Текст книги "Великие князья Дома Романовых"

Год за годом будет Жуковский добиваться смягчения участи декабристов. Главным полем битвы за них станет сердце его воспитанника, наследника российского престола.

Почему Александра Федоровна хотела поручить воспитание сына именно Жуковскому – очевидно. Но ее супруг!? Ограниченный солдафон, каким его обычно представляют… Николай Павлович не забыл побоев генерала Ламздорфа. Тот ведь лупил будущего самодержца за любую шалость. Такой участи сыну он не желал. Он давно понял: к управлению государством нужно готовить с детства. И делать это должен лучший! Значит, Жуковский. Не зря же говорят, что его характер есть национальное достояние России.

Жуковский положил себе целью воспитать для России идеального государя. С каким усердием и любовью составлял он «План воспитания»!

– «Цель воспитания и учения есть образование для добродетели».

– «Душа государя есть то же для нравственной жизни народа, что климат для жизни физической человека».

– «Истинное могущество государя не в числе его воинов, а в благоденствии народа. Уважай народ свой: тогда он сделается достойным уважения».

– «Люби и распространяй просвещение: оно – сильнейшая подпора благонамеренной власти; народ без просвещения есть народ без достоинства; им кажется легко управлять только тому, что хочет властвовать для одной власти; – но из слепых рабов легче сделать свирепых мятежников, нежели из подданных просвещенных, умеющих ценить благо порядка и законов».

– «Закон, пренебрегаемый царем, не будет храним и народом. Уважай закон и научи уважать его своим примером».

На долгие 13 лет все силы Жуковского будут отданы воспитанию наследника.

Для поэзии, для общения с собратьями-писателями оставались только субботы. И для встреч с другим любимым учеником, Пушкиным, – тоже. Близость с царской семьей Жуковский постоянно старался использовать во благо этому ученику. И помог. Во многом. И многое предотвратил. Роковую дуэль предотвратить не сумел: Пушкин скрыл от него, что намерен драться.

Узнав о несчастье, Жуковский бросился на Мойку, 12. Он покидал друга только для визитов в Зимний дворец. Там умолял императора облегчить душевные муки умирающего, позаботиться о семье, остающейся без всяких средств. Николай обещал. И, к чести своей, слово сдержал.

В последний час рядом с умирающим были только самые близкие, самые верные: Даль, Вяземский, Данзас и Жуковский. Потом… остался один Жуковский. Он долго смотрел в такое дорогое, уже безжизненное лицо… «Что-то сбывалось над ним… и спросить мне хотелось, что видишь…»

Он нашел в себе силы нарисовать Пушкина на смертном одре. Поражает, как уверен и точен рисунок. А ведь глаза его застилали слезы… Наверное, понимал: этот его рисунок останется на века и многие тысячи людей через годы и годы будут с болью смотреть на это дорогое лицо. Он был должен. Будущему. Всем нам. Вот рука и не дрожала.

Ему поручили разобрать бумаги Пушкина. Крамольные стихи – сжечь. Он сумел сохранить все рукописи, письма, черновики. Несмотря на унизительный надзор жандармов. Зная его положение при дворе, они не смели вести себя слишком нагло, время от времени оставляли его одного…

С тяжелым сердцем он покидал осиротевший без Пушкина Петербург. Хотя к поездке готовился заранее и очень тщательно: ему предстояло познакомить наследника со страной, которой тот со временем будет править. С дороги Жуковский писал Александре Федоровне: «Наше путешествие можно сравнить с чтением книги, в которой теперь князь прочтет одно оглавление. Эта книга – Россия».

Они проедут тридцать губерний, четыре с половиной тысячи верст. И везде, как у нас принято, августейшему путешественнику будут показывать лишь парадную сторону жизни. И везде, вопреки всему, наставник будет стараться показать ему правду. В столицу цесаревич привезет 16 тысяч жалоб и просьб, которые подданные вручали ему с надеждой…

В Сибири путешественники увидят ссыльных декабристов, и цесаревич, заливаясь слезами, обратится с мольбой к отцу: Государь! Облегчите участь несчастных! Ответ из Петербурга застанет их в дороге: император пойдет на уступки – переведет некоторых ссыльных из Сибири на Кавказ, под пули горцев. Жуковский прекрасно поймет, что это значит, но объяснять своему юному воспитаннику не станет: слишком жестоко. Оставшихся в живых декабристов Александр Николаевич освободит, как только станет императором.

И еще одно он сделает – главное, к чему его готовил наставник. Жуковского уже не будет на свете, когда его ученик «осуществит во благо миллионов учителя высокие заветы» – отменит крепостное право.

О необходимости покончить с рабством Жуковский начал беседовать с цесаревичем, когда тому было всего 10 лет. А сам отпустил на волю своих крепостных почти за 40 лет до отмены крепостного права. Какой пример для наследника российского престола, который станет царем-освободителем! И какой действенный метод воспитания – собственным примером.

По традиции труды наставника должны были завершиться путешествием по Европе. Кроме торжественных приемов при всех европейских дворах, ничего кроме усталости и скуки не приносивших, Жуковский водил цесаревича во все древние храмы, музеи, дворцы, парки, которые сам хорошо знал и любил. Тут Александр Николаевич заговорил о том, что с удовольствием отказался бы от предначертанной ему участи, частным гражданином поселился бы где-нибудь в Падуе, ходил бы каждый день в церковь, любовался бы несравненными фресками Джотто… Причин для такого желания было как минимум две: во-первых, его и в самом деле покорила Италия; во-вторых, мечта зажить жизнью частного человека была вызвана непозволительной наследнику русского престола любовью. Уже во второй раз он был влюблен во фрейлину матушки (Александра Федоровна всегда выбирала себе фрейлин красивых и неглупых). Первую его любовь, Наталью Бороздину, выдали замуж за дипломата и отослали из России – от греха подальше. Теперь была Ольга Калиновская. Он умолял родителей позволить жениться на ней, готов был отказаться от трона… Николай Павлович с возмущением писал жене: «Надо ему иметь больше силы характера, иначе он погибнет… Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко попадает под влияние. Надо его непременно удалить из Петербурга…» Вот и удалили. На Жуковского была возложена деликатная миссия: отвлечь цесаревича от несбыточных мечтаний о браке с Ольгой и, может быть, найти для Саши достойную невесту. Во время путешествия он познакомился со многими принцессами, но ни одна не тронула его сердца. Зато многие были без ума от красивого русского принца.

Во время визита в Данию наследник простудился, для поправки здоровья путешественники заехали в Эмс. Потом этот курорт станет любимым местом отдыха императора Александра II; он будет приезжать туда часто, в большинстве случаев с Екатериной Михайловной Долгоруковой; это сделает их отношения известными всей Европе. А в тот первый приезд великий князь встретился в Эмсе с маркизом де Кюстином, тем самым, на чей благоприятный отзыв о России так рассчитывал его отец, приглашая в Петербург этого весьма популярного в Европе писателя. Кюстин написал книгу о России, правдивую, но весьма язвительную. Больше всех досталось императору. Прочитав, Николай Павлович швырнул книгу на пол: «Моя вина! Зачем я говорил с этим негодяем?» Книга Кюстина была в России запрещена, да и имя его произносить не рекомендовалось.

Цесаревич с «негодяем» встретился, долго беседовал и произвел на того самое благоприятное впечатление: «Выражение его глаз – доброта. Это в полном смысле слова государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека, превосходно воспитанного. Все движения его полны грации. Он – прекраснейший образец государя, из всех когда-либо мною виденных».

До того как он станет государем, еще долгие 17 лет. За это время он успеет приобщиться к управлению государством (разумеется, без права решающего голоса, только в той мере, в какой допустит отец). После безвременной смерти дяди Михаила император назначит сына командующим гвардией и гренадерским корпусом. В этой должности ему придется согласиться выполнить волю отца: командовать на Семеновском плацу гражданской казнью петрашевцев, наказанных не за дела, а только за помыслы. Через 32 года на том же плацу казнят его убийц. Все так странно и страшно сплетается и пересекается в жизни…

Великий князь Александр Николаевич с семейством посещает домик Петра I в Заандаме.

И в личной судьбе его многое произойдет за годы, которые ему еще предстоит прожить великим князем. Будет пылкий, хотя и платонический, и кратковременный, роман с английской королевой Викторией; будет незапланированное знакомство с Гессен-Дармштадтской принцессой Марией (официально – Максимилианой Вильгельминой Августой Софией Марией) и решение жениться на этой робкой, прелестной, как полевой цветок, девочке. Будет письмо отцу и страх очередного отказа (в страхе перед отцом он прожил все годы, что был великим князем). На этот раз причина для страха была вполне реальная: маленькая принцесса была дочерью не герцога Людвига Дармштадтского, а его шталмейстера, красавца барона де Гранси. Скрыть это от отца было невозможно: «тайна» обсуждалась во всех владетельных домах Европы.

Но Николай Павлович приятно удивил сына (он вообще умел удивить), с угрозой заявив шефу жандармов князю Алексею Федоровичу Орлову, который вздумал предостерегать императора от незаконнорожденной невестки: «А мы-то с тобой кто? Пусть кто-нибудь в Европе попробует сказать, что у наследника русского престола невеста незаконнорожденная!» Репутация у императора была такова, что никто и не попробовал. А вот мы попробуем разобраться в этом ответе Орлову. Историки и мемуаристы приводят два варианта слов Николая Павловича. Большинство – только вторую фразу. Понять их можно: смысл предупреждения сплетникам именно в ней. Первая фраза любопытна из-за другого. Что имел в виду император, говоря «А мы-то с тобой кто?» Худородность Романовых, на которую постоянно намекали представители древних фамилий, Рюриковичи? Или (страшно представить) – свое собственное незаконное происхождение? Неужели он знал, что не Романов, а Бабкин? Может быть, в этом секрет его отношения к великому князю Константину Павловичу (об этом – в главе «Император Византии») и его неуверенности, прикрываемой подчеркнутой, чрезмерной жесткостью?

Но как бы то ни было, грозный отец разрешил сыну жениться, тепло принял невестку и окружил ее заботой, едва ли меньшей, чем собственную обожаемую жену. Да она того и заслуживала. Друг детства Александра Николаевича, известный поэт и драматург граф Алексей Константинович Толстой, писал о ней: «Своим умом она превосходит не только других женщин, но и большинство мужчин. Это небывалое сочетание ума с чисто женским обаянием и прелестным характером».

К моменту вступления на престол у цесаревича была вполне счастливая семья: любящая и любимая жена, четверо очаровательных детей. Первое общее горе – смерть старшей дочери Александры – только сблизило супругов. И ничто не предвещало конца семейной идиллии…

Последний год царствования отца был для великого князя Александра страшным испытанием. Он видел: рушится все, что 30 лет железной рукой создавал отец; видел, к чему ведет война, не навязанная врагами, как принято было говорить, а развязанная самим Николаем Павловичем. Все видел, все понимал, но ничего не мог сделать: власть самодержца – это власть одного человека. Он чувствовал: отец не сможет пережить крушения своей державы. Так и случилось.

Умирающий тихо сказал сыну: «Оставляю тебе команду не в надлежащем порядке… Оставляю тебе много огорчений и забот…» И вдруг крепко сжал кулак, поднял его и привычный сильный, властный голос вернулся к нему: «Но держи все! Держи вот так!»

Когда все кончилось и великий князь Александр Николаевич вышел из кабинета отца, придворные встретили его словами: «Да благословит Господь Ваше Величество». Он оглядел всех своими прекрасными, полными слез глазами и попросил: «Не называйте меня сейчас так: это еще слишком больно. Мне надо привыкнуть».

Своенравная

О том, каким счастьем было для великого князя Николая Павловича рождение первенца, я уже писала. Через год он ждал следующего, Константина (все, даже имена сыновей, должно быть так, как в семье родителей). И вдруг – девочка. Он всегда был нежен и деликатен с обожаемой Шарлоттой, а тут не сумел скрыть огорчения. Она очень тяжело переживала недовольство мужа.

С этим ребенком все как-то сразу не заладилось. Сашу и носила легко, и родила быстро, без болей. А тут… Тошнило безостановочно. Все девять месяцев. Ноги опухали так, что не могла ходить. Это она-то, всегда такая легкая, не знающая усталости. Правда, роды оказались неожиданно быстрыми. Даже не сразу поверила, что все уже позади. И тут увидела Ники (он всегда присутствовал при родах, верил, что облегчает ее страдания, и действительно облегчал). Ее поразило его лицо, ошеломленное, а вовсе не радостное… Она пришла в отчаяние: да, ждали мальчика, но девочка ведь тоже – дитя их любви. Ей казалось, именно это для него, как и для нее, – главное. А он, оказывается, думает о другом: если что-то случится с наследником, его должен заменить следующий?! Неужели его волнуют только государственные интересы?

Пройдет время, и она напишет: «Рождение маленькой Мэри было встречено ее отцом не с особенной радостью: он ожидал сына; впоследствии он часто упрекал себя за это и, конечно, горячо полюбил дочь». Сказано очень сдержанно. На самом деле Николай Павлович девочку обожал. При том что он вообще был нежным отцом и старался быть ровным со всеми детьми, сыновья, дочери, да и все окружающие видели: Мэри – любимица. Вообще-то он блестяще умел скрывать свои чувства, а здесь – и не пытался, да, наверное, просто не мог: чем бы ни был занят, в каком бы настроении ни был, стоило ей появиться, его суровое лицо освещалось совсем по-детски счастливой улыбкой. Даже ее проказы вызывали у него восторг: малышка так изобретательна и независима!

Впрочем, ей удалось покорить сердце не только железного императора. Ее невозможно было не полюбить. Озорного, неутомимого, веселого, доброжелательного ребенка называли солнечным лучиком императорской семьи. Что же касается независимого характера, то с годами она себя еще покажет…

Александр Иванович Герцен в «Былом и думах» рассказал о том, как однажды Николай I «попробовал свой взгляд на Марии Николаевне (великой княжне было всего 16. – И. С.). Она похожа на отца, и взгляд ее действительно напоминает его страшный взгляд. Дочь смело вынесла отцовский взор. Он побледнел, щеки задрожали у него, а глаза сделались еще свирепее; тем же взглядом отвечала ему дочь. Все побледнело и задрожало вокруг, лейб-фрейлины и лейб-генералы не смели дохнуть от этого каннибальского поединка глазами, вроде описанного Байроном в „Дон Жуане“. Николай встал, он почувствовал, что нашла коса на камень». Любить после этого он ее меньше не стал, зато к любви добавилось уважение, какого ни к кому другому не испытывал.

Она могла себе позволить такое, о чем другие (в том числе ее сестры) и помыслить не смели. Однажды на маскараде, которые император очень любил, Мэри старательно «завлекала» собственного отца. И – добилась успеха. Николай Павлович пригласил очаровательную кокетку в свою карету. Только тут она сняла маску. Император был сконфужен – дочь весело смеялась. Правда, зная ее характер, можно предположить, что, играя, она намекала отцу: не стоит вести себя слишком легкомысленно.

В этой книге о великих князьях Мария Николаевна – единственная женщина. Начиная с 1783 года, когда родилась Александра Павловна, первая из дочерей Павла I и Марии Федоровны, до начала XX века в Доме Романовых достигли девичества двадцать три великих княжны. Почти все они в юности уехали из России: были выданы замуж за представителей царствующих или владетельных Домов Европы и стали членами других династий, так что заметного следа в нашей истории не оставили.

Мария Николаевна единственная еще в ранней юности осмелилась заявить: из России никогда и никуда не уеду, и не надейтесь! И веру никогда не поменяю! Грозный батюшка должен бы разгневаться, а он, хотя и сделал вид, что недоволен самовольством дочери, был счастлив: во-первых, не придется расставаться с любимицей, во-вторых, девочка по-настоящему, так, как положено его детям, любит свое Отечество.

А то, что она открыто и искренне выказала неповиновение, не побоялась его гнева (на такое не решается никто! все – боятся!), доказывает ее доверие, уверенность, что родители все поймут. Чего еще можно желать от любимого ребенка? Для него это стало подтверждением: был прав, давая детям свободу (в разумных пределах, разумеется).

Мэри с ранних лет была заводилой во всех играх: после обеда бежала на сеновал молочной фермы (остальные наперегонки за ней), там прыгали с балки на балку, играли в прятки в сене, лазили по веревочным лестницам, прыгали через заборы – невозможно было поверить, что это великие княжны и князья. Однажды, насмотревшись на такие предосудительные игры, да еще услышав, что Мэри обращается с мальчиками на «ты», графиня Виельгорская пожаловалась императору. Ожидала царского гнева, немедленного запрета неприличных игр и была потрясена, услышав: «Предоставьте детям забавы их возраста; достаточно рано им придется научиться обособленности от всех остальных».

Великая княгиня Мария Николаевна.

Николай Павлович хорошо помнил, как страдал в детстве от этой обособленности, от невозможности играть с другими детьми. Он был из тех редких отцов, которые стараются по мере сил избавить своих детей от тяжелых переживаний и обид, которые выпали когда-то на их долю. Тот, кого наши историографы привычно именуют высокомерным и жестоким самодержцем, жандармом Европы, с детьми (и не только своими) бывал весел, доступен, добр. Всегда охотно участвовал в забавах, которые придумывала Александра Федоровна. Родители вместе с детьми играли в фанты, загадывали загадки, ставили живые картины, пели хоровую церковную музыку (слух у императора был абсолютный).

Маркиз Астольф де Кюстин, автор знаменитых путевых заметок «Россия в 1839 году», дает достаточно жесткую характеристику российскому самодержцу: «…император ни на минуту не может забыть того, кто он… вечно позирует и потому никогда не бывает естествен, даже тогда, когда кажется искренним… Император всегда в своей роли, которую он исполняет, как большой актер… Он обвинил бы самого себя в слабости, если бы мог допустить, чтобы кто-нибудь хоть на мгновение подумал, что он живет, думает и чувствует как обыкновенные люди».

Осуждая Николая Павловича, де Кюстин даже не пытается предположить, что монарх просто не желает допускать посторонних в свой внутренний мир. Свою душу, свои чувства он открывает только любимым. Любимых немного: жена и дети. Они его знают вовсе не таким, каким он кажется всем остальным.

Тем не менее даже от глаз стороннего наблюдателя, чужеземца не удается скрыть, как меняется самодержец рядом с близкими: «Нынешний монарх только в кругу семьи забывает о своем величии. Только здесь вспоминает он, что человек имеет свои прирожденные радости и удовольствия, независимые от его государственных обязанностей… это бескорыстное чувство привязывает его к семейному очагу. Семейные добродетели облегчают ему, без сомнения, управление народом, обеспечивая всеобщее уважение, но я думаю, что он остался бы им верен и без этих соображений».

Действительно, в искренности его любви к семье сомневаться не приходится. Но любовь вовсе не означает вседозволенности. Детей воспитывают в строгости, не балуют, не позволяют излишеств ни в еде, ни в одежде. На завтрак – одно блюдо, на обед – четыре, на ужин – два. По воскресеньям – на одно блюдо больше, но ни конфет, ни мороженого. На одежду (вплоть до пятнадцатилетия) отец ассигновал 300 рублей в год. Этого никогда не хватало. Восполняла матушка: дарила на Рождество и дни рождения красивые наряды.

А вот на милостыню дети получали по 5 тысяч рублей в год: с раннего детства родители приучали их к щедрой благотворительности. Уже с 16 лет благотворительность становится для Мэри главным делом. Не просто обязанностью, как для любого человека ее круга, но душевной потребностью. Натура деятельная, отзывчивая на добрые дела, она всегда была внимательна и щедра к бедным. Прослышав о ее неспособности отказать нуждающимся, с просьбами к ней не стеснялись обращаться многие, и никто не уходил разочарованным.

Александра Осиповна Смирнова-Россет вспоминала, как ей признавался Жуковский: «Я во дворце всем надоел моими просьбами и это понимаю, потому что и без меня много раздают великие князья и великие княгини и в особенности императрица». Но тут срочно (в который уже раз!) понадобились деньги. «Надобно 3000 рублей ассигнациями, чтобы выкупить крепостного живописца у барина. Злодей, узнавши, что я интересуюсь его человеком, заломил вишь какую сумму».

Чтобы уважаемые читатели могли представить, что значила в те времена эта сумма, скажу только, что учителя царских детей получали 300 рублей в год. И это считалось более чем щедрым вознаграждением. Так что великому нашему поэту и воспитателю великих князей нужно было 10 лет не есть, не пить, чтобы собрать требуемую сумму. Что же делает Жуковский? Он отправляется к своей любимой ученице, показывает ей картины несчастного художника, и они решают устроить своего рода благотворительный аукцион. Мария Николаевна начинает с того, что сама покупает одну из картин, а потом предлагает их своим родственникам. Учитель и ученица распродают все картины, посылают деньги в Оренбург и выкупают крепостного живописца. Имя этого человека – Тарас Шевченко.

Но это история из ее взрослой жизни, когда она уже вырвалась на свободу. А в детстве приходилось подчиняться строгому режиму. Занятия начинались в 8 утра. И никаких поблажек.

Воспитание своих детей родители доверили лучшим учителям, каких можно было найти в империи. Но если наследник и другие дети царственной четы не доставляли воспитателям особых хлопот, то Мэри, не терпевшая никакого насилия (а что, если не насилие, необходимость зубрить таблицу умножения или спряжения глаголов!?), училась очень неровно. Иногда (когда тема урока ее увлекала) отвечала блистательно, иногда – из рук вон плохо.

Вот что пишет по этому поводу куда более старательная и послушная сестра нашей героини в интереснейших воспоминаниях, озаглавленных не без торжественности: «Сон юности, или Записки дочери императора Николая I, великой княгини Ольги Николаевны, королевы Вюртембергской». «Слишком хорошенькая, слишком остроумная, чтобы вызывать неудовольствие своих учителей, она могла бы легко наверстать упущенное. Сэсиль Фредерикс (фрейлина императрицы Александры Федоровны. – И. С.) часто говорила ей: „Мэри, что могло бы из Вас получиться, если бы Вы только хотели!“»

Забегая вперед, скажу, что получилось из Мэри именно то, чего хотела она сама: личность яркая, незаурядная.

Она мечтала поскорее стать взрослой. Казалось: тогда-то можно будет, наконец, не подчинять каждый шаг надоевшему этикету, забыть о постылом режиме. И вот – 1835 год: первый выезд в свет, первый бал, восхищение окружающих; переезд из детского флигеля в собственную квартиру во дворце, поближе к любимому брату Саше, наследнику престола; и – серьезные взрослые обязанности. Она становится действительным членом Патриотического общества, основанного ее покойной тетушкой, императрицей Елизаветой Алексеевной, супругой Александра I. Юная великая княжна с несвойственной ее возрасту ответственностью относится к работе учрежденных обществом воскресных школ, где девочек из бедных семей обучают разным полезным профессиям. Пройдет четыре года, и ученицы этих школ получат огромные по тем временам деньги, 9 тысяч рублей за шитье приданого для своей августейшей покровительницы.

Девочка мечтала повзрослеть, а родители ждали ее совершеннолетия с тревогой: удастся ли выдать своенравную принцессу замуж? Проблем с женихами из царствующих домов Европы для дочери Николая I не было, да и быть не могло: породниться с могущественным русским самодержцем мечтали многие. Только вот Мэри такой брак не устраивал. Она решительно подтвердила свое детское заявление: за границу не поеду, веру не изменю, буду жить только в России. А кто же из наследников даже самых скромных европейских престолов откажется от короны, переедет жить в чужую страну?

И вдруг… На большие кавалерийские маневры в Россию съехались многие высочайшие особы из-за границы. По поручению своего дяди, баварского короля Людовика, приехал в Вознесенск и герцог Максимилиан Иосиф Август Наполеон Лейхтенбергский. Он произвел при дворе самое выгодное впечатление: блестящий собеседник, рыцарские манеры и, наконец, редкая красота. Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «через четыре дня стало ясно, что Макс и Мэри созданы друг для друга». Им тоже так казалось… Это определенно был брак по любви. Но и расчет присутствовал. Прежде всего, со стороны невесты и ее родителей. Любимая дочь останется на родине! Жених без колебаний согласился служить в русской армии, а также крестить и воспитывать детей в православной вере. У него расчета не было, просто он давно знал, предчувствовал, что жизнь его будет тесно связана с Россией. Ведь не может быть, чтобы не сбылось пророчество святого Саввы, память о котором хранили в семье Лейхтенбергских-Богарне. Кстати, уже живя в России, он проверит, помнят ли в основанном святым Саввой монастыре о том, что случилось с его дедом, принцем Евгением. Оказалось, монастырское предание ни в чем не расходится с семейным.

Дело было в 1812 году. Французская армия приближалась к Москве. Последнюю ночь перед вступлением в древнюю столицу России принц Эжен Богарне провел в палатке неподалеку от Звенигорода. Когда стемнело, кто-то бесшумно вошел в его палатку. Эжен был поражен: лагерь хорошо охраняли, как незнакомцу удалось пройти мимо бдительных патрулей? Незнакомец был стар, седая борода, седые волосы до плеч, ясные глаза небесной голубизны. Эжен хотел подняться, но старец остановил его спокойным, величественным жестом и тихо произнес: «Защити мой монастырь от грабежа, и ты вернешься на родину живым и невредимым, а потомки твои будут служить России» – и тихо вышел из палатки. На следующий день на пути принца оказался Спасо-Сторожевский монастырь (это под Звенигородом, неподалеку от Москвы. – И. С.). Одновременно с ним к воротам монастыря подошел большой отряд французских солдат. Они собирались поживиться монастырскими богатствами. Генерал Богарне прогнал мародеров, спас обитель от разграбления. А когда осматривал храм, узнал в иконе святого основателя монастыря своего ночного гостя. В это предание семейство Богарне свято верило. Да и как не верить, ведь первая часть пророчества сбылась: Эжен оказался одним из немногих, кто вернулся из русского похода невредимым. Значит, когда-нибудь сбудется и вторая. Максимилиану всегда казалось, что именно он станет тем потомком прославленного наполеоновского генерала, который будет служить России. И вот – пророчество сбывается! К тому же он становится мужем прекраснейшей из женщин!

Эжен Богарне.

Только герцогиню-мать Августу Амалию беспокоило предчувствие, что неизбежная при таких условиях русификация потомков ее обожаемого Макса приведет к угасанию рода Лейхтенбергсих-Богарне. Герцогиня оказалась права. Как свидетельствует князь Долгоруков, «…женясь на великой княгине Марии Николаевне, имел неосторожность по свадебному договору подчинить себя власти Николая Павловича; эта мгновенная ошибка дорого обошлась герцогу Лейхтенбергскому: он лишился всякой свободы, всякой самостоятельности и не мог выезжать из России иначе как с дозволения Николая Павловича, даже для свидания со своей матерью».

В России, особенно в Москве, еще не забывшей нашествие Наполеона, было немало противников этого брака. Невозможно было поверить, что дочь российского государя станет женой сына того самого генерала Богарне, что с отчаянной храбростью воевал против русских, покрыл себя славой при Бородине, был свидетелем пожара древней столицы России. Но государь во всеуслышание заявил: считаю герцога своим пятым сыном и требую к нему соответствующего отношения!

Здесь следует рассказать о происхождении герцога, которое и вправду делало его не самым подходящим мужем для дочери русского царя. Род его древностью похвастать не мог. Максимилиан был всего лишь третьим герцогом Лейхтенбергским после отца и старшего брата Августа Карла, умершего молодым.

Все началось осенью 1795 года. Генерал Буонапарте только что подавил роялистский мятеж. Победителем, кумиром нации возвращается он в свою резиденцию в Тюильри. Стремительно входит в гостиную. Навстречу ему со стула, стоящего у самой двери, поднимается стройный большеглазый мальчик, взгляд одновременно и смущенный и смелый: «Я не решился бы обеспокоить генерала, но меня привели к нему долг и честь». Наполеон смертельно устал, он не расположен разговаривать с кем бы то ни было. Но мальчик сказал: долг и честь. Эти слова так много значат для генерала. Не обращая внимания на бросившихся к нему со всех сторон просителей, он пригласил подростка в кабинет. Тот рассказал, что солдаты обыскивали дом и забрали шпагу, последнюю память об отце, покойном генерале Богарне. Наполеон распорядился немедленно найти и вернуть шпагу. Четырнадцатилетний Эжен Богарне был счастлив. И благодарен. На всю жизнь.

На следующий день поблагодарить генерала пришла мать мальчика, Жозефина Богарне. И бравый генерал потерял голову. Вскоре прекрасная креолка стала его женой. Для Эжена это был страшный удар: матушка изменила памяти отца! Но Наполеон, когда он этого хотел, был обаятелен неотразимо. Он без особого труда навсегда покорил сердце пасынка. Когда, вернувшись из египетского похода, узнал, что Жозефина ему изменяла, и готов был развестись, именно Эжен примирил отчима с матерью.

И все-таки развода избежать не удалось: Наполеону (уже императору) нужен наследник, а Жозефина бесплодна… Именно тогда французский император безуспешно сватается по очереди к двум сестрам императора российского, сначала к Екатерине Павловне, а потом к Анне Павловне. Это очень увлекательная история, но рассказ о ней увел бы далеко от темы.

Итак, в 1809 году Наполеон разводится с Жозефиной, которую не перестает любить. Ей остается императорский титул, огромное содержание и драгоценности короны. В дубовых, окованных медью шкафах лежат камни из Персии, Индии, Южной Америки: белые, голубые, желтые бриллианты, редчайшие изумруды, самые крупные в мире жемчужины, комплекты из поясов, браслетов, ожерелий и диадем, украшенные драгоценными камнями размером с миндалину. Если приходилось надевать эти украшения, их тяжесть нельзя было выдержать дольше двух часов.

Жозефина умерла вскоре после падения Наполеона. Ее драгоценности унаследовал Эжен, к тому времени – прославленный генерал, бывший вице-король Италии, зять короля Баварии.

Пасынок Наполеона прожил блистательную жизнь. В 16 лет гусарский корнет Богарне становится личным адъютантом Наполеона, получает боевое крещение в Италии, отважно сражается в Египте. В 21 год он уже полковник и командир лучшего полка французской кавалерии – гвардейских конных егерей. В 1805 году, через год после того как Наполеон был провозглашен императором, Его Императорское Высочество принца Франции Эжена Богарне назначают вице-королем Италии.

Одно время Наполеон собирался сделать пасынка своим наследником. Для этого нужно было найти ему достойную супругу. Выбор императора пал на принцессу Августу Амалию, дочь Баварского курфюрста. Перед свадьбой всемогущий в то время император сделал курфюрста королем и заметно увеличил территорию Баварии. В выборе невесты Наполеон не ошибся: молодые люди сразу полюбили друг друга. Это был на редкость счастливый брак.

Но в 1813 году после поражения Великой армии в России Бавария примыкает к противникам Наполеона. Тесть предлагает Эжену отречься от французского императора. Награда за измену – корона Италии. Но принц Евгений не из тех, кто способен изменить присяге: «Я ни на минуту не отойду от линии чести и долга. Хочу оставить моим детям незапятнанную память».

Уже после падения Империи Наполеон писал Жозефине: «Многих жалких людей осыпал я милостями. Все меня предали, кроме Евгения. Он достоин и Тебя и меня».

После реставрации Бурбонов Эжену пришлось уехать из Италии в Баварию. Но и там он был всего лишь зятем короля, бездомным и безземельным. На помощь пришел недавний противник, российский император Александр I. Он восхищался мужеством и благородством принца и уговорил короля Максимилиана I Иосифа уступить Евгению ландграфство Лейхтенберг и княжество Эйхштедт. За пристанище для себя и семьи и за право называться одним из европейских монархов, первым герцогом Лейхтенбергским, прославленный генерал заплатил тестю 5 миллионов франков. Сумма огромная. Но наследник драгоценностей Жозефины Богарне мог себе это позволить.

До своей кончины пасынок Наполеона жил замкнуто, в окружении любящей, дружной семьи. Последний из его семерых детей, названный в честь деда Максимилианом, родился в 1817 году. Ему было всего семь лет, когда ушел из жизни отец, но воспитанный матушкой, женщиной просвещенной и беспредельно преданной супругу, он дорожил памятью отца и старался не отступать от принципов, которым тот следовал всю жизнь.

Вот за такого человека предстояло выйти замуж красавице Мэри.