Текст книги "Летиция, или На осколках памяти"

Глава 29 Спаси меня!

Давид Яковлевич пошел провожать кого-то из гостей, захватив с собой Альму, которая, как благовоспитанная собака, да еще и женского пола, категорически не могла оправлять свои естественные нужды на участке хозяев и всегда до выгула терпела. Было у нее для этого свое отхожее место в стороне от дачи на песчаной полосе. Она чисто по-женски присаживалась в кустики, широко расставив задние конечности, чем иногда вызывала смешки и иронию у некоторых людей, особенно в легком подпитии, но ее хозяин Давид Яковлевич пресекал подобное и тактично просил не смущать его любимицу, она и сама стесняется делать это перед публикой.

– Так уж случилось, что все члены моей семьи женщины, включая Альму. – нередко говорил он. Та, заслышав свое имя, в секунду оказывалась рядом с хозяином, утыкаясь в его ласковую руку своей овчарочьей головой с прижатыми ушами. Доброе слово от хозяина и нет на свете счастливей собаки! Подбегать, заглядывать в глаза и снова носиться, нарезая круги вокруг него! Как немного нужно для собачьего счастья!

А, вот, для людей все гораздо сложнее и порой неосторожные слова способны обрушить собой даже устоявшиеся и, казалось, незыблемые отношения.

В гостиной остались трое: Мирра, ее мать и брат матери, дядя Мирры – Егор Сергеевич, видная партийная фигура из Москвы. В его продвижении на верх оставалась лишь одна, но наиважнейшая ступень – стать членом ЦК КПСС. Егор Сергеевич, сделавший значительный карьерный рывок в послевоенные годы, был доволен достигнутым результатом: высокие награды, звания, посты, распределение заслуженных благ, не обошли его стороной. Выходец из Белоруссии, он партизанил в тех местах, был разработчиком и исполнителем диверсионных актов на оккупированной территории. За его голову было назначено крупное вознаграждение в рейхсмарках, но легендарного руководителя партизанского движения Волкова Егора Сергеевича, по кличке Иван Кузьмич, так и не удалось поймать и обезвредить. Его никто не выдал, хотя были случаи гибели нескольких сотрудничавших с партизанами людей из подполья.

Егор Сергеевич, сидя за еще неубранным праздничным столом вместе с сестрой и племянницей, на правах близкого родственника обратился к Мирре:

– Ну-ка, племяш, поухаживай за дядей, положи-ка мне на тарелочку кусочек осетринки с икоркой. А коньячку я налью себе сам. Сестренка, давай и ты со мной! – но Екатерина Сергеевна отказалась, сославшись, что ей завтра на работу:

– Хорошо, что у Мирры нашелся отгул, за подмену врача, она отоспится и отдохнет от сегодняшнего застолья, а мне к 9-ти часам, как всегда, уже быть в кабинете. – посетовала она.

– Ну, тогда я один. – Егор Сергеевич опрокинул в себя рюмку коньяка и, подцепив с тарелки кусок осетрины, с наслаждением отправил его в рот под густыми седыми усами.

– Я осетринку уважаю и часто себе позволяю, но разница между магазинной и прямо из реки, скажу вам, разительная! Племяш, что за лейтенант и откуда он взялся? Да еще и кольцо на твой палец надел… Я, кажется, что-то пропустил? Может ты замуж за него собралась? А, ну, рассказывайте мне всю правду. —

Он посмотрел на сестру и племянницу. Екатерина Сергеевна, лишь плечами пожала:

– Этот лейтенант помог посадить испытуемый самолет, несмотря на какие-то недоработки, он не катапультировался и спас и машину, и его конструктора. Как знать, будь на его месте другой человек, в случаи с повторной аварией и гибелью самолета, моему мужу и отцу дочери, наверняка грозило бы судебное разбирательство, а может, что-то и похуже. Дмитрий ценой своего здоровья посадил самолет и машину спас, и сам жив остался, хоть и серьезно травмировал ногу. Но, слава Богу, все обошлось: и самолеты после устранения небольших недоработок успешно летают, и сам он выздоровел, и даже танцевал с Миррочкой. —

– Ну, а ты, что скажешь, племяш? – дядя Егор налил себе еще коньяку в рюмку и выпил его.

Мирра посмотрела на руку с кольцом, так ничего и не ответила дяде, а он уже немного захмелев:

– Выходи за этого русака! Стоящий по всему парень! И фамилию заодно сменишь. —

– Ты, о чем, дядя Егор? – напряглась Мирра.

– О том, о том самом. Документы должны быть в порядке. Знаешь, что в анкете приходится писать о родственниках: сестра – Екатерина Сергеевна Зильберштейн и сколько удивлений по этому пункту всегда, хоть и не в слух. Думаю, вот и в ЦК меня из-за этого притормозили. Дали понять, что о ЦК КПСС и не мечтай с еврейской фамилией сестры. —

Дядька раскраснелся и откинувшись на спинку стула, расстроенно засопел в седые усы. Он явно захмелел и затронул весьма щепетильную тему.

Екатерина Сергеевна сидела, опустив глаза, она прекрасно знала, что брат во многом прав. А Мирру взорвало:

– Запомните, никогда я не отрекусь от своего отца и при замужестве оставлю свою девичью фамилию. При выборе национальности я уже дала слабину: записалась русской. Мама осторожно намекнула, думаю при вашей на то подаче, дядя! Только, как в анекдоте: судят не по паспорту, а по внешности! И куда мне деть прикажите мои семитские черты лица и кудряшки?! Сделать пластическую операцию? Может и кровь мне перелить с заменой на русскую? Как это попахивает Третьим Рейхом! И от кого? От борца с фашистами на оккупированной территории?! – Мирру переполнил гнев и ужас.

Мать, схватившись за сердце:

– Давайте немедленно прекратим этот разговор. Сейчас вернется Давид! —

За окном послышался «голос» Альмы и оклик хозяина.

Екатерина Сергеевна увидела на столе, на месте где сидела Рахиль Моисеевна, забытые ею модные солнцезащитные очки, и протянув их дочери, сказала:

– Мирра отнеси пожалуйста это Бергерам. Завтра с утра мы уедем, а Рахиль Моисеевна спохватится. У них еще свет горит, значит не спят. – И она, сунув очки в руки дочери, подтолкнула ее к дверям. Мирра ни слова не сказав, взяла очки и быстро пошла из комнаты.

Она вышла в сад через терраску, боясь столкнуться с отцом на входе, чтобы ненароком не выдать себя перед ним от только что пережитого ею. Пройдя через запасную боковую калитку на дачу родителей Лео, она оказалась в их саду. По вечерам уже заметно холодало и стояла ночная августовская свежесть. Щеки Мирры пылали, она не хотела, чтобы Бергеры увидели ее в таком состоянии и решила незаметно положить очки в раскрытое окно комнаты матери Лео. Привстав на выступ, чтобы дотянуться до подоконника, она услышала голос Рахили Моисеевны:

– Вот так и пропадают народы, и превращаются в исторический прах. Зильберштейн женился на русской и разбавил нашу древнейшую кровь, которую мы по капле собираем сейчас по всему миру. Каждый человек на учете, после той катастрофы, которую пережил наш народ! А теперь и дочь его выйдет за русского и еще сильнее разбавит кровь! То, что дело идет к их свадьбе, мне стало ясно, как только они вошли за руки вдвоем. А, уж когда он ей на палец кольцо бриллиантовое надел! Странно, что они не объявили о помолвке! – Рахиль Моисеевна была явно взволнована, ее высокая грудь нервно вздымалась под шелковым халатом, тяжелая коса, уже тронутая серебристыми нитями, была расплетена и волосы густо закрывали ее спину до пояса.

Вдруг Мирра услышала голос Лео:

– Мама, как ты можешь! Тебе ли говорить о чистоте крови?! Это же фашизм! —

– Тебе ли сын, обвинять меня в фашизме, когда у меня в семье четырнадцать человек заживо закопаны в земле на западной Украине! —

Рахиль подошла к сыну и с размаху дала ему звонкую пощечину! Мирра не видела, но ясно услышала это в тишине ночи при раскрытом окне. Став невольной свидетельницей этой ужасной сцены, она не в силах была осмыслить произошедшее в семье своего друга. Положив очки на подоконник, девушка тихо сползла на землю. К вискам прилила пульсирующая кровь и лишь единственная мысль стучала: – Как можно быстрее незамеченной, покинуть дачу Бергеров. Она вдруг увидела промчавшегося мимо нее Лео. Он, держась за голову, понесся в сторону Волги, а из комнаты донесся крик Рахили Моисеевны:

– Иосиф, беги, найди его! Что я наделала! Никогда не прощу себе! Лев, мальчик мой любимый, прости! —

Рахиль упала на свою кровать и зарыдала в голос.

Мирра через боковую калитку крадучись ушла с дачи Бергеров. Она явственно почувствовала, что в ней что-то надломилось, тело налилось свинцом и с трудом передвигая ноги, из последних сил, она буквально тащилась к своей даче, где уже был погашен свет в окнах. Вдруг Мирра увидела в открытом окне освещенную луной фигуру Дмитрия. Она подошла и протянув Дмитрию руки, сказала: – Спаси меня! —

В секунду он оказался рядом с ней и подхватив на руки, через окно перенес ее в комнату, а еще через секунду сам оказался с ней рядом. Она уткнулась ему в плечо и дала волю слезам от пережитого, а он только гладил ее волосы и стараясь успокоить, шептал:

– Я рядом с тобой. Не бойся. Я не оставлю тебя одну никогда. —

Он подхватил ее легкое, обессиленное тело и положил на кровать. Покрывая поцелуями лицо девушки, ощутил на своих губах горечь ее слез:

– Не надо плакать. Мы вдвоем, мы вместе. —

Наконец, она ответила ему:

– Так бери меня. Я – твоя отныне и навсегда! —

Дальше все поплыло перед ней, словно по ее реке Волге. Только было горячо. Ох, как обжигающе горячо от жара их тел и дыхания. Молодая кровь забурлила, недавние слезы высохли, их осушила любовь, которая засияла в глазах обоих ярче, чем бриллианты самой чистой воды и огранки.

Только Она и Он, как Адам и Ева в райском саду. Они так же сейчас чувствуют себя единственными на Земле и эта ночь принадлежит по праву только им.

Так же обнажены их молодые, прекрасные тела. Она раскинулась, широко разведя под ним ноги. Затем обхватила ими его бедра, позволяя войти в себя. Он напрягся, почувствовав при входе плотную преграду, слегка надавил, она чуть застонала. Он отступил, у него еще не было девственницы и он испугался причинить ей боль, но желание было слишком велико. Это Мирра – его сбывшаяся мечта сейчас с ним. Он вернулся к ее входу, осторожно вверх-вниз, снизу-вверх заскользил по ее влажным раскрытым губам, а она, не выдержав накатившего на нее желания и одурманенная предвкушением, сама подалась вперед на его твердыню и лишь еще сильнее раскрылась перед ним. И это произошло! Он вошел в нее и они стали единым целым. Ей даже было совсем не больно, скорее, наоборот! Ее накрыло таким восторгом, о котором она и не помышляла. Она буквально унеслась с ним на небо и забилась в его руках от долгой волны, накатившей на нее. Ей хотелось одного, чтобы это как можно дольше не кончалось, а он застонал от счастья.

Этот долгий день, наконец, закончился. Он так многое вселил в себя: Москва – академия, его выступление перед аудиторией, покупка кольца, перелет, День рождения и вот, Мирра рядом с ним, в его объятиях. Обоим ужасно захотелось спать. Она прошептала: – Я пойду тихонечко к себе, но так не хочется уходить от тебя… —

Он, уже почти заснув:

– Я не отпускаю тебя. Тебе отсюда одна дорога – в ЗАГС со мной. Или ты не согласна?! – он даже спать расхотел.

Она уже в полусне прошептала:

– Согласна. Я слишком люблю тебя. —

Он успокоился и они, обнявшись заснули. Двое таких счастливых.

Глава 30 На следующий день

Утром, чуть смущенные, держась за руки, они вышли к завтраку из комнаты Дмитрия. Все члены семьи уже были за столом, включая дядю Егора, собравшегося в Москву. Его собранный чемодан стоял на веранде дома.

Дмитрий в летной форме, по-военному четко, обратился к отцу и матери Мирры:

– Уважаемые Давид Яковлевич и Екатерина Сергеевна! Прошу у вас руки вашей дочери. Мы любим друг друга и решили пожениться.

Родители девушки переглянулись и радость осветила их лица:

– Желаем вам счастья! Мы очень рады и согласны на ваш брак!

Они встали из-за стола и подошли поздравить молодых. Дмитрия Екатерина Сергеевна по-матерински обняла и поцеловала, а Давид Яковлевич пожал руку и обнял со словами:

– Рад и счастлив за Вас! —

Дядя Егор, кашлянув в седые усы, обнял племянницу, а Дмитрию пожал руку.

– Сегодня вечером все и обсудим. – порешили родители.

Все, кроме Мирры у которой был выходной, сели в автомобиль и машина, развернувшись на дачной дороге, поехала развозить пассажиров: Зильберштейнов на работу, а дядю Егора на железнодорожный вокзал.

Мирра, помахав рукой в след отъехавшему автомобилю с родственниками и теперь ее женихом Дмитрием, осталась на дороге одна. В доме кроме Глаши, вечно занятой домашними делами, никого. Еще вчера здесь было шумно, играла музыка, были танцы и, наконец, наступила тишина. Мирра вошла в опустевшую гостиную и увидев папку с подаренными Лео нотами, раскрыла ее и начала играть. Мелодия лилась сквозь открытые окна, растекалась по саду и уплывала все дальше от дома Зильберштейнов, окутывая собой дачный поселок. Чудесная история любви, прозрачная и грустная. На душе девушки радость от предстоящей свадьбы сменилась печалью. Она вспомнила о Лео, о вчерашнем ужасном разговоре между ним и его матерью. Вспомнила, как он промчался мимо, не заметив ее. От этих воспоминаний ей стало еще тревожнее. Посмотрев в окно, она увидела, что «Победа» отца Лео стоит около ворот их дачи, следовательно, они дома. Собравшись с духом, Мирра решила узнать, что с ее другом, все ли с ним хорошо, но так, чтобы никто ни о чем не догадался. Она позвала Альму и они направились к даче Бергеров. Из дома вышли родители Лео, его самого не было видно. Приветливо поздоровавшись, Мирра, как бы случайно, спросила где Лео. На что Рахиль Моисеевна, опустив глаза, сказала, что сын уехал в командировку на Целину вместе с оркестром куйбышевской филармонии.

– Значит с ним все в порядке. – успокоилась Мирра и пошла к Волге, но не купаться, конечно, а прогуляться с Альмой, которая радостно бежала рядом, обгоняя молодую хозяйку и снова возвращаясь к ней, нарезая свои круги счастья.

Вечером, когда семья Зильберштейнов собралась за ужином, по телефону позвонил Дмитрий и сообщил Мирре новость:

– Меня посылают в Москву учиться в Академию Жуковского. Нам надо срочно пожениться и уехать вместе. Сегодня я не смогу приехать к вам, а завтра обязательно. Передай мои слова родителям. Целую и очень люблю тебя. – и положил трубку.

Так уж сложилось, что в связи со срочностью, Мирра с Дмитрием расписались и в этот же день отправились в Москву на поезде. Нечасто бывает, – первая брачная ночь в поезде с чужими людьми в купе…

Такая срочность была продиктована тем, что перед зачислением в Академию для поступающих, с целью поднятия их образовательного уровня, была создана подготовительная группа. Детство большинства кандидатов в слушатели Академии пришлось на годы войны, нередко на оккупированных территориях, и в их школьной подготовке много прорех.

Для молодой семьи лейтенанта Ильина дали комнату в общежитии, пусть и небольшую с коридорной системой, где даже готовка и помывка в душевой по графику, но им казалось это неважным. Мирра, привыкшая к совсем другим условиям, здраво рассудила:

Главное, есть где мужу заниматься, стипендию ему назначили от производства вполне приличную, учитывая, что он человек женатый, а она найдет работу и все будет у них хорошо, невзирая на некоторые бытовые трудности.

Они настолько сильно устали после бессонной ночи в поезде, всей этой суматохи со срочным отъездом, что буквально рухнули на железную кровать с инвентарным номером и проспали несколько часов. Мирра проснулась первой. Она посмотрела на часы с фосфорными, светящимися в темноте стрелками, они показывали два часа ночи.

– Наверняка, душевая свободна. Необходимо принять с дороги душ. – подумала Мирра. Осторожно встав с кровати, чтобы не разбудить Дмитрия, она взяла мыло, мочалку с полотенцем и направилась к дверям, как услышала голос:

– Жена, ты куда?

Обращение к ней, как жене, вызвало у нее улыбку:

– Я в душ, мой муж! – Мирра тихо засмеялась неожиданной рифме в темноте комнаты. Луны за окном не было и лишь яркие звезды на черном бархате августовского неба светились своим таинственном светом.

Дмитрий в сатиновых трусах и белой майке со взъерошенными от подушки волосами, схватил ее за руку:

– Не пущу! Ты забыла, что должна мне нашу первую брачную ночь! Она прошла у нас в поезде, где на соседней полке храпел мужик. Я не спал всю ночь и только смотрел, как ты внизу подо мной на нижней полке спишь! Это не справедливо! Иди ко мне! – Дмитрий потянул Мирру за руку.

– Если хочешь знать, я тоже не спала, а лежала с закрытыми глазами, но мне очень нужно помыться сейчас! Я быстро, пока нет никого!

– Тогда и я с тобой, мне тоже не помешает!

Они вышли из комнаты и тихо, словно крадучись, пошли в конец длинного коридора, туда где были две раздельные душевые, мужская и женская.

Мирра скользнула в душевую, зажгла в ней свет, разделась и встала под теплые водяные струи, как вдруг дверь открылась и в женскую помывочную вошел Дмитрий. Она от неожиданности закрылась руками, а он, тихо смеясь:

– Тебе спинку потереть? – и не дожидаясь от нее ответа, оказался рядом с ней под душем. Взяв мочалку, стал натирать ее большим куском мыла. Начал с ее спины, ног и рук, преисполненный любовью, как Пигмалион к своей Галатее. Осторожно намылил, слегка массируя, кудри волос на голове, затем нежно прикасаясь мочалкой к маленькой, почти детской груди, спустился ниже. Ему очень захотелось овладеть ею прямо здесь в женской душевой, но Мирра, подавив в себе ответное чувство, заволновалась:

– Я не могу, вдруг кто-то зайдет!

– Кто еще может зайти в два часа ночи! – воспротивился Дмитрий.

И именно в этот момент дверь душевой открылась и в нее вошла дежурная по этажу.

– Я смотрю свет горит, думала кто-то не выключил. Не забудьте выключить, когда помоетесь. – и она закрыла дверь перед застигнутой врасплох парой. Обнаженная Мирра и ее молодой муж в мокрых черных трусах! В головах обоих промелькнула одна мысль:

– Что бы сказала дежурная, если б они занимались любовью в душе? Может, эта, уже немолодая женщина, и не такое видала в семейном общежитии. —

Дмитрий быстро натерся мочалкой и встав под душ, смыл с себя пену. Затем обмотал полотенцем Мирру, схватил ее на руки и быстро, почти бегом, понес по длинному коридору общежития. Сам в одних мокрых трусах и с женой в полотенце – это было бы очень пикантно, попадись кто-то к ним навстречу! И это в общежитии высшего учебного заведения, такого, как Академия им. Жуковского. Но общежитие все же семейное и свидетельство о браке имеется, самое настоящее и выданное всего два дня назад!

– Свет! Мы забыли выключить свет! – вспомнила Мирра.

Дмитрий побежал назад и не снимая ее с рук, погасил свет в душевой и далее почти бегом к своей комнате. Оба, продрогшие от холода длинного казенного коридора, с наслаждением нырнули в теплую постель. Мирра с благодарностью вспомнила маму, настоявшую, чтобы дочка взяла с собой в Москву большое пуховое одеяло, которое так нежно сейчас согревает их.

Сон, как рукой сняло. Они даже развеселились оба не на шутку.

– Димка, сними наконец трусы, они же мокрые! Мне холодно! – тихо смеясь сказала Мирра.

Он, под одеялом стянул свои мокрые «семейные» трусы из черного сатина и бросил их на пол рядом с кроватью.

Ну, а дальше… Нетрудно догадаться, что произошло. Мирре еще было немного больно, но это только в самом начале. Потом боль отступила и ей стало хорошо, как может быть только с ним, ее любимым мальчиком. Ей все в нем нравилось: и его еще почти юношеская фигура с широкими плечами и узкими бедрами, маленькая мускулистая попка, его золотистые волосы. Нравилось, что он блондин с голубыми глазами и небольшим прямым носом. Ну, нравился Мирре такой типаж! Ее можно понять. У каждого вкусы свои, даже во внешнем облике партнера. Мирра, обладая ярким воображением и пылкой натурой, еще с раннего подросткового возраста грезила. Становясь старше, она начала понимать, что это эротические грезы, выражающие ее пробуждающуюся сексуальность. По сути, бывает почти у каждого в период созревания. А еще ей на глаза случайно (случайно ли?) попали книги из библиотеки родителей, дореволюционного выпуска. Все началось с «Декамерона» Боккаччо, потом научные, в основном немецких авторов, таких как Конрад Гюнтер с его «Борьбой за самку», было несколько фривольных книг изысканного и роскошного издательства «Сфинкс», выпускавшего декадентскую литературу, оформленную в античном стиле. Альманах «Жизнь», в котором печатался Куприн, Муйжель, Крачковский со своим нашумевшим «Портретом Скуратова». Все это прародители коммерческой литературы, захлестнувшей прилавки в 90-е годы времен «Перестройки» и «Гласности». Но это будет гораздо позднее.

Несколько книг этой дореволюционной серии из библиотеки родителей и попали в руки Мирры во время ее взросления. Они и оказали воздействие на ее чувственность, запустив в ней женское либидо. Чего совсем не было у ее молодого мужа с его опытом в лице пошловатой поварихи Томы и неразвитой, ограниченной Лиды, с ее любопытством подростка в вопросах секса.

Перед отъездом из дома Мирра забрала в Москву несколько книг, в том числе и связанных с половым просвещением, мама, глянув на них промолчала и принесла из библиотеки книги по кулинарии Елены Молоховец:

– Учись, дочка, там Глаши не будет. – сказала она тихо, с некоторой грустью.