Текст книги "Властелин Сонхи"

– Лучше разожги костер, – примирительным тоном попросил Тейзург, когда все выговорились. – Она ведь по-прежнему с тобой? Нам со Шнырем пришлось бы возиться с огнивом, а для тебя это дело одной секунды.

Дровишек в это убежище они загодя натаскали. Хантре молча протянул руку к «шалашику» из поленьев, меж его замызганным рукавом и запястьем как будто сверкнула золотая искра – и заплясало пламя.

– Как ты это сделал?! – изумился Шнырь. – Ты, что ли, колдовать можешь? Или у тебя есть огненный амулет? Это же рисковое дело, вдруг Дирвен через него до нас дотянется, и не сносить нам тогда сиротских головушек… У господина спроси – он тебе растолкует, почему нельзя играться с амулетами.

Ни колдовства, ни волшебного артефакта он не почуял, но дрова-то все равно загорелись!

– Саламандра у него есть, – усмехнулся Тейзург. – Он ведь чертов ангел, таких, как он, пламя саламандры не берет.

– Кто-кто он? – навострил уши гнупи.

– Терминология другого мира, не забивай себе этим сиротскую головушку. Поскольку Хантре из Стражей, стихийные существа не могут причинить ему вред. Помнишь, после возвращения с юга он носил золотой браслет в виде ящерицы? И ведь никто, кроме меня, так и не понял, в чем дело… Раньше он наводил на нее чары, чтобы она выглядела, как ювелирное украшение, а теперь прячет за пазухой. И сказать тебе, Шнырь, откуда у него саламандра?

– Откуда?

– Спер он ее. Беззаконно присвоил, как пресловутую крыску. Она была заключена в «Пламенный конус», и маги Ложи собирались ее поймать, чтобы снова использовать, а Крысиный Вор ее хвать – и в рукав. Магам соврал, что она убежала.

– Ух ты, ворюга!.. – покачал головой Шнырь со смесью негодования и восхищения.

– Вот-вот, ему что твоя крыска, что саламандра… Хантре, что ты кривишься? Тебя так сильно раздражает наше общество – или?..

– Или, – с шипением выдавил рыжий.

Господин попытался стянуть у него с ноги сапог, не смог, располосовал ножом. Стопа оказалась распухшая, багровая, мокрая от сукровицы. Рыжий глянул на нее и тоскливо выругался. А ведь сколько прошел, хромая, да еще и переобувался… Убежище находилось в таком потайном месте, куда нет прямого пути: Шнырь провел людей по тропкам волшебного народца, а для этого, как известно, человек должен поменять местами башмаки – левый на правую, правый на левую.

– Роскошно… – в голосе Тейзурга тоже прозвучала тоска. – Что же ты раньше не сказал?!

– А у нас были варианты?

– Шнырь, придется тебе сбегать в лечебницу при храме Тавше на улице Мышиных Посиделок и привести сюда Зинту. Сейчас же, не откладывая. Пожалуй, кого-нибудь другого я бы не послал с таким поручением, для этого нужна выдающаяся находчивость и незаурядная ловкость… На обратном пути замаскируйся под человеческого ребенка, лицо прикрой шарфом. Скажи госпоже Зинте, что ты от меня, и объясни, что случилось. Предупреди ее, чтобы надела удобную обувь.

– Зинте незачем сюда лезть, – запротестовал Хантре.

– А у нас есть варианты? – передразнил его господин. – Тебе нужна помощь лекаря под дланью Тавше, и Зинта сживет меня со свету, когда узнает, что я ее не позвал. Не хочу тебя пугать, но у тебя есть шансы остаться без ноги. Пока Шнырь не вернется с Зинтой, я постараюсь скрасить тебе ожидание приятной беседой…

Тут Крысиный Вор закатил глаза к каменным сводам, как будто после этих слов ему стало вконец худо. А Шнырь нашел среди сваленного в углу реквизита подходящую одежонку, сложил в ранец, который сшила ему из лоскутьев тетушка-тухурва, и отправился за лекаркой.

Наверху уже рассвело, но время нынче смурное, да и злыдня-экзорциста на улицах больше не встретишь – кто в тюрьме, кто сбежал из города, кто прячется в катакомбах – и прохожие предпочитали не обращать внимания на мчащегося сломя голову гнупи. Нет пакостнику до них дела – и хвала богам.

До цели он добирался хитрыми зигзагами. Будто бы сперва навострился в одну сторону, а после на изнанке знакомого дома переоделся в маленького оборванца, замотал лицо грязным шарфом – чтоб не видно большого вислого носа, который сразу выдаст гнупи – и с оглядкой двинулся к храму на улице Мышиных Посиделок.

Лекарка выслушала его и без проволочек решила: «Идем, сейчас я только возьму, что надо». Перед тем Шнырь пересказал ей, что велел господин: разные пустяковины, но знали об этих пустяковинах только Эдмар и Зинта.

Девица с отечным прыщавым лицом заступила дорогу – я-де с вами, но лекарка строго возразила: «Ты за нами не угонишься, я летящим шагом пойду». Девица эта показалась Шнырю знакомой, он пригляделся, принюхался – и узнал Хенгеду, которую рыжий подобрал на улице избитую и привез в эту самую лечебницу. Маскируется – и правильно делает. Она бегом притащила с кухни банку меда с мадрийскими орехами и запихнула Шнырю в ранец: «Не потеряй, черноголовый, и обязательно дайте госпоже Зинте поесть, после того как она призовет силу Тавше». Вот те раз – догадалась! Но раз она шпионка, должна быть поумнее других девиц.

Благодаря «летящему шагу», который Тавше даровала своим избранным служителям, Зинта шагала со скоростью бегущего стремглав человека, и вровень с ней мчался Шнырь.

Прыткого уличного мальчишку послали за лекаркой, и сейчас тот ведет ее к больному – небось, такие мысли мелькали у прохожих, уступавших им дорогу.

Миновали заведение с искусно вылепленными гипсовыми барельефами, изображавшими чайные кусты. Шаклемонговцы с гиканьем разбивали лепнину молотками и ломиками, а в окнах на втором этаже маячили бледные лица. Шнырь на ходу поддернул шарф и съежился, прячась за Зинтой, но вошедшие в раж молодчики на них даже не посмотрели.

В катакомбы спустились через лаз за Краснобокой водонапорной башней, с недавних пор щербатой и обшарпанной, словно после осады. Внизу Шнырь скинул неудобную людскую обувку и одежку, надел привычные для гнупи деревянные башмаки и зажег шарики-светляки. Где пробирались по лестницам и коридорам, а где он брал спутницу за руку и вел по тропкам народца.

Когда добрались до места, Крысиный Вор лежал под ворохом тряпья: его знобило. Не тратя время на «здравствуйте», лекарка призвала силу Тавше и занялась его ногой.

– За три-четыре дня пройдет. Ногу в этот период не нагружать, – предупредила она после того, как сделала перевязку. – Мазь я вам оставлю, будешь менять ему компресс дважды в день. Еще был ушиб ребер и две гематомы на спине, это я почти без остатка убрала.

– Спасибо, – поблагодарил рыжий.

– В ближайшие три-четыре дня я его никуда не пущу, – заверил господин. – Восхитительные будут денечки… Он остался при одном сапоге, а босиком тут не погуляешь. Увы, никакие свободолюбивые устремления не заменят хорошей обуви. Но потом, если он будет паинькой, мы со Шнырем украдем для него новые сапоги.

– Самые справные найдем, хоть он и не отдал мою крыску, – подхватил гнупи. – Мы всегда берем, что получше!

В последний раз они своровали в лавке зубной порошок: господин отвлекал приказчика разговорами, а соучастник в это время цапнул с полки нужную коробочку, высмотрев ту самую марку, которая нравится господину пуще всего.

– За три-четыре дня я тут с ними рехнусь, – безрадостно заметил Хантре.

– Не рехнешься, я буду о тебе нежно заботиться, – ухмыльнулся Тейзург, такой довольный, точно к нему вернулась способность колдовать, хотя на самом деле ничего такого не случилось.

Зинта уплетала мед с орехами: после того как лекарь под дланью Тавше пропускает через себя силу небесной покровительницы, его собственные силы истощаются, и ему надобно поесть, чтобы восстановить их. Утолив голод, она подняла на сидевших напротив магов упрямый и отчаянный взгляд.

– Когда у Хантре все заживет, сделайте что-нибудь, чтобы прекратить это зложительство! Некому же кроме вас…

Дирвен с наслаждением потянулся, глядя сквозь ресницы на сияющее витражное окно королевской опочивальни. Наконец-то он узнал, что такое счастье!

Раньше ему не везло в любви. Вначале попал на обманщицу Хеледику, которая подло скрыла, что уже отдавалась кое-кому до него. Потом были продажные твари из алендийских борделей, ублажавшие первого амулетчика за деньги Ложи – за спиной они всяко его просмеивали и болтали про него гадости. Да еще Энга Лифрогед, чарующая и омерзительная – на самом деле не Энга, а одна из масок Тейзурга, который в придачу сплел такой приворот, что даже Наследие Заввы не смогло избавить Дирвена от этого гнусного наваждения. И гадюка Хенгеда, завлекшая его в подвалы овдейского министерства благоденствия. И принудительная женитьба на Щуке, похотливой, но некрасивой, всегда готовой его унизить. В последнее время она еще больше подурнела, целыми днями блюет в своих покоях.

К чворкам их всех! Рядом с Дирвеном раскинулась на королевском ложе прекрасная, как мечта, женщина с гривой медово-золотистых волос, царственно совершенная в своей наготе. На ней ничего не было, кроме бархотки на нежной шее, а в бархотке спрятано испещренное рунами коралловое ожерелье – древний артефакт, благодаря которому вурвана сохраняет облик юной девушки.

Плевать, что вурвана. Зато честная. Сама сказала, что она, разумеется, не девственница – за столько лет, сам понимаешь – но очень жалеет о том, что не может подарить Дирвену свой первый поцелуй и свою невинность. До сих пор она никого не любила, а в него сразу влюбилась по-настоящему, еще тем летом в Олосохаре, но она боялась вызвать у него отвращение, поэтому не предпринимала никаких шагов.

Всех остальных женщин Лорма считала мелочными, глупыми, хитрыми, корыстными и презирала их – так же, как Дирвен. А еще она сказала, что Повелитель Артефактов ее всевластный господин и самый крутой в Сонхи любовник!

Она уже послала весточку своим амуши в Олосохар, и когда те доберутся до Аленды – найдут и Тейзурга, и Хенгеду, и Хантре Кайдо, и попрятавшееся начальство Светлейшей Ложи. С такими слугами Дирвен со всеми врагами разберется, ни одно из нанесенных ему оскорблений не останется неотомщенным.

– Куда собрался? Куда, говорю, собрался, крысокрад вульгарный и беззаконный?

Словечко «вульгарный» Шнырь подцепил от господина. Непонятно, что оно означает – главное, что ругательное.

– Эй, ты чего, оглох?

Нога у Хантре зажила, и хорошие сапоги ему справили – разжились обновой в лучшей обувной лавке на Кирпичном рынке.

– Это отнюдь не воровство, Шнырь, – пояснил Тейзург на обратном пути. – Мы с тобой помогаем почтенным лавочникам вносить свой вклад в поддержку освободительного движения.

– Знамо дело! – согласился маленький гнупи – он всегда соглашался с господином.

Эти несколько дней прошли тихо-гладко, хотя вначале-то у людей чуть до поножовщины не дошло. Ясно, кто был зачинщиком! Злобный крысокрад вытащил нож да и говорит:

– Захочешь вспомнить «Пьяный перевал» – сразу к своим друзьям в Хиалу отправишься.

А у самого рожа бледная, как у покойника, с остатками стертой сажи, и нога замотана бинтами.

– Помнить ты мне не запретишь, – ухмыльнулся господин. – Моя память со всеми ее океанами и призраками, лабиринтами дорог и садами кошмаров, муками рождений и омутами смертей, уютными будуарами и звездными безднами – это, знаешь ли, моя личная территория. И «Пьяный перевал» останется там навеки, никуда не денется. Но вслух, так и быть уж, буду вспоминать что-нибудь другое…

Он принялся рассказывать байки из своих прошлых жизней в чужом мире, а когда он отдыхал, Шнырь аж три раза ввернул историю о потерянной крыске, смакуя горестные подробности. Один рыжий ни о чем не рассказывал, но становился угрюмым, если собеседники надолго замолкали. Зато какой-никакой слушатель.

А сколько было канители уговорить его поесть – уж этого Шнырь вовек не забудет!

«Если заморишь себя голодом, нож не удержишь», – после этого аргумента Хантре все-таки снизошел до кормежки, хотя видно было, что жует и глотает через силу.

Вчера господин послал Шныря разведать, что творится наверху, вот он и гонял по городу с ранних сумерек до полуночи. Вернувшись, сообщил, что шаклемонговцы затеяли жечь костры из книжек и лютуют пуще прежнего. Если раньше ходили толпой и сшибали с домов лепнину, а хозяева могли запереть двери да отсидеться внутри, то теперь они вламываются в дома, и никто им перечить не смей, потому как есть у них указ, королем Дирвеном подписанный: всякую литературу, которая вредна для общественной морали, предавать огню. Шаклемонг таскает с собой свиток с печатью на шнурке и перед носом у каждого встречного им размахивает – уж такой довольный, словно получил во дворце не кусок пергамента с подвешенной цацкой, а горшок золотых монет.

Когда запалили костер на улице Белой Кареты, владелец гибнущих книжек давай ругать последними словами незваных гостей – так те его самого швырнули в огонь. Он оттуда выскочил в горящей одежке, а шаклемонговцы стоят вокруг кольцом, орут, гогочут и снова толкают. Потом его жена прибежала, стала причитать и в ногах у них валяться – мол, пощадите ради Кадаха и Тавше. Ей хоть и не сразу, но все-таки разрешили забрать обгорельца домой. Кабы не она, ухайдакали бы насмерть. Незапятнанный сказал им вослед, что это начало его похода за угодные богам нравы, и справедливая кара никого не минует.

Господин слушал Шныря с такой миной, точно сейчас промолвит: «Думаете, я удивлен? Да ничуть…» А рыжий будто заледенел, только злые темные глаза разгорелись угольями – можно подумать, в каждом сидит по крохотной саламандре, хотя на самом деле она у него одна и прячется за пазухой.

Похвалив Шныря за наблюдательность и усердие, Тейзург завел речь про экспедицию в Олосохар вместе с Зинтой и Дирвеном, про свою жизнь в далеком мире, где он был непохожим на человека экзотическим существом и ходил сплошь усыпанный драгоценными каменьями, про вылазку в оккупированную нежитью Мезру, про нелюдскую страну Китон с посеребренными фонтанами и грибными клумбами вместо цветников. Рассказчик он знатный, даже Крысиный Вор заслушался и мало-помалу стал похож на обыкновенного человека, а не на демона Хиалы, которому самое милое дело кого-нибудь порешить.

Нынче под вечер – они всегда знали, который час, потому что своровали в пользу освободительного движения бартогский будильник в виде окуня с циферблатом в зубах и карманные часы-луковку с облезлой позолотой – Тейзург засобирался в гости. Мол-де некий скромный негоциант с романтической душой давно уже добивался его внимания, и так, и этак искал подходы, сам по себе он человек непримечательный, зато у него дома есть ванна.

– Увы, все в этом мире имеет свою цену, и меня тоже можно купить, – произнес господин с грустной снисходительной усмешкой. – На одну ночь. Не подумай плохого, Хантре, всего на одну ночь. Королевский обмен: несколько часов неземного блаженства в постели за два-три часа неземного блаженства в горячей ванне с ароматической солью, изысканным китонским мылом и восхитительным инсектицидным отваром. Предложение, от которого невозможно отказаться, ибо мерзкие сородичи Лормы, алчущие моей крови, уже который день не выпускают меня из лабиринта пыток.

Гнупи насторожился: что это еще за сородичи Лормы, которые увязались за ними – а он, выходит, проглядел? Из народца поблизости ошивается только всякая подземная мелочь и уж точно ни одного вурвана… В течение некоторого времени Шнырь недоуменно прислушивался и принюхивался, стараясь уловить малейшие признаки чужого присутствия, пока рыжий не пояснил:

– Твой господин хочет сказать, что его вши заели.

– А, вот оно что! – обрадовался Шнырь.

– Я подцепил эту гадость в толпе на площади Последнего Слова. Хантре, когда живешь во дворце, есть определенный шик и вызов в том, чтобы называть вещи своими именами, но если твой дом – городская клоака, эффект будет уже не тот. Не забывай о том, что все должно быть уместным… И позволь мне считать, что это была вспышка ревности.

– Вали к своей ванне и к ее несчастному обладателю, – огрызнулся Крысиный Вор. – Что с тебя взять, если ты чокнутый.

– Хм, семантический анализ твоих реплик подталкивает к весьма интересным выводам…

Господин отправился наверх без провожатого: из их нынешнего схрона можно было выбраться не только потайными тропками волшебного народца, но и по доступным для смертных коридорам и лестницам. С той ночи, как они заполучили в компанию рыжего, они дважды поменяли убежище, кочуя по катакомбам в направлении южной окраины Аленды.

После того как Тейзург ушел, гнупи чуток выждал и пробормотал озабоченно, будто бы разговаривал сам с собой:

– Надобно и мне отлучиться, до лечебницы сбегать, господское поручение выполнить: попросить Зинту, чтобы всенепременно заглянула на улицу Белой Кареты, потому как есть там для нее пациент с ожогами.

Господин втайне подговорил его так сказать: мол-де рыжий мерзавец падок до всяческих добрых дел, и это будет еще одна шелковая ниточка в нашей ловчей паутине.

Шнырь приметил одобрительное выражение на бледной ворюгиной физиономии: вот и славно, Тейзург будет доволен!

Возле храма Тавше ему пришлось подождать в кустах на задворках. А как лекарка вернулась, и он рассказал ей про обгорельца, та выспросила подробности и сразу отправилась на улицу Белой Кареты, даже не передохнувши. Только выпила по-быстрому кружку крепко заваренного чаю с медом и сливочным маслом, которую подала ей выскочившая навстречу Хенгеда.

На обратном пути гнупи стянул куриный рулет и бутылку сидра. Полосатый трактирный кот выгнул на него спину, зашипел, сердито шевеля хвостом, но он успел сунуть добычу в свой лоскутной ранец и припустил во всю прыть. Народцу, который обитает бок о бок с людьми, Условие не позволяет причинять вред домашним животным, не то бы он показал этому раскормленному наглецу, где крухутаки зимуют.

Когда Шнырь вернулся в убежище, ворюги след простыл. И ведь давно уже умотал, часа два миновало… Неужто сбежал?

Оставив рулет и бутылку, гнупи бросился в погоню. Ежели крысокрад опять начнет играть с ними в прятки – и господин осерчает, и самому обидно: сколько старались, чтоб его изловить, а все понапрасну… Ну уж нет, от Шныря не уйдешь!

След вывел на поверхность около разгромленного шаклемонговцами циркового балагана. Не удивительно, что Крысиный Вор нашел дорогу: хоть он и лишился магии, чутье видящего осталось при нем. Спугнув грустную мартышку в замызганном кукольном платьишке, гнупи вылез из-под фундамента покосившейся беседки и побежал за рыжим.

Аленду окутали зеленовато-сиреневые сумерки – тот самый час, когда городской народец выбирается во дворы и на улицы. Шнырь мчался прямиком по следу и настиг ворюгу у моста Задумчивых Цапель, на котором, кто бы сомневался, ни одной цапли не осталось – посшибали с каменных тумб да скинули в канал.

– Эй, рыжий, так нечестно! Чего ты ушел без спросу?

– У меня дела.

Физиономию он измазал сажей, а огненно-рыжую шевелюру спрятал под линялой косынкой с вышитым черепом – из театрального реквизита. В старом ярмарочном театре такие косынки повязывали актеры, игравшие разбойников с большой дороги, чтобы зрителям сразу было понятно, кто есть кто. Ишь ты, даже не скрывает свою злодейскую натуру!

– Какие у тебя могут быть дела? – сварливо осведомился Шнырь, поспевая за ним. – Куда навострился-то?

– Убивать, – взглянув сверху вниз, бросил Хантре.

– Эге, хорошее дело… Ни-ни, погоди!.. Постой, говорю!.. Кого это ты убивать собираешься?!

Крысиный Вор не ответил и зашагал еще быстрее, хотя слегка прихрамывал, а у маленького гнупи душа ухнула в пятки: никак он, тать беззаконный, господина Тейзурга задумал извести? Грозил ведь ему ножом ни за что, ни про что…

Положим, на худой конец Шнырь и без господина проживет, тем более что злыдней-экзорцистов в городе больше нет, а от амулетчиков всегда можно убежать, если ты не последний разиня – но с господином куда интересней! Тут тебе и приключения, и разнообразные пакости… А кто сварит сиротинушке зелье, защищающее глаза от дневного света, кто будет угощать Шныря жертвенной кровушкой в награду за верную службу? Нет уж, остаться без господина он категорически не согласен!

– Рыжий, ты чего? – заканючил гнупи. – А пойдем-ка лучше домой, я там, слышь, вкусной жрачки принес! Не губи господина Тейзурга, ежели смилуешься, я тебе за это еще больше разной еды натаскаю… Не убивай его, а?

– Не ной, – оборвал Крысиный Вор. – Сдался мне твой чокнутый господин. Хотя его изысканную рожу я рано или поздно разобью в хлам. Нарвется.

– А кого ж ты тогда порешить хочешь?

– Шаклемонга. И тех, кто вместе с ним, кто подвернется.

– Хе-хе, вот это славное дело! Так бы сразу и сказал! Я знаю, где Шаклемонг – в той стороне, откуда тянет горелым, чуешь? Небось опять насобирали книжек да костер до небес запалили, они это дело любят. Идем, я тебя коротким путем доведу!

И Шнырь деловито потрусил впереди, радуясь, что отвел беду от своего доброго господина, а рыжий поспешил за ним.

В этот раз шаклемонговцы жгли костер на перекрестке между Пыльным кварталом и карандашной мануфактурой. Квартал был небогатый, но вовсе не пыльный, просто он так назывался. Дома сдвинуты впритык, и не разберешь, где расплылась по штукатурке грязь, а где блеклый обережный узор. То-то здешние крыши облюбовали крухутаки. Сейчас им раздолье – гонять их больше некому, и они повадились ночевать на чердаках, лазая туда через дыры в прохудившихся кровлях.

Пока пробирались с Крысиным Вором по темным проходным дворам, загроможденным сараями, Шнырь насчитал трех пернатых тварей, глядевших на представление с высоты.

Борцы с пороками развели костер посередине булыжного перекрестка, за которым виднелась кирпичная ограда мануфактуры. Судя по высоте пылающей кучи, среди небогатых обитателей Пыльного квартала нашлось немало любителей почитать. Защищать свои книжки никто не вышел: слухи о том, что случилось на улице Белой Кареты, уже расползлись по городу.

Шаклемонговцев было три-четыре десятка, а то и побольше. Лица озарены светом факелов, вокруг колышутся длинные тени. И довольно много досужей публики – то ли единомышленники, то ли просто зеваки, они повсюду таскались за Незапятнанным и его подручными, чтобы поглазеть на экзекуции. Тут тебе и приличные господа, и городская рвань.

– Эй, рыжий, там есть амулетчики, – предупредил гнупи.

– Ага, учту. Здесь те, кто был на улице Белой Кареты, вот они-то мне и нужны…

Его глаза блестели лихорадочно, как у больного.

– А ты что ли отличишь их от остальной шелупони?

– Я отличу, – произнес Хантре сухо и отстраненно, с прищуром глядя из зева подворотни на скопление народа.

И двинулся вперед неспешной расхлябанной походкой: еще один обитатель алендийского дна подтянулся на огонек, кому до него какое дело.

Когда рыжий вклинился в толпу, Шнырь выскочил из укрытия и проворно вскарабкался на покосившийся фонарный столб с оскалом стеклянных зубьев на верхушке. Ежели что, он мигом спрыгнет, а сейчас главное – ничего не пропустить!

Люди стояли кучно, иные переминались с ноги на ногу, но вот среди них началось шевеление… Эх, жаль, издали не все подробности увидишь, даже если ты не растяпа-смертный, а зоркий гнупи.

– Давай, давай, режь их!.. – азартно бормотал Шнырь.

Крысиный Вор действовал, как обычно: подобрался тишком, напал без предупреждения. По дороге сюда он хромал, а сейчас – ну, точно пружина! Кому всадил нож под ребра, кому рассек горло, так что кровь хлестанула на соседей, как из дырявого бурдюка – и ведь безошибочно выбирал тех самых, которые на улице Белой Кареты толкали в огонь несчастного книгочея. Шнырь-то их запомнил, у гнупи важнецкая память – любой смертный обзавидуется, но рыжий этих молодчиков раньше в глаза не видел. Худой да ловкий, он сновал в людской гуще, словно одержимый демоном, хотя такого, как он, ни один житель Хиалы не моги тронуть, он сам себе демон.

Вот уж счастье, что он не на доброго шнырёва господина руку поднял, а на посторонний сброд! Как есть взбесился, а еще Тейзурга «чокнутым» обзывал… Ну, и кто после этого чокнутый?!

Остальные сперва решили, что у кого-то в потемках свистнули кошелек, потому и возгласы. Многие тут успели нагрузиться пивом, и поначалу до них не дошло, что рядом идет резня. Но потом началось брожение, люди засуетились, иные тоже на всякий случай повытаскивали ножи. На мостовой лежало несколько трупов – когда факельщики осветили их, поднялась настоящая суматоха.

– И-эх, до Шаклемонга не добрался… – проворчал гнупи с досадой.

Незапятнанного обступили амулетчики с «незримыми щитами» – своего заводилу они охраняли на совесть. После короткого совещания двое остались при Шаклемонге, а трое кинулись ловить убийцу.

– Ворюга, драпай! – истошно завопил Шнырь, съезжая по фонарному столбу.

Хвала демонам, тот послушался, а подоспевший гнупи швырнул под ноги преследователям воронье яйцо, заколдованное тетушкой Старый Башмак. Ценная штуковина, таскал с собой на крайний случай. Люди поскользнулись, перед глазами у них зарябило, в ушах захлопали крылья – будто бы ты внутри снявшейся вороньей стаи, но продолжалось это недолго: амулеты свели на нет чары тухурвы. Зато Шнырь и Крысиный Вор успели нырнуть в подворотню.

– Давай за мной! – поторопил гнупи. – Да гляди под ноги!

Он пустил впереди шарик-светляк, чтобы рыжий не спотыкался. Амулетчикам темнота не помеха, они еще и лупили вслед беглецам боевыми импульсами, так что со стен сыпалась штукатурка. Сцапали бы рыжего, кабы не Шнырь, который в тупичке за сараями велел ему поменять местами сапоги – левый на правую ногу, правый на левую – и увел его на изнанку Пыльного квартала.

Тут их никакими боевыми артефактами не достанешь, ха-ха, сам Дирвен остался бы ни с чем! И отследить их перемещения внутри потайного пространства недотепы-смертные не могли, зато Шнырь и его спутник видели их через окошки, не существующие для тех, кто находится снаружи. Беглецы пересекли Пыльный квартал, пробираясь по запутанным коридорчикам и комнатушкам изнанки, вышли на безлюдную темную улицу и дали деру.

Внутри им никто опасный не встретился, жили там главным образом чворки, вывырики и козяги. Было и несколько гнупи, но те не стали связываться со Шнырем, набравшим изрядную силу после жертвоприношения. Только ругались вслед: мол-де зачем сюда человека привел!

Среди прочего попалась им комната, в которой стены были сплошь из книжных корешков – разного цвета и толщины, одни потертые, с неразличимыми буквами, другие совсем расклеились, третьи как новенькие. Пол тут был кожаный и продавленный, будто бы сиденье старого кресла. А другую комнату делили на ярусы облезлые полки, на которых стояли шалашиками истрепанные книги, и под ними уютно устроились козяги, похожие на хлопья серого пуха.

В людском мире этих книг больше нет, разве что обгорелые страницы остались, а во владениях волшебного народца все по-прежнему: здесь ничего просто так не исчезает.

Когда выбрались из Пыльного квартала, рыжий оглянулся и сказал:

– Хорошо, что есть такие места.

– Знамо дело, хорошо! – отозвался гнупи. – А то где бы мы от вас, людей, прятались?

На больную ногу Крысиный Вор не жаловался, шагал быстро. Но Шнырь все равно торопил: заклятое воронье яйцо у него было только одно, уже израсходованное, и «Выдерни коврик» не поможет – выгадаешь минуту-другую, а толку?

Хантре выглядел неважно, точно заболел. Гнупи несколько раз спросил «ты чего?», он помалкивал, но потом ответил сдавленным голосом:

– Я убийца.

– Вестимо, убийца, – охотно подтвердил Шнырь. – А еще беззаконный тать и отъявленный крысокрад, уж это истинная правда! Давай-ка шевелись, покуда нас не поймали. И сам ты чокнутый!

Погоня их так и не настигла, но уже в катакомбах, когда миновали первую лестницу, Шнырь пригляделся к спутнику и ахнул: вот те раз, дела-то совсем плохи, а он только сейчас заметил неладное.

Узорчатые серебряные подстаканники с витыми ручками – и низкие каменные своды, затхлый воздух, тусклая масляная лампа в проржавелой оплетке, похожая на огромное гнездо лежанка с ворохом засаленных пледов и одеял. Потемневший от гнили дощатый стол завален бумагами: схемы алендийской канализации и городского водопровода, пухлые записные книжки, карты, справочники, цилиндрические футляры со свитками. Личный архив Шеро Крелдона, долгие годы пополнявшийся и хранившийся в надежном месте – вот и настал момент, когда он понадобился. Коллега Шеро привык держать в уме даже маловероятные варианты, поэтому тайник для своего резервного архива он оборудовал, не используя магию.

– Дураки мы, Суно, – констатировал он угрюмо, отхлебнув крепко заваренного чаю. – Накопители надо было не законсервировать, а уничтожить.

– Мы ведь именно это и предлагали, – напомнил Орвехт. – Если б архимаги все как один не ополчились на эту идею…

– А то я забыл, – буркнул Крелдон. – Это-де варварство – разрушить сие чудо научной мысли, которое еще может для чего-нибудь пригодиться. Вот и пригодилось. Только не нам. А если бы мы организовали уничтожение пирамид тишком от достопочтенных любителей дармовщины, мы с тобой не здесь бы чаи гоняли.

– И угробца Дирвена не надо было из речки вытаскивать, – в тон ему отозвался Орвехт. – Да кто же знал…

– Вот-вот. Судя по тем сведениям, которые приносит моя агентура, экономику страны он уже раздербанил, подарив Королевский банк Мулмонгу. Он ведь не знает, что такое страна, для него это пустой звук… Только и осталось, что грызть локти, копить информацию и ждать.

– Чего ты ждешь?

– Хеледику. Она доберется до Аленды и постарается с нами связаться – или я совсем ее не знаю. С песчаной ведьмой у нас будут какие-никакие шансы переиграть этих засранцев.

– Надеюсь, что к тому времени от архитектурных памятников Аленды что-нибудь еще останется. Ты бы видел, во что они превратили город…

– Мне докладывали, – Шеро снова взялся за звякнувший в подстаканнике стакан с чаем – оплывшая глыба человеческой плоти в сумраке подземной штаб-квартиры, спертый воздух и сидячий образ жизни не пошли ему на пользу. – Придется раскошелиться на реставрацию и приводить Аленду в порядок по мере возможностей, а погромщики будут у меня гнить на каторге до тех пор, пока все до последнего кусочка не будет восстановлено. Если на это человеческой жизни не хватит – значит, там и подохнут, об этом я позабочусь. Демоны Хиалы и то нагадили бы меньше. Как ты думаешь, Суно, читал ли Шаклемонг труды Фурберехта?

– Кто его знает. Он ведь не математик, а невежественный болтун. Вот Поводырь Ктармы – тот наверняка Фурберехта проштудировал и работал с дальним прицелом.

Почтенный Фурберехт, живший семьсот лет тому назад, был то ли эксцентричным мыслителем, то ли сумасшедшим – на это счет мнения расходились, но никто не поспорит с тем, что он был гениальным математиком. Его «Алгебраические основы заклинаний», «Интегральные исчисления магических импульсов», «Статистические методы расчета магических возмущений», «Дифференциальные уравнения колебаний активности Хиалы» известны всякому студенту, прошедшему полный курс обучения в Академии. Фурберехт полагал, что все без исключения можно описать на языке математических формул, чем и занимался до конца своей жизни, одержимый идей создать «Всеохватную числовую энциклопедию всего сущего». Добрался он и до богов. «Изъяснение природы божественного многообразия» – один из тех трудов, которые принесли ему славу из ряда вон выходящего оригинала.