Текст книги "Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД"

Эфир по-прежнему молчал, радисты лишь изредка обменивались короткими радиограммами. Первый боевой сигнал поступил от командира группы «Самшит» после обеда. Его наблюдатели засекли в развалинах старой мельницы подозрительную группу красноармейцев, и на базе все сразу пришло в движение.

Дроздов и бойцы из группы захвата на одном дыхании пронеслись по склону к стоянке машин, быстро запрыгнули в полуторку и ринулись на место. Однако, не успев проехать и нескольких километров, они вынуждены были возвратиться обратно. От «Самшита» поступил отбой: захваченных в плен красноармейцев пришлось отпустить – к гитлеровским диверсантам они не имели никакого отношения, командиры расквартированных неподалеку саперного батальона и батареи ПВО признали в перепуганных до смерти бойцах своих подчиненных.

Потом еще трижды радисты поднимали на ноги группу захвата, но всякий раз тревога оказывалась ложной: задержанные оказывались либо бродягами, либо местными жителями. Первая серьезная информация поступила от местного кустаря-жестянщика, промышлявшего на разоренных войной хуторах. На одном из них – Ореховом – он неожиданно наткнулся на «новых хозяев» и едва успел унести от них ноги. Радист «Бука» немедленно доложил о них на базу, и там снова все пришло в движение.

Через несколько минут группа захвата вместе с Дроздовым сидела в полуторке и неслась к Ореховому. Отчаянный водитель Яша, в пилотке, по-пижонски сдвинутой чуть вбок и вперед, каким-то чудом удерживал машину на крутых поворотах и, не обращая внимания на крики летающих по кузову бойцов, выжимал из нее все, что можно. До хутора было не меньше семнадцати километров, дорога – совершенно непредсказуемая, но этот молодцеватый гонщик, умевший из самой старой техники выжимать все возможности, ухитрился домчаться до места менее чем за полчаса. У насосной станции дорогу машине преградил скатившийся со склона сержант Фомин, командир группы «Бук». Яша едва успел ударить по тормозам, чтобы не сбить его бампером, знаменитая пилотка, не удержавшись, слетела водителю на колени. Дроздов, не дожидаясь остановки, выскочил из машины и на ходу уточнил:

– Они?!

– Нет! Опять пустышка! – в сердцах ответил Фомин.

– Уверен?

– Почти на все сто, только что одного взяли!

– Где?

– Здесь рядом.

– Веди показывай.

Фомин нырнул в кусты и, словно архар, заскакал по скалам. Разведчики едва поспевали за ним, хорошо хоть бежать пришлось недолго – через сотню метров группа выскочила к развалинам мельницы. Там, под стеной, лежал связанный по рукам и ногам, грязный, заросший густой щетиной красноармеец. Задрав голову, он очумелыми от страха глазами вытаращился на Дроздова, потом задергался всем телом и, силясь что-то сказать, нечленораздельно замычал сквозь кляп.

– Кто такой? – спросил тот.

– А, шваль окопная! Дезертир ё…! – выругался Фомин и с презрением сплюнул на землю.

– Сколько их?

– Если не брешет, то четверо.

– Вооружение?

– Хилое: один автомат, два винтаря и парочка гранат.

– М-да… – неопределенно протянул Дроздов, затем кивнул Фомину, приглашая его отойти чуть в сторону, и спросил: – Что предлагаешь?

– А чего тут предлагать, командир, уберем эту б… мразь по-тихому, и точка. Особистам в полках и трибуналу меньше работы, и нам за тылы нечего будет беспокоиться. Не таскать же их с собой, командир.

– Легко сказать, а если тихо не получится, то вспугнем Загоруйко!

– Но и так оставлять нельзя! Торчат эти б… как кость в горле.

– И то правда. Надо кончать! Сам справишься или бойцами помочь?

– Своими силенками обойдемся! Я этих поганых шакалов на «живца» вытащу и на кукан посажу.

– Смотри не переиграй – нам тут симфонический оркестр не нужен.

– Обижаешь, командир!

– В общем, смотри, чтоб все прошло без шума и пыли! И позаботься еще раз проверить все следы вокруг!

Строго предупредив Фомина, Дроздов собрал группу захвата и возвратился к машине.

Потекли томительные минуты ожидания. Из задумчивости Дроздова вывел Яшка. Осторожно тронув командира за плечо, он молча показал куда-то в сторону и чуть вверх. Дроздов проследил за жестом и увидел Фомина, который, встав по стойке «смирно», козырнул командиру, а затем привычно махнул рукой. Все было кончено. Опять надо было возвращаться на базу и ждать.

Эта последняя неудача, как и вся предыдущая суета, подняла в его душе волну досадливого раздражения и еще больше распалила ненависть к удачливому, неуловимому пока Загоруйко. Вроде все из одного материала кроились, но как же война меняет людей! Как давит и как раскрывает, ставя порой в нечеловеческие условия, заставляя искать такие способы выживания, которые невозможно описать ни в одном учебнике военного дела. Ведь кто бы мог подумать, что такие, как Загоруйко, превратятся в настоящих профессионалов-диверсантов и будут крошить своих вчерашних товарищей, стараясь заслужить расположение новых хозяев. Да, жизнь в который уже раз доказала, что военные испытания могут высветить в человеке то, о чем он и сам, может быть, не догадывался.

Философские размышления еще более раздосадовали Дроздова. Угрюмо нахохлившись, он остановившимся взглядом смотрел перед собой на дорогу и никак не реагировал на попытки неунывающего водителя Яши завязать разговор. Так, не проронив ни слова, он и доехал до базы, где, избегая вопросительных взглядов бойцов, прошел в укрытие к радисту. Гусев, неловко потоптавшись у входа, все понял без объяснений и, чертыхнувшись, отправился проверять посты. Свободные от службы бойцы, кто как мог, принялись убивать время. Одни до зеркального блеска надраивали оружие, другие, завернувшись в ватники и подставив лица яркому солнцу, чутко дремали. Лишь неугомонные и живые, будто ртуть, разведчики Санников и Грицай, найдя рядом со скалой укромное и сухое местечко, затеяли легкую тренировку.

Фанатики неведомой японской борьбы, название которой большинство бойцов даже не могло выговорить, они самозабвенно отдались ей. Их легкие, скользящие враскачку шаги напоминали движения больших пауков, крадущихся по невидимой паутине. В какой-то момент они надолго застывали в немыслимых позах – понимающий человек мог бы угадать в них изготовившегося к броску барса или распустившийся цветок лотоса. Проходило несколько минут – и, казалось, бесплотные тела вновь взрывались неукротимой энергией. Движения рук и ног, пружинистые и мощные, со свистом рубили воздух в нескольких миллиметрах друг от друга. Внезапно рисунок поединка менялся, и оба начинали плавно передвигаться в только им одним понятном танце из волшебной сказки. А после этого – опять неуемная энергия новых ударов, бросков, подсечек, блоков, болевых и прочих приемов, когда казалось, что один из них сейчас убьет или серьезно покалечит второго. Но в последний момент даже самый удушающий захват раскрывался, словно цветок на рассвете, и танец продолжался вновь и вновь.

Гитлеровский диверсант в советской форме, вооруженный пистолетом-пулеметом ППШ

В очередной раз, завершив каскад приемов, бойцы разошлись в стороны, хлопнув друг друга по ладони. Санников, немного передохнув, снова продолжил тренировку, но уже один, а Грицай, расстегнув гимнастерку и обтерев большим, как полотенце, платком с лица и шеи обильно выступивший пот, отошел в тень и присел на поваленное дерево рядом с бойцом из туапсинской комендатуры Бородаем.

Двухметровый гигант с аршинными плечами, чьи кулаки напоминали кузнечный молот, снисходительно посмотрел на мускулистого, но щупленького по сравнению с ним разведчика и с ухмылкой заметил:

– И не надоело дитяткам козлами бодаться, лучше бы молока принесли.

– Сам ты архар! Ни черта ты, Бородай, не понимаешь – это же знаменитая японская борьба! Ее еще большевики-подпольщики на вооружение взяли. Ведь до революции жандармы специально выписывали себе японских учителей. А на Всемирной рабочей спартакиаде, ты бы знал, как наши бойцы всех победили… – вспыхнул Грицай.

– А на кой хрен она мне сдалась, когда есть это… – не дослушав, перебил здоровяк, и пудовый кулак описал замысловатую петлю перед носом разведчика.

– Ну, напугал! Ты мне лучше скажи: тебе приходилось слышать про будо?

– Чего-чего?

– Так ты не слышал про будо?! – искренне удивился Грицай.

– А нам что, своих баб не хватает?! – И раскатистый смех Бородая зазвучал на поляне.

– Ох, ты и темнота! Это ж не баба, а борьба такая – боевое искусство называется.

– И хрен с ним! Ни я, ни отец мой, ни дед сто лет не слышали и, как видишь, не померли, – лениво зевнув, ответил Бородай.

– Нет, Борода, ты все-таки послушай, – завелся задетый за живое Грицай.

– Ладно, валяй – я люблю сказки, – снисходительно произнес здоровяк и, легонько хлопнув товарища по спине, развалился на бревне.

Грицай обиженно поджал губы, но, через мгновение повеселев, стрельнул хитрым взглядом на мерно вздымающуюся грудь Бородая и сказал:

– Хорошо, слушай. Случилось это давно, тебя и меня тогда еще и в помине не было, ну, разве что дед твой или прадед пацаненком еще без штанов бегал. Жил в Японии знаменитый Мастер борьбы будо, равного которому в боевом искусстве не было. Лет тридцать никто не мог его победить, и вот когда Мастеру стукнуло шестьдесят, один лихой и отчаянный боец, ну, в общем, державший среди молодых «шишку», решил доказать, что он самый главный в округе. Несколько раз он посылал к Мастеру гонцов и приглашал на поединок, а тот все отказывался, и скоро среди народа пошли гулять разные нехорошие слухи, вроде того что Мастер стар и поэтому боится выйти на бой. Даже некоторые ученики стали в нем сомневаться и начали роптать.

– Ясное ж дело, что дед сдрейфил! – категорично заявил Бородай, передернув могучими плечами. – Чего с деда взять, разве что пугалом в огороде торчать, а вообще лучше бы сидел на своей печи и не рыпался.

Грицай не стал спорить и продолжил рассказ:

– В конце концов Мастеру надоели эти разговоры. Взял он с собой самого горластого ученика и отправился в гости к этому «шишке». Тот принял их со всеми положенными восточными любезностями, угостил роскошным ужином и после завел скользкий такой разговорчик, во время которого все пытался вытащить Мастера на поединок, но тот немного послушал и, сославшись на поздний час, засобирался домой. Когда Мастер уже взялся за ручку двери, «самый» решил перед своими дружками форс показать – взял и ударил ногой над головой деда. Тот, казалось, никак не отреагировал, и никто, даже его ученик, не заметил движения его руки. Мастер только вежливо поклонился – мол, чего с молодого дурака взять? – попрощался и пошел к себе домой. Не успела еще за ним закрыться дверь, как юнец принялся перед дружками выхваляться: «Ну чё? Теперь все поняли, кто сильнее?! Видали, как я его сделал?! Тоже мне, Мастер! Старая развалина, на ходу спит, даже удара моего не заметил!» Но не успел он закончить языком молоть, как дверь снова открылась. В дверях стоял ученик Мастера, он произнес всего одну фразу: «Мой учитель возвращает вам вот эту вещь» – и сунул самодовольному дурошлепу под нос клочок, вырванный из его штанов. Тот так и остался стоять с отрытым ртом. Теперь-то ты понял, Борода, что такое будо? – закончил Грицай.

– Хорошая сказка для хуторских пацанов, – лениво протянул тот.

– При чем тут сказка?! – с вызовом заявил Грицай, и лукавые чертики снова запрыгали в его глазах. – Я, конечно, не такой, как Мастер, но зато Сан кое-что умеет и троих, как ты, запросто сделает.

– Этот кузнечик?! – На каменной физиономии гиганта появилось подобие улыбки. – Да он у меня и скакнуть не успеет, как я его прихлопну.

– Легко сказать, попробуй.

– Ты что, не веришь?! – оскорбился Бородай.

– Почему, верю, но лучше проверить, – невозмутимо ответил Грицай, поднял с земли толстенную, как ручища гиганта, палку, повертел перед ним и глубокомысленно произнес: – Я думаю, что Сан ее с одного удара сломает, а ты, Борода?

– Мне что, делать больше нечего, – насупившись, буркнул тот.

– Значит слабо, а Сану запросто.

– Брехня все это! – отмахнулся Бородай, скептически глянул на хрупкую фигурку Санникова и принялся философски грызть сухарь.

Молодой боец, не обращая внимания на их спор, как заведенный продолжал отрабатывать одну комбинацию ударов за другой. После двух коротких и одного широкого шага он, подобно большой пружине, взлетел над землей и, вытянувшись в немыслимом шпагате, стопой правой ноги нанес рубящий удар в голову воображаемого противника. После приземления, крутнувшись волчком и подсекая ноги незримому врагу, он выстрелил поочередно двумя молниеносными выпадами и кистями рук рассек горло и живот своей жертве.

– Нет, Борода, ты только посмотри, что он вытворяет! – с восхищением воскликнул Грицай.

– А чего тут смотреть – дешевый цирк. У нас в селе приезжие артисты не хуже выделывали. Козлом легко скакать, когда нет лома, – хмыкнул Бородай, железными челюстями продолжая крошить сухарь.

– Какой цирк?! Да если хочешь знать, Сан этот лом узлом на тебе завяжет!

– Одни еще до войны пробовали, потом на кладбище отдыхали или в больнице учились ходить заново.

– Не веришь?! – горячился Грицай. – Ты не смотри, что Сан такой, силища в нем сумасшедшая, можешь спросить у ребят.

Несколько разведчиков, привлеченные спором, подошли к ним. Грицай хитро подмигнул им и снова принялся наседать на Бородая:

– Значит, не веришь, что у него силенок больше, чем у такого бугая, как ты?!

– Угомонись, Вовка! Ты меня своей самурайской дракой уже достал! Мы этих хитрых самураев, знаешь, как причесали? И без твоих выкрутасов. – В голосе Бородая послышалась скрытая угроза.

– Нет, Борода, Хасан и Халхин-Гол – это совсем другое. Всыпали как надо, а будет приказ – еще не раз всыплем. Но ты все-таки скажи – сможешь сломать вот эту палку? – распалял его Грицай.

– Да на кой хрен она мне сдалась!

– А Сан и потолще ломал, – подзадоривали бугая подошедшие разведчики.

Бородай завелся по-настоящему, в его глубоко посаженных глазах вспыхнул яростный огонек. Вскочив с места, он вырвал у Грицая палку, схватился огромными лапищами за ее концы и поднатужился. От напряжения на его бычьей шее сиреневыми веревками проступили вены, крупные капли пота одна за другой покатились по носу и вискам. Палка гнулась, жалобно трещала, но так и не поддалась грубой силе.

– Вот видишь, Борода, хлопец ты здоровый, да не все решает силенка, тут важна концентрация, как в будо, – торжествовал Грицай.

– С фрицами я и без твоей концентрации, а главное – без этой буржуйской буды обхожусь, – угрюмо пробурчал посрамленный гигант.

– Зря ты так думаешь, Борода. Уметь бить противника его же оружием и лучше его самого – это самое что ни есть революционное дело. Этому, брат, большевистская теория учит. А концентрация – это в боевом искусстве главное, если не веришь, можешь сам убедиться.

– Это как?! – В голосе Бородая прозвучало почти детское любопытство.

– Да очень просто, – невозмутимо ответил Грицай, поднял палку с земли, положил на плечи здоровяку и завел за нее его руки.

Тот, словно медведь, топтался на месте, вопросительно посматривая на разведчиков. Пряча глаза, в которых плескался смех, они с нетерпением ожидали трюка, на который уже попался не один новичок из отряда. Грицай не спешил, мастерски разыгрывая свое представление. Он без конца проверял, как лежит палка на плечах Бородая, толкая ее то взад, то вперед. Бородай недовольно сопел, но подчинялся требованиям – слегка наклонил туловище вперед и чуть расставил ноги, напряг огромные мышцы спины и плеч. Грицай, закончив свои манипуляции и потрепав бугая по плечу, отошел на несколько шагов, присел несколько раз с каменным лицом, будто заправский футболист, правой ногой нанес резкий удар по воображаемому мячу и замер. Под его взглядом Бородай чувствовал себя как кролик, загипнотизированный удавом. Он нервно заелозил и попытался что-то сказать, но было уже поздно. Грицай сорвался с места и правой ногой выстрелил в пах бугая. Последовал сдавленный вдох, больше похожий на вскрик, палка хрустнула на плечах гиганта, и ее обломки отлетели далеко в стороны. Руки Бородая с поразительной скоростью скользнули вниз и мертвой хваткой вцепились в тяжелый сапог, замерший в миллиметре от «драгоценного хозяйства». В ту же секунду бойцы разразились громовым хохотом.

На шум из укрытия выглянули Дроздов с Гусевым, но готовые сорваться ругательства так и замерли на губах. И было от чего. Грицай в одном сапоге, будто заяц, резво скакал между валунами, спасаясь от рассвирепевшего Бородая. Посрамленный гигант безуспешно пытался настичь юркого, как вьюн, обидчика.

Легкая улыбка, промелькнув на лице Дроздова, быстро погасла, брови сошлись на переносице суровой складкой, глаза блеснули сердито, и он гаркнул:

– А ну, жеребцы, хватит ржать! Нашли место! Отставить догонялки!

– Командир, тут, понимаешь, «комендатура» в нас засомневалась, пришлось кое-что из нашего арсенала показать, – все не мог угомониться Грицай, продолжая прыгать в одном сапоге по камням.

– И Бороде это так понравилось, что теперь он от Вована отстать не может, – лишний раз поддели Бородая разведчики.

– Как пацаны маленькие, другого времени не нашли, – ворчливо заметил Дроздов и снова не смог сдержать улыбки: взъерошенный гигант с сапогом в руках действительно представлял собой забавное зрелище. Смягчившись, он не стал больше распекать подчиненных и распорядился: – Повеселились и хватит. Дело идет к ночи, значит, ждите, что скоро Загоруйко со своим выводком выползет. Вот тогда все напрыгаетесь.

– Все верно, командир, такой волчара, как он, как раз под сумерки на охоту выходит, – поддержал Гусев и предложил: – Сейчас самое время перекусить, а потом развести посты.

Дроздов согласился с ним и, отодвинув в сторону ветки кустарника, искусно загораживавшие вход в небольшую пещеру, нырнул под брезентовый полог и оказался в каменном гроте, где разместились штаб отряда и дежурная группа захвата. Вслед за ним в грот вошли Гусев, Грицай, Санников и другие разведчики. Последним в узкий проход протиснулся Бородай. Нахохлившись, он показал неугомонному Грицаю здоровенный кулак и забился поглубже в каменную расщелину.

Разведчики поужинали, а после разбились на смены – одна ушла менять часовых на постах и в секретах, другая, приткнувшись кто где смог, забылась в тревожном сне. Бородай, отбросив обиду, по-братски притянул Грицая к себе и подставил свое мощное плечо. Оба задремали, не выпуская из рук автоматов.

День, которому, казалось, не будет конца, клонился к закату. В глубине ущелий сгущались вечерние сумерки. Затем быстро, подобно снежной лавине, они выплеснулись на склоны. Тусклое зимнее солнце в последний раз мелькнуло в зубчатой стене гор и скатилось в холодную рябь моря. Наступила ночь, и зима снова напомнила о себе. Стылый холод бесцеремонно забирался под изношенные бушлаты и телогрейки, проникал сквозь дырки в протертых кирзовых сапогах и тысячами жалящих иголок покусывал тела разведчиков. Ста «наркомовских» граммов хватало только на час – мороз быстро выжимал градус, – и бойцы плотнее жались друг к другу, укрываясь раскатанными шинелями, чтобы сохранить хоть каплю драгоценного тепла.

Ночь прошла тихо и не принесла ничего нового – диверсанты Загоруйко ничем себя не обнаружили. Сумрачный рассвет с трудом разорвал густой полумрак и кисельной пеленой разлился по поляне. Разведчики проснулись и, поеживаясь, принялись согревать свои скрюченные тела. Радисты, сонно клевавшие носом над ключами передачи, провели вялую перекличку в эфире. На вызов Дроздова не ответил радист группы «Бук». Ефрейтор Козьмин с ожесточением давил на ключ, но сердитый писк морзянки снова остался без ответа. Покрасневшими от бессонницы глазами он с недоумением глянул на своего командира.

– Вызывай еще! – нетерпеливо потребовал Дроздов.

– Что случилось, Петрович? – встревожился подошедший после смены постов Гусев.

– Нет связи с «Буком», – ответил тот.

– Опять молчит, товарищ капитан! – устало ответил радист и отпустил ключ.

– Попробуй через «Самшит», пусть он на него выйдет. Может, с батареями что? – продолжал теребить его Дроздов.

Радист снова склонился над рацией, вызывая «Самшит». Там живо откликнулись на вызов и попытались связаться с «Буком», но и им никто не ответил.

– Может, работа Загоруйко? – предположил Гусев и тут же предложил: – Командир, давай я проскочу на место и проверю.

– Поезжай! – согласился Дроздов и, наклонившись к радисту, приказал: – А ты срочно передай в Туапсе о потери связи с группой Фомина.

Это сообщение в Особом отделе армии и Закавказского фронта еще больше подстегнуло нетерпение начальства, усилив опасения о прорыве диверсантов в направлении Туапсе. Рухадзе ни минуты не сомневался в том, что исчезновение группы «Бук» было делом рук диверсантов Загоруйко, и категорически потребовал от своих подчиненных до конца дня покончить с ними. Радист, принявший радиограмму, с сочувствием посмотрел на командира. Дроздов не стал читать текст – и без того знал реакцию генерала. Загоруйко торчал у всех как кость в горле, а то, что он мог прорваться в долину, подтверждал и первый доклад Гусева. Тот так и не обнаружил следов группы – сержант Фомин со своими ребятами будто растворился в воздухе. Предположение о том, что группа могла попасть под лавину, не подтвердилось, а найденный Грицаем на ветке терновника клочок от бушлата и раздавленный сапогом мундштук красноречивее всего говорили о короткой ожесточенной борьбе, после которой диверсанты постарались замести все следы. Гусев все еще продолжал искать доказательства, подтверждающие прорыв диверсантов в долину, но Дроздова они уже мало интересовали. Теперь он был уверен, что неуловимый Загоруйко находится где-то рядом. Но где?

Лесистая громада гор до поры до времени скрывала врага. Как назло, поднявшееся над скалами солнце растопило тонкий лед на реке и озере, и клубы густого тумана, поднимаясь из ущелья, стали наползать на долину. Дроздов, проклиная в душе капризную погоду, раздраженно отшвырнул в сторону ставший бесполезным морской бинокль и, напрягая слух, пытался уловить подозрительные звуки.

Санников первым расслышал слабый вскрик встревоженной сойки, прозвучавший в том месте, где заканчивалась Тропа абрека. Прошло совсем немного времени, и крик дважды повторился теперь уже на подходах к кошаре. На этот раз разведчики Дроздова уловили в нем сигнал тревоги – это часовые с ближнего поста предупреждали их о появлении неизвестных.

Бойцы, находившиеся в резерве, пришли в движение. В глазах разведчиков зажегся лихорадочный огонек предбоевого азарта, в движениях появилась скрытая угроза, на лицах светился вызов пока еще невидимому противнику. Тихо, без малейшего шума, подчиняясь жестам своего командира, они, будто ящерицы, расползлись по подлеску, перекрыли подходы к кошаре, блокировали тропу, ведущую к ней, и замерли в напряженном ожидании.

Задержание диверсионной группы специальным оперативно-боевым отрядом СМЕРШ

Прошла одна, за ней другая минута, но возле кошары так никто и не появился, молчали и часовые, сидевшие в засаде у Тропы абрека. Дроздов напрасно напрягал слух и зрение, пытаясь уловить шорох шагов и прерывистое дыхание, но грохот водопада и сильный туман пока скрывали неизвестных. Он снова взялся за бинокль, но мощная морская оптика была бессильна перед плотной кисельной пеленой, которая уже подползла к самой кошаре. К счастью, с гор вовремя подул сильный порывистый ветер, и сквозь рассеявшийся туман проглянуло солнце. В его лучах на скале появились две неправдоподобно большие человеческие тени – такие можно увидеть в кинотеатрах, когда запоздавшие зрители в свете проектора пробираются к своим местам.

Дроздов нервно сглотнул и снова припал к окулярам. В душе он молил только об одном, чтобы эти тени не оказались игрой его воображения. Рука лихорадочно завращала колесико регулировки – в линзах мелькнула сосна с обломленной макушкой, затем темный валун перед спуском к кошаре, а рядом с ним – две человеческие фигуры, отчетливо проступившие в редеющем тумане. Вели себя эти двое крайне осторожно, долго и внимательно разглядывали кошару и, не заметив ничего подозрительного, страхуя друг друга, уступом начали спускаться к ней. Перед выходом на поляну тот, что нес на плече ручной пулемет, остался в кустах, а коренастый сержант – теперь уже можно было разглядеть и знаки отличия, – озираясь по сторонам, короткими перебежками пробрался к пастушьей хижине и скрылся внутри. Прошло несколько минут, и он, радостно потрясая автоматом, появился на пороге. Второй спустился к нему, сбросил с плеч рюкзак, оставил пулемет и налегке отправился обратно.

Едва он скрылся из виду, как Санников, отложив в сторону автомат, вынул из голенища сапога нож и загоревшимися глазами посмотрел на Дроздова, но тот отрицательно покачал головой. Ему в первую очередь нужен был Загоруйко, потому что на нем сходились все нити операции. Возможно, у главаря диверсантов имелись выходы на агентуру Абвера, осевшую на освобожденных от немцев и румын хуторах да и в самом Туапсе. Поэтому он терпеливо дожидался его появления, продолжая следить за сержантом-диверсантом.

Тем временем погода над долиной быстро налаживалась, туман рассеялся, и разведчики, оживившись, принялись высматривать остальных диверсантов. Яркий солнечный блик, на секунду вспыхнувший в кустах на краю поляны, не остался не замеченным Дроздовым. Он вскинул бинокль и навел на то место, где еще продолжали качаться ветки. В окулярах появились две фигуры: одна – уже знакомая, пулеметчика, и вторая – высокого, судя по кубарям в петлицах, старшего лейтенанта.

«Рост выше среднего. Телосложение крепкое. Лицо овальное. Нос? Нос точно его – прямой с горбинкой. Волосы русые. Пробор? Должен быть с правой стороны. Вот зараза! Пилотка закрывает. – Дроздов мысленно повторял приметы Загоруйко. – Ладно, сначала тебя возьмем, а потом будем разбираться. Пока ясно одно, что вы от фрицев, свои так у себя не ходят», – заключил он и повел биноклем выше по склону.

– Товарищ капитан, смотрите, за черным валуном еще четверо гадов окопалось! – затормошил Дроздова за руку Санников. – Всего семь, как в ориентировке. Все сходится! Это диверсанты!

– Вижу, Сан! Похоже, это действительно Загоруйко! – согласился Дроздов.

– Тогда чего тянуть резину, Петрович? Берем их, пока тепленькие! – торопил Санников.

– Не гони, разведчик, под ветер, подождем, когда соберутся в кошаре, вот тогда всех скопом и накроем.

– Понял, командир!

– Вот и молодец, а сейчас передай по цепи, чтоб сидели тихо как мыши и без моей команды даже не дышали!

– Есть, командир! – ответил Санников и беззвучно исчез в кустарнике.

Дроздов вновь навел свой бинокль на Загоруйко – тот не торопился идти к кошаре, чего-то выжидал. Пулеметчик энергично объяснял ему что-то, но «старший лейтенант» оставался на месте, продолжая водить биноклем по долине и подходам к кошаре. Затем он раздраженно отмахнулся и направился к остальным диверсантам. Пулеметчик, настороженно озираясь по сторонам, спустился вниз и уже вместе с «сержантом» бросился вдогонку за Загоруйко.

Капитан напрягся – его план дал сбой: диверсанты, видимо, что-то заподозрили и теперь торопились выбраться из подготовленной им западни. Медлить было нельзя – все решали секунды, – и он дал сигнал.

Долгий треск сороки взорвал тишину, и цепь разведчиков мгновенно пришла в движение. Санников, а вместе с ним еще четверо бойцов одним стремительным рывком отсекли «сержанта» и пулеметчика от основной группы противника. Те даже не успели выхватить оружие – сбитые с ног, они оказались на земле. «Сержант» от молниеносного удара Сана ушел в глубокий нокаут, но здоровяк пулеметчик каким-то немыслимым способом сумел вывернуться из-под навалившихся на него разведчиков и бросился наутек. Но далеко ему уйти не удалось. На солнце короткой вспышкой блеснуло лезвие ножа и с характерным хрустом вонзилось в правое плечо диверсанта. Пробив правую лопатку, оно по рукоять ушло в тело. Пулеметчик взревел от боли, по инерции сделал несколько шагов и, прогибая спину, стал заваливаться набок, выпуская из рук спасительное оружие. Через мгновение его уже «пеленали» разведчики Дроздова.

– Ребята, окружай! Брать только живьем! – заглушая крик раненого и сумасшедший треск веток под ногами, гремела над поляной команда Дроздова.

Разведчики выскочили из засады и бросились наперерез диверсантам, чтобы отсечь их отход, но опоздали. Прижавшись к отвесной скале, абверовцы заняли круговую оборону и ответили ураганным огнем. Разведчикам пришлось залечь и отстреливаться. Бой принял затяжной характер. Попытка группы Санникова прорвать оборону со стороны водопада закончилась безрезультатно. Попав под кинжальный огонь пулемета, они вынуждены были откатиться назад, еле успев оттащить двоих раненых товарищей и одного убитого.

…Бой продолжался уже несколько часов, а разведчикам все не удавалось продвинуться вперед ни на метр. Подоспевший на подмогу Гусев и бойцы из оперативной группы «Самшит» положение к лучшему не изменили. Диверсанты, грамотно рассредоточившись за скалами, не давали бойцам поднять головы и рассчитывали продержаться до наступление темноты, чтобы, воспользовавшись ею, прорваться в горы. Дроздов с Гусевым думали об одном – как не допустить этого.

Взгляд Дроздова упал на полуторку, брошенную у дороги, затем на залегшего неподалеку водителя Яшу, и внезапная догадка осенила его.

– Яшка! – крикнул он. – Бери Юру и бегом к машинам! Гоните их сюда!

– Толково придумано, Петрович! Достать этих паскуд из-за машин! – мгновенно оценил ход командира Гусев.

– Брать будем с двух сторон! – продолжал развивать свой замысел Дроздов. – Я пойду на них в лоб за грузовиками, а ты со своими хлопцами повторишь атаку от водопада.

– Есть, командир! На этот раз они, суки, от нас никуда не денутся! – заверил его Гусев и, взяв с собой четверых бойцов, отправился занимать исходную позицию.

Сам Дроздов готовился к решающему броску. Разведчики без слов понимали своего командира и, когда к кустам подъехали полуторки, без лишней суеты сгрудились за ними. Диверсанты прекратили стрельбу и вначале с удивлением наблюдали за этими странными маневрами. По открытому склону горы, прямо на них, медленно наползали задними бортами два грузовика. Когда они наконец сообразили, что к чему, оказалось поздно. Дистанция сократилась. Шквальный огонь уже не мог остановить разведчиков, в ход пошли гранаты, а в это время с фланга ударил Гусев со своими бойцами. Через минуту все смешалось, и вот уже противники сошлись в жестокой рукопашной.

Отблески заходящего солнца тускло блестели на лезвиях острых ножей. Вскоре чернильная южная ночь укутала непроницаемым покрывалом поляну, на которой лежали окровавленные тела. Мрачные зубцы гор время от времени озарялись всполохами артиллерийских разрывов на линии фронта. Война не знала перерывов даже ночью, продолжая свою страшную жатву.