Текст книги "Увещание к подвигам добродетели. Сборник бесед святого отца нашего Иоанна Златоустого духовно-нравственного содержания"

Беседа 43
О том чтобы заграждать вход в душу страстям[45]45
  86 Бес. на Ев. Мф.


[Закрыть]

Как скоро однажды опьянением или буйным сумасбродством будет объят разум, то трудно уже придти в настоящее свое положение, разве падающая душа имеет особенное мужество. Худое, очень худое дело уступать место худым страстям. Надлежит всячески отражать их и возбранять им вход. Ибо, как скоро они займут душу и ею возобладают, то как огонь, падающий на сухие дрова, возжигают в ней страшный пламень. Посему молю вас, употребляйте все, чтобы заградить им вход, и не давайте места какому бы то ни было злу: не обольщайте себя сим душепагубным помыслом: что за важность в том или сем? Отсюда-то рождаются бесчисленные роды зол. Коварный диавол употребляет большие хитрости, и насилие и послабление к погибели человека; он начинает действия свои с малого. Смотри – хотел он довести Саула до того, чтобы сей пошел слушать глупости чревоволшебницы. Если бы он в начале стал внушать сие Саулу, то Саул, конечно, не послушал бы его. Ибо как послушал бы тот, кто сам преследовал волхвования?

Посему он неприметно и мало-помалу приводит его к тому. И, во‐первых, когда преслушал Саул Самуила, и в отсутствие сего дерзнул принесть всесожжение: то, будучи обвиняем, говорит, что большая нужда настояла со стороны врагов; и тогда, как долженствовал рыдать, оставался спокоен, как бы ничего не сделал.

Потом Бог повелел истребить амаликитян: он и этого не исполнил. Далее следовали злые умышления его против Давида, и таким образом неприметно и мало-помалу поскользаясь, не мог уже остановиться, пока, наконец вверг себя в самую бездну погибели.

Так случилось и с Каином. Диавол не тотчас увлек его на убийство брата, да иначе и не успел бы убедить его: но, во‐первых, склоняет его принесть худейшее в жертву, внушая ему, что в этом нет греха; во‐вторых, возжег в нем зависть, уверяя, что ничего и в этом нет; потом, в‐третьих, убедил умертвить брата и запираться пред Богом в гнусном смертоубийстве; и не прежде отступил от него, пока не довел до крайнего зла. Итак, надобно отражать зло в начале; даже, если бы первые преступления на себе только и останавливались, и тогда нельзя пренебрегать ими: но в самом деле они доходят до большего, когда душа вознерадит. Посему все надлежит употреблять для того, чтобы истреблять оные в самом начале. Не смотри на то, что грех в самом себе мал, но помни, что он бывает корнем великого зла, когда вознерадят о нем. Сказать ли тебе достойное удивления. Не столько требуют тщания и трудов большие грехи, сколько напротив малые и незначительные. Ибо тех отвращаться заставляет самое свойство греха: а малые, по тому самому, что малы, располагают нас к лености и не попущают мужественно восстать на истребление их. Посему они скоро делаются великими, когда мы спим. Можно видеть, что тоже происходит и в теле.

Так и в Иуде родилось сие великое зло. Если бы он не думал, что будто бы не важное дело красть имущество бедных, то, конечно, не впал бы и в грех предательства. Также, если бы иудеям не представлялось маловажным то, что они пленены тщеславием, то, конечно, не дошли бы до Христоубийства. И всякое зло так обыкновенно совершается. Всякой не скоро и не вдруг впадает в нечестие. Ибо есть в душе нашей некоторый стыд греха, и которого вдруг одолеть, чтобы дойти до бесстыдства, нельзя; напротив душа нисходит до крайней погибели неприметно, мало-помалу, когда вознерадит. Так взошло и идолопоклонство, когда стали выше меры чтить людей живых и умерших. Так стали покланяться изваянным. Так усилилось блудодейство и другие пороки. Смотри также, один безвременно посмеялся, другой укорил, иной отринул страх, говоря, что это ничего. Ибо, что за важное дело посмеяться? Что от сего может произойти? От сего происходит говорливость пустая; отсюда срамословие и бесчестные поступки. Еще на иного жалуются, что он поносит ближнего, насмехается, злословит: но тот презирает это, и говорит, что злословить другого ничто еще не значит. Напротив, от сего родилась ненависть безмерная, непримиримая вражда, бесконечные укоризны, а от укоризн драки, а от драк часто и убийство.

Итак, от малого лукавый демон доводит до большого, а от великого доводит до отчаяния, изобретая, таким образом, другой сей способ, не менее пагубный. Ибо не столько погубляет грех, сколько отчаяние. Согрешивший, если протрезвится, покаянием скоро исправляет свой проступок: а кто отчаивается и не кается, тот потому и остается без исправления, что не употребил врачевства покаяния. Еще и третья, самая опасная есть у диавола хитрость. Именно: иногда он облекает грех личиной благочестия. А где, скажешь, можно видеть, чтобы столько диавол усиливался, чтобы и до сего доходил в обманах своих? Слушай и остерегайся его замыслов. Христос повелел чрез Павла, чтобы жена не отлучалась мужа, и чтобы не лишали друг друга, разве по согласию. Но некоторые по любви к воздержанию оставили мужей своих, как будто это было дело благочестия, ввергли себя в прелюбодеяние. Итак, подумай, какое это несчастие, что столько труда понесшие обвиняются, как будто учинившие великое зло, и как сами подвергаются крайнему наказанию, так и сожительствовавших с ними повергают в бездну погибели. Еще – иные воздерживаясь по заповеди поста от пищи, мало-помалу дошли до того, что гнушаются пищей; а это готовит им тяжкую казнь. Тоже бывает, когда предрассудки свои оправдывают вопреки смыслу Писания. Некоторые из коринфян думали, что вкушать все без различия, даже и запрещенное, означает совершенство; но это не было дело совершенства, а крайнего заблуждения. Посему и Павел, сильно запрещая им это, говорит, что они повинны за сие крайнему наказанию. Другие еще думают, убирать волосы на голове означает благочестие. Напротив, и это запрещено, и есть дело очень постыдное. Иным опять кажется, что большой прибыток безмерно скорбеть о грехах; но и это относится к умыслам диавольским, как показал на себе Иуда, который от того и удавился. Посему и Павел боялся, как бы не потерпел чего подобного оный со-блудивший, и увещевал скорбию пожерт будет тако-вый (2 Кор. 2, 7). Потом показывая, что сие есть одна из сетей диавола, говорит: да не обидими будем от сатаны, не неразумеваем бо умышлений его (ст. 11), то есть, что он приступает к нам с великой хитростью.

Подлинно, если бы явно он ратовал, то легко бы было побеждать его. Но нам легко будет и ныне победить его, если будем бодрствовать; ибо против всех сих коварств Бог снабдил нас оружиями. Слушай, что говорит Он, желая убедить нас, чтобы мы не пренебрегали ничем малым: иже аще речет брату своему, уроде, повинен есть геенне (Мф. 5, 22); и тот, кто похотливыми глазами смотрит, совершенный есть прелюбодей. Также и смеющихся называет несчастными; везде истребляет начатки и семена зла; говорит, что и за праздное слово отдадим ответ. Посему и Иов очищал не дела только детей своих, но и помышления (Ив. 1, 5). А о том, что не надобно отчаиваться, так говорит Писание: еда подаяй не востает? или отвращаяйся не обратится (Иер. 8, 4)? И еще: хотением не хощу смерти грешника, но еже обратитися ему, и живу быти (Иез. 18, 23). Также: днесь аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших (Пс. 94, 7). И опять: радость бывает на небесех о едином грешнице кающемся (Лк. 15, 7). И много других подобных слов и примеров находится в Писании. А о том, чтобы не нанесть нам себе пагубы под видом благочестия, послушай, что говорит Павел: да не како многою скорбию пожерт будет таковый (2 Кор. 2, 7). Зная же сие, оградим себя от всех путей гибельных для беззаботливых; знанием Писания. Не говори: что в этом, если я и внимательно смотрю на хорошую женщину? Если ты в сердце учинишь прелюбодеяние, то скоро дерзнешь сделать сие и плотью. Не говори: что в том, если я пройду мимо нищего сего? Если ты пройдешь мимо сего, то пройдешь и мимо другого, а после сего и третьего. И опять не говори: что и в том, если пожелаю собственности ближнего? Сие-то погубило и Ахава, хотя он и цену давал, но против желания того брал. Покупающий не должен делать насилия, а убеждать должен. Если же тот, который давал надлежащую цену, так осужден был за то только, что взял против согласия другого: то какого наказания достоин тот, кто не только сие делает, но похищает насильственно, и притом живя под благодатью? Итак, чтобы не понес нам наказания, будем блюсти себя чистыми от всякого насилия и хищничества, будем блюсти себя не только от грехов, но и от их начатков, и со всем тщанием возревнуем о добродетели. Ибо сим образом насладимся вечных благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Коему слава во веки веков. Аминь.

Беседа 44
Увещание искать будущих благ[46]46
  23 Бес. на пос. к Евр.


[Закрыть]

Бог, от начала зная, что человеческий род имеет нужду в великом снисхождении, дарует нам не только то, что в будущем, но и настоящее. Так Христос говорил ученикам: иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, сторицею приимет, и живот вечный наследит (Мф. 19, 29); и еще: ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам (ст. 33). Видишь ли, что и это дается от Него в виде приложения, дабы мы не унывали? Ратоборцы, хотя получают облегчение и в то время, когда находятся в борьбе, но, подчиняясь законам, не имеют полного отдохновения, а пользуются им впоследствии; так и Бог здесь не дарует нам полного успокоения, но, хотя отчасти и дарует, сполна сберегает его для будущей жизни… Праотцам нашим Бог говорил, что Он даст им блага настоящего времени, но так как видел, или лучше сказать, они сами показали себя достойными высших благ; то Он сподобил их получить не те блага, а эти высшие, дабы показать нам, что не прилепляющиеся к первым достойны последних; подобно тому, как если бы кто обещал разумному человеку детские игрушки, не для того, чтобы тот принял их, но чтоб показать его любомудрие и стремление к высшему.

Таковы обетования Божия! Посему кто блаженнее получающих эти блага и кто несчастнее теряющих? Если все жалеют человека, изгнанного из отечества, если считают жалким потерявшего наследство; то какими слезами должно оплакивать того, кто лишается неба и уготованных там благ? Но не оплакивать его только нужно; оплакивают всякого, кто подвергся какому-либо несчастью не по собственной вине; но кто по собственной воле предается порокам, тот достоин скорби. Господь наш Иисус Христос скорбел и плакал о Иерусалиме, который был нечестив. Подлинно, мы достойны бесчисленных воздыханий, бесчисленных рыданий! Если бы вся вселенная возвысила голос свой, – и камни, и дерева, и кустарники, и звери, и птицы, и рыбы, словом: если бы вся вселенная, возвысив голос, стала оплакивать наше лишение этих благ; то и этого плача и рыдания будет недостаточно. Какое слово, какой ум может представить то блаженство, то добро, удовольствие, славу, радость, веселие, светлость, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9)? Не сказано просто, что эти блага превосходны, но что никто никогда не может и представить себе того, яже уготова Бог любящим Его.

В самом деле, каковы должны быть те блага, которые приготовил и устроил сам Бог? Если, сотворивши нас, Он тотчас, когда мы еще ничего не сделали, столько даровал нам – и рай, и общение с ним самим, обещал бессмертие, жизнь блаженную и свободную от забот; то чего Он не дарует тем, которые столько делали, трудились и терпели для Него? Единородного своего сына Он не пощадил для нас, истинного сына своего предал за нас на смерть. если же Он удостоил нас таких благ, когда мы были Его врагами; то чего не удостоит, когда мы сделаемся Его друзьями? Чего не дарует нам, примиривши нас с Собою? Он беспредельно богат и безгранично желает и старается сделать нас своими друзьями; но мы нисколько не стараемся об этом, возлюбленные. Что я говорю: не стараемся? Не хотим даже принять благ Его так, как Он хочет; а что Он хочет этого более нас. Он доказал делами своими. Мы для собственной нашей пользы едва ли пожертвуем малой частью золота; а Он за нас отдал Сына своего. Будем же употреблять, как должно, любовь Божию, возлюбленные; будем пользоваться дружеским Его расположением к нам; вы друзи мои есте, сказал Он, аще творите елика заповедаю вам (Ин. 15, 14). Врагов, которые беспредельно были далеки от Него, которых Он несравненно превосходит во всем, Он сделал и называет друзьями своими! Чего же не можно потерпеть для такого дружества? Но мы, по дружбе с людьми, часто подвергаемся опасностям; а для дружества с Богом не хотим даже истратить денег. Поистине мы достойны сожаления, скорби, слез, воплей, великого плача и сетования. Мы уклонились от надежды нашей, пали с высоты нашей, оказались недостойными чести Божией, неблагодарными и бесполезными после благодеяний Его; диавол лишил нас всех благ. Удостоившись быть сынами, братьями и сонаследниками Божиими, мы ничем не отличаемся от врагов Его, оскорбляющих Его. Какое после этого будет нам утешение? Он призвал нас на небо, а мы сами себя ввергли в геенну. Клятва и ложь, воровство и прелюбодеяние распространились на земле; одни убийства присоединяют к убийству; другие делают дела хуже кровопролития. Многие из обижаемых, многие из терпящих от любостяжания лучше желают испытать тысячи смертей, нежели переносить это, и если бы они не боялись Бога, то сами наложили бы на себя руку; так они желают себе смерти! А это не хуже ли кровопролития? О люте мне, душе, говорил плакавший Пророк, яко погибе благочестивый от земли, и исправляющаго в человецех несть (Мих. 7, 2). Будем плакать теперь и мы о себе самих; а вы примите участие в плаче моем. Но, может быть, некоторые отвращаются и смеются. Поэтому еще более и нужно усилить плач; мы так безумны и бесчувственны, что не понимаем своего безумия и смеемся тому, о чем следует рыдать. Открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1, 18); Бог яве приидет: огнь пред ним возгорится и окрест его буря зелена (Пс. 49, 3); огнь пред ним предъидет и попалит окрест враги его (Пс. 96, 3); день Господень яко пещь, горящь (Малах. 4, 1). Но никто не думает об этом; хуже басней считают и презирают столь страшные и ужасные предметы; никто не слушает; все смеются и хохочут. Какая же будет нам польза? Откуда мы получим спасение? Мы погибли, истратили силы свои, сделались посмешищем врагов наших и предметом поруганий язычников и демонов.

Гордится, надмевается и радуется теперь диавол; Ангелы же, которым мы вверены, стыдятся и скорбят. нет никого, кто бы исправился; все труды наши напрасны, и вам кажется, что мы говорим вздор. Благовременно и ныне воззвать к небу и, так как никто не слушает, призвать во свидетели вещественные стихии: слыши небо и внуши земле, яко Господь воз-глагола (Ис. 1, 2). Подайте помощь, прострите руку вы, еще не падшие, падшим от опьянения, крепкие – немощным, здравые умом – неистовствующим, твердо стоящие – колеблющимся; пусть никто, увещеваю вас, угождение не предпочитает спасению ближнего; и укоризны, и внушения пусть клонятся к одному – к его пользе. Когда горячка овладевает господами, тогда и слуги управляют ими; когда душа господина находится в жару и расслаблении, тогда из толпы слуг, окружающих его, ни один не исполняет повелений господина ко вреду его. Соберем, прошу вас, свое внимание; вокруг нас ежедневные войны, потопления, бесчисленные несчастья, и гнев Божий со всех сторон окружает нас. А мы остаемся так спокойными, как будто мы делаем угодное Богу; все мы простираем руки на любостяжание, и никто на вспомоществование ближним; все на хищение, и никто на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто – как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и – никто как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными; а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет. Все это достойно слез, укоризн и осуждения. Не хотел бы я говорить об этом, но скорбь вынуждает меня; простите меня; скорбь заставляет меня говорить многое такое, чего не хотел бы говорить.

Я вижу рану тяжкую, несчастье неутешное, постигшие нас бедствия, превышающие всякое утешение, мы погибли! Кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез и плачуся (Иер. 9, 1)? Будем плакать, возлюбленные, будем плакать и рыдать. Может быть, некоторые говорят теперь: нам постоянно говорит он о плаче, постоянно о слезах. Не хотел бы я, поверьте мне, не хотел бы говорить об этом; напротив, хотел бы восхвалять и прославлять вас, но теперь время слез. Не плакать тяжело, возлюбленные, но делать то, что достойно слез; не слез должно убегать, а тех дел, которые достойны слез. Не наказывай ты сам себя, и я не буду предаваться скорби; не умирай, и я не буду плакать. Когда лежит мертвец, тогда ты призываешь всех участвовать в скорби и называешь безжалостными тех, которые не плачут; а когда погибает душа, то почему ты советуешь не плакать? Но я не могу быть отцом, и не плакать; я – нежно любящий отец. Послушайте, что говорит Павел: чадца моя, имиже паки болезную (Гал. 4, 19). Какая мать во время деторождения произносит столь трогательные вопли, как он? Если бы можно было видеть жар внутри души моей, то ты увидел бы, что я сгораю от него более всякой жены или девы, подвергшейся преждевременному сиротству. Не столько жена плачет о своем муже или мать о сыне, сколько я о всех вас вообще.

Я не вижу никакого успеха; все обращается в клевету и осуждение. Никто не старается угождать Богу, а только злословим то того, то другого, и говорим: такой-то недостоин быть в клире, такой-то живет нечестиво. Тогда как нам следовало бы оплакивать собственные пороки, мы осуждаем других, между тем как не должны делать этого и в том случае, если бы мы были чисты от грехов: кто бо тя рассуждает, говорит Апостол, что же имаши, егоже неси приял; аще же и приял еси, что хвалишися, яко не прием (1 Кор. 4, 7)? Как же ты осуждаешь брата своего, будучи сам исполнен бесчисленного множества зол? Когда ты скажешь: такой-то человек злой, вредный, порочный; тогда обрати внимание на себя самого, разбери тщательно свои дела, и ты раскаешься в словах своих.

Нет, подлинно нет такого сильного побуждения к добродетели, как воспоминание о своих грехах. Если мы будем постоянно исполнять эти два правила, то можем получить обетованные блага, можем очистить себя самих и омыться; только нужно вкоренить это в уме своем, нужно позаботиться об этом, возлюбленные. Предадимся же скорби здесь мыслию своей, дабы там не испытать скорби от наказания, дабы наслаждаться вечными благами там, где нет болезни, печали и воздыхания, и сподобиться вечных благ, превосходящих ум человеческий, во Христе Иисусе, Которому слава во веки веков. Аминь.

Беседа 45
О славе, получаемой в крещении и о борьбе со страстями[47]47
  7 Бес. на 2 посл. к Коринф.


[Закрыть]

Как скоро мы крещаемся, то душа наша, очищенная Духом, делается светлее солнца; и мы не только бываем способны смотреть на славу Божию, но еще и сами получаем от нее некоторое сияние. Как чистое серебро, лежащее против солнечных лучей, и само испускает лучи не только от собственного естества, но и от блеска солнечного: так и душа, очищенная Духом Божиим и соделавшаяся блистательнее серебра, и в себя принимает луч от славы Духа, и от себя отражает луч той же славы…

Хочешь ли, я покажу тебе это на Апостолах? Помысли только о Павле, коего и одежда имела чудное действие; вспомни о Петре, коего тень обнаруживала чудодейственную силу. Ибо если бы они не носили в себе образа небесного Царя; то и не издавали бы из себя некоего неестественного света, и одежды их не обнаруживали бы такой силы. Ибо одежда царя страшна и для злодеев. Хочешь ли видеть, как тот же образ отражался и на теле их? Воззревши на Стефана, говорит книга Деяний (6, 15), видеша лице его яко лице Ангела. Но это еще ничего не значило в сравнении со славой, внутри его сияющей. Что Моисей имел на лице своем, то же самое, и еще большее, они носили в душе своей. Ибо слава Моисеева была чувственная, а сия невещественная. И как тела, имеющие способность принимать и отражать свет, освещаясь телами самосветящимися, и сами отражающийся в них свет разливают на другие ближайшие к ним тела; тоже бывает и с верными. И когда они достигают сего, оставляют уже все земное, и живут одним небесным. А мы что? Нам остается только стенать и горько стенать; ибо удостоенные толиких благодеяний Божиих, мы не понимаем даже того, что говорят нам о них. А это от того, что мы слишком скоро погубляем в себе все духовное, и привязываемся к одному чувственному. Сия неизреченная страшная слава остается в нас не более, как на один или два дня; а потом мы опять погашаем оную, обуреваясь житейскими делами, и густотой страстных облаков застеняя сие сияние. Ибо житейские дела действительно суть бури, и еще жесточе самих бурь. Хотя от них не происходит ни стужи, ни дождя, ни грязи, ни глубокого озера; но за то, что всего хуже, от этих дел образуется геенна со всеми ее мучениями. И как во время сильной стужи все члены цепенеют и замирают: так и душа, оледеневшая от хлада греховного, не может отправлять дел своих, будучи скована, как морозом совестью.

Ибо, что для тела мороз, то для души худая совесть. Отсюда происходит робость и боязливость. Ибо никто столько не страшится, как прилепившийся к житейскому. Он живет подобно Каину, трепеща каждый день от страха. Нужно ли говорить еще о его опасениях смерти в разных ее видах, потерь, коварства и ласкательства. Он и без того боится тысячи превратностей. И хотя сокровищница его полна золота, а душа не свободна от страха бедности. И это очень естественно. Ибо все его желания устремлены к предметам скоро гибнущим и скоропреходящим. А потому хотя сам он и не испытал еще превратности, но видя ее на других, почитает себя уже погибшим; от того он весьма боязлив и малодушен. И не в одних только опасностях так он боязлив; он таков и во всех других случаях. если нападает на него страсть сребролюбия, он не отражает ее нападения, как поступает человек, свободный от сей страсти, но делает все, как купленный раб, в угождение жестокой своей госпоже – сребролюбию. Видит ли благообразную девицу, он тотчас пленяется ею, трепещет и бежит за нею, подобно взбесившемуся псу; между тем как надлежало бы поступать напротив. Когда увидишь благовидную женщину, не о том помышляй, как бы удовлетворить своему похотению, но как освободиться от сего похотения. Да как же это, скажешь ты? Ибо любить не от меня зависит. А от кого же, ты скажешь?

От наветов диавола? Пусть так – обвиняй в этом одного диавола; борись же с диаволом и противься страсти. Но я не могу, скажешь ты. Ну, теперь и мы скажем тебе, что твоя страсть произошла от твоего нерадения, и что ты сам, еще прежде нежели получил страсть, дал доступ к себе диаволу. Но и теперь, если бы ты хотел, очень легко мог бы прогнать его от себя. Скажи мне, что заставляет прелюбодеев прелюбодействовать – желание ли себе бед и опасностей, или любовь? Очевидно, что любовь. Что же должно ли их посему извинить? Никак. Почему же? Потому что этот грех зависит от них. Но для чего мне такие умствования, скажешь ты? Я сознаю в себе желание освободиться от этой страсти, но не могу; потому что она сильно нападает на меня, терзает и жестоко меня мучит? Согласен, что ты желаешь освободиться от страсти, но не то делаешь, чем бы можно было отогнать ее; ты делаешь тоже, что делает одержимый горячкой, когда пьет холодную воду, и так же говорит: сколько я не придумываю средств избавиться от горячки, однако не только ничего не успеваю, напротив еще более усиливаю в себе жар. Итак, рассмотри внимательнее: желая погасить свою страсть, не делаешь ли ты чего, что более разжигает ее? Нет, скажешь ты.

Скажи же, какие ты употребляешь средства для того, чтобы погасить страсть сию? (Хотя и не все подвержены сей страсти; потому что более можно найти зараженных любовью к деньгам, нежели плотской; впрочем и тем и другим предлагается общее врачевство. Ибо и та и другая любовь равно гнусны; последняя только сильнее и пагубнее. Но когда мы преодолеваем сильнейшую: то очевидно и слабейшую легко можно истребить. Но если любовь плотская сильнее, то от чего же, ты скажешь, не все бывают заражены ею, напротив многие с большим рвением стремятся к деньгам? Это, во‐первых, от того, что последняя многим кажется безопасной; а еще и от того, что любовь плотская, хотя и сильнее, но она скорее проходит. Иначе если бы она столько же была продолжительна, как и страсть к деньгам, то каждого зараженного ею приводила бы к погибели). Итак, рассмотрим внимательнее плотскую любовь и узнаем, что усиливает страсть сию. Тогда увидим, от нас ли она зависит, или не от нас. Если от нас, то мы должны употребить все усилия, чтобы освободиться от нее, если же не от нас, то для чего напрасно и мучить себя? Для чего будем обвинять, а не лучше извинять тех, которые бывают пленены сей страстью?

Итак, от чего же рождается любовь сия? От красоты лица, скажешь ты, то есть, когда красива и благовидна будет та, которая уязвляет тебя. Но ты несправедливо и безрассудно говоришь сие. Ибо если бы красота лица привлекала к любви: то такую-то девицу любили бы все. Если же не все любят ее, то и любовь сия зависит не от естества и не от красоты лица, а от бесстыдных глаз. Ибо когда ты пристально смотря на нее, чрез меру удивляешься ей и разжигаешься в сердце своем: то ты уже уязвлен. Да кто может, ты скажешь, при взгляде на красивую женщину не похвалить ее? Ибо не в нашей воле состоит удивляться чему-либо; а посему любовь не от нас зависит. Не спеши, человек. Для чего ты все смешиваешь, и обходя по распутиям, не хочешь узнать настоящего корня зла сего? Я много знаю таких, которые удивляются и хвалят, между тем не любят. Как же возможно удивляться красоте и не любить? Не возмущайся, я об этом и хочу говорить; потерпи и послушай, как Моисей удивляется сыну Иаковлеву, говоря: И бяше Иосиф добр образом и красен взором зело (Быт. 39, 6).

Но ужели говоривший так вместе и любил? Совсем нет. Ты скажешь, что Моисей не видал того, кого хвалил. Но мы впадаем в сию страсть не тогда только, когда смотрим на красоту, но, случается, и тогда, когда слышим о ней? Но чтобы ты более не спорил с нами, я спрошу тебя: Давид не был ли благообразен и весьма доброзрачен, особенно по красоте своих глаз? Ибо красота глаз занимает первое место в благообразии лица. Ужели поэтому кто-нибудь увлечен страстной любовью к нему? Никто. Следовательно, любовь не связана неразрывно с удивлением. Многие имели также матерей, цветущих телесной красотой.

Ужели дети любили их страстной любовью? Да не будет. Хотя они и дивятся видимой их красоте, однако не впадают в постыдную любовь. Но ты опять скажешь, что здесь удерживает закон природы? скажи мне, какой закон природы? Тот ли, что они уважают в них матерей своих? Но разве ты не слыхал, что персы, без всякого постороннего принуждения, живут с матерями своими, как с женами, и ни один или два из них так поступают, но целый народ? Впрочем, и без того уже видно, что страсть сия происходит не просто от красоты только телесной и благовидности, а от расслабления и заблуждения души. Много было и таких, которые, обошед мимо славящихся красотой женщин, предавались безобразным. Отсюда ясно, что любовь зависит не от красоты лица. В противном случае они избрали бы красивых, а не безобразных.

Итак, где же причина сей страсти? Если не от красоты лица сия любовь, то откуда же она происходит, и где искать ее источника? От злого духа? Точно, она и от него зависит. Но мы не того доискиваемся. Посмотри лучше, не виновны ли и мы? Действительно, она не есть только навет диавола, но вместе с ним мы и сами еще первые виновники оной. Ибо сия страсть ни от чего так легко не рождается, как от привычки, от услужливых слов, от праздности, лености, и от того, что у нас нет никакого дела. А привычка великую, очень великую, имеет силу, даже обращается в необходимость природы. Но если привычка рождает ее, то очевидно, что она же и погасить ее может.

Многие, увлеченные сей любовью, освобождались от нее тем, что не видели более любимых ими лиц. Сначала это покажется жестоко и очень неприятно; но со временем сделается приятным, а, наконец, если только захочешь, и без труда, освободишься от сей болезни. А это от чего, ты скажешь, что я и без привычки еще пленяюсь при первом взгляде? И это также происходит, или от праздности телесной, или от пищи, или от беспечности о своих обязанностях, или от того, что человек вовсе не занимается даже необходимыми для него делами. Такой человек, повсюду блуждая, как бы кто заблудившийся в пути, легко увлекается всяким злом; и его душу, как душу рассеянного юноши, всякий, кто хочет, увлекает в рабство. Поелику существенное свойство души – непрестанно быть в действии; то если ты прекратишь ее деятельность в добром, – она, как не могущая оставаться в бездействии, по необходимости устремляется к другому роду действий. Как незасеянная и не насажденная земля и сама собой производит траву; так и душа, не упражняемая в добрых делах, а по природе своей непрестанно стремящаяся к деятельности, по необходимости предается злым делам. И как глаза, не могущие не смотреть, необходимо смотрят на худое, когда не имеют пред собой хорошего; так и помысл не занимаемый предметами полезными и необходимыми, по нужде останавливается на бесполезных и вредных. А что непрестанное упражнение и бодрствование могут отогнать первое нападение страсти; это известно из многих примеров. Итак, если ты при взгляде на благовидную женщину, почувствуешь страсть к ней, то более не смотри на нее, – и освободишься от страсти. Да я не могу, ты скажешь, не смотреть на нее, будучи влеком страстью? Займись другими полезными предметами, занимающими душу: читай книги, заботься о своих нуждах, ходатайствуй, защищай обижаемых, молись, размышляй о будущем веке; к сим предметам устремляй душу твою. Поступая таким образом, ты освободишься не только от новой еще раны, но легко можешь излечить отвердевшую и застаревшую. Если худая молва заставляет иногда плененного сей страстью отказаться от любви; то тем более сии духовные напевания могут подавить зло сие, лишь бы только мы сами захотели оставить его.

Но если мы всегда обращаемся и беседуем с теми, которые поражают нас стрелами этой страсти, и даже в отсутствии говорим о них сами, и слушаем рассказы других: то не сами ли мы питаем болезнь свою?

Как же ты хочешь погасить огонь, каждый день раздувая пламень? Все, что мы сказали доселе о привычке, сим пусть воспользуются юноши. Что же касается до мужей и тех, которые умеют размышлять, то для них более всего в этом случае нужен страх Божий, память о геенне и желание небесного царствия.