Текст книги "Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)"

Я слонялся по квартире, не имея сил чем-нибудь заняться. Стоило где-нибудь зарокотать мотору, и я бросался к окну. Но время шло, а автомобиля все не было, и я начал понемногу надеяться, что его и не будет. Окончательно я убедился в этом, когда в выпуске вечерних новостей объявили, что на шоссе в автокатастрофе погиб один из самых замечательных граждан Италии, известный знаток и знаменитый коллекционер живописи и антиквариата профессор Эдуардо Ференцо. Его машина, не вписалась в поворот и упала с обрыва. Вместе с профессором погиб и его шофер. Полиция уточняет причины аварии.

Ну, вот и все, волноваться больше было не о чем. Да, парень обладает большими возможностями. Может быть, сам ад, откуда он родом, помогает ему. А раз я уже все равно связан с ним, не худо бы ему помочь и мне. Да, вот он, тот способ, который поможет мне достать деньги. Ему, наверное, это вообще раз плюнуть. Нужно опять поговорить с ним.

Я снова вытащил портрет. Он сверкал и переливался подновленными красками и, как мне показалось, имел весьма довольный вид. Что ж, посмотрим, как ему понравится, то что я скажу ему теперь.

– Послушай, – начал я, – мне нужны деньги. Мне нужно обеспечить свою семью, заплатить за учебу в университете и самому на что-то жить. Короче мне нужно примерно 150 миллионов лир и как можно скорее. Лучше всего завтра. Я не знаю, как ты их раздобудешь, но только прошу тебя, больше никаких разбитых голов. Кстати, никаких богатых родственников у меня нет, так что убивать тебе все равно никого не стоит. Подумай о каком-нибудь другом способе.

Легко сказать, подумай. Сам я, например, ничего придумать бы не смог. Богатых родственников нет, в казино выиграть я не смогу, так как понятия не имею, как там играют. Да и играть мне не на что. И таких как я туда, скорее всего вообще не пускают, даже если я наряжусь в свой лучший костюм. Может, нужно было бы купить лотерейный билет, но я твердо решил не облегчать ему задачу. Пусть сам выкручивается, а я хочу завтра получить деньги. С этими мыслями я и лег спать.

* * *

Утром я проснулся, полный сомнений. Ну, где этот парень возьмет для меня деньги. Разве только он знает какой-нибудь зарытый клад, но даже, если он мне его и покажет, кому я буду предлагать старинные золотые монеты или тем более драгоценные камни. Я очень мало знал о том, как их продают или сколько они могут стоить. Скорее всего, меня обманут, если вообще не обвинят в воровстве, как с этой картиной. Так что мне нужны готовые денежки, вот только, где их можно взять, невозможно представить даже при самой богатой фантазии.

Когда я вышел в кухню, там сидела наша соседка тетушка Клаудиа. Они с матерью пили кофе и обсуждали последние события в нашей деревне. Я поздоровался с ней, тоже налил себе кофе и сел завтракать. Тетушка Клаудиа было своей у нас в семье. Она и ее покойный муж были добрейшими людьми. Их дом стоял рядом с нашим, и я, и мои брат и сестра в детстве всегда запросто забегали к ним поесть или попить, когда родителей не было дома. Своих детей у них не было, и они всегда встречали нас с радостью как родных. Ее муж был крупным сильным мужчиной и, когда несколько раз моему отцу было очень плохо, он брал его на руки и как ребенка относил в машину, чтобы везти в больницу. Потом вдруг в один прекрасный день у него случился инсульт и через неделю он умер. Тетушка Клаудиа была безутешна, так как кроме мужа у нее никого не было вообще. Я смутно помнил, как в детстве мама мне рассказывала, что ее отец был родом из России. Он как будто был офицером царской армии и бежал оттуда после прихода к власти коммунистов. Потом он женился на итальянке, и сама тетушка родилась здесь, и ничего о далекой России и о своей русской родне не знала.

Итак, я сидел возле них, поглощая свой хлеб с сыром и запивая его кофе, как вдруг старушка повернулась ко мне и сказала:

– А ведь я пришла к тебе, Марио.

В этом не было ничего необычного. Так как после смерти мужа она жила одна, ей часто требовалась помощь. Подумав, что, наверное, у нее поломался замок или засорилась какая-нибудь труба в раковине, я рассеянно кивнул головой, и, допив кофе, встал из-за стола, приготовившись идти к ней домой чинить то, что ей нужно, но она остановила меня.

– Сядь, Марио, – каким-то странным торжественным тоном обратилась она ко мне. – Мне не нужна твоя помощь. Наоборот, пришло время мне помочь тебе.

Я удивленно посмотрел на нее. Тетушка Клаудиа жила на скромную ренту от страховки ее мужа и не нуждалась только благодаря своей бережливости и тому, что я часто подкидывал ей свежую рыбу. Если Портрет выбрал ее для того, чтобы осчастливить меня миллионами, то он точно поставил не на того человека.

Но старушка явно собиралась сообщить мне что-то важное. Она смотрела на меня бесконечно добрым взглядом, и вся просто сияла. Я перевел взгляд на мать. Но та и сама заинтересованно смотрела на соседку, и, по-видимому, тоже ничего не понимала.

Так вот, Марио, – торжественно начала свою речь тетушка Клаудиа. – Ты, наверное, слышал, что я наполовину русская, и мой отец бежал сюда от большевиков после октябрьского переворота. Но я никогда никому не рассказывала, что там он был богатым человеком, дворянином и полковником в царской армии. Большевики отняли у него имение и деньги, но кое-что ценное он все-таки смог увезти с собой. Большую часть драгоценностей ему пришлось продать, но одна вещь у него сохранилась, и перед смертью он отдал ее мне. А я хочу отдать ее тебе. Эта вещь стоит больших денег, и я хочу, чтобы ты продал это и поехал учиться.

Она поставила на стол узелок, который до этого держала у себя на коленях. Медленно и торжественно она развязала его, раскрыла платок и я к своему изумлению увидел у нас на столе точную копию того канделябра-часов, которые вчера в своем доме показывал мне сеньор Ференцо. С минуту я, раскрыв рот, смотрел на драгоценную безделушку, восхищаясь изобретательностью Портрета. Как здорово он все сообразил, и как быстро обтяпал это дело. Ведь канделябр стоит именно сто пятьдесят миллионов лир, а фамилия и адрес потенциального покупателя, которые я прочел на визитной карточке, прочно отпечатались у меня в мозгу.

Я поднял глаза на тетушку Клаудио. Старушка смотрела на меня с торжествующей улыбкой, страшно довольная впечатлением, которое произвел на меня ее подарок. Растроганный, я кинулся ее обнимать, не зная, что мне делать. Конечно, она дарит мне это от чистого сердца, но ведь она, может быть, просто не знает, сколько стоит эта вещь. А если когда-нибудь узнает, решит, что я ее обманул. Правда, вряд ли эта бедная женщина сможет узнать настоящую цену своего подарка. В богатые виллы ее точно не приглашают. Я уже совсем было решил поблагодарить и взять подарок ничего не говоря, но в последний момент остатки былой порядочности все-таки взяли верх, и я сказал:

– Тетя Клаудиа, я вам очень благодарен, но я не уверен, что могу принять такой подарок. Это же очень дорогая вещь.

– Конечно, очень дорогая. Иначе зачем я бы стала тебе ее предлагать. Тебе ведь нужно много денег.

– Но вы, скорее всего не знаете, сколько этот подсвечник стоит.

– Не волнуйся, знаю. Это ведь из дворца последнего русского царя Николая Второго. Вот на обратной стороне и вензель его есть.

Действительно на обратной стороне подсвечника я увидел знакомое изображение. И только тут до меня, наконец, полностью дошло обладателем какого богатства я могу стать. Но я уже твердо решил, что сначала честно скажу ей, сколько стоит ее подсвечник.

– Тетя Клаудиа, послушайте меня внимательно. Только вчера один очень богатый человек показывал мне такой же подсвечник. Так вот он стоит сто пятьдесят миллионов лир.

Мать моя только ахнула, услышав такую сумму. Она всплеснула руками и уставилась на подругу, понимая, что теперь та немедленно заберет свой подарок назад. Но к нашему удивлению тетя Клаудиа только еще больше засияла и согласно закивала головой.

– Я так и думала, что он стоит так много. Слава богу, тебе хватит на все, и на учебу, и на жизнь, и родителям оставить. Только надо его хорошо продать. Ты не волнуйся, все документы на него я сохранила, меня отец мой покойный об этом особо предупредил, так как без документов его не продашь за настоящую цену.

Она достала из сумки и бережно развернула какой-то старинный документ. На плотном листе вверху стоял все тот же вензель. Потом шел текст на незнакомом языке, обрамленный затейливой рамкой, и внизу стояла печать с двуглавым орлом и чьей-то подписью.

– Вот, – с благоговением сказала она, осторожно разглаживая бумагу, – это из дворца самого царя. – А вот это, – продолжила она уже самым обычным голосом, – я подписала сегодня для того, чтобы у тебя все было совсем законно. Видишь, здесь подписи аптекаря и бакалейщика, так что, хоть это и не от нотариуса, но все необходимые формальности соблюдены.

– Хорошо, тетя Клаудиа. – твердо сказал я. – Я принимаю ваш подарок, но со следующим условием. Если я продам его за сто пятьдесят миллионов, тридцать из них я кладу на ваш счет в банк.

– Ты хороший мальчик, Марио. Я не ошиблась в тебе, – с нежностью сказала старушка, – Ты мой крестник, и я всегда относилась к тебе, как если бы ты был моим сыном. Но скажи мне, глупыш, зачем мне тридцать миллионов? Что мне нужно на старости лет? Крыша над головой и тарелка супа? Все это у меня есть. Зачем мне такие деньги?

– Нет, вы берете тридцать миллионов, иначе я не соглашусь взять подсвечник. У меня будет такое чувство, как будто бы я вас ограбил. Ну, так как?

– Хорошо, – улыбнулась она. – Я согласна. Надеюсь, они мне не понадобятся, и я сохраню их для тебя или для младших детей. Вы получите их по завещанию после моей смерти.

Тут уж моя мать не выдержала и с плачем принялась обнимать подругу. Признаюсь, у меня глаза тоже наполнились слезами, хотя я прекрасно знал, что главная заслуга здесь принадлежит Портрету. Интересно, мелькало у меня в голове во время всеобщих объятий и радости, действительно ли этот подсвечник был у нее всегда, или это Портрет подсунул ей его вчера ночью. Ответ на этот вопрос я не узнаю никогда, так как даже если у нее его раньше не было, теперь это для нее новая реальность, и другой она не помнит. А Портрет, насколько я его знаю, будет, конечно, молчать и делать вид, что он всего лишь картина.

Короче, через несколько минут мы уже дружно искали телефонный справочник. Синьор Ференцо нашел по справочнику меня, правда, на свою голову, а я собирался найти в нем владельца первого подсвечника и предложить ему пару. И действительно, найти его не составило большого труда, так как я прекрасно запомнил и адрес.

Этот человек был, наверное, еще более важная шишка, чем сеньор Ференцо, так как трубку поднял не он, а его секретарь или, может быть, дворецкий. Он никак не соглашался подозвать своего хозяина к телефону, пока я не доложу о цели своего звонка. Ему, видите ли, даны такие указания. Его хозяин, оказывается, не разговаривает по телефону с кем попало. К этому месту нашего разговора я уже понял, что, скорее всего со мной разговаривает охранник, а его хозяин просто разбогатевший выскочка. И, слава Богу, решил я. Хватит с меня аристократов.

Хотя хозяин этого молодца и был таким важным, как только я назвал имя сеньора Ференцо, он тут же подошел к телефону. Я немного приврал ему, сказав, что позавчера был у сеньора Ференцо по поводу второго подсвечника.

– Вы знаете, у кого есть второй? – обрадовано спросил он. – Где он находится?

– Очень близко, у меня, – кратко сообщил ему я.

Он так обрадовался, что даже перешел со мной на ты, и отбросил всякие церемонии.

– Сколько ты за него хочешь?

Хорошо, что старик назвал мне цену, я был готов к этому вопросу.

– Мы говорили с сеньором Ференцо о ста пятидесяти миллионах, – твердо сказал я.

Этому малому, видно, так хотелось догнать потомственных аристократов по количеству антикварных вещей, что он даже не раздумывал.

– Беру. Но только мне нужно подтверждение, что вещь подлинная, и не краденная, – забеспокоился он.

– Об этом можете не волноваться. У меня есть сертификат о подлинности и о том, что подсвечник был получен совершенно законно.

– Тогда давай адрес, я сам приеду к тебе.

Я объяснил ему, где я живу, и вдруг он сказал:

– Слушай, это он к тебе так торопился вчера, когда попал в аварию? Я хотел поговорить с ним, но он очень спешил. Сказал, что случайно обнаружил очень ценную вещь в самом неожиданном месте, в какой-то бедной рыбацкой деревне у простого рыбака. Это он имел в виду подсвечник? Чего же он тогда мне ничего не сказал?

– Он хотел сначала посмотреть на него и удостовериться в подлинности, – хладнокровно соврал я.

– Вишь как его разобрало, – задумчиво прокомментировал тот, – летел как на пожар. Ну, хорошо, я выезжаю, жди.

– Что? Неужели он согласился заплатить такие деньги? – тут же накинулись на меня с расспросами мать и соседка.

Успокоив их, я решил, что неплохо бы поблагодарить и истинного виновника торжества, а заодно и поговорить с ним. Объяснив женщинам, что раньше, чем через час гостя ждать не стоит, я пошел к себе в комнату и вытащил Портрет. Он как ни в чем не бывало все также сиял своей злодейской усмешкой.

– Спасибо тебе, друг, – с искренней благодарностью сказал ему я. – Это ты здорово подсуетился. Мне бы такое и в голову не пришло, а ты сразу сообразил. Если все закончится благополучно, и я получу деньги, я твой должник навсегда. И я обязуюсь беречь и охранять тебя, чтобы тебе ничего больше не угрожало. Поэтому я приму меры, чтобы никто больше не увидел тебя, и, надеюсь, тебе больше не придется никого убивать.

Я остался очень довольным своей речью, и, подождав несколько минут и убедившись, что Портрету по-прежнему желательно притворяться неживым, снова спрятал его и пошел на улицу навстречу своим миллионам и новой жизни.

* * *

Я закрыл кейс и встал из-за стола. По пятницам я закрывал свой офис на час раньше, так как по нашей семейной традиции в пятницу вечером мы с женой обедали в ресторане или в гостях. Да, вот уже два года, как я женат, и примерно столько же лет моей адвокатской фирме, и семь лет минуло с того дня, как я получил деньги на учебу, продав подсвечник тетушки Клаудии. С тех пор жизнь моя круто изменилась. Я больше не вернулся к работе на своего хозяина, а поехал в Рим учиться в университете. Портрет, я, разумеется, взял с собой. Из соображений безопасности для моего странного партнера, я решил не селиться в общежитии, а снять комнату неподалеку от кампуса университета. Мне удалось найти небольшую, но чистенькую квартирку, состоящую из двух маленьких комнат и опрятной кухни. Слава богу, что деньги, вырученные за подсвечник, позволяли мне ни с кем не делить свое жилище, так как ко всем проблемам, связанным с Портретом, прибавилась еще одна ужасная тайна. Все оказалось гораздо страшнее, чем я предполагал, но, когда я окончательно понял, во что влип, оказалось, что деваться мне уже некуда, и, что я связан с самым жестоким убийцей, и боюсь, что на всю жизнь.

В начале нашей с ним совместной жизни (я так говорю, потому что считаю его живым существом, хотя он в этом так и не признается), все казалось довольно безобидным. Чтобы ему было удобно, я заказал для него рамку, застеклил ее и повесил на стену в углу между другой стеной и шкафом. Хотя этот угол был достаточно укромным местом, я все же еще и завесил его шторками, чтобы его уже точно никто не видел. Кстати, эта предосторожность, скорее всего, была излишней, так как я к себе никогда никого не приглашал. Сам я решил сделать себе спальню в другой комнате, так как, хотя у нас с ним и были партнерские отношения, я решил, что лучше все-таки держаться от него подальше, особенно ночью. Как будто бы при его возможностях, это могло хоть чем-то мне помочь.

В первую же ночь я проснулся от того, что в соседней комнате послышался звон разбившегося стекла. Я вскочил с кровати и бросился к окнам, думая, что кто-то с улицы разбил окно. Но все окна были целыми, а разбитым оказалось стекло Портрета. Мне сразу показалось это странным, так как все было закрыто, и в комнате не было никаких сквозняков, но потом я решил, что мне подсунули треснутое стекло, которое рассыпалось само по себе. Через пару дней я снова застеклил Портрет, внимательно осмотрев стекло, чтобы оно было целым. Но той же ночью история повторилась, я снова проснулся от звука разбившегося стекла. И только, когда я вновь увидел, что это разлетелось стекло Портрета, до меня дошло, что он просто не хочет быть под стеклом. Как видно, оно почему-то мешало ему.

Я убрал стекло, и мы зажили тихо и мирно. Учеба давалась мне легко, и учился я с удовольствием. Особо близких друзей я на своем курсе не завел, но приятели у меня появились. Были и девушки. Домой я их к себе не водил, так как женщины любопытны, а я не хотел, чтобы они увидели Портрет и стали расспрашивать о нем. Особых неудобств от этого я не испытывал, так как имея деньги, всегда можно было снять номер в мотеле, тем более, что я получил права и купил машину. Постепенно у нас сложилась неплохая компания из нескольких парней, и мы каждую субботу выезжали куда-нибудь за город развлечься. Парни были постоянными членами компании, девушки же часто менялись. Я не собирался жениться по любви, и не хотел, чтобы ко мне кто-нибудь привязывался, да и сам не хотел привыкать к какой-нибудь одной подружке.

В конце ноября в нашем доме произошло неприятное происшествие. Вернее, даже трагическое. Парень, который жил выше меня этажом, выпал с балкона и разбился насмерть. Полиция заподозрила, что кто-то помог ему в этом и начала проводить расследование. Слава Богу, меня это не коснулось, так как это была суббота, и мы двумя машинами выехали за город, где праздновали в деревенской таверне день рождения одного из моих сокурсников. Мое алиби могли подтвердить не менее пятнадцати человек, включая официантов и хозяина таверны, который к тому времени уже хорошо знал нашу компанию. Да ко мне особенно и не привязывались, так как я с тем парнем даже почти и не был знаком. Следствие тянулось несколько недель, потом происшествие признали несчастным случаем, и дело закрыли.

А еще через месяц я совершенно случайно совершил страшное открытие, которое стало проклятием моей жизни. Как-то ночью встав попить воды, я вдруг заметил, что шторки на Портрете раздвинуты. Я очень удивился, так как сам я шторки никогда не оставлял незадернутыми, а больше в квартире никого не было. Я подошел поближе, чтобы закрыть Портрет и машинально взглянул на него. То, что я увидел, заставило меня остолбенеть. Вернее остолбенеть меня заставило то, чего я не увидел, а именно: я не увидел Портрета. На холсте ничего не было, он был совершенно чист. Сначала я, естественно, решил, что сплю и начал щипать себя. Боль убедила меня, что все происходит наяву. Тогда я решил, что Портрету надоело жить у меня, и он ушел. Просто взял, слез с холста и ушел, так как тому, кому помогает дьявол, все под силу. А может, он и был сам дьявол, во всяком случае, внешность у него была подходящая.

Первое, что я почувствовал, было облегчение. Проблема с сохранением тайны Портрета разрешилась сама собой. Нет Портрета, нет проблемы, сказал я сам себе, можно идти ложиться спать и спокойно жить дальше. Потом, правда, пришло сожаление. Да, я боялся его, но в тоже время чувствовал себя под его защитой. У нас с ним был заключен союз, и пока я охранял его, он охранял меня, так как нуждался во мне. И потом я всегда знал, что в случае крайней необходимости, смогу снова прибегнуть к его помощи. Конечно, мне больше не хотелось просить его, но все-таки я всегда знал, что на крайний случай у меня про запас что-то есть. И еще, благодаря этой тайне, я чувствовал себя не таким как все. Ведь в моем распоряжении были очень могущественные силы. А сейчас я снова стал самым обычным человеком и рассчитывать мог снова только на самого себя. А ведь мне столько еще надо было достигнуть в жизни. Расстроенный я пошел спать, решив, что нет никакого толку пялиться на пустое полотно. Завтра придется снять его совсем, какой толк держать на стене белую тряпку.

Утром, проснувшись, я вспомнил ночное происшествие и расстроился еще больше. Какая-то часть моей жизни была утрачена безвозвратно. Странно, подумал я, оказывается я привык к нему. И вообще, я считал, что он хорошо относится ко мне, а он просто покинул меня, даже не попрощавшись.

Я уныло встал с кровати и пошел к тому месту, где он еще вчера висел, чтобы снять со стены рамку. Шторки оказались задернутыми, и я решил, что вчера сам машинально задернул их, хотя теперь это было ни к чему. Интересно, где же он теперь? Нашел себе жилище получше?

Я протянул руку, отдернул шторки и снова остолбенел. В этот раз, потому что Портрет был на месте. Как ни в чем не бывало он безмятежно смотрел на меня со стены, и краски его сияли. О. Господи, подумал я, неужели мне это все приснилось? Потом я вспомнил, что, когда в темноте я шел по комнате, то оцарапал палец о край стола. Я взглянул на руку, царапина была на месте. Значит, не приснилось. Да я и сам отчетливо помнил, как хотел пить, как встал и пошел в кухню, а потом подошел к Портрету. Его точно дома ночью не было. Ничего себе, сколько же раз он уходил ночью и куда? Понятно теперь, почему ему мешало стекло. Ну-ну, подумать только, у него оказывается есть какие-то свои дела, и он отправляется по ночам их устраивать.

Тогда я только удивился и больше ничего. Ужас пришел потом, когда выглянув в окно, я увидел перед домом карабинеров и толпу народа. Нехорошие предчувствия стали овладевать мной. Я быстро оделся и вышел. Оказалось, что ночью, грабители проникли в квартиру одинокого старика, который жил в крайнем подъезде. Очевидно, старик проснулся и спугнул их, потому что они ничего не успели взять, но старика убили. Это была версия полиции и соседей, но мне сразу все стало понятно. Так вот куда он уходил ночью, и вот почему он опять сияет красками. Он снова напился крови, чертов вампир. Понемногу до меня стал доходить весь ужас моего положения. Я связан неразрывными узами с жестоким убийцей. Одно дело, когда он убивал тех, кто хотел уничтожить его, и совсем другое теперь, когда он убивает совершенно невинных людей. А я вынужден покрывать его и держать его у себя дома. Потому что, если я сейчас решу уничтожить его, то, скорее всего даже не смогу вернуться в квартиру, а споткнусь на ровном месте, и, конечно, разобью себе голову. Это ведь его излюбленный прием. Очевидно, чтобы питаться человеческой кровью, ему нужна разбитая голова. А может, он питается мозгом? Брр. Я вдруг почувствовал, что у меня очень хрупкая голова, и она вот-вот может лопнуть.

Ну, вот, это он мне посылает предупреждение, с горечью подумал я. Да только ему нечего волноваться, я совсем не такой герой, и не собираюсь жертвовать своей жизнью. В конце концов, я ни в чем не виноват. Когда я его вытащил из моря и потом не хотел бросать обратно, я же не знал, что он будет убивать. Но поговорить мне с ним все-таки надо.

Я быстро вернулся домой и, решительно подойдя к Портрету, отдернул шторки.

– Так вот, слушай внимательно, что я тебе сейчас скажу, и постарайся принять это к сведению, – громко сказал я ему. – Очевидно, тебе необходимо убивать, для того чтобы восстанавливать свои краски. Возможно, если ты не будешь этого делать, они выцветут, и ты совсем исчезнешь. Конечно, это не оправдывает тебя полностью, но, по крайней мере, объясняет, для чего ты это делаешь. Вообще-то я надеюсь, что это именно так, потому что такое объяснение все-таки лучше, чем думать, что ты просто маньяк и серийный убийца. Но разве ты не понимаешь, что совершая убийства в нашем доме, ты подвергаешь меня смертельной опасности. Еще одна смерть здесь, и кому-нибудь придет в голову сопоставить даты убийств и дату моего переезда в этот дом. И они поймут, что все началось именно после того, как я здесь поселился. И тогда мне несдобровать, и тебе тоже. Потому что полиция обязательно наведет справки в нашей деревне и узнает о несчастных случаях там тоже. И тогда они примутся за меня и вытащат на свет божий наши с тобой секреты. Так вот, если тебе уж так необходимо убивать, делай, что хочешь, но подальше отсюда, лучше вообще в каком-нибудь другом районе. И, кстати, тогда, когда у меня будет твердое алиби. Я уверен, что ты знаешь, что это такое. А я больше ни о чем не хочу знать и даже слышать.

Этот дьявол был умен и быстро учился. С тех пор поблизости от нашего дома не происходило никаких убийств. И даже более того. В те утра, когда я видел, что его краски сияют ярче, чем в предыдущие дни, в газетах я читал не об убийствах, а только о несчастных случаях. Но я точно знал, что это его рук дело, потому что в полицейских отчетах обязательно фигурировала разбитая голова.

Со своей женой я познакомился, когда был на последнем курсе университета. К тому времени я уже два года подрабатывал в конторе довольно известного адвоката дотторе Анжело Фанзонетти. Ничего особенного я там не делал, просто после занятий сидел там несколько часов и выискивал, нужные другим адвокатам, ссылки на законы и прецеденты. Она пришла туда по поводу какого-то пустякового дела, касающегося ее наследства от покойного мужа, и я сразу понял, что эта женщина истинная представительница того мира, куда я так страстно стремился попасть. Да, наблюдая за представителями разных слоев общества среди студентов нашего университета, я успел понять, что деньги это еще далеко не все, и они не всегда помогают добиться успеха. Нужны еще связи, нужны друзья в высших слоях общества, нужно хорошее происхождение. Как бы ты не был богат, вход в высшее общество тебе это не открывало. Я очень хорошо помнил того выскочку, который купив подсвечники русского царя, мечтал занять достойное место в обществе. Конечно, мой Портрет всегда мог раздобыть мне приличное состояние, но мне хотелось большего. Мне хотелось быть своим среди всех этих потомственных аристократов с великолепными родословными и блестящими связями. Своим, насколько это вообще было возможно. Мои родители к этому времени уже давно покончили со своим рыбацким прошлым. Они теперь жили на Капри в собственном доме на ренту, которую получали от денег, вложенных в государственные облигации. Тетушка Клаудиа жила вместе с ними на правах родственницы нашей семьи. Мой брат учился в колледже, сестра заканчивала школу. Конечно, для бедных рыбаков с побережья это был гигантский скачок вверх. О таком они не могли даже и мечтать в их все еще недавнем прошлом. Но каким жалким все это казалось мне по сравнению со старинными родовыми дворцами, роскошными фамильными драгоценностями и умением непринужденно себя чувствовать в любом обществе.

Я часто и подолгу думал, что могло бы помочь мне войти в желанные сферы. Возможно, мой друг Портрет и смог бы подкинуть мне какие-нибудь внезапно обнаружившиеся документы, свидетельствующие о моем благородном происхождении, но ведь эти люди прекрасно знают генеалогические древа всех древних родов и вряд ли мне удастся втиснуться в одно из них. Словом, я пришел к выводу, что лучшим решением проблемы будет жена, настоящая аристократка и светская львица. Синьора София Грациани, вдова графа и младшая дочь маркиза, как нельзя лучше подходила на эту роль. Она была всего на два годя меня старше, обладала безупречной аристократической внешностью и всеми необходимыми связями, а также твердым характером, который мог заставить умолкнуть всех сплетников, желавших посудачить о моем происхождении. Дело оставалось за малым: она должна была настолько влюбиться в меня, чтобы забыть разницу в нашем положении и происхождении и захотеть выйти за меня замуж. Ну, что ж, для этого у меня был Портрет. Конечно, можно было предоставить делу развиваться естественным путем. Парень я был красивый, это признавали даже мои недруги и завистники, а прекрасные манеры, правильная речь и хорошо сшитые костюмы уже давно стали для меня привычными. Клянусь, она обратила на меня внимание как только вошла, но я очень опасался, что при более подробном знакомстве с моей биографией, ее интерес ко мне сменится холодным презрением. Поэтому у меня состоялся короткий, но очень значительный разговор с моим тайным приятелем, который по-прежнему при мне не подавал явных признаков жизни, но при этом умел здорово менять выражение лица. В этот раз я ясно прочитал в его усмешке удовольствие от того, что ему предстояло сварганить такой явный мезальянс. Так и не дождавшись в очередной раз от него никаких движений, я сам подмигнул ему, и отправился спать, совершенно уверенный, что синьора маркиза уже у меня в руках. И надо сказать, парень как всегда не подвел. Мой хозяин, который сам был бы счастлив отнести очаровательной синьоре ее готовые документы, вдруг неожиданно подхватил жесточайший грипп, и лежа чуть ли не на смертном одре с сожалением попросил меня навестить ее и, вручив бумаги, а также подробно объяснить ей, что с ними нужно сделать. Естественно, объяснение затянулось. А дальше все пошло развиваться стремительно и бесповоротно. Уже в этот вечер мы очутились в постели. Как я уже говорил, я красивый парень, но такую страсть вряд ли бы я смог внушить ей естественным путем. Мой друг Портрет постарался на славу. А я уж постарался закрепить свой успех в постели, благо опыта и умения мне было не занимать. В общем, мы с ней стали встречаться чуть ли не каждый день. Вначале тайно, потом ей стало этого мало, и она решила так сказать вывести меня в свет. Я стал ее официальным любовником. Вначале мне пришлось встретиться с недоуменным и даже откровенно презрительным отношением ее друзей. Еще бы, при нашей разнице в положении меня считали выскочкой и альфонсом. Но я сразу же дал им почувствовать, что у меня есть и ум и характер. Я держался с ними очень сдержано и не выказывал ни враждебности, ни, упаси боже, подобострастия. На хитро задаваемые мне вопросы о моих родителях я отвечал откровенно, понимая, что им ничего не стоит раскопать правду и самим. Но так как я говорил о них спокойно и без всякого смущения, эти вопросы вскоре прекратились, а убедившись в том, что я умею хорошо держаться в обществе, они и вовсе стали считать меня своим. Почти своим.

Но когда моя жена сделала мне предложение жениться на ней, я все-таки серьезно задумался. Кстати, именно она сделала мне предложение, а не я ей, как вообще-то принято в обществе. Но я нарочно никогда не говорил с ней о женитьбе, чтобы не возбуждать в ней никаких подозрений. Я вообще никогда не говорил с ней о нашем совместном будущем, да и о своем собственном отдельном от нее тоже. Эта политика принесла свои плоды. Ей страстно захотелось за меня замуж, скорее всего, именно потому что я ей это не предлагал. Помню, как меня охватило чувство торжества и ликования, когда она предложила мне жениться на ней. Итак, свершилось. Я как будто достиг того, к чему стремился всю свою жизнь. Я поднялся на самую вершину общества. Но какое-то еще странное чувство удерживало меня от того, чтобы сразу сказать да. Не то, чтобы моя невеста не нравилась мне как женщина. Она было очень эффектна, и многие мужчины провожали ее взглядами. Очень стройная, она казалась бы худой, если бы не высокая грудь и округлые стройные ноги. Черты лица ее были правильные, но немного резковаты, а еще она смотрела на окружающих с надменностью, граничащей с презрением. Если бы она хоть немного позволила себе поправиться, или если бы ее формы округлило, а выражение лица смягчило, материнство, она могла бы стать красавицей. Но это было ей заказано. Как рассказала мне по секрету одна из ее заклятых подруг, в ранней молодости она была половой разбойницей, и, подхватив какую-то болезнь, перенесла операцию, которая напрочь лишила ее возможности иметь детей.