при том, как Бартоломео вытащат на берег и тем более смотреть на него. Я повернулся и, пользуясь тем, что все смотрели в другую сторону быстро пошел к дому Энрико. Мне нужно было узнать, что Чокнутый сказал ему и попытаться с ним договориться. Я его хорошо знал, он был мой ровесник. Мы оба хорошо учились в школе и часто разговаривали о том, куда стоит пойти учиться дальше. Но у него было гораздо лучшее положение, чем у меня. Его семья была вполне зажиточная, отец и старшие братья зарабатывали достаточно, чтобы послать его в колледж. Сейчас он был уже на третьем курсе и собирался стать инженером, а я по-прежнему оставался в нашей деревне простым рыбаком из-за того, что у нас не было денег. Я надеялся, что он поймет меня. Он был вполне нормальным парнем, а не таким сумасшедшим, как Бартоломео.

Думая, как лучше начать разговор, я подошел к его дому. Там была только его старая бабушка. На мой вопрос, где Энрико, она ответила, что он уехал в город, и приедет только завтра утром. Пока делать мне было нечего, и я пошел домой. Там как всегда пахло лекарствами, и отец сидел в кресле, обессиленный после очередного приступа кашля. Брат и сестра мои, как видно, тоже были на берегу, хотя я там их не заметил, а мать возилась в кухне. Последнее время она старалась не оставлять отца одного дома, и выходила куда-нибудь только по крайней нужде. Мне пришлось пересказать родителям все, что случилось с Бартоломео, а потом я, смог удалиться в свою комнату, где, наконец, и вытащил портрет на свет божий. Да, вид у него, конечно, был зловещий. Но ведь это, в конце концов, всего лишь разрисованный холст, начал убеждать я себя. Что он может сделать? Все это ерунда, и я надеялся, что Энрико, не принял всерьез то, что Бартоломео ему нарассказывал, и я смогу спокойно отвезти портрет в город, чтобы показать какому-нибудь специалисту. Вот только кому? Я понятия не имел, кто сможет оценить его. Я никогда не имел дело с предметами искусства и у меня не было никаких знакомых экспертов. В конце концов, я решил пойти в художественный музей и спросить там. Ведь есть же у них кто-то, кто оценивает картины и решает, стоит ли их выставить в музее. На этом я успокоился и, спрятав злосчастную картину за книгами на полке, пошел обедать.

Вечером я еще раз вышел на улицу. Бартоломео уже давно увезли, но люди все еще стояли группами на улице, обсуждая страшное происшествие. Проходя мимо я слышал как они, качая головами, удивлялись необычности его смерти. Еще никогда не было такого. Чтобы кто-нибудь вылетел за борт только потому, что ведро за что-то зацепилось. Да и за что он могло зацепиться? И как это получилось, что катер так качнуло, что он раздавил его о сваи? Ведь море было спокойное, даже малейшего ветерка не было. Я шел и радовался, что никто не знает о портрете, иначе не миновать бы мне больших неприятностей. Все бы тут же свалили на меня и заставили бы выбросить портрет в море. Завтра с утра нужно будет как можно раньше встретиться с Энрико и попытаться уговорить его молчать, пока я не узнаю цену. Может, выяснится, что он ничего не стоит, тогда я сразу же избавлюсь от него.

Когда я проходил мимо дома моего хозяина, один из его сыновей как раз вышел на веранду. Увидев меня, он сказал, чтобы завтра и послезавтра я не приходил, так как работать не будем. Это меня вполне устраивало. Завтра с утра мне нужно было поймать Энрико, а послезавтра я собирался в город показать картину, если найду кому. Во всяком случае, начну искать. Всю дорогу домой я обдумывал, как мне убедить Энрико. В конце концов, я придумал целую речь и, как мне самому показалось, довольно убедительную. Недаром ведь я собирался стать адвокатом, я очень любил сочинять речи и часто ночью лежа в постели составлял страстные речи в защиту воображаемого преступника. В общем, убедив себя своими доводами, я решил, что с Энрико мне будет нетрудно справиться и очень довольный собой отправился спать.

Но утром оказалось, что дело гораздо серьезнее, чем я себе представлял. Несмотря на то, что я собирался пораньше пойти к Энрико, он опередил меня. Он сам пришел к нам рано утром, и его вид не предвещал ничего хорошего. Он вежливо поздоровался с моими родителями и, поговорив, как полагалось, с ними несколько минут о здоровье, погоде и вчерашнем происшествии, позвал меня прогуляться. Мне страшно не понравилось, как он серьезно, нахмурясь, смотрел на меня. И мне впервые пришло в голову, что, пожалуй, от него я так просто не отделаюсь. Даже и от моих заранее подготовленных доводов, скорее всего, особого толку не будет. Но деваться было некуда, я должен был с ним поговорить, и, сказав родителям, что скоро вернусь, я пошел с ним. Правда, мама попросила меня сначала сходить в аптеку, купить отцу лекарство. Я взял рецепт, и мы пошли.

Едва мы только отошли от дома, он сразу же начал разговор. После первых же его слов я понял, что напрасно надеялся на его благоразумие. Он, конечно, не был таким сумасшедшим, как Бартоломео, не кричал и не трясся, но от этого мне легче не стало. Он бы непоколебим.

– Когда вчера Бартоломео рассказал мне о твоей находке, я, признаться, решил, что он преувеличивает, но все равно решил поговорить с тобой, – начал он. – Меня удивило, что он был так напуган. Бартоломео, конечно, был немного сдвинутым, но не настолько, чтобы так пугаться без всякой причины. И, как оказалось, он был прав. Как могло случиться, что он вдруг без всякой причины вылетел за борт, и его же собственный катер раздавил его?

– Уж не думаешь ли ты, что я толкнул его? – вспылил я.

– Нет, я знаю, что тебя там не было, – очень серьезно ответил он. – Но, тем не менее, какая-то сила все-таки столкнула его в воду и убила. Тебе самому не кажется это подозрительным?

– Я нормальный, трезво мыслящий человек и прекрасно понимаю, что это всего лишь совпадение. Но вот ты меня удивляешь. Неужели ты действительно считаешь, что раскрашенный кусок материи может кого-то убить? Знаешь, я был лучшего мнения о тебе. Ты ведь, кажется, учишься в университете, собираешься стать образованным человеком. Как же это сочетается с таким глупым суеверием?

Но он не поддался на насмешку и по-прежнему оставался таким же серьезным и озабоченным.

– Ты не прав. Сейчас даже наука не отрицает, что существуют проклятия и сглазы. Мы знаем примеры, когда проклятие, наложенные на какие-то предметы, убивало людей. Вспомни историю семи археологов, открывших гробницу Тутанхамона. Они все умерли в течение года, как и было сказано в проклятии.

– Да ведь писали же, что они умерли от какой-то инфекции, которую подхватили при открытии гробницы.

– А что еще ученые могли написать? Должны же они были указать какую-то причину, чтобы не выглядеть полными идиотами. А артисты, которые снимались в фильме «Эгзорсист»? Они тоже почти все погибли вскоре после съемок.

Вероятно, он знал еще какие-то примеры, но мое терпение лопнуло.

– Короче, – сказал я, – что ты предлагаешь мне сделать с этим портретом?

– Я считаю, что его нужно вернуть туда, откуда он пришел, то есть выбросить в море.

– Вот как? А если это действительно ценное произведение искусства? Тебе не кажется, что это варварство, взять и выбросить его в море. Может, стоит сначала показать его специалистам?

– Я думал об этом, – вздохнув, сказал он. – Но Бартоломео утверждал, что этот портрет воплощение зла. Он, конечно, был немного чокнутый на религии, но не настолько, чтобы просто придумать такое. И ведь действительно с ним случилось ужасное несчастье и совершенно необъяснимое, кстати.

– Да ведь понятно, что это всего лишь совпадение. И, между прочим, тебе легко говорить, выбрось портрет. А если он и вправду стоит больших денег? Это моя единственная надежда получить деньги на учебу. У тебя обеспеченная семья, за тебя платят, а что прикажешь делать мне? Всю жизнь оставаться простым рыбаком, потому что вам с Бартоломео что-то почудилось?

Это проняло его, он смутился и задумался.

– Хорошо, я тебя понимаю, – через некоторое время сказал он. – Давай сделаем так. Ты мне покажешь портрет. Я сам посмотрю, может ли он быть действительно воплощением зла, или это всего лишь фантазии Бартоломео. Он ведь у тебя дома? Давай вернемся к тебе и посмотрим на него.

Ну, вот, час от часу не легче. Да если он только увидит с какой дьявольской ненавистью взирает этот нарисованный парень на мир божий, он не оставит его в деревне ни на минуту. Но деваться мне было некуда и пришлось согласиться. Стремясь выгадать время, я только сказал, что сначала схожу в аптеку, так как отец ждет лекарство.

– Ну, конечно, – согласился в свою очередь он. – Только я подожду тебя здесь. Пока ты сходишь, я хоть окунусь, и буду ждать тебя на пляже.

Мы действительно дошли до места, которое в нашей деревне все называли пляжем. Здесь было самое лучшее дно, и деревья подступали к самому берегу, давая густую тень. Сколько я себя помню, мы всегда прибегали сюда купаться. Возле самого берега стояла старая разбитая баржа. С нее было очень удобно прыгать в воду, и за день мы успевали раз по двадцать вскарабкаться на нее и спрыгнуть вниз. Вот и сейчас на ней толпились мальчишки, ожидая своей очереди взобраться на нос и после короткого головокружительного полета погрузиться в прохладное ласковое море.

Кивнув мне на прощание, и еще раз напомнив, что будет ждать меня, Энрико пошел вниз к берегу, а я направился дальше по дороге к центру деревни, где находилась аптека, отчаянно пытаясь придумать, как уговорить Энрико никому не рассказывать о портрете и дать мне возможность хотя бы оценить его. Но наша деревня небольшая, и я, конечно, ничего не успел придумать. Я еще немного потянул время в небольшом кафе, где выпил кока-колу, но так ничего убедительного и не придумал. По-видимому, мне все-таки придется расстаться с портретом, уныло подумал я и пошел назад к пляжу. Еще издалека я увидел, что там что-то случилось. Никто не купался в море, никто не бегал по песку. Все стояли возле разбитой баржи, и что-то обсуждали. Более того, народ бежал туда со всех сторон, и толпа все росла.

Неужели Энрико не выдержал и сейчас рассказывает всем, что это я виноват в смерти Бартоломео, испугался я. Тогда мне лучше туда не идти. Я нерешительно остановился, не зная, что делать. В это время мимо меня торопливо прошли две женщины. Они всхлипывали и причитали.

– Что там случилось? – не выдержав, спросил я у них.

– Несчастье, Энрико разбился, – коротко бросила одна из них мне на ходу.

– Не может быть, – вырвалось у меня. – Как это случилось?

Но женщины только махнули рукой и поспешили к пляжу. А я остался стоять, не в силах сдвинуться с места. Страшная правда мгновенно открылась мне. Портрет, это он убивал тех, кто хотел избавиться от него. Если смерть Бартоломео я еще мог считать случайностью, то теперь сомнений быть не могло.

Да, этот парень умеет себя защищать, невольно подумал я, и мороз пробежал у меня по коже. Что же теперь делать? По-видимому, этот портрет действительно убийца, от него надо избавиться, но я не могу этого сделать, потому что тогда он убьет меня. Получается, что я, наоборот, должен всячески заботиться о нем и оберегать от малейшей опасности. Так, лихорадочно размышлял я, получается, что пока я ничего не замышляю против него, я в безопасности. Да, и все остальные сейчас в безопасности, потому что теперь никто не знает о нем, а я уж точно никому не собираюсь ничего рассказывать.

Мимо меня снова пробежала группа людей к пляжу. Среди них были родители и братья Энрико. Видно, страшная новость уже дошла до них, они плакали и кричали. Люди все шли и шли мимо, а я все также нерешительно топтался на месте, не зная, что делать. Наконец, я решил, что, если я не пойду туда, это может показаться подозрительным, и лучше бы мне присоединиться к остальным. Я медленно побрел к берегу и подошел к толпе. Если вчера на берегу собралось много жителей нашей деревни, то сегодня уже в домах точно не осталось никого. Бросалось в глаза то, что люди были явно испуганы. Две смерти за два дня, шептались они, такого никогда не было в нашей деревне. И оба молодые здоровые парни, и погибли так нелепо, как это могло произойти?

Мне стало не себе, и я поспешил отойти от них, но когда я подошел к другой группе людей, мне стало еще хуже. Там какой-то мальчик взахлеб рассказывал, как погиб Энрико.

– Я как раз смотрел на баржу, когда это случилось, – испуганно говорил он. – Мне мама велела с младшего брата глаз не спускать, ну я и смотрел туда, где он был. А он полез на баржу, захотел спрыгнуть с нее. И я видел, как Энрико подошел к краю и хотел уже прыгать, как вдруг как будто бы зацепился за что-то, покачнулся и упал вниз. А там есть такой выступ сбоку, железный, он об него и стукнулся головой. А потом упал в воду и не выплыл. Все бросились туда, вытащили его, а у него вся голова проломлена, и кровь там везде, и, в общем, он уже был мертвый, – шепотом закончил он свой рассказ.