Текст книги "Лабиринт (сборник)"

Новогодняя сказка

Вот и не верь в сказки! Накануне Рождества Светлане приснился сон.

Ей приснился огромный банкетный зал. Абсолютно безлюдный и пустой. Украшенный ёлочными гирляндами, блестящей мишурой и очень красивыми, переливающимися в полумраке, сказочными ёлочными шарами. В центре зала стояла нарядная ёлка: пушистая, сверкающая, в разноцветных лампочках, пахнущая морозом, лесом, хвоей. На зеркальном паркете играли загадочно блики. В зеркалах таинственно отражались бенгальские огни. Звучала музыка. И они танцевали в этом случайном, пустом зале: самые близкие друг другу, зачарованные этой странной встречей, которую через столько лет невозможно было предсказать и представить. Это был Он – тот самый мальчик из её детства, которого потеряла так глупо и странно, под эту чарующую музыку «Besame mucho» (Целуй меня крепче), написанную давным-давно прекрасной Консуело Веласкес – для всех влюблённых и на все времена.

Тогда, 20 лет назад, на встрече бывших одноклассников было очень шумно, безалаберно и весело. Еще вчера была школа, еще не забыты контрольные и экзамены, еще не поменялись адреса и номера телефонов… Еще детство было совсем рядом. Он появился в самый разгар вечера. Безумно красивый, фантастически взрослый и недоступный. Их взгляды пересекались, выжигая потрясающее поле влечения, неизвестное никому в этом огромном пространстве. Это была их закрытая зона: влекущая, интригующая, полная страсти, эмоций, предчувствий и обещаний. Еще не было произнесено даже первых слов… В сиреневом сигаретном дыму, ощущая на губах терпкий, пьянящий вкус шампанского, Светлана в зеркалах ловила своё отражение и понимала, что этот первый взрослый роман будет её самой главной победой: сладкой, искушающей и прекрасной, как бывает только раз в жизни. «Besame mucho»… Томный голос певицы признавался в любви так проникновенно, так открыто, и так грустно. А он шел к Светлане, пересекая зал, сквозь чужие любопытствующие взгляды, завистливый прищур девчонок и ожидание парней… Он приглашал её на танец, – элегантно и даже церемонно. Глядя в глаза и ожидая ответа. Но… В последний момент Светлана, вдруг, вошла в странный и непонятный кураж. То ли шампанское ударило в голову, то ли хотелось показать всем свой непокорный характер и норов. То ли побоялась, что танцует недостаточно стильно и проиграет… в его глазах. Она еле слышно произнесла: «НЕТ… Я не танцую». Он вспыхнул, картинно развернулся и пригласил её лучшую подругу Линку. И весь вечер отплясывал с Линкой, а потом они исчезли из этого зала и больше никогда Светлана не видела их обоих. Так сложилось.

* * *

Она уже давно жила в другом городе, другой стране, и дверь в детство была навсегда плотно закрыта. Она не искала в прошлом того, что не состоялось, того, чего не было…. За столько лет Светлана привыкла к своему одиночеству и даже находила в нём особый вкус и особую негу. Но когда во сне она услышала знакомые звуки «Besame mucho», на неё нахлынул мощный поток воспоминаний, эмоций, чувств… Она проснулась от слёз: горячих, обжигающих, настоящих. А музыка не прекращалась…. Она звала и будила… «Целуй меня крепче»… В ней было столько смысла, и столько любви.

И вдруг… В этом утреннем, непонятном, новогоднем мираже она услышала Его голос – мягкий, тёплый и нежный… В проёме двери, ведущей в кухню, Он стоял такой же высокий и красивый… Лёгкая седина придавала ему особый шарм и изысканность. В выдержанном вине есть свой аристократизм. А в воздухе витал дразнящий аромат поджаренных тостов и снега.

– Какой кофе Вам приготовить, моя Принцесса? Латте? Макиато? Эспрессо? Я вернулся. Навсегда.

Красивый был роман

«Для получения ароматного кофе кофейные зерна надо обжарить до появления на них маслянистого блеска…

(“Книга о вкусной и здоровой пище”)»

Процесс приготовления кофе сродни колдовскому обряду, – не отвлекаюсь, не сержусь, в дымящемся, обязательно пенном напитке растворяюсь и тону, и только тогда, когда кофе готов, подаю, как Праздник. На мое любимое перламутровое блюдо я поставлю фарфоровый кофейничек, белый до прозрачности, белые, как игрушечные, чашки на маленьких блюдечках и хрустальные стаканы с ледяной родниковой водой. Шоколад лучше горький… И лимон желательно зеленый… Ну а теперь, по капле наслаждаемся божественным напитком, и на кофейной гуще на тонком прозрачном фарфоре вдруг проступит россыпь тех дней, легких, как кофейный аромат…

И сразу захочется говорить стихами:

 
Красивый был роман
Как будто бы вчера,
И полуслов туман,
И полуфраз игра…
 

А потом? На мириады осколков… И не собрать, не склеить, не возвратить.

* * *

Свинцовой стеной осенний дождь висел над городом. Остановка метро была совсем рядом – возле Детского Мира, за поворотом, – и Лине ничего не оставалось, как броситься в холодное, мокрое пространство дождя. В сумерках, в тусклом свете неоновых фонарей, лица прохожих были неразличимо одинаковы. Серые капли дождя догоняли ее на бегу, объединяя с этой усталой толпой и бесконечным, пронизывающим дождем. И только осознание, что уже через час она будет пить крепкий обжигающий кофе, и в лицах рассказывать мужу и сынишке обо всех приколах своих студентов за этот длинный понедельник, – согревало ее. Они все вместе будут хохотать, как дети, им будет так легко, так хорошо, как всегда. На кухне будет витать домашний дух поджаренных тостов, будут звенеть, перебивая друг друга, вечерние телефонные звонки, на телеэкране появятся очередные сыщики и респектабельные убийцы из недосмотренных сериалов, непрочтенные газетные новости, нерешенные кроссворды, мерцающий Интернет… – её мир: такой простой, безмятежный, понятный.

Stop!!! Кто-то резко схватил ее за руку, от неожиданности Лина остановилась. Электрический разряд молнией пронзил мгновенно, не давая опомниться, сбивая на ходу мысли и опрокидывая память…

– Мадам, это вы? Привет!

– Сергей?!!! Не может быть!

– Может, все может быть, Линка! Я так и знал, что встретимся, чувствовал… – рокотал знакомый с хрипотцой бас.

Как странно видеть его, так давно ушедшего из ее жизни. А ведь, действительно, прошло лет 15. Он называл ее Жасмин, наверное, за дурман этих любимых ею цветов, когда весь город тонул в белой пене чарующего весеннего наваждения, и они были так счастливы, как это бывает только в ранней-ранней юности.

– А ты совсем не изменилась… – спорил он с неопровержимой логикой времени или просто красиво лгал.

«Зачем?.. Или вечером, под дождем, не видна предательская паутинка вокруг ее глаз? И как удачно, что именно вчера, она сделала модную стрижку и обветренные пряди продуманно небрежных светлых волос создают обманный шарм легкомысленной уверенности, которую мы все так легко теряем, не признаваясь в этом даже себе. Ты этого не узнаешь…», – у Лины пронеслась в голове целая вереница вопросов, но вслух произнесла самое банальное, незначащее:

– Ты тоже, все такой же… Серый! Ну, рассказывай, в каком звании? Военной карьере развод не помешал? Знакомый серебристый смех.

«Дразнящий тон, ненужные вопросы… А ведь сама отлично знает, что из-за нее все бросил к черту! Уехал на Север, куда глаза глядят… Будущее, карьеру швырнул к ее ногам, таким ослепительно стройным тогда, в этих сумасшедших мини… Сколько лет он не был в этом городе, в этой уже незнакомой жизни! И как подарок из прошлого, эта встреча… Жасмин…», – он молчал, не находя нужных слов.

Лина заметила все: и легкую седину на висках, и безупречный костюм, и дорогой парфюм и усталость в серых, почти стального цвета глазах. Она уже слышала от общих знакомых, что Сергей работает реставратором в музее, коллекционирует раритеты живописи. Бывший ее военный мальчик, а сегодня «хранитель древностей»… Как странно.

Он рисовал за нее задания по спецкурсу живописи, а сегодня она эту живопись преподает. А он, так и не став военным летчиком, живет в мире холстов и красок, в мире композиций и оживающих образов. Все перепутала жизнь!

Тогда, из летного училища, он убегал в самоволку к ней. Какой это был кураж, какой драйв! В памяти кружится, кружится медленный зыбкий снег той их первой зимы. Снег падает на ресницы, губы, слова, стихи…

 
Ах, книжные слова,
И дружба по Ремарку,
И непонятный спор
Про осень Патриарха…
 

Их слова замерзают в снегопаде и растворяются навсегда в том снежном городе, расцвеченном сверканием вечерних огней, искрящегося снега и легкомысленной свободы, пьянящей и такой неуправляемой, дерзкой, даже жестокой от непонимания жизни, от незнания простых истин, от молодости, что до поры так бездумна и прекрасна. Прощай, Жасмин! Прости…

– Женат?

– Был дважды… Но ты же знаешь, что по жизни я– одинокий волк… А вот дочку зовут почти, как тебя – Лена, она на тебя очень похожа и тоже обожает жасмин. Ты иногда вспоминаешь?

«У нее все та же манера щурить глаза и загадочно гипнотизировать, считывая мысли, твое самое потаенное и непроизнесенное вслух. Те же детские пальцы, от волнения сдавливающие едва заметную синюю жилку у виска, и то же янтарное ожерелье…»

Это ожерелье из темного прибалтийского янтаря они покупали много лет назад вместе, на пустынном зимнем пляже в Сигулде. Медовый янтарь отражался в ее светло-карих глазах, излучал загадочное янтарное свечение, в котором она казалась такой божественно красивой и совершенной, какой не была никогда. А потом на всех картинах, которые он рисовал или реставрировал, глаза самых разных женщин, из разных веков и эпох, светились ее янтарным теплом… И это ужасно раздражало его. И он сопротивлялся и не мог понять, – почему этот разлитый янтарь разрушает его талант, его индивидуальность, делая заурядным шаблонным художником, подмастерьем, который непростительно долго рисует один и тот же портрет, повторяет тебя, Лина?..

– Ну и как жизнь?

Лина нервно теребит светящийся в темноте янтарь. Янтарные камни так же горели на ней, когда она в последний раз ушла от него, растворилась в черном пространстве дверного проема их съемной, необжитой квартиры, их такого недолгого Рая. Он тогда почему-то вспомнил «Черный квадрат» Малевича. И в самые тяжелые минуты своей не очень удавшейся жизни мысленно всегда возвращался к этому шедевру русского авангарда, ощущая на себе всю мощь безумной энергии черного, пугающего пространства, в которое ушла она – его Жасмин.

Он помнил все подробно и четко, она помнила тоже все: ощущение Праздника, бесконечного и прекрасного, который в памяти так и остался одним потрясающим Днем в жасминном дыму, понятным только им и для них. И как же не уберегли? Как легко отказались, предали, расстались.

Он помнил, помнила она– скандалы и крики, истерики и упреки, среди которых они искали губы друг друга, и в приливе бешенства падали в объятия, энергетически заряжая себя и пьянея от смеси чувств, эмоций, нервов… и еще чего-то, чему нет определения, но что пьянит и отключает психику. Они по молодости еще не знали, что экспансия на личность любимого человека, желание завладеть до конца его мыслями, чувствами, привычками всегда приводит к разрушению. Человеку не дано завладеть Судьбой ближнего, и в любом подчинении присутствует горькое отторжение. Сжатая пружина дала обратный ход и еще непостроенное Счастье – вдребезги, на миллиарды осколков… Чтобы потом, через столько лет, стоять под дождем, не отпуская друг друга.

– Давай сегодня устроим праздник…

– Отметим нашу встречу, отменим все, что связано с нами и знаем только мы…

– Выбирай, куда едем? Ну, решай…

– Невозможно….

А память прокручивает их Прошлое снова и снова, как полустертый черно-белый фильм в стиле ретро.

* * *

Первая встреча, случайная, неназначенная, произошла на самом известном в городе перекрестке, в тени плакучих ив и в брызгах музыкальных фонтанов. В то далекое, жаркое майское лето студенты архитектурного во время сессии, умирая от жары, составляли шпаргалки и учили билеты прямо в струях фонтанов. А потом шумной толпой шли есть мороженое пломбир со взбитыми сливками в только что открывшийся молочный бар «Кристалл». И вдруг… Click!!! Долгий бесконечный взгляд, глаза в глаза, короткое замыкание и… Ломается трехмерное пространство… “Химия“– как сказали бы сегодня наши умные дети.

* * *

Они идут мимо мраморного памятника Тарасу Шевченко. В группе героев скульптурной композиции выделяется молодая, красивая и очень живая Катерина, с младенцем на руках, – несчастная, обездоленная муза украинского поэта. Скорбное лицо, всезнающий взгляд Богородицы… Сикстинская Мадонна. Она, неземная и вечно юная, бредет по острым камням испытаний, не зная, что молоденькая балерина, позировавшая в 35-ом известному скульптору уже успела состариться и длинными зимними вечерами пьет чай с рябиновым вареньем с мамой подружки Тани. И все, что осталось у бывшей актрисы, сыгравшей на сцене сотни ролей, – одна ее единственная роль в мраморе. Лина и Сергей любили бывать в этом старомодном, сохранившемся после всех революций и войн, особняке, затерявшемся в кварталах современного города. Листали чужие альбомы и пожелтевшие афиши, среди старинных картин, случайно уцелевших вещей, у давно потухшего камина слушали рассказы о довоенном городе, в котором жила девочка-балерина, когда была безумно любима и знаменита.

Нет уже давно Таниной мамы, бесшумно ушла балерина, где-то в других, далеких странах живет и очень давно не пишет и не звонит подружка детства Таня. Но каждый раз, проходя мимо мраморного памятника, Лина чувствует на себе взгляд Катерины, которая помнит ее и Сергея вместе в то, самое лучшее на свете, их лето. Сквозь точеные мраморные черты, вдруг, проступает лицо живой, старой женщины, которая что-то важное хочет сообщить Лине.

Но – Мистика! На площади всегда так многолюдно и Лина никогда не слышит ее слов.

* * *

Дождь усиливался, переходя в мокрый снег, а они все стояли на ветру…

– Где же ты была столько лет? – Сейчас все было бы по-другому. – Еще не поздно все начать сначала. – Господи, не потерять бы снова… – Как все по-разному: с тобой и без тебя… – Я ждала… – Не уходи!

– Завтра с утра, ровно в девять, у меня свободный день. Сможешь?

– Да, да! Конечно! Смогу!!!

Они никак не могли расстаться, разъединить губы, руки, судьбы.

* * *

А назавтра, выкуривая третью сигарету, в тщательно продуманном макияже, в своем любимом лайковом костюме бирюзового цвета, Лина растерянно стояла у зеркала в прихожей, не решаясь выйти навстречу Сергею. Назначенное время уже давно прошло, а она все стояла у двери в прихожей. И не было ни радости, ни горечи, не было чувств, не было слез… Может, это и был наркоз Времени?

Сергея не удивило, что она не пришла: скорее, он был к этому готов. Его, конечно, зацепило и, возможно, обидело, что она заставила так бесцельно долго себя ждать. На бешеной скорости он уверенно лавировал в потоке машин, удаляясь от перекрестка их несостоявшейся встречи. На душе было спокойно и легко, как никогда. И это ему самому показалось предательством – странным и неуместным.

* * *

А тем временем на безупречно-белом фарфоре перевернутой чашки проступили загадочные кофейные разводы, которые неожиданно сложились в стихи, написанные задолго до их первой встречи:

 
И как преодолеть неданность
Всю и сложность?
И как себя простить,
И как найти возможность..?
 

Стихи навсегда ушли из их жизни, впрочем, как и дурман цветущего весной жасмина.

Повесть о Беренике

«Одинаково трусливы и тот, кто не хочет умирать, когда надо, и тот, кто хочет умереть, когда нет в этом необходимости»

(Иосиф Флавий)

Мы живём в эпоху новых войн. Обидно и страшно! Но это данность!!! Наша земля горит от взрывов, беспощадно сжигая нашу вчерашнюю спокойную, размеренную, ленивую жизнь. Выходя из войн, люди уже другие: у них другой, более жесткий взгляд, они циничнее и злее, у них нет жалости и сентиментальности. Не верьте тем, кто говорит, что испытания шлифуют душу. Испытания отнимают силы, блокируют разум и никогда не приходят на помощь. «Каждый умирает в одиночку…» – и это относится не только к отдельным личностям. Так умирали города, страны, империи и народы. Но чтобы выжить, надо знать! Нет ничего нового на этой седой Земле. Всё было, было, было…

И вот поэтому хочу перелистать страницы веков, чтобы понять закономерности этого страшного явления, этого проклятия и искушения человечества, хочу понять философию ВОЙНЫ. Почему Бог Войны опять воскрес? Хотя, он никогда и не умирал. Бог Войны опять юный, нестареющий, полон сил и огня, жестокости, отваги, вероломства – он среди нас. Что противопоставим ему мы и сможем ли его победить?

* * *

Пользуясь близостью святых мест, поедем в город Тверию и поднимемся на вершину холма Береники, на то самое место, где когда-то стоял величественный, неприступный дворец Агриппы, царя Иудеи, и где росла в неге и роскоши его любимая старшая дочь Береника.

Береника (античная копия, free encyclopedia)

Агриппа Первый

Царь Агриппа, потомок Ирода Великого и Хасмонеев, был блестящим, незаурядным, прогрессивным, умным политиком, талантливым и образованным. Он был воспитан в высших кругах Римского общества, дружил с сыновьями Римского императора и имел надёжную поддержку Римской императорской семьи. Агриппа правил древней Иудеей в 41–44 годах нашей эры. Он вошел в историю, как проримский правитель, и этому факту было серьёзное объяснение.

«Избиение младенцев», учинённое Иродом Великим, отдалило всю последующую династию Ирода от их родной Земли, от их корней. Были нарушены глубинные духовные связи.

Судьба Агриппы с самого детства сложилась необычно. Ему было всего три года, когда Ирод Великий казнил своего сына – отца Агриппы: по ложному обвинению. Мать Агриппы, опасаясь ярости и необузданного гнева Ирода, тайно передала ребёнка в надёжные руки своей близкой подруги Антонии – дочери Марка Антония и жены брата Римского императора Тиберия. «Избиение младенцев» страшным царём Иродом не было придуманной легендой, это не кровавый сюжет из Библии, а настоящая, опасная реальность, исходившая от душевнобольного, дряхлеющего царя. В своих кошмарных галлюцинациях каждую ночь Ирод видел себя убитым на изрубленном мечом троне, истекающим кровью и проклятым своими наследниками. Боясь предательства, Ирод во гневе не щадил никого из своего ближайшего круга. Его любимая первая жена Мирьям была казнена по его приказу. Он казнил также брата Мирьям, её деда и мать. А в 7 году до н. э. Ирод казнил своих сыновей от Мирьям: Александра и Аристобула.

Но маленький внук Агриппа был спасён: его привезли в Рим в пятилетнем возрасте. Он получил блестящее воспитание при Римском Императорском Дворе: много читал, изучал иностранные языки и философию, дружил с императорскими детьми. Рим в те годы был городом-космополитом – "Нью-Йорком древнего мира". Городом, открытым всем ветрам существовавших тогда религий и культур. Духовно-религиозное меню римлян было чрезвычайно разнообразным. Римляне могли посещать храмы египетской богини Изиды, приобщиться к таинственному обществу вавилонских халдеев-астрологов, поклоняться культу в честь фригийской богини Кибелы, пройдя при этом довольно изуверский ритуал самокастрации, молиться олимпийским богам, или… прийти к иудейскому Б-гу. Свободный имперский дух, глобальность планов и новых походов завладели умом юного Агриппы, чтобы в будущем, на очень небольшом отрезке времени, опять блеснуть былой мощью и мудростью своего народа, и попытаться возродить свою далёкую, бедную, обескровленную Иудею, не дать ей погибнуть и исчезнуть навсегда.

Недолгое время царствования царя Агриппы будет признано историками, как начало возрождения древней Иудеи, как счастливый знак надежды. Но в книге Судеб была записана для многострадальной Иудеи совсем другая судьба.

Царь Агриппа восстановил порядок в стране, заботился о международном престиже государства, расширил границы, начал окружать Иерусалим такой мощной стеной, что если бы она была окончена, то римская осада не имела бы никакого успеха. Агриппа во все сферы жизни внедрял пафосный римский стиль: устраивал гладиаторские бои, турниры, гонки на колесницах, театральные представления. Но Восток, не терпящий суеты, этого ему не простил. Однажды рано утром царь явился в театрон в Кейсарии, которая называлась тогда «Стратоновой башней». Он был облачен в роскошную, шитую золотом и серебром одежду, сверкающую в лучах восходящего солнца, вокруг него играл нимб из солнечных лучей. Проводились игры, устроенные в честь римского императора Клавдия. На эти игры всегда стекалась масса народа. Агриппу приветствовали восторженные горожане с царскими почестями, а некоторые льстецы громко стали величать царя своим богом. Но лесть коварна и мстительна. На этом же празднике любимый народом царь Агриппа был отравлен смертельным ядом. Отравитель так и не был найден. Были предположения, что Агриппу отравили единоверцы, возмущенные его страстью ко всему римскому; за чужие игрища на Святой Земле, но правду никто так и не узнал. После смерти царя Агриппы история сделала для Иудеи свой выбор по самому мрачному сценарию. Космополитические планы просвещённого царя, восхищавшегося Римской цивилизацией, оказались слишком несвоевременны.

Наследники Агриппы

У Агриппы было четверо детей: дочери – Береника, Мирьям, Друзилла, и сын – Агриппа. Все они были воспитаны отцом в духе римского величия и преклонения перед имперским могуществом, хотя и не были вероотступниками. Но служение чужим идолам всегда наказуемо. Судьба каждого из царских наследников оказалась по-своему трагичной и страшной, ведь жили они в период крушения своего государства, на земле погибающей, униженной римлянами Иудеи. Катастрофа уже витала в воздухе, всё было предрешено.

Береника

И всё же, вспоминая те далёкие, полустёртые временем события, мы не можем пройти мимо образа Береники, которая когда-то здесь, на этой неприступной горе, в туманной дымке розового заката, в мраморном великолепии царского дворца была самой главной, самой влиятельной, и самой обреченной фигурой на этом шахматном поле предстоящих сражений и бесславно проигранных партий. Её божественное предназначение было не выполнено. Миссия забыта. История не даёт повторный шанс. Задумайтесь, люди!

И по странной иронии судьбы, как насмешка, как намёк на ошибку исторического сценария, красивое, гордое имя принцессы Иудеи – Береника означает: приносящая Победу… Но не случилось… Может, в этом поражении была виновата сама Береника?

Перечитаем книгу жизни загадочной Береники, и еще раз убедимся, что историю творят Личности, а правит миром Любовь. Иногда это приносит бедствия целым народам и странам, не спасая влюблённых от смерти и наказывая их за преступный грех. Эта история, рассказанная очевидцем – Иосифом Флавием, полная интриг, тайн и запретов, до сих пор волнует воображение тех, кто способен чувствовать присутствие теней того далёкого, полуистлевшего мира.

Береника была старшей дочерью царя Агриппы I и его супруги Кипры. О колдовской красоте Береники ходили легенды. Одной своей гордой, гибкой походкой Береника сводила с ума толпы мужчин. Лион Фейхтвангер в своей книге «Иудейская война» так описывает принцессу Беренику: «Своей походкой она прославилась во всем мире. Ни одной женщине, от германской границы до Судана, от Англии до Инда, нельзя было сделать большего комплимента, чем сказать, что у нее походка, как у Береники…»

В 13 лет её выдали замуж за Марка Юлия Александра. После смерти Марка она была выдана за брата своего отца – царя Ирода Халкидского. В браке родились два сына: Береникиан и Гиркан. Но вскоре она овдовела вторично и поселилась при Дворе своего брата Ирода Агриппы II. Потом, через 10 лет стала женой царя Олбы Полимона II. Царь так был покорён красотой Береники, что для вступления в брак принял иудаизм. Но коварная, обольстительная красавица вскоре покинула своего скучного супруга и продолжила жить при дворе своего брата, став его соправительницей. Странный союз брата и сестры вызывал много кривотолков. Поговаривали о порочной кровосмесительной связи. Слухи были столь сильны, что сохранилось стихотворное описание подарка Агриппы своей сестре с намёком на эту запретную связь:

 
«Алмаз драгоценный, тем знаменитый,
Что красовался на пальце самой Береники:
Когда-то дал его варвар блуднице, —
сестре он подарен Агриппой…»
 

Так тайна Дворца оказалась для жителей Иудеи прозрачной и была осуждена за непристойность. Но грязные слухи не трогали душу красавицы. Для Береники главным смыслом жизни была Любовь, как магия, религия, страсть и колдовство. Она искала свою Любовь повсюду и всю свою жизнь. Одинокая и несчастная «Раба Любви». И кульминацией этой исторической саги стала судьбоносная встреча обворожительной красавицы Береники с будущим императором Рима – Титом.