Электронная библиотека » Ирадж Пезешк-зод » » онлайн чтение - страница 28

Текст книги "Дядюшка Наполеон"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 18:46


Автор книги: Ирадж Пезешк-зод


Жанр: Зарубежный юмор, Юмор


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Подождите, дядя Асадолла, это ведь мой долг с индийцем рассчитаться, – заверещал он.

– Кончай крик! – замахнулся на него Асадолла-мирза. – Тоже мне еще генерал Роммель нашелся! – И поскольку Пури не оставлял своих намерений, он повернулся к Ширали: – Ширали, попридержи-ка этого паренька, кока я не вернусь.

Мясник схватил тощего, длинного Пури в охапку, а Асадолла-мирза с ефрейтором, перепрыгивая через две ступеньки, побежали вниз. Асадолла-мирза при этом звонко хлопал в ладоши и в такт каждому хлопку громко ругался: «Ты что придумал, подлец, негодяй, висельник!.. Уж я тебе теперь покажу! Своих не узнаешь!»

Когда он выпроводил индийца и вернулся, то в два счета вправил мозги Пури, который все так же барахтался в руках Ширали:

– Олух, если бы ты на этого индийца руку поднял, тебе бы в английском лагере живо свинца вкатили в пустую твою башку!

– Дядя Асадолла, я же не всерьез хотел… Я только чтобы дядюшка слышал… Вы теперь сами дядюшке скажите.

– Скажу, скажу. Ладно уж, Ширали, отпусти его. И сам спускайся во двор.

Следуя по пятам за Асадолла-мирзой, я вошел в гостиную. Отец и дядя Полковник с помощью Маш-Касема кое-как приподняли дядюшку и, поддерживая его со всех сторон, по глотку поили его коньяком. Практикан Гиясабади и Дустали-хан с изумлением взирали на них.

Услышав голос Асадолла-мирзы, дядюшка приоткрыл глаза:

– Ну как, Асадолла? Что там?

– Без задних ног бежал… Позорное отступление. Поносил я его – на чем свет стоит! В пух и прах разнес!

Тут дядюшка, кажется, опять вспомнил о предательстве своих близких, глаза его снова выкатились из орбит, губы задрожали, и он из последних сил крикнул:

– Не желаю видеть ваши лица, изменники!..

Дядя Полковник собирался сказать что-то, но Асадолла мирза опередил его:

– Ага, клянусь вам… клянусь духом Великого Праотца, он и нас тоже обманул.

– А вы, значит, такие дураки? Вас, значит…

– Моменто, – перебил его Асадолла-мирза, – надо ли вам рассказывать о хитрости и коварстве англичан? Да они на чурбан фуражку натянут и… Уж если Гитлера они ухитряются за нос водить, то что говорить о нас?

Это было прямое заимствование из дядюшкиного репертуара, подействовавшее на него наилучшим образом:

– Бедняги! Говорил я вам: остерегайтесь коварства этих старых лисиц, а вы все смеялись надо мной!

Присутствующие облегченно перевели дух. В этот момент у Маш-Касема, который на протяжении всей описанной сцены хранил против обыкновения молчание, развязался язык:

– Ага, да разве господа когда вас поймут?.. Богом клянусь, был бы я заместо Гитлера этого, сделал бы агу своим полковником, чтобы он англичанов на месте преступления поймал… Защитил бы от хитростей ихних…

Слава богу, на этот раз и вмешательство Маш-Касема оказалось уместным, так как на лице дядюшки обозначились признаки успокоения. Но Маш-Касем не замолкал:

– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… В жизни я такого безобразия не видывал, чтоб, значит, вместо главного английского начальника подсунуть поганого индийского ефрейтора.

Дядюшка, который было закрыл глаза, снова вытаращил их и прохрипел:

– Умышленно, умышленно…

И, постепенно распаляясь, продолжал:

– Хотели вовлечь меня в переговоры с каким-то ефрейтором, чтобы подорвать мою репутацию, честь семьи… Унизить меня хотели. Это тоже один из их способов мести.

– Братец, братец, успокойтесь, – с тревогой в голосе сказал дядя Полковник. – Не волнуйтесь так, вам опять станет плохо.

– Как же мне не волноваться?! – воскликнул дядюшка. – Как я могу молчать? Как оставаться спокойным перед лицом этих происков?.. Подсылают ко мне какого-то ефрейтора, чтобы затем записать в историю: «Великий борец позорно сдался на милость ефрейтора-индийца…»

– Слава богу, теперь их коварные планы провалились, – вставил отец.

– Это была рука провидения, – немного тише сказал дядюшка. – Бог Марс, видно, не хотел такого унижения старого вояки. Если бы не Дустали…

– Правда, правда, – вмешался Маш-Касем, – если бы не земляк мой, быть беде! Вот какие молодцы у нас в Гиясабаде!

Дядюшка остановил взгляд на Дустали-хане и проговорил:

– Подойди, Дустали… сядь возле меня… Если бог им глаза-то отвел, то тебе непременно знамение послал, чтобы ты пришел мне на помощь в этом водовороте ужасном! Ты мой лоцман!

Асадолла-мирза сначала с изумлением наблюдал за этой сценой, потом тихонько сказал отцу:

– Полюбуйтесь… Теперь мы все нехороши стали… А Дустали-хан превратился в любимца Марса, бога войны.

– Ничего… Лишь бы только ага успокоился, – так же тихо ответил ему отец. – А Дустали-хан пускай хоть в самого бога войны превратится.

Асадолла-мирза поскорее налил дядюшке еще рюмку коньяку. После бури воцарилось желанное спокойствие. В этот момент в дверях показался Пури. Но, прежде чем дядюшка успел заметить его, Асадолла-мирза подскочил к двери и прошипел:

– Ступай прочь… Ага тебя увидит и опять все вспомнит. Побудь пока за дверью!

С этими словами он закрыл дверь в коридор. Я стоял в сторонке, так что дядюшке меня не было видно, и Асадолла-мирза знаком показал мне, чтобы я там и оставался. Дядя Полковник подошел к князю и шепнул:

– Асадолла, а как же теперь с моим ковриком?

– Моменто, моменто, Полковник! Хотите, чтобы все сначала повторилось? Вы, кажется, говорили, что готовы собственную жизнь отдать ради аги…

– Но, князь, ведь этот шарлатан ничего не сделал! Я такого обета не давал, чтобы ни за что ни про что подарить ефрейтору Эштияг-хану исфаханский ковер!

Асадолла-мирза поднял брови:

– Ну, значит, заберете ваш ковер назад. Есть о чем волноваться!

– Да где же я теперь этого жулика разыщу?

– Ей-богу, ну я же объясняю вашей милости, что… Правда, ефрейтор согласился принять участие в нашей игре лишь потому, что сегодня вечером они должны были выступить из города. Но вы не беспокойтесь, он дал мне свой адрес. Напишите ему завтра: сардару Эштияг-хану, действующая армия, танк № 238.

– Чтоб ты провалился со своими княжескими фокусами, – сквозь зубы прорычал Полковник.

– Моменто, разумеется, если его не убьют, прежде чем письмо дойдет. Конечно, есть и другой путь: скажите, чтобы ага дал вам взамен свой исфаханский ковер!

– В самом деле! Только и остается сказать братцу, я, мол, дал этому ефрейтору взятку в виде коврика, чтобы он прибыл на переговоры вместо английского генерала! Что мне – жизнь надоела?

– Э-э, Полковник, жизнь ведь она по-разному поворачивается… То выигрыш, то проигрыш.

Дядя Полковник свирепо посмотрел на него и направился к остальным родственникам, которые окружили дядюшку Наполеона.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сомкнутые веки дядюшки приоткрылись. Спокойным голосом он произнес:

– Да, я такого немало повидал… Даже Наполеон, которого всю его жизнь англичане преследовали своей злобой, даже он, когда после Ватерлоо удалился от дел, опять поддался на их обман и доверил им свою судьбу… Они ему много чего наобещали. Но в конце концов несчастный сложил голову на острове Святой Елены. Ну что ж, я ничем не лучше его…

Затем, как бы желая совершенно переменить тему, он обратился к Дустали-хану:

– Ну, Дустали, что у вас там вышло с Практиканом Гиясабади?

Дустали-хан, барабаня пальцами по столу, угрожающе заявил:

– Вы в семье старший… Или сами разъясните этому козлу поганому его обязательства передо мной, или разрешите мне законным путем пресечь его попытки посягнуть на честь и имущество нашего семейства.

Практикан Гиясабади, который, очевидно, накурился терьяку и пребывал в полном душевном равновесии, хладнокровно провозгласил:

– Во-первых, кто так говорит, тот поганый козел и есть, а во-вторых, когда это я нападал на жизнь, имущество и честь аги?

Тут в разговор влез Маш-Касем:

– Ей-богу, до сих пор никто не слыхал, чтобы какой-нибудь гиясабадец, отсохни мой язык, на чужую честь замахнулся… И вообще, зачем врать? Да во всей стране никто так честью не дорожит, как гиясабадцы.

Хотя Дустали-хан старался не терять самообладания, но при этих словах он не выдержал и накинулся на Маш-Касема:

– А ты бы уж молчал! Чтоб твои гиясабадцы вместе с их честью в аду сгорели!

Маш-Касем, который редко грубил, на этот раз огрызнулся:

– А вам так и надо – правильная пословица есть: «По господину и почет!» Про меня чего хотите говорите, а честь гиясабадцев это вам не шутка!

В этот момент я нечаянно посмотрел в сторону Асадолла-мирзы. К нему вернулась обычная беззаботность, лукавая улыбка снова заиграла на лице.

– Моменто, моменто, Дустали-хан. Маш-Касем прав. Честь гиясабадцев вас не касается. Вы ведь и сами рыцарь чести, так что…

Дядюшка повелительно возвысил голос:

– Тихо! Между двумя лицами возник, спор. Они вынесли его на обсуждение старейшин семьи. Надо подойти к их делу справедливо. Прошу дать сторонам возможность говорить. Продолжай, Дустали, но не отвлекайся по пустякам.

Дядюшкина строгость всех обрадовала. Было ясно, что на время англичане забыты. Дустали-хан, стараясь говорить спокойно, начал снова:

– Для сохранения чести семьи было решено, что этот, человек придет, женится на девушке, через месяц разведется с ней – и за все это получит две тысячи туманов. Так и сделали. Теперь, не говоря уж о том…

Практикан Гиясабади, который тем временем лакомился фисташковой халвой, перебил его:

– Две тысячи туманов вы дали, а я потом кое-что подсчитал… Так с вас еще…

– Что ты болтаешь, подлец, бесстыжая морда? Чего тебе подсчитывать?

Практикан невозмутимо ответил:

– Вы пять лет в доме моей жены прожили. Арендная плата – сто туманов в месяц… Ну, будем считать по пятьдесят. За пять лет набегает три тысячи. Пожалуйте разницу – тысячу туманов.

Дустали-хан от злости просто онемел. Зато Асадолла-мирза пробормотал:

– Нет, сто туманов в месяц это вполне умеренная плата. Правильно подсчитали. Шесть тысяч туманов – нормально…

Гнев Дустали-хана обратился против Асадолла-мирзы:

– Замолчи хоть ты, Асадолла!

– Моменто, я ничего не говорил. Господин Практикан допустил ошибку в подсчетах, я ему указал.

– Тихо, Асадолла, – одернул его дядюшка. Но тут опять вмешался Маш-Касем:

– Конечно, коли не хочешь дать, и двести туманов много… Вот у меня земляк был…

– Маш-Касем, дай господину Дустали-хану сказать, – остановил его Асадолла-мирза, – он же изволил говорить о посягательстве на честь.

Практикан Гиясабади, слегка постукивая по халве ручкой перочинного ножа, чтобы отколоть кусочек, хладнокровно произнес:

– Да, скажите, пожалуйста, на чью честь я покушался.

Весь дрожа от возбуждения, Дустали-хан прохрипел:

– Ага, вы только посмотрите, до чего может наглость дойти!.. Эта невинная дурочка…

– Сам ты дурак невинный, – тут же вставил Практикан.

Дядюшка Наполеон воскликнул:

– Господин Практикан, вы же служите в полиции, вы должны знать, каковы правила судебного заседания! В настоящий момент здесь происходит заседание семейного совета. Пока я не дам вам слова, вы не имеете права говорить! В свое время вы тоже сможете высказаться. Продолжай, Дустали!

– Обращаю ваше внимание на то, что эту невинную больную девушку обманул какой-то неизвестный негодяй…

Практикан опять прервал его:

– Обращаю ваше внимание, ага, он опять попусту болтает! – Воздев глаза к потолку, он продолжил: – Во-первых, негодяй тот, кто такие слова говорит, во-вторых, никого неизвестного не было.

Дустали-хан угрожающе приподнялся на стуле:

– Не было? Значит, тебе он известен? Ты знаешь, кто эту непорочную девицу ребенком наградил?

Положив в рот кусочек халвы, Практикан спокойно ответил:

– Еще бы не знать. Это я и был.

– Ты?! Ах ты лгун бессовестный!

– Нет, я чистую правду говорю.

Асадолла-мирза, лицо которого так и засияло, сказал:

– Моменто, господин Дустали-хан, разум и логика тоже иногда полезны. Господин Практикан откровенно признает, что это его ребенок, а вы утверждаете, что это ребенок неизвестного? Тогда либо назовите отца, либо согласитесь со словами господина Практикана.

Лицо Дустали-хана стало красным, как помидор. Он едва мог выговорить:

– Да когда же?.. Где?.. Этот человек вообще не был знаком с Гамар. Как это могло случиться, что мы ничего не знали?

Практикан все так же невозмутимо ответил:

– Эка, хватился, дядя! Да я с прошлого года, когда еще с инспектором Теймур-ханом приходил ваше тело искать, по Гамар сохну. Полюбили мы друг друга… Ах, что за ночки были! Лунные ночи!

Асадолла-мирза, едва сдерживая смех, сказал:

– Ну что выспрашивать, когда и где, – не у вас же на глазах им любовью заниматься. В этом деле – третий лишний. Или вы другого мнения?

Дустали-хан, которого душила ярость, завопил:

– Асадолла, это ведь при тебе было, когда он сказал, что вообще ни к чему не пригоден… Что ему, проклятому, причинное место пуля в бою отстрелила!

– Это у вашей милости причинное, место проклятое! – с полным ртом парировал Практикан.

– Моменто, теперь состав суда должен высказаться по поводу причинного места каждой из тяжущихся сторон. Я голосую за господина Практикана.

Дядюшка Наполеон стиснул зубы. Он порывался положить конец этому зубоскальству, но не мог вставить ни слова. Асадолла-мирза, которому хотелось раззадорить спорщиков, с притворным удивлением повернулся к Практикану:

– Моменто, господин Практикан, я что-то не помню, чтобы вы называли место ранения…

– Нет, тут он как раз правильно говорит, – усмехнулся Практикан. – Я сам так сказал.

– Вы слышали? – заорал Дустали-хан, обращаясь к дядюшке. – Обратите внимание, он сам признал!

Но прежде чем дядюшка успел задать вопрос, Практикан все так же хладнокровно заявил:

– Клянусь богом, дело вот как было. В тот день меня с инспектором Теймур-ханом отрядили к вам под предлогом расследования о пропаже часов… А я думал, вам стало известно, что это я Гамар ребенка сделал, и вы хотите заставить меня сознаться, а потом отдадите под суд и засадите в тюрьму… Знаю я, как это делается, сам тысячу преступников задержал… Ну, я и сказал, будто у меня ранение такое, чтобы вы меня не схватили и не передали в руки полиции…

Тут Маш-Касем, который непривычно долго молчал, так и подпрыгнул:

– Ай, молодец, брат! Ну и голова!.. Господи, благослови Гиясабад! Это я к тому, значит, что в мужской силе и удальстве никому с гиясабадцами не равняться.

Асадолла-мирза не мог больше сдерживаться. Он раскатисто захохотал, а потом проговорил, то и дело прерывая свои слова взрывами смеха:

– Да здравствует… Практикан Гиясабади!.. С сегодняшнего дня объявляю тебя почетным гражданином Сан-Франциско!

– Рад стараться, ваше высочество, – ответил Практикан, присоединяясь к его веселью, – вы-то меня любите, я знаю.

– Господа, вы затягиваете заседание вашим смехом и шутками, – прикрикнул дядюшка. – Асадолла! Практикан! Тихо!

Он опять повернулся к Дустали-хану:

– Продолжай, Д устали!

Но Дустали-хан, словно громом пораженный, не говорил ни слова. Молчал и дядя Полковник, сидевший опустив голову. Как я догадывался, сожаления об исфаханском коврике отвлекли его от семейного совета. Зато у отца вид был веселый и довольный.

Между тем Практикан Гиясабади начал контратаку:

– Я свою жену люблю. И она меня любит. Дитя у нас любимое… и еще одно на подходе… На взгляд господина Дустали-хана это все неприличие одно, а вот когда он сам в среду заявился в дом замужней женщины, а муж, между прочим, в это время отсутствовал, это прилично…

Дустали-хан, выйдя из охватившего его оцепенения, завопил:

– Я… Я ходил к замужней женщине?..

– Разрешите крикнуть Фати? – мягко осведомился Практикан. – Фати – дочка кормилицы Гамар. Если желаете, спросим у нее, кто в среду выходил, крадучись, из дома мясника Ширали?

Дустали-хан снова остолбенел. Асадолла-мирза широко улыбнулся. Он достал из кармана свои очки, надел их и, пристально глядя на Дустали-хана, сказал с плутовской улыбкой:

– Дустали, неужели?.. Наконец решился съездить в Сан-Франциско с Тахирой, женой Ширали? Ну и как – добрались?

– Замолчи, Асадолла!

– Моменто, Дустали! Откровенное признание смягчает вину! Повинись, не то Практикан пошлет за Фати.

– Асадолла, если я что-нибудь с тобой сделаю, потом не жалуйся!

– Моменто, моменто, моментиссимо! Господи помилуй! Мало ему жены Ширали, теперь он со мной хочет что-то сделать! Каких ты пилюль наглотался, что тебе удержу нет?

– Асадолла, Асадолла! – крикнул дядюшка. В этот момент Дустали-хан схватил банку с халвой и, угрожающе занеся ее над головой, как бы собираясь швырнуть в Асадолла-мирзу, зарычал:

– Как дам сейчас – башку расшибу!

– Что-что? Не понял! – перестав смеяться, сказал Асадолла-мирза и тут же, вскочив с места, ринулся к окну. Высунувшись во двор, он закричал:

– Ширали! Эй, Ширали!

Дядюшка Наполеон и все остальные во весь голос воскликнули:

– Асадолла!.. Прекрати!!

Но Асадолла-мирза продолжал:

– Ширали, если не трудно, принеси наверх чаю.

В комнате воцарилась тишина. Этим воспользовался Маш-Касем:

– Ей-богу, зачем врать?! До могилы-то… Да я за все сорок лет такого безобразия не видал… Господь защитник, да если этот Ширали пронюхает… Знаете, господин Дустали-хан, Ширали нынче баранью ногу прихватил с собой…

Минуту спустя на пороге выросла исполинская фигура Ширали, который держал в руках поднос с чаем.

– Доброго здоровья всем!

Пока все молча разбирали с подноса стаканы и сыпали в чай сахар, Асадолла-мирза с серьезным видом заговорил, как бы продолжая прерванную беседу:

– Так, значит, как я вам уже докладывал, дела принимают скверный оборот… Понятно, что люди, которые дорожат своей честью, весьма озабочены. И тут уж не имеет значения, какое положение человек занимает, богач он или скромный ремесленник. Возьмем, к примеру, того же господина Ширали…

Выдержав паузу, он обратился к Ширали:

– Вот вы, господин Ширали… Я вас спрашиваю… Допустим, есть у вас друг, приятель какой-нибудь. И вот вы видите, как в его отсутствие чужой человек заходит к нему в дом. Как вам это понравится?

Ширали сквозь зубы прорычал:

– Ваше высочество, не надо при аге такие речи заводить! Я когда такое слышу, у меня аж в глазах темнеет, так и хочется все вокруг переломать, окна-двери повышибать…

При этих словах Ширали, совершенно забыв про поднос с последним стаканом чая, так потряс ручищами, что стакан соскользнул прямо на голову дяде Полковнику, а тот истошно завопил: «Ошпарили!»

Губы дядюшки Наполеона опять затряслись, он побледнел и, пытаясь подняться, устрашающим голосом вскрикнул:

– Я сказал, хватит! Довольно! Опять заговор… Теперь с другой стороны зашли… Хотят внести раскол в мою семью… Меня боятся, так за семью принялись… Боже, до чего эти подлецы, трусы эти докатились!

И под шум и гам собравшихся дядюшка Наполеон снова без чувств свалился в кресло.

Пури, который на крик отца вбежал в комнату, как заведенный, твердил:

– Кто это сделал? Кто обварил папочку?

– Чем реветь, как осел, ты бы лучше за доктором сходил, – наконец рявкнул на него Асадолла-мирза. – Кто сделал, тот и сделал. Не нарочно ведь. Ну, стакан из руки Ширали выпал, на папочку твоего чаем плеснуло. Принеси-ка полотенце или салфетку да оботри его.

– Так мне за доктором идти?

– Куда хочешь иди, только подальше – все меньше крику будет, глядишь, больные сами по себе поправятся.

Пури поспешил за помощью, а Асадолла-мирза и Маш-Касем занялись дядюшкой Наполеоном. На ожог дяди Полковника никто не обращал внимания. Только Дустали-хан взволнованно сказал:

– Во всем этот проходимец виноват… Мало того, что он вор и мошенник, он еще и убийца. Видали – Полковнику глаза выжег!

На что Практикан Гиясабади с полным самообладанием ответил:

– Опять на меня свалить хотите, уважаемый! Нет, вам меня…

– Сейчас я тебе докажу, кто отец!!! – прервал его вопль Дустали-хана. – Это ты господину Полковнику все лицо обварил…

– Жду не дождусь ваших доказательств, – сказал Практикан и как бы про себя добавил: – Очень даже удивительно, что общего между беременностью моей жены и ожогом господина Полковника? Что у меня там – самоварный кран, что ли?..

– Господин Практикан прав, – подхватил Асадолла-мирза. – Разве там бывает самоварный кран? Ну пусть даже бывает – каким образом туда попала голова господина Полковника? Если только, не дай бог…

– Да заткнись ты, Асадолла, – истошно заорал Дустали-хан.

Вместо ответа Асадолла-мирза повернулся к Ширали:

– Ширали, оставьте нас ненадолго одних… Но мне еще нужно вам кое-что сказать, если вас не затруднит, подождите внизу, пока я вас позову.

Дустали-хан, который от силы нахлынувших на него чувств совсем забыл о Ширали, опять позеленел.

– Асадолла, ты меня погубить хочешь, – пролепетал он.

Тут наконец вмешался мой отец.

– Успокойтесь, Дустали-хан, – решительно сказал он и, обращаясь к Асадолла-мирзе, мягко добавил:

– Асадолла, угомонись. Ты же видишь, что аге дурно… А Полковника обварили!

Ширали вышел из комнаты, дядя Полковник, громко охая, простонал!

– Кто же мной, несчастным, займется? Вспомнит обо мне хоть кто-нибудь?..

– Потерпите немного, господин Полковник, мы все о вас помним, но аге плохо… Надо сначала привести его в чувство.

– А мне, значит, хорошо?.. – чуть ли не плача протянул Полковник. – У меня все лицо горит, словно его в печь засунули…

– Да вы руки-то примите, поглядим, что там случилось…

Тут прибежал Пури и, задыхаясь, объявил, что доктора Насера оль-Хокама нет дома. Пока мой отец и Маш-Касем вливали дядюшке в рот шербет, Асадолла-мирза почти силой отвел руки Полковника от лица. Подбородок и губы у него чуть покраснели. Асадолла-мирза насмешливо произнес:

– О-о! Смотрите, кожа вся слезла, мясо видно!

Маш-Касем, приняв всерьез его слова и даже не взглянув на Полковника, заголосил:

– Ой, родимые вы мои, это что же творится!.. У господина Полковника вместо лица, извиняюсь…

Асадолла-мирза, догадавшись, с чем Маш-Касем хотел сравнить лицо Полковника, оборвал его:

– Что ты шум поднимаешь, Маш-Касем? Я пошутил. Смотри, только чуть-чуть покраснело.

Но Маш-Касема нелегко было унять:

– Ей-богу, ваша милость, зачем врать? До могилы-то… Я насчет ожогов этих прямо мастер, лекарь то есть. От такого ожога только одно средство есть.

– Какое средство? – оживился дядя Полковник. – Что нужно сделать?

– Ей-богу, зачем врать? Вы, конечно, не обессудьте… Надо взять мочу от дитя малого и этой мочой полить…

Асадолла-мирза хотел было возразить, но передумал и после секундного колебания подхватил:

– Я тоже об этом слышал. Только где нам искать это дитя малое?

– Ничего, ежели какой побольше, тоже сгодится. Лишь бы совсем старый не был… Коли меня спросить, то, по моему разумению, Пури-ага для этого дела подойдет, не пропадать же добру.

Тут дядя Полковник завопил во всю мочь:

– Да прекратите вы наконец! Вы уж готовы всякую пакость мне на голову лить!.. Чем глупости болтать, Маш-Касем, принес бы масла немного. Миндального принеси или касторового… Ступай, чего ждешь!

– Слушаюсь, бегу… Но только мое средство все равно лучше.

– Ну так попробуйте, большого вреда не будет, – предложил Асадолла-мирза, но Пури, по обыкновению шепелявя, бурно запротестовал:

– Что за невежество! И потом мне сейчас не хочется…

Дядя Полковник готов был опять поднять крик, но тут вернулся Маш-Касем с большой деревянной ложкой в руках:

– Ей-богу, ваша милость, ни миндального, ни касторового масла нет. Вот я с кухни немного подсолнечного принес…

Делать нечего, пришлось смазать кожу дяди Полковника подсолнечным маслом. После этого он немного успокоился и заявил:

– Ладно, наплевать, если и помру… Вы бы лучше о братце позаботились.

– Не тревожьтесь, – раздался голос отца, – ага начал дышать ровнее… Скоро придет в себя… Только, пожалуй, лучше вам перейти в другую комнату, чтобы ага мог здесь немного полежать, пока окончательно не оправится.

– Я тоже думаю, лучше было бы нам уйти отсюда, – поддержал его Асадолла-мирза, – здесь будет потише… Давай, Пури. Пошли, Дустали!

Но Дустали-хан, плотнее усевшись в кресло, заявил:

– Я дал клятву, пока не кончится разбирательство, шага отсюда не сделаю. Останусь здесь, пока ага в себя не придет. Пусть рассудит меня с дорогим зятьком!

Тут же подал голос и Практикан:

– И я тоже. Буду дожидаться, пока ага своего родственника не укротит.

– Выходи, Дустали, – повелительно сказал Асадолла-мирза.

– Говорю тебе, с места не двинусь!

– Ах, не двинешься?.. Моменто, моменто… Эй, Ширали!

– Ох, пожалеешь, да поздно будет… Давай, зови его, а я погляжу, как ты при нем про его жену речь поведешь.

– Ваше высочество, бога за вас молить буду, – вмешался Маш-Касем, – если этот Ширали до сих пор своей жене окорот не сделал, так это потому, что никто ему сказать не решается, чего она тут проделывает. А как решишься-то? Вы про Уста-Гуляма забыли?.. А про подручного пекаря?.. От того, кто ему слово скажет, мокрое место останется… Да он и дом, где такое услышит, спалит начисто!

Прежде чем Асадолла-мирза успел возразить, сквозь плотно сжатые губы дядюшки Наполеона прорвался стон. Все столпились вокруг него.

Несколько мгновений спустя дядюшка открыл глаза. Он долго озирался по сторонам, потом слабым голосом произнес:

– Не понимаю, почему это я…

Затем он, видимо, вспомнил, что произошло:

– Ефрейтор… Вместо полковника – ефрейтор-индиец!

Асадолла-мирза поспешно сказал:

– Моменто, ага… с ним мы счеты сведи, прогнали прочь с позором. Что о нем вспоминать.

Дядюшка некоторое время отрешенно молчал, потом проговорил как бы про себя:

– Выгнали его… выгнали… Это хорошо… Хорошее дело… Мне уж недолго осталось, но вы не должны терпеть позор! Мы вместе сражались, рука об руку, плечом к плечу… А теперь вместе будем в плену.

– Братец, братец, – с беспокойством окликнул его дядя Полковник. Но дядюшка Наполеон, казалось, не слышал его. Все с тем же отрешенным видом он продолжал:

– Да, мы оказались в плену, но в плену почетном… Мы сберегли свое доброе имя, свою честь! В истории будет записано: великий полководец сопротивлялся до последней возможности…

– Братец, братец!

Дядюшка Наполеон повернулся к нему, минутку рассматривал, потом ласково спросил:

– Почему у тебя все лицо в масле?

– Братец, ведь обожгло мне лицо-то…

– Обожгло?.. Обожгло лицо?.. Я рад за тебя. Это ожог храбреца, это не клеймо труса!

Потом оглядел остальных:

– Видишь, Дустали? Видишь, какова жизнь великих полководцев?.. Ты тоже разделишь со мной почетный плен!

Дядюшка умолк. Присутствующие с тревогой переглядывались. Молчание прервал Дустали-хан:

– Ага, да я уж и сейчас пленник. Пленник этого злодея безжалостного… Я останусь здесь, пока вы не рассудите меня с этим человеком, с этим бла-го-родным господином Практиканом Гиясабади!

– С Практиканом Гиясабади? Практикана тоже захватили вместе с нами?.. Дорогой ты мой…

Практикан, с изумлением взиравший на дядюшку, пробормотал себе под нос:

– Нет, ему уж совсем в голову вдарило!

Дустали-хан тут же залепил ему увесистую пощечину:

– Отцу твоему вдарило, мерзавец бессовестный!

Практикан ответил ему затрещиной, и они было сцепились всерьез, но единодушный окрик отца и дяди Полковника заставил их разойтись. В этот момент дядюшка Наполеон с трудом поднялся на ноги – казалось, он и не заметил драки и, пошатываясь, побрел к двери:

– Я пойду собираться.

Асадолла-мирза бросился к нему:

– Моменто, моменто… Ага, позвольте… Ага, разрешите помочь вам!

Дядюшка Наполеон, не оборачиваясь, так же тихо сказал:

– Асадолла, ты? Вот и мой черед наступает… Но ведь со славой уйду, Асадолла? Плен, вот моя доля… Но я не запятнал себя!

Дядюшка Наполеон, поддерживаемый под руки Асадолла-мирзой и Маш-Касемом, пошел к выходу. Остальные с похоронным видом двинулись за ними.

Отведя дядюшку домой, Асадолла-мирза вернулся к нам. Он был тих и печален. Первым заговорил отец:

– Во всем виноват этот идиот Дустали-хан, всю музыку нам испортил.

– Моменто, моменто, уверяю вас, что ага, не отдавая себе отчета, стремился оказаться в этом самом плену! Он убежден, что рука судьбы начертала ему жребий, подобный наполеоновскому. Остается только благодарить бога, что заявился Дустали, и события приняли такой оборот. Я уверен, что, даже если бы индиец предоставил ему все возможные привилегии, он все равно к чему-нибудь прицепился бы, нашел бы предлог и напустил бы на «посла» мясника Ширали, так что без скандала не обошлось бы.

– Что же теперь делать, как вы думаете?

– Ей-богу, я до сих пор никак в себя не приду. Надо подождать, посмотреть, как будет складываться обстановка.

Через три дня после переговоров с ефрейтором Маш-Касем рано утром знаками вызвал меня в сад и сказал, что Лейли желает меня видеть.

Лейли сидела в беседке, такая милая и скромная в своем сером школьном халатике. Но при виде ее опухших испуганных глаз у меня защемило сердце: она, наверное, проплакала всю ночь. Когда же я узнал причину ее смятения, сердце мое сжалось еще сильнее.

Накануне вечером отец позвал ее и Пури и объявил: в ближайшие два дня англичане схватят его и сошлют куда-нибудь, надежды на возвращение почти нет и поэтому его последняя просьба к ним – пускай готовятся к свадьбе, чтобы в тот момент, когда англичане явятся, нотариус уже оформил бы брачный договор.

Я с трудом выдавил из себя:

– Что же ты ответила, Лейли?

Моя любимая опять залилась слезами и, всхлипывая, проговорила:

– А что я могла?.. Папа болен, если я скажу «нет», я уверена, что ему с его больным сердцем этого не пережить!

– Ну, если он хочет поженить вас, когда английские власти начнут его разыскивать, то беспокоиться нечего. Ты ведь, Лейли, взрослая, понимаешь, что это бред. Англичанам вообще нет дела до дядюшки.

– Я знаю… Если он будет ждать их прихода, тогда ничего, но он еще говорил, что в следующем месяце день рождения какого-то имама, и новобрачным надо ехать в паломничество… А под конец сказал, что мы должны быть готовы, если англичане придут за ним раньше, чем через месяц, он срочно пошлет за муллой, и нас поженят… Ну скажи, что мне делать?

– Лейли, если ты выйдешь замуж, мне не жить… Скажи папе, что ты хочешь подождать, а потом выходи за меня!

– Если бы он был здоров, если бы не болезнь эта, я бы так и сказала, – плача ответила Лейли. – Но теперь боюсь. Да если я стану ему противоречить, у меня тут же язык отнимется! Придумай хоть что-нибудь…

В полном смятении я обещал ей, что постараюсь.

Но что я мог придумать?

Опять мои взоры обратились к единственному в семье человеку, на чей здравый смысл и сочувствие я мог бы опереться, то есть к Асадолла-мирзе. Вместо того чтобы идти в школу, я нерешительно отправился к его дому. Я был уверен, что он снова примется повторять свои всегдашние шуточки и советовать всякие глупости, но другого выхода не было. Я так и слышал наш разговор: «Дядя Асадолла, я не знаю, что делать». – «Идиот, не отвиливать! Я тебе говорил, чтобы ты не пренебрегал путешествием в Сан-Франциско…»

Каждый раз Асадолла-мирза направлял меня по этой дорожке, но я так любил Лейли, что едва пытался по его наущению представить себе что-нибудь подобное, как становился противен сам себе. Я с отвращением гнал от себя такие мысли.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации