Электронная библиотека » Ирина Кисельгоф » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Умышленное обаяние"


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 03:31


Автор книги: Ирина Кисельгоф


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Марат

Не собирался лететь сюда. Пришел в авиакассы и зачем-то купил билет. В самолете был абсолютно спокоен, спустился по трапу, вдруг внутри что-то екнуло и отпустило. Взял первое попавшееся такси и сел на заднее сиденье. Не люблю ездить сзади, но все же так лучше.

Дорога равнодушно перебирает улицы, залитые дождем. Черный ноздреватый снег, низкое серое небо, с умрачно. С тех пор как я отсюда уехал – казалось, навсегда, – город изменился неузнаваемо. Ожидания обманули. Ну и отлично.

– Отвезите к старому рынку, – неожиданно для себя произнес я.

Дождь усилился, таксист включил дворники. А я помню жару. Туда ли мы едем? Острое любопытство останавливает, машина несется вперед, брызжа оловянными лужами.

– Приехали, – сказал таксист.

Я оглянулся. Новые дома, белые стены набухли влагой и серым светом. Красные крыши зябнут в февральском дожде. Аккуратные асфальтовые дорожки мокнут в белом канте бордюра. Расчерчено, разглажено, неузнаваемо. Все стало другим.

– Расчерчено, – сами произнесли мои губы.

– Что? – обернулся таксист.

– По старому адресу, – безлично сказал я.

– Который раньше назвали?

– Нет, – я передумал. – Поворачивайте в гостиницу.

Все равно завтра лететь на юг. К Бенедиктову. Перекантуюсь день в гостинице. Так лучше. Зачем беспокоить старика? Когда вернусь сюда, груз уже прибудет. Заберу мотоцикл.

Город изменился, придется открывать его заново. Отлично! Не люблю вспоминать. Да я ничего и не помню…

* * *

Я снял квартиру. Первый этаж в старом доме, отдельный вход с торца. Потолки сводчатые, высокие, от двух с половиной метров. Три арочных окна в большом зале, забранные решетками. Кодовый замок на двери в тамбур. Это хорошо. Будет где ставить мотоцикл. Я подошел к окну и споткнулся о край разорванного линолеума; в дыре виднелся пол, похожий на искусственный гранит.

– Что здесь было? – спросил я.

– Железнодорожные кассы, – ответил владелец. – Здесь только две квартиры – моя и эта. Кассы перегородили, я выкупил обе. Все ваши вещи?

– Да, – я бросил рюкзак на пол и протянул баксы. – Вот плата.

– Спасибо, – старик, не считая, положил деньги в карман. – Я думал, вы прибудете раньше.

– Я прилетел несколько дней назад, но мне пришлось съездить на юг. Там тоже дожди.

– А, – понимающе произнес старик. – К Бенедиктову?

– Да.

– У меня есть одна просьба… – Его лицо неожиданно страдальчески сморщилось, превратившись в маленький кулачок.

– Да? – Я подумал, что он имеет в виду женщин.

– Заходите ко мне на чашку чая. Я живу один… – Он замялся.

– Хорошо, – безлично сказал я, глядя на дождь.

– Постельное белье в шкафу.

– Хорошо, – не оглядываясь, повторил я.

– Чистое…

– Я зайду, Андрей Валерианович. Обязательно. Но не сейчас…

Его глазки слезились от старости, он был жалок своим одиночеством. Я взглянул на него и узнал себя. Мне стало неприятно.

– Мне хотелось бы оставлять мотоцикл в тамбуре, – резче, чем следовало, произнес я.

– Конечно, конечно, конечно, – торопливо забормотал старик. – Когда вы хотите их посмотреть?

Я промолчал, он потоптался и ушел.

В темное оконное стекло билась ледяная вода, в его верхнем углу двоилось отражение света голой электрической лампы. Как два желтых глазка на дымчато-черном, прозрачном крыле Стикса. Стикс – редкий подвид Аполлона дельфийского, встречается только на высокогорье. Я видел брачный танец пяти Стиксов. В провале узкого ущелья внизу – темная вода ледяной реки, текущей по дну ущелья, вверху – на голубом фоне неба пять серебристо-черных переливчатых звезд. То пентаграммой вниз, то пентаграммой вверх. Таким и должен быть мрачный посланник Аида.

Я не коллекционирую бабочек в прямом смысле слова, но собираю их воображением с детства. Мне хотелось бы этого избежать, но собирательство превратилось в привычку. Не люблю насекомых, бабочек тем более. С их жилистых крыльев сыплется перхотью чешуя, пачкая пальцы. Их водянистое тельце упаковано в волосатый хитиновый футляр. На каждой лапке по паре коготков, их обманчиво деликатные прикосновения омерзительны до тошноты. Они вытягивают хоботок и касаются крошечными ножками, пробуя вкус моей кожи внутренними сенсиллами, и меня до костей пробирает дрожь. Я не беру их в руки, противно. Но меня к ним тянет, несмотря на запрет. Мое воображение распинает их на куске пенопласта швейными булавками, забитыми в грудь и крылья. И оставляет умирать. Так лучше. Для меня.

Два желтых глазка, не мигая, смотрели мне прямо в лицо. И я вспомнил кофейные глаза бабочки-зебры. Вернее, я ее не забывал. И понял, в чем дело, – она смотрела на меня из-под черных, змеиных бровей. Ее глаза не приглашали, не предостерегали, они подстерегали. Мое «нигде» научило ее смотреть на меня исподлобья. Можно было упростить задачу, но я злобный трутень, бьющийся башкой об стекло рядом с открытой створкой окна. Легкий путь скучен, я намерен получить свое без поддержки. Я знал, что она не позвонит. Так и вышло.

– Как ты меня нашел?! – изумилась она.

– Надоело ждать, – ответил я. – Знал, что не позвонишь.

– Я тебя забыла, – растерянно сказала она.

– Я понял. – Я застал ее врасплох, она не ждала.

– Как ты меня нашел?! – В ее голосе был слышен металл.

– Ты сама этого хотела. Или зачем ты дала свой телефон?

– Это не так! – возмутилась она.

– Я охочусь за бабочками, имитирующими глаза позвоночных животных. В моей коллекции обнаружилась существенная брешь – кофейные глаза. Я до смерти хочу заполучить их.

Но я вдруг осознал: сегодня мне не повезет.

– Мне не понять. Я не коллекционер, – согласилась со мной она.

– Я научу. Не бойся, – я почти просил.

– Не хочу, – отрезала она. – И точка.

– Неправда! Мы похожи! – Я почти кричал.

– Разве?

– Жара и кофе, – почти взмолился я.

Она выключила меня, не дослушав. Сука! Я был раздавлен. Но чем ценнее предмет, тем сильнее мне хочется им владеть. Бабочка-зебра не была бесценной, но могла стать, если я ее не раздобуду.

– Сука! – выругался я.

Бабочка с мужским именем Саша вызывающе рассмеялась в ответ. В ее фасеточных глазах переливалась мозаикой кофейная пенка. Я решил не отступать.

Я нашел ее в том же кафе. Субботним вечером. Она сидела спиной ко мне в компании с очередным самцом. Бабочка снова на охоте? Меня душной волной охватило бешенство. Бортанула меня, чтобы заполучить грызущего примитива? Уже вычислила бумажник, набитый кредитками? Смешно! Ты провалилась, детка! В дешевом кафе не ищут бабло.

Я сел за ее спиной, чтобы слышать.

– Холодно? – повторил он мои слова.

Я сжался; он копировал меня, а бабочки почти не различают цвета.

– Жарко, – засмеялась она.

Их брачный хохоток закружился в спертом воздухе дешевого кафе, приглашая на танец. Меня скрутило от волнения. У нее мужское имя и низкий, неженский голос. Я услышал ее смех со стороны и увидел гинандроморфа – одна половина тела мужская, другая женская. Рождение полусамца-полусамки – достаточно редкий случай, живой гинандроморф – несомненная удача. Коллекционер не пожалеет за них денег. Я – тоже. И почему же, позвольте спросить? Женское и мужское мирно ужились единым целым, не мешая друг другу. Поэтому?.. Как там? Пусть двое погибнут, чтоб ожил один… бла-бла-бла… андрогин… Да о чем я? Бред!

Я слушал ее смех и чувствовал неистовое желание – такое сильное, что готов был взять ее прямо сейчас, чтобы узнать свою половину. Отыскать и вернуть.

– У вас красивые губы. – Его квадратная челюсть выдвинулась вперед, раскрыв рот зияющим сачком.

– Абрикос? – подсказала она ему пароль.

Он ничего не понял, я чуть не рассмеялся. Нет. Не конкурент.

Она сказала, что из детства к нам приходит все, я согласился с ней. Неужели мы похожи?

– Разве такое бывает? – не поверил он.

Бывает. Поэтому свое детство я не помню. Так лучше. Для меня. Неужели мы так похожи?

Она смеялась над ним, возвращая себя ко мне. Я ее простил и расслабился.

– Над кем смеетесь? – спросил он.

– Над гибридами, – ответила она, закатившись от смеха.

Это было как плевок. Удар ниже пояса. Я внезапно понял: она смеется надо мной. Так смешно?!

– Очень! – смеялась она.

– Хочешь меня унизить?

– Запросто! – смеялась она.

Они пили, касаясь друг друга фужерами с коньяком. Это выглядело еще гаже, еще непристойнее. Шлюха! Она хохотала все громче и резче. Смех пьяной женщины раздражает до остервенения. Я сжал руки в кулаки и увидел, как разбиваю ей губы до крови.

– Что будем заказывать?

Я вздрогнул, из красного тумана выплыло выжидающе безразличное лицо официанта.

– Кофе, – произнес я.

– Что? – переспросил он.

– Кофе, турецкий. – Я должен был узнать, что она любит, чтобы прикнопить бабочку ее же булавкой. Официант скрылся в принте тропического острова, я остался, чтобы узнать.

– Искусство управлять женщинами, – сказал он.

– Научились? – Она вертела пальцами прядь волос, мой палец сам закрутил бумажную салфетку. Я не только делал, я думал как она. Она его хотела. Нетрудно понять: если женщина играет волосами, она желает, чтобы ее касались. Этот дурень понять не мог, что он упускает. Он продолжал торчать на месте, вместо того чтобы тащить ее в постель.

– Нет, – ответил он. Я расхохотался. Тупица!

– Фантастика всегда воплощается в реальность. – Она сложила ногу на ногу; ее голень, затянутая черной кожей, заблестела гладким хитином брюшка самки аполлона.

– Есть надежда? – Он наконец сообразил, когда ему все объяснили на пальцах. Дурень!

– Лучше не мелочиться, – намекнула она.

Ее палец, украшенный ядовито-красным коготком, медленно обвел край фужера. Она ласкала себя, чуть касаясь кромки стекла. Я проследил круг глазами и ощутил горячую кожу ее пальца на своих губах. Это был улет!

– Я боюсь фиаско, – сознался он.

– Бояться провала – в рай не ходить, – на полтона ниже засмеялась она, качая ногой.

Мои губы сами собой шевельнулись: «Бояться провала – в рай не ходить»? И сердце вдруг екнуло. Я отчетливо понял – это моя женщина. Из кончика ее черного хитинового сапога пер напрямую секс, а дурень сидел истуканом. Он провалился, сказав то, что говорить не следует. И она убрала ноги под столик.

– Не стоит напрягаться, – объяснила она.

– По привычке колетесь иголкой, доктор? – Он провалился еще раз. Мелочность не приветствуется. Это азбука.

Я должен был знать, где дом женщины, которая мне нужна. Я остался у темного тамбура ее подъезда, чтобы без помех видеть бабочку на охоте. Он целовал ее, она отбивалась руками.

– Идите же! – смеясь, повторяла она.

Он провалился в третий раз и умер на моих глазах. Все! Я засмеялся, она сама подошла ко мне.

– Кофе или жара? – Она приоткрыла красные губы, я увидел другие. Мое горло сдавило желанием, я не мог говорить.

– Жара, – выбрал я. – Когда? – Я хотел немедленно.

– Сегодня.

Она вручила мне ключ. Мне требовалось вернуть символ ее поражения, но я увидел мертвецки пьяную женщину. Это рай?! Я не беру трупы!

Провалилась она. Я ушел, чтобы не возвращаться.

* * *

Я взглянул вверх. Солнце шпарит вовсю, к нему с юга-запада плывут белые облака с коричневыми подпалинами на брюхе. Полдень, но ветер очень холодный – в горах снег.

– Сюда, – Кирилл кивнул на проход между двухэтажными домами из камышита и глины.

Мы остановились у входа, проемы окон зияли, часть из них забита фанерой, кое-где на ветру плещутся ветхие занавески. Дверей у подъезда нет. У облупившейся стены старая урючина. На ее гранатовых до черноты ветках парашютный купол розовых цветов. Урюк – азиатская сакура – цветет не больше недели. Но недолгая, убегающая красота никого не волнует.

– Вы к кому?

Из оконного провала высунулась девчонка. Сквозь прорехи розового купола ее узкие любопытные глаза блестят черной смородиной, голубое платье выцвело до белизны. Она улыбается, между зубами щербинка. Тощая, маленькая, счастливая девчонка в рамке их недолговечных розовых цветков. У меня защемило сердце. Такое редко со мной бывает. Почти никогда.

– К Мураду, – сказал Кирилл.

– А его нет! – засмеялась она. – В магазин ушел. Я его с пакетом видела.

– Зачем в магазин? – возмутился Кирилл, в его сумке тренькнули бутылки. – Мы все принесли.

– Ой! – насмешливо протянула девчонка. – Опять песни-танцы будут. Опять не спать. Опять ругаться, – она счастливо засмеялась. – А вы идите-идите. Там не заперто.

Мы поднялись на второй этаж, толкнули обшарпанную дверь и, отодвинув дырявую занавеску, вошли в комнату. Давно я не видел такой нищеты. Стены грязные, в потеках и пятнах. Ящики идут за стол и шкафы. На одном из них тюбики с красками, кисти, бутыли с растворителями, среди них скипидар. На выщербленном полу сваленные в кучу картонные, сплющенные коробки. В углу топчан со старым матрасом, почти без белья. Окно смотрит на север, как и положено – свет лучше. Но все равно сыро, темно.

Не предлагать много, решил я, глядя на оплывшие свечи в бутылках.

– Нет электричества. Давно, – Кирилл проследил мой взгляд. – Дом не на балансе. Умирает.

У окна стоял самодельный, грубо сколоченный мольберт, прикрытый грязной тряпкой. Я тронул ее рукой.

– Не надо! – запоздало воскликнул Кирилл. – Не любит. Если с похмела, орать будет.

– Поздно. – Тряпка слетела, открыв пылающий сноп солнца.

До самого горизонта ярко-желтые песчаные барханы, к ним лепятся вылинявшие войлочные шатры. На древесных искривленных стеблях шафрановые воздушные одуванчики сожженных солнцем листьев. А над холмами в кругах палящего солнца и пыльного суховея парит магрибская двоица. Он – в ярко-синем аба и голубой куфии, она – в пламенно-красной галабее. Он рукой уже снял с ее лица ярко-синий хаик. Она потупила взор, на щеках пылает отблеск галабеи, но на губах бесстыдная, еле заметная улыбка. Он вожделеет, она покорно ждет. И – сколько хватит глаз – опаленная чужой страстью безжизненная пустыня.

Неплохо. У меня засосало под ложечкой. Вот она, невнятная любовная двоица – он в синем аба, она в красной галабее. Странное сочетание, красный и синий – цвета Богородицы, но эти персонажи не святые, нетрудно понять.

– Ну и как? – Кирилл вгляделся в мое лицо.

– Ничего, – без выражения ответил я.

– Пальцами пишет, чудак, – Кирилл легко погладил ладонью холст, остро пахнущий маслом. – Есть настроение. Согласитесь. Даже в этой халупе светлее стало.

Жарче, молча не согласился я.

– Ну и как? – повторил Кирилл.

– Шагал, – усмехнулся я и коснулся холста кончиком пальца. Ее вылепленные пальцем жаркие губы обожгли мою кожу. Ярко-красная точка оказалась колкой, как жало. Ты точно знаешь, чего желает синий аба, но глаз красной галабеи не видишь, только улыбку. Чего она хочет? Жару или кофе? Мертвецки пьяным бабам все равно, из кого выбирать… Да что со мной? Я все забыл. Скучно…

– Кирюха, братан! – раздался за спиной зычный голос.

Я медленно повернулся, на пороге стоял здоровенный мужик. На коричневом плоском лице черные глазки серпом вниз, нос сплющен ударом, лоб и мощные монгольские скулы лоснятся потом в отблеске света из коридора. В грузчицком кулаке пакет, на его дне пластом лежит бутылка.

– Это Марат, – улыбаясь, произнес Кирилл. – Пришел на тебя посмотреть.

– Тезка! – зычно рыкнул мужик. – А это холодная! Отметим!

Он потряс бутылкой, она зашуршала в пакете как живая. Я про себя усмехнулся. Такому типажу идет эта шафрановая работа. Жара, пот и мамлюкский напор.

– Сначала посмотрим, – предложил я.

– Воля ваша.

Тезка перевернул холсты, стоящие у стены, и поднес к окну. На них кружились травяные, глинистые, землистые, песочные холмы. По их круглой кромке, как по краю земли, грибами росли угловатые мазанки, мельницы, ратуши, мечети, колокольни, пожарные вышки. И геоцентрично – человек. Всегда один, всегда мужчина. Магрибская двоица выбивалась из серии присутствием женщины. Странно. Я погладил птицу, сидящую на ладони ловца. Ее перья беспокойно топорщились под моими пальцами. Тоже не сходится. Она похожа на чайку, вокруг ни капли воды, только сочная трава. Она внимательная и тихая, у него на боку будущая клетка висит разноцветной лоскутной торбой. Он охотник, она предчувствует. Ее глаза в его глаза. Кто кого?

– Весна, – сказал Кирилл.

Дурень, выругался я. Ну что ты лезешь? Дурень!

Хозяин смотрел на меня выжидательно, заметно волнуясь. Я улыбнулся, ничего не ответив, и перевел взгляд на пакет. Мурад подмигнул и сдвинул пару ящиков столом. Тут же откупорил бутылку и расставил на импровизированном столе пластиковые стаканчики, Кирилл достал из сумки «Red Label» и закуски. «А то упьемся, – сказал он, покупая их в магазине. – У него жратвы я отродясь не видел».

– О, как! – восхитился Мурад. – Вискарь! По трешечке?

Трешечка оказалась тройной порцией на каждого. Сразу серией, без антрактов. Виски с зеленым луком и мясными нарезками ушли влет под оглушительный бас хозяина и говорок Кирилла. Вслед за виски ополовинили и бутылку водки. Мне стало жарко, и я скинул куртку.

– Как мазня? – блестя хитрыми глазками, спросил Мурад.

– Чего они хотят? – неожиданно для самого себя сказал я.

– Кто? – Кирилл захрустел огурцом.

– Бабы. – Мой подбородок выцелил красную, жаркую точку на шафрановом холсте.

– Бабы! – оживился Мурад. – Пробуй их, не напробуешься. Одна – перец, другая – рыба. Забудешь, вернешься, а уже не та. Рыба, да еще с перцем! Солененькая! Мм! – захохотал он. – Вот и ходишь от одной к другой – пробуешь. Пока кто-то из баб тебя сам не подберет.

– Да! – засмеялся я. – Нужно лишь одно условие – случайность, и она выполнит план гребаной бесконечности… Не нами, но с нашей помощью. Точнее, нашего вектора.

– За вектор! – развеселился Мурад.

– За женщину!

Мы сдвинули стаканчики с водкой, она пролилась в желудок как вода. Мурад внезапно перестал смеяться и обвел глазами комнату.

– Сюда сбегаю, когда припрет…

Опаньки! Так это не постоянный дом. Значит, раскошеливаться? Я окинул хозяина взглядом. Одежда простецкая, недорогая. Придуривается или живет, как живется?

– От кого бегаем? – нарочито развязно спросил я.

– От байбише и келин, – ухмыльнулся двоеженец Мурад. – Неделями тут живу, в себя прихожу… – Потом вдруг вздохнул и жалобно протянул: – Бабы…

– Вещество неопределенное, – согласился я.

– Понравилось? – перебил нас Кирилл, кивнув на шафрановую картину. – Берем?

Я выругался. Черт меня понес на разговоры. Закусывай, дурень! Кирилл искательно заглядывал мне в глаза, я усмехнулся. И сколько ты возьмешь, процентщик, с этого простофили?

– Я беру ловца и двоицу. Триста за штуку.

– Евро? – встрепенулся Кирилл.

Судя по реакции, с предложением у них негусто. Ну и правильно, снизим.

– Долларов, – сухо сказал я. – Цена окончательная. Беру кота в мешке, могу и пролететь. Это хорошая сумма для тех, кто еще не выставлялся. У вас интерьерные картинки. Не более.

– Да у меня на причиндалы больше уходит! – Мурадова нижняя мясистая губа обиженно отвисла.

– Но размеры… – разочарованно пробормотал Кирилл, вторя ему.

Дурень! Я чуть не расхохотался. Кажется, тебе обещали не больше десяти процентов. Не суетись, парень!

– Если заметят, пойдут как горячие пирожки, – примирительно произнес я. – Мой нюх меня никогда не подводил. Другими словами, если ваши работы понравятся галеристам, я дам знать Кириллу на ящик. Мы порвем публику.

– По рукам! – Мурад внезапно передумал и хлопнул своей лапищей по моей ладони. – Лиха беда начало.

Простофиля! Кирилл думал так же, но мне повезло. Конформный типаж. К тому же нам с ним еще работать. На пару.

Кирилл повез картины Андрею Валериановичу, а я поехал пошататься по городу на своем «Kawasaki». Люблю этого зверя, надежный друг, товарищ и брат. Не подвел ни разу. И люблю южный город весной. Деревья голые, а на ветках пляшут бабочками цветочки, намекая, что скоро лето. Лепота! Мой взгляд затормозил на кофейне с говорящим названием «Восток». Банально, но емко. Кофейня «Запад» не звучит, теряется не только настроение – теряется смысл и начинается клиника. Я притормозил у ее входа. Стоило проветрить голову и нутро от вискаря и зеленого лука.

Я заказал турецкий кофе, который здесь так еще и не распробовал. Не успел, замотался, потерял интерес, забыл. Я закрыл глаза, чтобы вспомнить, потянул носом и рассмеялся. Аромат пряностей и кофейных зерен сплелся с запахом забродившего ячменя и зеленого лука в причудливую, нелепую двоицу. И я решил позвонить. Набрал номер и попал на нее сразу. Она меня не заблокировала. Умница! Я рассмеялся.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

Она молчала, я не слышал даже дыхания.

– Я уезжал на юг, – соврал я.

– …

– Думал, мечтал, ждал, – сказала за меня причудливая двоица.

– Алло, – ответила она ровным голосом. – У меня пропал звук, я ничего не слышала. Кто это?

– Марат, – ровным голосом отозвался я. – Я не сказал «до свиданья», думаю заменить его на «здравствуй».

– Заменяйте, – согласилась она.

– Когда?

– Предлагайте.

– Завтра?

– Хорошо. Я работаю до трех.

– Встречу у работы. Говорите адрес.

– Договорились, – она спокойно назвала адрес больницы.

– Советую надеть брюки. Или очень короткую юбку.

– Почему? – В ее голосе я впервые почувствовал интерес.

– У меня пропал звук, – мелочно ответил я и сам над собой посмеялся. Трикстер!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации