Текст книги "Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)"

– Пойдем, Давид, нам нужно тебе что-то показать, – сказала мама.

Родители встали и пошли к двери. Уставший удивляться Давид, молча двинулся за ними. Наверное, родители знают, что делают, решил он.

Они вышли в коридор и пошли в сторону, противоположную той, откуда они пришли. В гостинице было удивительно тихо и безлюдно. Все выходящие в этот коридор двери были закрыты и из комнат не доносилось ни звука. Наконец, они подошли к концу коридора и увидели лестницу.

– Нам сюда, сын, – сказал папа, и они стали молча спускаться вниз. В самом низу была дверь, они открыли ее и вышли на улицу. Давид огляделся. Они находились в абсолютно пустом поле, которое пересекала широкая дорога, но на ней не было видно не одной машины. Вокруг была только странная пустота и тишина. Такой полной тишины Давид никогда не слышал. Ни щебета птиц, ни шороха растений, как будто бы во всем мире были только они одни. Правда, далеко за дорогой были видны верхушки деревьев, и, вглядевшись, Давид даже увидел очертание далеких зданий. Вероятно там был город. И вдруг он увидел две черные точки. Они появились далеко на горизонте, но затем стали стремительно приближаться. Они двигались с невероятной скоростью, и вскоре стало видно, что это человек с собакой, которую он держал на цепочке. Вскоре они подошли уже так близко, что Давид, стал улавливать что-то знакомое в их очертаниях, настолько знакомое, что он повернулся и вопросительно посмотрел на родителей. Они молча и серьезно кивнули ему головой. Давид снова повернулся к дороге. Теперь они стояли уже у самого ее края и Давид увидел, что это старик с небольшой черной собачкой. На шее собаки была надета знакомая бандана.

Увидев, что он смотрит на них, старик заулыбался и стал призывно махать ему рукой, а песик стал прыгать и даже встал на задние лапы. Давид не мог поверить своим глазам.

– Мама, папа, – закричал он, – смотрите, это же дедушка и Ричард.

– Да, сынок, – все также серьезно и нерадостно отозвалась мама. – Это они.

– Но ведь они же умерли, как мы можем их видеть? – растеряно спросил Давид.

Родители молчали, и вдруг Давид все понял.

– Мама, мы, что, тоже умерли?

Но мама молчала, глядя на него глазами полными слез. И тогда заговорил отец.

– Только ты, Давид. В наш автобус врезался грузовик, сзади, там, где ты спал, – с трудом сказал он. – Погибли все пассажиры, что сидели там, а мы, к нашему несчастью остались живы.

– Но как же так, вы же здесь со мной? – испуганно сказа Давид. – Мы же вместе, значит, вы умерли тоже.

– Нет, Давид, мы не с тобой. Просто здесь заботятся о вновь прибывших и стараются облегчить им этот… переход. Поэтому тебе кажется, что мы с тобой… пока. Но теперь, когда дедушка и Ричард встретили тебя, нам придется уйти. Но ты не бойся, они позаботятся о тебе.

Давид снова повернулся к дороге. Дедушка, улыбаясь, закивал ему головой, а Ричард радостно запрыгал на задних лапах.

– Но как же вы? Мы, что, больше никогда не увидимся с вами? – испугано спросил он родителей.

– Ну что ты сынок, мы не задержимся там. Мы с папой решили, что нам там больше нечего делать. Все самое дорогое у нас здесь. Мы очень скоро придем к вам, – сказала мама.

И вдруг Давид увидел, что родителей как будто ветром относит от него. И в это же время тишина кончилась. С той стороны дороги послышался звонкий лай и голос дедушки.

– Давид, Давид, – кричал он. – Иди к нам, не бойся, здесь хорошо. Мы покажем тебе столько интересного.

Но Давид все еще не мог оторвать взгляд от исчезающих вдали родителей.

– Не скучай, сынок, мы скоро придем, жди нас, – донеслись до него их голоса.

Давид сделал шаг, чтобы броситься за ними, и вдруг понял, что ему хочется остаться здесь.

– Давид, ну, давай же иди сюда, – не прекращал звать его родной и знакомый голос, сопровождаемый радостным лаем.

Давид в последний раз махнул рукой родителям и быстро побежал через дорогу туда, где его ждали дедушка и Ричард.

На развалинах

Я сидел в своем офисе за столом и подбивал бабки за последний месяц работы. Что ж, можно было считать, что дело пошло, так как я впервые хоть что-то действительно заработал. Правда, моя фирма насчитывала всего только четыре месяца своего существования, так что было неудивительно, что до сих пор дохода она не давала. Да и считать фирмой мое предприятие было сильным преувеличением, почти таким же, как и назвать эту комнату офисом. Дело было в том, что количество работников в моей фирме насчитывало только одного человека, меня самого, а офис я снимал совсем небольшой, и кроме стола с компьютером, двух кресел и шкафа с юридическими справочниками и книгами по криминалистике в ней ничего не было. Но зато были большие надежды на то, что я в очень скором времени проявлю себя как молодой, но очень способный частный сыщик и от клиентов не будет отбоя. Конечно, когда я поступал на юридический факультет, мои родители мечтали совсем о другом. Они были уверены, что после окончания учебы, я устроюсь в солидную юридическую фирму и со временем, в лучших американских традициях, стану в ней полноправным партнером, а затем и зятем самого главного босса. Они часто говорили об этом все пять лет, пока я учился. Я же со своей стороны благоразумно помалкивал относительно своих планов на будущее, и только полгода назад, когда окончил университет, объявил им о своем желании заняться частным сыском. Конечно, разразился скандал. Сначала родители пытались переубедить меня, но я был готов дать отпор и твердо стоял на своем. Тогда в ход пошли мамины слезы и упреки отца в том, что они потратили на мою учебу столько денег, а я собираюсь заняться черт знает чем. Они были уверены, что смогут с гордостью говорить обо мне с людьми, а теперь им даже стыдно будет сказать, чем я занимаюсь. И никогда я ничего не добьюсь, даже на хлеб себе не заработаю, потому что в нашей стране, а тем более в таком городе как наш, никогда не слыхали о частных сыщиках и уж точно не нуждаются в их услугах. Все это мне пришлось выслушать, наверное, раз двести, но я не уступал, и родители замолчали и просто перестали со мной разговаривать, но и это им не помогло. Конечно, со временем я собирался стать адвокатом, но только по уголовным делам и со своим собственным сыскным агентством. Это все должно было осуществиться позже, когда я заработаю достаточно денег, опыт и имя. Можете надо мной смеяться, но я себя видел в мечтах эдаким Перри Мейсоном, адвокатом и сыщиком в одном лице.

Разобравшись с родителями, я приступил к делу. Во-первых, памятуя о том, что нет пророка в своем отечестве, я переехал в соседний город, где меня никто не знал и открыл агентство там. Не то, чтобы я стеснялся своей новой работы, но мне просто не хотелось, чтобы мои школьные и университетские дружки и подружки забегали ко мне в офис похихикать и поязвить насчет моих успехов. Да и родителям не хотелось колоть глаза своей вывеской и рекламой. И вообще, в родном городе, где я жил с детства, вряд ли бы клиенты стали воспринимать меня всерьез. А здесь я был человек ниоткуда. Конечно, мне бы все равно не удалось выдать себя за бывшего сотрудника спецслужб, уж слишком я был молодой, зато у меня была хорошая теоретическая подготовка и чутье профессионального сыскаря. А это стоит не меньше опыта.

Не могу сказать, что клиенты валом повалили ко мне с самого же начала. Три первых месяца я просидел впустую в гордом одиночестве, но это меня не обескуражило. Я был готов к тому, что мне понадобится время и терпение, прежде чем дело начнет налаживаться. Так бывает в любом бизнесе, а тем более в таком, как мой. Но я не терял времени даром, читал учебники и статьи по криминалистике, тренировался работать со специальным оборудованием: камерами наблюдения, подслушивающими устройствами и прочей «шпионской техникой», ходил на занятия карате и боксом, так как сыщик должен быть готов ко всему.

Наконец, когда в начале четвертого месяца, мне в душу начали закрадываться сомнения, и я стал плохо спать по ночам, пришла моя первая клиентка. Скажу честно, я был так счастлив, когда ее увидел, что сразу же проникся к ней огромным сочувствием и симпатией, и даже, можно сказать, полюбил ее. Это была очень грустная и милая женщина лет тридцати пяти (потом, правда, оказалось, что ей сорок четыре). Стесняясь и не поднимая глаз, она ровным тихим голосом рассказала мне свою печальную историю. Она одинока. Много лет она была замужем за прекрасным человеком, с которым они любили друг друга, но у которого не могло быть детей. Взять ребенка из детского дома они боялись из-за дурной наследственности. Так и прожили девятнадцать лет вдвоем. Потом он умер, а она осталась одна в таком возрасте, когда иметь детей уже поздно. Не зная, чем заняться, она занялась бизнесом. Сначала на деньги, оставшиеся от мужа, приватизировала небольшую аптеку, в которой проработала много лет. К ее удивлению, у нее оказалась хорошая деловая хватка и умение организовать производство. Так как дома ее никто не ждал, она все дни и вечера пропадала на работе, внедряя в жизнь все новые идеи и расширяя ассортимент новыми лекарствами и сопутствующими товарами. Вскоре она выкупила помещения находившихся рядом с ней магазинчиков, и ее аптека стала одной из самых больших в городе. Сейчас ей принадлежали пять больших аптек в разных частях города, и несколько магазинов дорогой эксклюзивной косметики и парфюмерии. Она стала богатой женщиной, но по-прежнему оставалась одинокой. Видите ли, словно оправдываясь говорила она, в мои годы почти невозможно найти себе спутника жизни. Все нормальные порядочные мужчины давно женаты. Свободны только разведенные. Но обычно это те, кого даже собственные жены уже устали терпеть. Еще встречаются, конечно, вдовцы. Но у них, как правило, есть дети, внуки, которым не сильно нравится мысль, что их отец или дед приведет на место их матери чужую женщину. Да и вдовцы и разведенные ее возраста ищут себе кого-нибудь помоложе, а на женщин-ровесниц и смотреть не хотят. В общем, она решила, что придется ей, по-видимому, доживать век одной, но тут случилось вот это. Она замолчала, собираясь с духом, потом продолжила.

Он был сыном ее школьной подруги. Та после школы вышла замуж за и уехала с мужем в другой город. Муж, однако, рано умер, и сына она поднимала сама. Теперь вот он окончил институт, и подруга попросила приютить его, пока он устроится на работу. Конечно, она согласилась. Она даже была рада, что в доме будет живой человек. Будет, хотя бы, кому слово сказать. Парень приехал и поселился у нее, благо дом у нее большой, и места хватает. Он оказался хорошо воспитанным неглупым молодым человеком. С ним было интересно разговаривать, и, как ни странно у них нашлось много общего, несмотря на большую разницу в возрасте. Им нравились одни и те же фильмы, одна и та же музыка. Им казались смешными одни и те же вещи, и возмущало их также одно и то же. Она стала рано возвращаться домой и с удовольствием готовила ему его любимые блюда. Она стала тщательно следить за собой, стала ходить в косметический салон и в спортивный зал, покупать молодежную одежду, и вообще, стала забывать, сколько ей лет. Она помогла ему найти хорошую работу, но попросила остаться жить у нее. Он согласился, хотя с условием, что будет платить ей за квартиру и еду, но она с большим трудом упросила его не делать этого.

А потом он стал ее любовником. Все произошло не просто так. Он сказал ей, что любит ее, что ни одна молодая девушка ее не стоит, что ему всегда нравились только зрелые женщины, и, в общем, много еще всего. Короче, они вместе уже полгода. Он водит ее всюду, и она не замечала, чтобы он ее стеснялся, но все-таки ее терзают сомнения. Ведь не может быть, чтобы молодой парень действительно любил ее. Ему же всего двадцать четыре года, ему должны нравиться молодые девушки, это ведь естественно. Зачем она ему? Расстаться с ним просто так она не может. Она пробовала несколько раз, но он чуть ли не на коленях умолял ее не бросать его, уверял, что любит. Смущаясь и краснея, она попросила меня последить за ним. Она должна знать, действительно ли у него никого кроме нее нет.

Она дала мне его фотографию. Парень оказался красавцем. Высокий блондин, с хорошей фигурой, с красивым холеным лицом, в общем, хорошо известный тип мужчины. Я и без всякой слежки мог сразу сказать, что он приспособленец и типичный альфонс. Но, скорее всего, она бы мне не поверила, да и мне очень была нужна работа. Я последил за ним ровно две недели. Конечно, он изменял ей. У него была молодая девушка. Очень красивая, настоящая супермодель. Они хорошо конспирировались. Если бы я не был заранее уверен, что у него кто-то есть, я, может быть, не сразу бы и вычислил ее. Это случилось на третий день слежки. Два дня он вел себя безукоризненно, после работы сразу ехал домой. Но я все равно знал, что поймаю его. На третий день он заехал в супер, купил дорогое вино и все, что к нему полагалось, а потом поехал в другой конец города и остановился там в каком-то глухом закоулке и стал ждать. Она появилась примерно через десять минут. Увидев ее в конце переулка, я сразу понял, что это она. Она спокойным размеренным шагом дошла до его машины, и, оглянувшись по сторонам, быстро юркнула внутрь. Но не настолько быстро, чтобы я не успел ее сфотографировать. Надеюсь, дамочка узнает купленную ею альфонсу машину. Еще несколько снимков я сделал, когда красавица входила в подъезд. Потом в этот подъезд быстро вошел блондин. Следующий снимок я сделал, когда он выходил из подъезда, и мой фотоаппарат проставил на снимках время. Вероятно, дома он скажет, что провел эти часы на скучнейшем собрании, где смертельно устал.

Я заставал их еще несколько раз, снимал на камеру и на фотоаппарат, а потом просто из любопытства, последил за ним и моей клиенткой, когда они вместе были в ресторане на каком-то торжестве. Он действительно вел себя по отношению к ней подчеркнуто внимательно, а она старалась изо всех сил не отставать от молоденьких подружек его приятелей. Точно так же как они отплясывала в кругу, точно так же подпрыгивала и поднимала вверх руки с криком «Yes» при первых звуках знакомых мелодий, но на меня это производило ужасное впечатление, потому что, несмотря на стройную фигуру, красивые ноги, натянутую гладкую кожу и молодежный прикид, глаза у нее оставались усталые и грустные. Это были глаза сорокачетырехлетней женщины и сделать с этим ничего было нельзя. Признаюсь, я даже колебался, когда она пришла ко мне за отчетом, отдавать ли ей фотографии. Я понимал, что, несмотря на все ее уверения, она все-таки надеялась, что он действительно ее любит. Больше всего в тот момент мне хотелось ей сказать, брось его, конечно, он тебя обманывает ради твоих денег. Да, и не нужен он тебе. Сколько еще времени ты сможешь не отставать от него, прыгать и заливаться смехом, как девочка. Выглядишь ты неплохо, но моложавая старость, она иногда боком выходит. Так можно и до инфаркта допрыгаться. Постарайся все-таки найти себе кого-нибудь ближе к твоему возрасту, чтобы он понимал тебя, чтобы за ним тебе не нужно было гоняться, чтобы тебе было кому пожаловаться, что по утрам у тебя болит спина, а по вечерам ноги, и в свою очередь пожалеть его. И все у тебя будет хорошо.

Но, конечно, ничего этого я ей не сказал, а просто отдал ей отчет и фотографии, взял положенные мне деньги, и мы расстались навсегда.

Второе дело было тоже не очень сложное. Мне нужно было найти пятнадцатилетнюю девчонку, которая, поругавшись с родителями, хлопнула дверью и ушла из дому. Родители, весьма состоятельные люди, занимающие приличное положение в обществе, боялись, что она сбежала со своим дружком, каким-то восемнадцатилетним наркоманом, как они считали. Два дня они обзванивали всех ее подружек, но ничего не добившись, обратились ко мне. Поговорив с ее одноклассницами, я вышел на парня. Никаким наркоманом он не был, но и ничем путным тоже. Так просто болтался по жизни, без всякой цели и толку. Припугнув его тюрьмой за совращение несовершеннолетней, я вызнал у него адрес девушки из их компании, у которой она и жила. Девицу я уговорил вернуться домой. В общем-то, она и не очень сопротивлялась. Оказалось, что парня она не любила, как боялись ее родители, просто ей был важен сам принцип: они должны были признать, что она взрослый самостоятельный человек и имеет право на свою личную жизнь. У меня были в отношении этого кое-какие сомнения, но я не стал с нею ими делиться. В конце концов, ее родители нанимали меня не для ее перевоспитания, а для того, чтобы просто вернуть ее домой. Домой-то я ее вернул, но избавиться от нее так просто мне не удалось. Теперь она решила, что ей положено влюбиться в меня, вероятно, как в ее благородного спасителя. Кроме того, по-видимому, профессия частного сыщика была окружена для нее неким ореолом, в смысле, звучала очень круто. Девчушка стала немедленно подавать мне всякие знаки своей симпатии, которые, видно, подсмотрела в эротических фильмах, а именно, на всем протяжении нашего пути домой, она значительно поглядывала на меня, сексуально, по ее мнению, извивалась, облизывала губы, и вообще, всячески давала понять, что она готова и кое-что умеет. Вот только пятнадцатилетней лолиты для полного счастья мне и не хватало. Довезя ее до дома и сдав на руки родителям, я облегчено вздохнул и решил, что избавился от нее навсегда. Но не тут-то было. На следующий день она явилась ко мне в офис. Ей, видите ли, нужно было со мной поговорить. Но мне с ней говорить было не нужно, о чем я и сообщил ей перед тем, как выставить за дверь. Мало ли что могло ей взбрести в голову, и что она могла нарассказывать своим родителям, а мне неприятности из-за несовершеннолетней девчонки не были нужны. Она еще пару раз звонила мне по телефону, но я категорически отказывался с ней говорить, и звонки прекратились.

Следующим моим делом были поиски потерявшейся собаки. Может быть, кто-нибудь посчитает, что уважающему себя сыщику не пристало опускаться до такого, но они просто не видели людей, которые обратились ко мне с этой просьбой. Мужчина говорил прерывающимся голосом, а женщина и дети откровенно плакали. И я их понимал. У нас самих дома всегда жили собаки, и я знал, что для порядочных людей собака это член семьи и вечный ребенок. Я взялся им помочь, не имея понятия, как я буду ее искать. Ведь у нее не было одноклассниц и подружек, которых можно было бы расспросить. Правда, можно было поспрашивать вечно сидящих во дворах старичков и старушек и, конечно же, ребятишек, обычно обращающих внимание на собак. Что я и сделал. С фотографией Дона я прошелся по соседним с их домом дворам, и узнал, что действительно они вчера видели далматинца, бежавшего по улице. Я пошел в указанном ими направлении, понимая, что дело это почти безнадежное. За это время собака могла уже убежать совсем в другой конец города. Ее мог кто-нибудь подобрать и забрать себе, она ведь была породистой и стоила немало. Но все-таки стоило ее поискать. Я пошел по улицам, руководствуясь просто интуицией. Не знаю, как остальные люди, но я всегда очень чутко прислушиваюсь к своему внутреннему голосу. Когда я выхожу из дому, то откуда-то знаю, что сегодня, например, мне не стоит идти через проходные дворы, а лучше обойти по улице. Зато в другой раз я чувствую, что сегодня через дворы идти вполне безопасно. В автобусе или троллейбусе меня тоже часто тянет сесть на какое-то определенное место, а вот на другие совсем не хочется. Обычно я и сажусь только туда, куда мне позволяет интуиция, хотя несколько раз я для эксперимента специально садился на нежеланные места, и ничего не случалось. В общем, я и был уверен в этом заранее, но все-таки считаю нужным не искушать судьбу и делаю то, что мне говорит мой внутренний голос.

Вот и тогда я просто шел по улицам, сворачивая там, где мне этого хотелось. Не найду собаку, так хоть город посмотрю, думал я про себя. Время от времени я снова показывал фотографию, сидящим на скамейках людям. Многие сразу пожимали плечами, другие пытались припомнить. Могу только сказать одно, в конце концов, я все-таки его нашел. К концу дня, когда уже начало темнеть, и я решил бросить поиски, я свернул на какую-то улицу, и увидел между домами детский садик. Не особенно на что-то надеясь, я заглянул через забор. Он был там. Если бы я был художником и хотел бы написать картину под названием «одиночество», я бы начал писать эту картину прямо тогда. Пес лежал на площадке совершенно пустого закрытого садика один-одинешенек, совершенно несчастный и, по-видимому, отчаявшийся найти родных ему людей. Я сразу понял, что это он, хотя это могла быть и какая-нибудь другая собака.

Я позвал его по имени, он поднял голову и с надеждой посмотрел на меня. Я опять позвал его, но он уже понял, что я не похож на кого-нибудь из его хозяев и снова безнадежно опустил голову на лапы. Я вернулся на угол, прочитал название улицы и позвонил клиентам. Полчаса, пока мы ждали их приезда, я сидел возле него и уговаривал его не отчаиваться, потому что сейчас его ждет сюрприз. И сюрприз действительно удался. Теперь художник уже мог бы написать картину «Счастье», и лучших натурщиков он бы не нашел.

Но самым загадочным был последний случай. Это даже не было расследованием, так как у меня не было клиента. Я просто помог своей квартирной хозяйке найти утерянные документы.

Я снял квартиру у пожилой четы. Оба они были женаты вторым браком и жили в ее квартире, а его квартиру сдавали. У него детей с первой женой не было, а ее дочка вышла замуж и уехала жить в Англию, так что они остались вдвоем. Это были простые, но очень милые люди. Я договорился платить им помесячно, и, когда каждый месяц они приходили за квартплатой, то из деликатности не переступали порога квартиры, пока я их сам не приглашал войти.

– Раз мы вам сдали жилплощадь, то это теперь ваша территория, – полушутя-полусерьезно говорил Виктор Иванович, муж, – и без вашего разрешения нам сюда хода нет.

Марья Васильевна же, его жена, каждый раз, приходя, приносила с собой закатанные в банках огурцы или помидоры, или вкуснейшие пирожки, и чуть ли не силой заставляла меня брать их у нее.

– Берите, берите, – говорила она, – вас же никто не накормит. Родители далеко, жены нет, а в столовых да в кафе ничего хорошего не приготовят.

И вдруг у них случилось несчастье, умер мой хозяин. В один прекрасный день он пришел с работы, лег отдохнуть и больше не встал. Врачи определили мгновенную остановку сердца, у пожилых мужчин это бывает. Бедная Марья Васильевна осталась совсем одна. Конечно, в первые дни она плакала целыми днями, но жизнь есть жизнь и, в конце концов, ей пришлось заняться документами, чтобы переоформить квартиру мужа на себя. И вот тут оказалось, что документов нет. При жизни мужа она никогда не интересовалась, где он их держит, просто считала, что у них впереди еще много времени, ведь ему было только шестьдесят три года.

Но, как сказал Воланд, плохо не то, что человек смертен, а то, что он смертен внезапно. Теперь, когда он умер, спросить было уже не у кого. Бедная Марья Васильевна перерыла всю квартиру, но документы как в воду канули. Тогда она пришла искать ко мне. Мы перерыли все вещи на антресолях и в кладовой, даже пытались найти какие-нибудь тайники, но все было безрезультатно. Отчаявшись, она решила, что, наверное, документы были в кармане костюма мужа, в котором его похоронили, и найти их уже невозможно.

Марья Васильевна ушла, а я, подумав, решил, что карманы его костюма в морге точно уж проверили. Документы им ни к чему, они отдали бы их за бутылку водки. Нет, скорее всего, Виктор Иванович все-таки сам спрятал их так здорово, что теперь никто их найти не сможет. Но сыщик я или не сыщик? Я попытался представить себя на его месте. Куда бы я положил документы? В голову ничего не приходило, и я пошел спать, так ни до чего и не додумавшись.

Ночью я спал плохо, все просыпался и думал, куда же он их положил, и под утро мне приснился сон. Я увидел Виктора Ивановича, вернее, только одно его лицо, огромное, как будто бы в кино на большом экране. Он был явно мертв, я отчетливо видел, что его губ уже коснулось тление. Но они шевелились, он разговаривал со мной.

– Мне холодно, – сказал он. – Мое пальто, принесите мне мое пальто. Старое пальто, оно совсем старое и вам не надо. Принесите мне. Я хотел сказать ему, что не знаю, о каком пальто идет речь, но он уже исчез с экрана.

– Мое старое пальто, – еще раз откуда-то издалека донесся его голос, и я проснулся.

Я привык доверять своим снам. Не то, чтобы они все были вещими, но изредка такое случалось со мной еще в детстве. Один вещий сон привиделся мне, когда мне было двенадцать лет. Тогда со мной говорил мой покойный дедушка. Когда он был жив, они с бабушкой каждый год 17-го января отмечали день своей свадьбы. Потом дедушка умер, годовщины, естественно, и отмечать и считать перестали, и постепенно день 17-го января стал для нас обычным будничным днем.

Но в тот год за несколько дней до этой даты мне вдруг приснился дедушка.

– У меня в этом году золотая свадьба, – озабоченно сказал он. – Нужно отметить ее как следует в ресторане. Я хочу, чтобы мы всей семьей пошли в хороший ресторан, давно мы уже не ходили вместе.

Проснувшись, я просто из интереса спросил у бабушки, в каком году они с дедушкой поженились, а потом посчитал года. К своему удивлению я обнаружил, что дед был прав: действительно в этом году у них с бабушкой должна была быть золотая свадьба. Вот пусть и говорят теперь, что человеку снится только то, о чем он знает, и что он видел. Я понятия не имел, когда мои дедушка с бабушкой поженились и, конечно, меньше всего думал об этом, тем более, что дед умер давно, когда мне было семь лет. Но самое удивительное, что, когда я рассказал об этом сне маме и бабушке, они приняли его как должное, и тут же стали обсуждать, в какой ресторан лучше пойти. Я попытался им напомнить, что это был всего лишь мой сон, просто удивительно то, что все так совпало, но они совершенно серьезно объяснили мне, что никакого совпадения здесь нет. Просто дедушка хочет, чтобы его не забывали, и чтобы день его золотой свадьбы был отпразднован как полагается. Отец тоже им подчинился, и мы вчетвером отправились в ресторан и пили там за бабушку и за дедушку так, как будто он был живой. Хорошо хоть не стали никого приглашать, а то бы наши знакомые решили, что мы сумасшедшие. А может быть, и они бы прониклись уверенностью, что это действительно мой покойный дед так захотел. А если предсмертное желание, это закон, то о посмертном и говорить нечего. Его нужно исполнять обязательно. Позже я часто думал об этом сне и постепенно тоже пришел к выводу, что со мной действительно говорил мой мертвый дед. Но только почему именно со мной? Ведь гораздо логичнее было бы ему поговорить с бабушкой, например.

– Наверное, это потому, что ему с тобой легче общаться, чем с кем-нибудь другим, – объяснила мне бабушка. – Знаешь, есть такие люди, которые могут слышать и видеть то, что закрыто для всех остальных. Теперь их называют экстрасенсами, а раньше они назывались медиумы или спириты. Дедушка умер пять лет назад, энергии у него осталось мало, вот он и выбрал того, кто может его услышать.

Я никому об этом случае не рассказывал, кроме Майки, моей соседки с пятого этажа. Наши родители дружили еще с института, а мы с ней вообще выросли вместе, как брат и сестра. Она была старше меня на один год, и, честно говоря, верховодила в нашей компании, а я ей обычно подчинялся. Мой рассказ заинтриговал ее чрезвычайно, она стала смотреть на меня с уважением и даже посоветовала мне стать следователем. Чего стоит разгадать преступление, если сама жертва может тебе при случае сообщить, кто убийца. Вот тогда с ее подачи я и решил стать сыщиком.

Второй случай моего общения с мертвым произошел, когда мне было пятнадцать. Тогда умер Майкин дедушка. Конечно, я его хорошо знал. У них с Майкиной бабушкой был частный дом на окраине города с огромным садом и огородом, и мы с Майкой в детстве проводили там почти все лето.

После похорон, когда все собрались на поминках в кафе, Майка вытащила меня на улицу и объявила, что сегодня ночью мы проведем эксперимент. Она тоже примет в нем участие, чтобы проверить, может быть, она тоже экстрасенс. Но главное, что сегодня мы, быть может, точно узнаем, существует ли действительно жизнь после смерти.

Поздно ночью, когда наплакавшись и нагоревавшись, ее родители собирались ложиться спать, мы с ней подошли к портрету ее умершего дедушки, который стоял на столе в гостиной, обвязанный черной лентой. Перед портретом, как полагалось по русскому обычаю, поставили рюмку с водкой и ломтиком хлеба. В соответствии с Майкиным планом мы по очереди вслух обратились к покойнику.

– Дедушка, если ты нас слышишь, и, если ты продолжаешь существовать в другом мире, то дай нам знак сегодня ночью. Мы тебя очень просим.

После этого я спустился к себе на четвертый этаж и тоже пошел ложиться спать. Могу признаться, мне было страшновато оставаться одному в своей комнате. Я ведь не представлял, какой знак может мне подать мертвый. Еще явится вдруг сам собственной персоной. В общем, на всякий случай я оставил дверь своей комнаты открытой нараспашку и залез поглубже под одеяло, стараясь держать глаза закрытыми.

Хотя мы с Майкой решили не спать всю ночь, чтобы не пропустить знак, я все равно умудрился уснуть. Но знак я не пропустил. Среди ночи во сне я отчетливо услышал, как чей-то очень знакомый голос сказал мне прямо в ухо «Эдик».

Голос был такой громкий и настолько реальный, что я вскочил с кровати и громко спросил «Что?», а только потом пришел в себя, открыл глаза и огляделся. В комнате никого, кроме меня не было, родители спокойно спали и не думали меня звать. Неужели наш эксперимент удался? Или, может, мне это приснилось. Приснилось настолько реально, что я даже вскочил с кровати? Пока я весь дрожа сидел и думал, приснилось или нет, часы пробили два часа ночи, и в этот момент кто-то тихонько постучал во входную дверь. Я обмер. Неужели покойнику показалось мало только позвать меня, и он решил еще и самолично заявиться к нам в дом? В дверь снова тихонько постучали. Деваться было некуда, и я на цыпочках прокрался в прихожую и заглянул в глазок. Слава богу, это была Майка, дрожащая в мамином халате, накинутом на ночную рубаху. Я тихонько открыл дверь, она проскользнула в квартиру, и молча потащила меня в мою комнату. Вид у нее был перепуганный не меньше моего.