Текст книги "Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД"

Снайпер разведывательно-диверсионного отряда Абвера в зимнем камуфляже

Но на этот раз Самутин сделал все как положено, и Райхдихту не к чему было придраться. Документы полностью соответствовали образцам и даже имели необходимую степень изношенности. Печати, подписи и прочие атрибуты были изучены дотошным лейтенантом вдоль и поперек. Он раздал документы диверсантам и отправился к Дику, чтобы на месте убедиться в готовности спецгруппы батальона, которой предстояло осуществить вывод диверсантов в тыл к русским. Рейхер остался в блиндаже и продолжил осмотр оружия, уделяя особое внимание взрывчатке.

Через некоторое время в блиндаже наступила тишина. Вдоль стены лежали плотно набитые рюкзаки, а в оружейной пирамиде матово поблескивали в свете фонаря стволы автоматов. Сами диверсанты легли на нары и забылись в коротком тревожном сне. Лишь в углу за ширмой продолжала шуршать бумага и звучали приглушенные голоса. Петренко и Асланидзе, поругивая начальство, по-прежнему корпели над документами. Муторная работа переполнила чашу терпения горячего грузина, и он забастовал:

– Все, Петро! Кончаем, к черту, это рисование! Они там дрыхнут, а мы тут загибаемся. Райхдихт, гад, спихнул на нас свою работу, а сам с Диком, наверное, шнапс лакает!

– Угомонись, Вано, с контрразведкой ругаться – все равно что против ветра ссать, в их дела нам лучше не соваться, – вяло ответил Петренко, продолжая водить карандашом по карте.

– Слушай, кацо, а какие у них могут быть дела? Нас спихнуть под комиссаров и потом ждать креста на грудь?! Сволочи! Могли бы и писарчуков Дика за бумажки засадить, а нам перед смертью дали хотя бы выспаться.

– Ладно себя накручивать! Мы с тобой еще лезгинку на могиле Сталина спляшем.

– Гляди – спляшем! С такими, как Райхдихт, только на собственных поминках. Нам кинжал точить надо, а не карандаш слюнявить. Нашел тут двух козлов! С меня хватит! Пусть Дик своих дает.

– Их людей брать нельзя: работа наша секретная, не для посторонних глаз, – не поддержал грузина Петренко.

– Какие тут секреты?! Тебе что, эти бумажки там, у красных, нужны?

– Да нет вроде.

– И кому они тогда сдались?

– Порядок есть порядок, – насупившись, отрезал Петренко.

– Какой, на хрен, порядок! – не утихал Асланидзе. – Петро, я тебе удивляюсь, больше года у фрицев околачиваешься, а до сих пор их не раскусил! Это они перед нами герр да хер-р, а сами готовы друг дружку «заложить», лишь бы подальше от фронта смыться. Не хуже меня знаешь, случись где прокол в операции, так тут же комиссия нагрянет и этот долбаный Райхдихт им нашу с тобой бумажку подсунет, а потом еще прибрешет: мол, тут Асланидзе не так проход намалевал, а вот тут почему-то секрет русских не обозначил. Может, ошибся, а может, гад, большевикам продался и специально все подстроил. Нет, не знаю, как ты, а я давно понял, что в их сраной разведке чем больше бумажек, тем чище начальственная жопа. – Асланидзе заиграл желваками и вполголоса выругался: – Тхвери додэ…

– Вано, перестань давить на нервы – и без того тошно! Перед операцией о другом надо думать, – с раздражением заметил Петренко.

– О своей шкуре никогда не поздно подумать! – буркнул тот. – Вспомни, как перед Рождеством, когда мы стояли в Краснодаре, кто-то намалевал на штабе плакат «Здесь живут шпионы Гесса!».

– Ну и что! Мало ли сволочей бывает, Райхдихту за всеми не уследить.

– При чем тут Райхдихт?! Я тебе про другое талдычу! – не унимался Асланидзе. – Забыл, что тогда творилось? Этот твой хитрожопый Самутин, как узнал о комиссии, сразу закосил и залег в госпиталь. А другие, как мыши по норам, разбежались, одно и то же бубнили: «Я не я, и хата не моя». А Гесс?! До этого неделями не просыхал, а тут враз протрезвел, землю рыл, как бульдозер, все крайнего искал. Не помогло! После проверки сам знаешь, где очутился, и, кстати, не без помощи Штайна, которому вы с Колядой жопу лижете. Я понимаю – лизать надо, но еще при этом повизгивать от удовольствия….

– Ах ты, сука! – вскипел Петренко, ринулся на обидчика и припечатал его к стенке.

Шум потасовки разбудил Рейхера. Доски настила заскрипели под тяжестью массивного тела, и из-за полога появилась его помятая со сна физиономия.

– Отставить! – рявкнул он и, схватив обоих огромными лапищами за шиворот, растащил в стороны. – На большевиках свою злость вымещать будете! Документы готовы?

– Нет еще, – промямлил Петренко.

– Работайте! Чтобы к приходу Райхдихта все было готово! – приказал Рейхер и возвратился к группе.

Будить диверсантов ему не понадобилось: сумасшедшие окрики подняли бы на ноги и глухого. Все сорвались с нар и ошалело закрутили головами. Белодед первым ринулся к пирамиде с оружием и схватился за автомат. Ломинадзе выдернул из-за пояса штык-нож и, бешено вращая глазами, уставился на полог.

– Положить оружие! – рявкнул Рейхер. – Еще успеете навоеваться! Кто не выспался, на том свете отоспится. Всем собираться!

Блиндаж наполнился гамом и лязгом металла. Диверсанты принялись одеваться и разбирать оружие.

– Ты че, охерел! – накинулся один из них на Белодеда, швырнувшего рюкзак с взрывчаткой на пол. – Это тебе не мыло! Враз всех смылишь к ё…й матери!

– А какая разница, сейчас или потом, – раздраженно буркнул он, пытаясь подсунуть лишние банки с тушенкой Ломинадзе.

Потом они стали препираться на предмет того, кому нести на себе рацию. Но Рейхер быстро положил конец разговорам – его увесистый кулак явился лучшим аргументом, – и диверсанты, не искушая судьбу, занялись подгонкой снаряжения. После этого Рейхер заставил всех повторять как молитву легенду прикрытия. Даже тугодум Белодед без запинки отвечал на самые заковыристые вопросы.

Конец проверке положил батальонный повар. Капитан Дик проявил редкое радушие и прислал отменную еду. В термосе дымился крепко заваренный чай, а аромат гречневой каши пробудил такой зверский аппетит, что Рейхеру приходилось сдерживать самых прожорливых. Набитый под завязку живот для диверсанта, тем более в горах, хуже, чем разросшийся геморрой в первоклассном госпитале.

Ужин подходил к концу, когда из-за ширмы появились мрачные Петренко с Асланидзе. Они угрюмо расселись по углам и уткнулись в миски, но так и не успели доесть свою кашу.

В блиндаже появился Райхдихт в сопровождении Дика. Оба спешили, так как вернувшиеся из разведки лазутчики доложили, что проход к русским свободен. Рейхер принялся поторапливать диверсантов. Они быстро натянули маскхалаты, разобрали рюкзаки, оружие, построились перед входом в блиндаж, попрыгали на месте, проверяя, нет ли постороннего шума, и, вытянувшись в цепочку, трусцой побежали к окопам. Пока удача была на их стороне. Линию фронта укрывала плотная завеса тумана. Свинцовые тучи, набухшие дождем и снегом, еще с вечера заволокли небо, и лишь над морем проглядывал иногда диск луны. Порывистый, резкий ветер, прорывавшийся из ущелий, скрадывал все звуки. Яркие вспышки осветительных ракет на короткое время разрывали темноту и, потрескивая, быстро гасли в кисельной пелене. Справа у вершины Голой горы время от времени басисто бухал тяжелый миномет. Жизнь на передовой шла своим чередом, и Рейхер мысленно поблагодарил Бога за то, что переброска в тыл противника осуществлялась на участке батальона капитана Дика. От него самого и от всего, что он делал, веяло основательностью и надежностью. Лейтенант перебрался поближе к нему и, напрягая зрение, стал вглядываться в позиции русских.

Тем временем дождь усилился и перешел в настоящий ливень. Холодные упругие струи ручьями стекали по прорезиненным маскхалатам. Белодед стряхнул с капюшона воду и с раздражением сказал:

– Чертова погода! Уже до самой жопы промок! Добрый хозяин в такую срань даже паршивую собаку на двор не выгонит.

– Тоже мне, нашел доброго хозяина! – буркнул Лихобабин, выразительно скосив глаза в сторону Рейхера и Дика.

– Хватит скулить! Погода в самый раз, чтобы ваши шкуры были целы, – цыкнул на них Петренко.

– Лучше о своей позаботься! – огрызнулся Белодед.

«Приготовиться!» – пронеслась команда по цепочке диверсантов. Первыми из траншеи поднялись батальонные разведчики. Три кажущиеся бестелесными призрачные тени взметнулись над бруствером, слились со снегом и гигантскими ящерицами заскользили к скальному разлому. Вслед за ними, вытянувшись в цепочку, начали движение диверсанты. Первым полз Петренко, за ним Ломинадзе и Лихобабин, Рейхер – где-то посередине, а замыкал группу силач Асланидзе. Подобно гигантской серой гусенице, группа судорожными рывками продвигалась по минному полю. Разведчики и минеры Дика по каким-то только им известным признакам находили проход в этом лабиринте до поры до времени затаившейся смерти. Половина пути осталась позади. От невероятного напряжения диверсанты взмокли как мыши, но Рейхер упорно гнал их вперед. Под тяжестью тел тонкая корка замерзшего снега проламывалась, с предательским треском нарушая ночную тишину. Острые края камней цеплялись за маскхалаты, ранили руки, но никто не обращал внимания на боль и напрягал все силы, чтобы поскорее добраться до расположения русских и затеряться в густом кустарнике.

Наконец нейтральная полоса осталась позади, и перед лазутчиками черным провалом возникла щель окопа. Петренко дал знак остановиться и стал внимательно всматриваться, пытаясь обнаружить противника. Им повезло – окоп оказался пуст. Никого не было и в ходе сообщения, ведущем в блиндаж, и лишь слева, метрах в двадцати, в редких зарослях орешника послышался слабый шорох и на мгновение вспыхнул крохотный огонек. Описав замысловатую петлю, он снова пропал. Там, видимо, располагался передовой дозор русских, и через мгновение тому последовало подтверждение. В воздухе пахнуло едким дымом отсыревшей махорки. Петренко выждал еще несколько секунд, а потом медленно, стараясь не хрустеть настом, подался назад к Лихобабину и прошептал:

– Передай по цепочке – слева пост! Держи его на прицеле! Мы пошли!

Три тени вслед за ним беззвучно перемахнули через окоп, подползли к блиндажу и блокировали его, освобождая проход остальной группе. Диверсанты один за другим преодолели передовой рубеж обороны и собрались в глубокой расщелине под скалой, отмеченной на карте капитана Дика как контрольная точка номер один. Здесь маршрут батальонных разведчиков и диверсантов расходился. Группе Рейхера предстоял затяжной спуск по снежнику в долину. Там, у небольшого озера, был запланирован привал, после которого диверсантам предстояло превратиться в Особый отряд инженерной разведки штаба Закавказского фронта, выполняющий специальную задачу командующего. Подтверждением тому служили документы, спецпропуска и командировочные, изготовленные лучшими специалистами Абвера. Тем не менее, несмотря на солидное прикрытие, Рейхер стремился как можно скорее вырваться из фронтовой полосы, где свирепствовала контрразведка русских, чтобы замести следы в тылу советских войск.

Первым двинулся вперед Петренко. Батальонные разведчики отступили с тропы в сторону, старший группы крепко пожал ему руку и слегка подтолкнул в спину. Цепляясь за кусты и валуны, диверсант медленно заскользил вниз. Дождь превратил снежный наст в настоящий каток, и Петренко приходилось напрягать все силы, чтобы не сорваться в пропасть. Сзади сопел от напряжения Лихобабин. Едва не каждый шаг для него заканчивался падением. В очередной раз споткнувшись, он повалился на Петренко. Тот, чтобы избежать столкновения, резко уклонился вправо и потерял равновесие. Тяжелый рюкзак, будто стопудовая гиря, мотнул его в сторону и поволок вниз. Диверсант упирался как мог, но снежный наст не выдержал и провалился, левая нога его ухнула вниз и застряла в расщелине. Сдавленный стон от невыносимой боли прорезал ночную тишину.

Диверсанты вжались в землю и схватились за оружие. На несколько минут все замерли, обостренный опасностью слух ловил каждый звук на позициях русских. Там, похоже, никто ничего не заметил. Рейхер выждал еще какое-то время и спустился к Петренко. Тот уже успел выбраться из ледяного капкана и сделал попытку приподняться, но не смог. Нога стала словно чужой, тупая пульсирующая боль горячей волной разлилась по голени и поднялась к животу. Диверсант застонал и грузно осел в снег. Рейхер тяжелым взглядом посмотрел на него и от досады заскрипел зубами. Так тщательно готовившаяся операция, на которую положили столько сил, в самом начале дала сбой. Петренко уже не был помощником, а становился обузой. Рейхер помедлил секунду, левой рукой успокаивающе похлопал Петренко по плечу, а правой незаметно потянулся к рукоятке ножа. Один короткий, но мощный удар в горло – и все будет закончено. Промерзшие ножны жалобно скрипнули. Лихобабин, тяжело задышав, попятился назад. Легкий скрип за спиной заставил Рейхера остановиться. К ним спешили разведчики капитана Дика.

– Что произошло, лейтенант? – спросил старший.

– Сами видите, один уже готов, – мрачно проронил тот.

– Да, с таким много не навоюешь, – скептически протянул один из разведчиков и предложил: – Ладно, лейтенант, уносите отсюда ноги, пока иваны не проснулись, а мы тут сами разберемся.

Рейхер колебался недолго, его рука отпустила рукоятку ножа, он посмотрел на диверсантов и приказал:

– Асланидзе, вперед! Группа, продолжить движение!

Построившись в цепочку, диверсанты продолжили спуск.

Слабый шум шагов еще какое-то время звучал в расщелине, но вскоре и он растворился в стуке дождя. Разведчики Дика уложили Петренко на накидку и, как на салазках, потащили к передовой. Как раз в это время началась смена постов, и им пришлось затаиться на дне воронки, чтобы переждать, пока она закончится. Но и после этого из окопа долго доносились приглушенные голоса и лязг оружия. Наконец все стихло, и разведчики, напрягая последние силы, поползли к расположению батальона. Торчащие из-под снега камни больно цеплялись за поврежденную ногу, и Петренко закусывал губы, чтобы сдержать стон. Но вот сквозь туман проступили проволочные заграждения, и группа бегом устремилась к своим окопам. Вслед запоздало взлетела осветительная ракета и басисто застрочил пулемет. Пули взметнули фонтанчики снежной пыли над бруствером, но спасительное дно укрытия было уже совсем рядом.

Петренко перевел дыхание и сделал попытку приподняться, но боль не отпускала. Левая нога, казалось, налилась свинцом до самого паха и отказывалась повиноваться. Разведчики и подоспевшие на помощь солдаты отнесли диверсанта в блиндаж, уложили на стол и вызвали фельдшера. Тот, появившись через несколько минут, решительно взялся за дело. Голень распухла настолько, что пришлось воспользоваться ножом, чтобы разрезать и снять сапог. Петренко, морщась от боли, терпел, пока крепкие пальцы фельдшера ощупывали ногу. Закончив осмотр, он неспешно ополоснул в тазике с водой руки, вытер их и сделал вывод:

– Вы еще легко отделались. Перелома, похоже, нет. Вероятней всего, разрыв связок в голеностопе и разрыв связок коленного сустава.

– Повезло – он метров десять пролетел! – удивились разведчики.

– Точно, счастливчик! – согласился фельдшер и принялся туго бинтовать ногу.

Быстро закончив свою работу, он пододвинул Петренко кружку с разбавленным спиртом. Тот выпил одним махом и поперхнулся – с водой явно недобрали, – но когда прошли спазмы, его охватили удивительная теплота и легкость. Боль в ноге постепенно утихала, бревенчатый потолок блиндажа начал двоиться и вскоре растворился как в туманном мареве. Петренко уснул.

Утром его разбудил Райхдихт. На лице лейтенанта играла довольная улыбка. Группа Рейхера благополучно прошла вторую контрольную точку у Геленджика и быстро продвигалась к конечной цели – Туапсе. Дальше задерживаться в расположении батальона капитана Дика не имело смысла, и они, наскоро перекусив, отправились в Крымскую. Солнце еще не успело подняться, водитель спешил и непрерывно жал на газ. Бешеная тряска отзывалась тупой болью в поврежденной ноге, но Петренко почти не замечал ее, в душе он радовался тому, что в конце концов для него все благополучно завершилось. На этот раз до базы они добрались без остановок – русская авиация была бессильна перед плотным туманом, окутавшим дорогу и долину. Встреча со Штайном для Петренко тоже закончилась благополучно, без упреков и претензий. Информация о происшествии уже была отработана обер-лейтенантом накануне. Он с кислым видом посочувствовал пострадавшему, приказал отправляться в госпиталь и тут же забыл о нем. Сейчас его заботило только одно – успех группы Рейхера.

Этому дню, казалось, никогда не будет конца. Штайн извел и себя, и радистов одним вопросом: «Почему Рейхер не выходит на связь?» Наступил вечер. Давно прошел контрольный срок, а за ним и время резервного выхода, но эфир по-прежнему молчал. На настойчивые вызовы «Пантеры», которые радиоцентр всю ночь посылал «Вольфу», никто не отзывался, в ответ шли лишь электрические разряды. Штайн и Райхдихт не сомкнули глаз, все еще надеясь услышать позывные Рейхера. Когда за окном забрезжил унылый рассвет, теперь уже всем стало ясно, что там, под далеким Туапсе, с группой произошло что-то чрезвычайное. Штайн прогонял от себя даже мысль о том, что такой асс, как Рейхер, мог провалиться, не начав операции. Ему казалось немыслимым, что после подготовки, на которую ушло столько времени и сил, вот так просто, в один миг, все пошло прахом. Несмотря на потерянный взгляд Райхдихта и вежливое молчание радистов, он продолжал упорно верить в успех и искал причину затянувшегося молчания лейтенанта то в неисправной рации, то в сходе снежных лавин. В который уже раз он пытался убедить в этом не только себя, но и Райхдихта. Но тот отмалчивался, его понурый вид красноречивее всего говорил о провале Рейхера.

Требовательный звонок телефона, ударив по напряженным нервам, разрушил эту последнюю иллюзию. В Запорожье тоже потеряли терпение, и на связь вышел сам начальник «Абверкоманды 102» подполковник Гемприх. Он был немногословен, его интересовали результаты выполнения операции. Штайну докладывать было нечего, и он старательно подыскивал слова, чтобы смягчить справедливый гнев вышестоящего лица, но так и не успел ничего сказать. Раздраженное сопение в трубке и последовавший за ним щелчок красноречивее всего говорили о том, что на этот раз дело устным разносом не закончится. Спустя сутки Пиккенброк из Берлина разразился разгромной, не оставляющей от всей его предыдущей карьеры камня на камне шифровкой.

СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

Лично начальнику «Абвергруппы 102»

Срыв задачи по объектам «Д» в Туапсе.

Участившиеся в последнее время провалы разведывательно-диверсионных групп.

Отсутствие в течение длительного периода оперативно значимой информации о планах и действиях противника свидетельствует о слабой организаторской работе руководства «Абвергруппы 102», а также о возможном наличии в ее составе агентуры НКВД.

В связи с этим по указанию адмирала Канариса в ближайшие дни для проверки состояния оперативно-служебной деятельности группы будет направлена комиссия из числа сотрудников центрального аппарата. Возглавит ее полковник Штольце. Все его указания подлежат неукоснительному исполнению.

Пиккенброк.

Отправлено:

20.00, время берлинское

Глава 6

Со дня поступления в «Абвергруппу 102» шифровки Пиккенброка прошла неделя, и после нее в адрес обер-лейтенанта Штайна не приходило ни одного распоряжения. В Запорожье, Берлине и Кракове будто забыли о его существовании. Приезд из штаба Абвера полковника Штольце с проверкой переносился со дня на день. И это затянувшееся молчание ничего хорошего не сулило ни самому Штайну, ни его подчиненным. В памяти еще были свежи воспоминания о работе подобной комиссии в декабре сорок второго в Краснодаре. Тогда, перед Рождеством, так и не найденный ни гестапо, ни инспекторской группой капитана Лайндекера неустановленный мерзавец на посмешище всему городу вывесил перед самым носом дежурного по группе плакат «Здесь живут шпионы Гесса!». И новогодний праздник для диверсантов и их хозяев превратился в настоящий кошмар. Канарис на такую неслыханную наглость отреагировал так, что никому из его подчиненных мало не показалось. Гесс лишился должности и вместе с инструктором-вербовщиком Шевченко, заподозренном в шпионаже, был отозван в Варшаву для «приятного общения» с «интеллигентами» из аппарата «папаши Мюллера» и «вежливыми берлинскими мальчиками» из службы безопасности, а половину личного состава группы в спешном порядке отправили на фронт.

Теперь, перед приездом Штольце, все снова замерли в тревожном ожидании. После провала Рейхера деятельность «Абвергруппы 102» фактически оказалась парализованной. Заброска диверсантов за линию фронта прекратилась, набора новых курсантов не было, а работа с оставшимися велась через пень-колоду. Даже такие служаки, как Бокк и Бонг, смотрели сквозь пальцы на откровенное безделье инструкторов. Но еще больше пугала абверовцев не угроза, исходившая от комиссии Штольце, а наступление русских войск. От залпов артиллерии в окнах штаба уже начинали жалобно дребезжать стекла. Петля окружения группировки войск фельдмаршала Клейста, зажатой на Таманском полуострове, затягивалась все туже и туже. И только один лейтенант Райхдихт и его тайные агенты лезли из шкуры вон, чтобы отыскать затаившегося шпиона НКВД. Обнаружить его надо было до приезда Штольце, так как в противном случае перед ним маячила мрачная перспектива одним из первых оказаться в подвалах «доброго старины Мюллера». Но все, что ему удалось собрать за последние дни, было зыбко и неубедительно, под подозрение попали многие, а конкретных доказательств вины Шойриха, по уши погрязшего в спекулятивных сделках, а также Коляды и Петренко, замеченных в подозрительных контактах с местными жителями, не находилось.

Очередной день не принес облегчения ни ему, ни Штайну. Склонившись над столом, они уныло ковырялись в сообщениях осведомителей, пытаясь выудить из нагромождения слухов, предположений и фактов тот единственный, что мог привести к вражескому агенту. Внезапно пол под их ногами качнулся, стены угрожающе затрещали, а оконные стекла разлетелись на мелкие осколки. Чудовищной силы взрыв стер с лица земли казарму второй учебной группы. Окраины Крымской утонули в море огня. Войска Закавказского фронта начали решительный штурм казавшейся непреступной Голубой линии – обороны, воздвигнутой на Кавказе лучшими инженерами рейха.

Станица потонула в клубах пыли и дыма. Во дворе метались охваченные паникой люди и животные. Штайну и Райхдихту с трудом удалось навести мало-мальский порядок и начать спешную эвакуацию. Спустя два часа серая лента из машин и повозок выползла за ворота и зазмеилась по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюк, для соединения с отрядом обер-лейтенанта Краузе. По пути колонна дважды попала под бомбежку и, понеся потери в составе одной машины, трех повозок и девяти курсантов, в полдень вышла на окраины Темрюка. Здесь Штайна ждал как всегда немногословный Краузе, передавший приказ начальника «Абверкоманды 102» подполковника Гемприха следовать дальше к порту Тамань и оттуда переправиться в Керчь.

Дорога заняла еще пять долгих часов, и лишь поздно вечером группа вышла на берег Керченского пролива. В лучах заходящего солнца его воды казались обагренными кровью. Обезумевшие, отказывавшиеся подчиняться командам толпы штурмом брали корабли, баржи и утлые рыбацкие лодчонки. То в одном, то в другом месте вспыхивали яростные схватки за свободное место на палубе. У бортов в ледяной мартовской воде барахтались сотни человеческих тел, люди цеплялись за обшивку и умоляли о спасении. Отыскать в этом бедламе коменданта порта, равно как и добиться вразумительного ответа от ошалевшей охраны пирсов, было невозможно, и Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение группы, усиленное инструкторами, ринулось на штурм баржи, занятой румынским батальоном.

Заросший недельной щетиной, осипший майор-пехотинец попытался преградить путь здоровяку Райхдихту, сунувшему ему под нос бумагу, усыпанную лиловыми штампами печатей. Но тот отмахнулся от него как от назойливой мухи. Инструкторы профессионально и бесцеремонно скрутили румына и бросившихся к нему на выручку офицеров, а затем стащили их всех на берег. Солдаты, оставшиеся без командиров, сбились в кучу и со страхом смотрели на происходящее. Грубая команда и автоматная очередь, просвистевшая над головами, подобно удару бича подхлестнули их к трапу. Палуба была очищена за минуту, последних шестерых трясущихся пехотинцев Коляда и Сергиенко, вытащив из трюма, швырнули за борт. Погрузка на борт заняла не больше часа, и осевшая ниже ватерлинии баржа, с трудом отчалив от причала, взяла курс на Керчь.

Четыре с лишним километра, разделявшие берега пролива, показались дорогой в ад. Русские штурмовики на бреющем полете раскручивали над переправой свою немыслимую и, казалось, бесконечную смертельную карусель. Вода вокруг судов вскипала от пулеметных очередей и поднималась чудовищными фонтанами от разрывов авиационных бомб. Керченский пролив напоминал огромный бурлящий котел, в котором варились куски человеческих тел. История мстила за такую же переправу в недавнем сорок первом, когда гитлеровская авиация кромсала суда с эвакуирующимися на восток частями Красной Армии.

Баржу словно щепку бросало на волнах, осколки с душераздирающим визгом вспарывали обшивку и хлестали по палубе. Каким-то чудом, с двумя пробоинами в борту, она преодолела этот хаос и ткнулась тупым носом в крымский берег. Штайн, не теряя ни минуты, приказал начать разгрузку.

На востоке не успела еще заалеть полоска зари, когда абверовцы построилась в походную колонну и двинулась к окраинам города. Обер-лейтенант Краузе, не раз наезжавший сюда из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской фортгруппы корвет-капитаном Роттом, быстро нашел в хитросплетении узких полуразрушенных улочек штаб базы, откуда осуществлялась заброска диверсантов и боевых пловцов в порты Геленджика и Туапсе.

К их приходу Ротт уже находился на ногах и без лишних слов сделал все, что было в его силах. Он приказал коменданту освободить первый этаж для общежития инструкторов и курсантов, а свой кабинет отдал в распоряжение Штайна, после чего быстро обеспечил прямую связь с Запорожьем. Подполковника Гемприха на месте не оказалось, а его заместитель капитан Бернбрух ничего конкретного Штайну сказать не смог, предложив дождаться распоряжений из Берлина. Пока шли телефонные переговоры, расторопный Краузе успел организовать отправку раненых в госпиталь, а в столовой соседней морской базы договорился насчет завтрака.

Пока диверсанты приходили в себя и отсыпались, между Берлином и Запорожьем шел интенсивный обмен радиограммами. Стремительное наступление советских войск на Кубани и под Ростовом смешало все карты не только на фронтах, но и в далеком тылу, поэтому только к вечеру в адрес Штайна поступило распоряжение Гемприха – совершить марш-бросок в Евпаторию и там развернуть временную базу.

На следующий день ранним утром, пока густой морской туман окутывал вершины невысоких Крымских гор, надежно прикрывая дороги от налетов авиации, вереница машин тронулась из Керчи к новому месту назначения и поздно вечером въехала в непривычно тихую, почти мирную Евпаторию. Здесь царил настоящий немецкий порядок. Комендант заблаговременно освободил для группы целый корпус санатория. Казалось, для Штайна и его подчиненных начала налаживаться нормальная жизнь, как вдруг 23 марта поступило новое указание, подписанное самим Пиккенброком, немедленно передислоцироваться в местечко Вороновицы, под Винницей. Руководство Абвера требовало от обер-лейтенанта «на новой базе немедленно провести доукомплектование учебных групп курсантов и приступить к их интенсивной подготовке, а к концу апреля организовать заброску агентов и диверсантов в тыл советских войск».

Шеф военной разведки адмирал В. Канарис (в центре) инспектирует диверсионную школу

В захолустные Вороновицы Штайн ехал в приподнятом настроении, с его души словно камень свалился. Последнее распоряжение из Берлина вселяло уверенность в том, что провал группы Рейхера и приезд комиссии Штольце теперь навсегда останутся в прошлом. Мерный стук колес и спокойные пейзажи, мелькавшие за окном купейного вагона поезда, уносившего диверсантов все дальше от линии фронта, настраивали на рабочий лад. Винница встретила их сонной, патриархальной тишиной и покоем. О далекой войне здесь напоминал лишь гул самолетов, направлявшихся по ночам на бомбардировку Курска, Воронежа и Ростова.

Старая деревенская школа в Вороновицах, отведенная под центр подготовки диверсантов и агентов-разведчиков, как нельзя лучше подходила для этих целей. Вековые дубы и липы надежно прикрывали от посторонних глаз штаб, одновременно служивший учебным корпусом, полигон и казарму. Соседство с батальоном СС отпугивало местных подпольщиков и партизан. Впервые за последние месяцы Штайн с подчиненными получил практически идеальные условия для работы, оставалось только окунуться в нее с головой.

Меньше чем за неделю Райхдихт с помощниками подобрал из числа военнопленных, местных полицаев и украинских националистов сорок семь более или менее достойных кандидатов. На этот раз их усилия не пошли насмарку: контингент оказался весьма перспективным, и особые надежды подавали националисты. Люто ненавидя советскую власть, они были готовы живьем перегрызть горло комиссарам и чекистам. Истосковавшиеся по настоящему делу инструкторы Штайна, не считаясь со временем, упорно и настойчиво занимались с многообещающими молодчиками. И вот однажды это недолгое благополучие рухнуло раз и навсегда.

День 27 апреля начался, как всегда, с докладов Райхдихта, Краузе и инструкторов, после чего старшие учебных групп развели курсантов по точкам. Задержка произошла только в четвертой группе – дежурный не смог найти зондерфюрера Венцика. Спустя час в кабинет Штайна ворвался Райхдихт – на нем не было лица. За его спиной с потухшим взглядом и почерневшей физиономией стоял, едва держась на ногах, обнаружившийся Венцик. Не лучше выглядели Коляда и Петренко, виновато переминавшиеся с ноги на ногу в приемной. Внутри Штайна будто что-то оборвалось и леденящим холодком растеклось по груди. Райхдихт подтвердил самые худшие опасения. Ночью у Венцика исчезли списки агентуры, анкетные листы и фотографии участников двух диверсионных групп, которым через два дня предстояла переброска за линию фронта. Поиск по горячим следам ничего не дал. Венцик в свое оправдание ничего вразумительного сказать не мог, так как с трудом ворочал языком. Собутыльники по вчерашней пьянке – Петренко и Коляда – тупо смотрели в пол, боясь поднять голову.