Текст книги "Уинстон Черчилль"

Раздел восьмой
«Если мы не победим, нет смысла жить. Но мы победим»

4 июня 1940 года. Британский парламент, Лондон

– Мы будем сражаться во Франции. Мы будем бороться в морях и океанах. Мы станем воевать с нарастающей яростью в воздухе. Любой ценой мы будем защищать наш остров.

Недавно назначенный премьер-министр Великобритании чувствовал страшную жажду. Его речь длится вот уже двадцать минут, в горле пересохло. Но по реакции замершего зала парламента, по той звонкой тишине, которую вспарывал его собственный хриплый голос, премьер-министр знал – нельзя пить, нельзя облизать губы, нельзя вытереть лоб, нельзя даже глубоко вдохнуть.

– Мы будем сражаться на пляжах. Мы будем сражаться на побережьях, мы будем сражаться в полях и на улицах. Мы будем сражаться на холмах…

Он почувствовал, что прямо сейчас, если он хоть раз произнесет слово «сражаться» – он не сдвинется дальше первого слога, начнет заикаться, как когда-то в детстве. И ему стало жутко от этой мысли, а пот по спине и лицу заструился еще сильнее. «Король… Король смог победить заикание, чтобы говорить с нацией. И я смогу!» – он сжал кулак так, что ногти впились в кожу.

– Мы никогда не сдадимся, – не воскликнул, а отчеканил Черчилль с чисто британским спокойным упрямством. Далее он говорил уже без пауз. – И даже если случится так, во что я ни на минуту не верю, что наш Остров или его значительная часть будет захвачена, а мы будем умирать от голода, то наша Империя за морем, вооруженная и под опекой британского флота, сможет продолжить борьбу. До тех пор, пока в благословенный Богом час Новый Свет со всей своей мощью не отправится на спасение старого мира.

Пока зал аплодировал, Черчилль смог наконец вытереть лицо и выпить воды. «Возможно, это была лучшая речь из всех провозглашенных мной», – мелькнула у него самодовольная мысль. Он еще раз поклонился, окидывая зал внимательным взглядом.

«Теперь наши любители сделок с дьяволом поймут, что у них ничего не выйдет. А если попытаются – придется научиться говорить еще лучше», – рассуждал он, спускаясь с трибуны.

– На военный совет. И побыстрее, пожалуйста, – бросил премьер-министр водителю. – И пока мы будем там болтать, покормите собаку.

Черчилль часто брал с собой домашних любимцев. Вот и сейчас в машине, кроме секретаря и водителя, сидел один из его бульдогов. Черчилль потрепал зверя за уши и почесал ему живот.

– Здесь ехать несколько минут. Не успеваю я, – и, заглянув в черные собачьи глаза, Уинстон вздохнул. – Прости. Проклятая война. Ты понимаешь это лучше многих двуногих. В том числе и тех, к кому я сегодня обращался, но которые готовы «договариваться»!

Что произошло с этими умными дипломатами, с полными чувства собственного достоинства лордами, с британским народом? Почему все готовы были заключить контракт с дьяволом – и только Черчилль стал последней надеждой тех, кто не окончательно утратил веру, надежду, готовность к сопротивлению?

Он, человек, поражавший своей отчаянной уверенностью, не раз спрашивал себя об этом – и не находил должного ответа. Когда же это началось?

Возможно, первого сентября прошлого года, когда нацистская Германия атаковала Польшу? Тогда Великобритания вместе с Францией, имея международные обязательства перед этой «далекой» страной, были вынуждены отправить ультиматум Гитлеру: либо вы выводите войска из Польши, либо война. И что? Ультиматум был проигнорирован, поэтому британское правительство растерянным голосом лорда Чемберлена объявило: «Вынужден сообщить, что мы находимся в состоянии войны с Германией».

В сентябре 1939 года Черчилля, единственного, кто давно кричал об опасности со стороны Гитлера, о невозможности договоренностей с ним, пригласили на пост Первого Лорда Адмиралтейства. Однако на активные действия на континенте британское правительство так и решилось – беззащитную Польшу Германия проглотила в течение месяца, а еще кусок страны откусил другой «внезапный друг» Гитлера – Сталин. Прошло еще шесть месяцев «странной войны» с учениями и почти без военных действий – топили корабли, немного «постреливали».

Но два месяца назад маховик событий завертелся с бешеной скоростью. С тех пор что ни день, то какие-то новости, преимущественно плохие, очень плохие или ужасные.

В апреле Германия атаковала Данию и Норвегию. Войска свободных стран потерпели поражение. Через месяц Гитлер вторгся в Бельгию, Нидерланды и Люксембург. В этот же день, 10 мая, король Георг IV назначил на пост премьер-министра именно его, Черчилля, – единственного, кто имел волю к сопротивлению и был готов взять на себя ответственность. И опять военное поражение, хотя нет, на сей раз даже катастрофа!

Через несколько дней, серпом обойдя французскую оборону, так называемую линию Мажино, Вермахт напал на Францию. В течение всего двух недель северные части самой мощной европейской армии и британский корпус, пришедший на помощь дружественной стране, были разбиты, рассечены и прижаты к узкой полосе берега в Дюнкерке. Лишь благодаря чуду британцам удалось морем вывезти оттуда свою армию и многих французов, сотни тысяч солдат! Остальные остались во Франции, пытаясь продолжить сопротивление. Но удастся ли это им?

Об этом и многом другом он будет говорить на сегодняшнем совещании – с британскими военными, с дипломатами, с министрами… Еще должны прибыть представители французского командования, вспомнил он. «Пользы от них никакой, но может хоть свежие новости привезут», – размышлял Черчилль.

Он подготовил для них сюрприз. Эта мысль пришла ему в голову ночью, когда он грелся в ванне. Идея казалась фантастической, и согласятся на нее британцы, готовы будут ее рассматривать французы? Сработает ли? Не слишком ли поздно?

Когда еще юный Черчилль воевал в далекой Индии, он участвовал в дискуссионном клубе. Там, изнемогая от скуки и жары, офицеры обсуждали разные вопросы. Уинстон хорошо запомнил одну тему: всегда ли войны имеют четкие причины. Тогда он доказывал – да. Есть стороны, есть их интересы, есть конфликт между этими интересами. И существует момент, точка невозврата, когда конфликт интересов провоцирует конфликт между народами или группами общества. И возникает война. А теперь? Что он сказал бы сейчас, когда прошло почти полвека, переполненного войнами, столь же жестокими, сколь и бессмысленными…

Может эта точка невозврата называлась «Мюнхенским сговором», который имел место осенью 1938 года? Тогда Гитлер потребовал отторжения части Чехословакии, так называемой Судетской области, где издавна проживало немало немцев. Великобритания и Франция также имели обязательства перед этой страной. Но правительство в Лондоне тогда решило – это так далеко, на континенте; при чем здесь мы? «Почему британцы должны носить противогазы и рыть траншеи, если два народа поссорились из-за вопросов, на которых мы не разбираемся?», – говорил тогда премьер-министр Чемберлен.

Он полетел к Гитлеру, провел переговоры. В Мюнхене они, а также президент Франции Деладье и союзник Гитлера, дуче Италии Муссолини заключили соглашение о «мирной передаче» Судетской области Германии. На эту встречу не пустили президента Чехословакии Бенеша – ему просто дали документ на подпись, и он ее поставил.

Чемберлен вернулся в Лондон победителем! Он сообщил, что привез мир нынешнему поколению. Англичане радовались, как будто это было Рождество – проблема решена! Однако вскоре не только Судеты, но вся Чехословакия была оккупирована. Благодаря ее ресурсам, заводам, специалистам стала возможна война с Польшей. А затем ресурсы Польши послужили базой для атаки Дании, Норвегии, Нидерландов, Бельгии… Если падет Франция, мощь всей Европы будет направлена на Англию. И тогда…

Сейчас это понимали многие. Но в 1938 году только зануда Черчилль, которого не допускали к реальным политическим рычагам и который был вынужден довольствоваться выступлениями в парламенте, прокомментировал «Мюнхенский сговор»: «Великобритании был предложен выбор между бесчестием и войной. Она получила бесчестие, но она получит и войну». Полтора года понадобилось британцам, чтобы понять, о чем и почему Черчилль тогда кричал с каждой возможной площадки.

Возможно, стартом новой мировой войны стала оккупация Германией Австрии – аншлюс, который прошел почти без жертв вначале 1938 года? Или события в Рейнской демилитаризованной зоне? Или дерзкая война Италии в далекой Эфиопии? Или агрессия Японии в континентальной Азии? Или вообще давний переворот в России, этот «призрак коммунизма», подтолкнувший ряд правительств к созданию антикоминтерновского союза? А может, «красная кнопка» была нажата в США, во время кризиса десятилетней давности? Вдруг правы те «высоколобые» эксперты, которые утверждают: всему причиной экономика – отрасль, в которой Черчилль чувствовал себя слепым котенком? А если эта проклятая экономика и запустила цепь реакций: от денежной девальвации и массовой безработицы до общественных беспорядков и прихода к власти нацистов в Германии в 1933 году?

А может Мировая война, которую уже назвали Первой, в отличие от нынешней, Второй мировой – так никогда и не заканчивалась? Черчилль знал, что это так – несмотря на заключение «мирных договоров» и основание Лиги Наций, эти два десятилетия мира были только передышкой и шансом родить новых солдат.

А еще он был уверен: не стоит искать правду, чтобы действовать дальше, и действовать правильно. Главное – определить, кому можно доверять, если Франция потерпит окончательное поражение. Практически вся Европа находится уже под пятой немцев или их сторонников. На кого делать ставку? На США, где президент Рузвельт не может по закону противостоять решениям сената? На СССР, который, по данным разведки, поделил с Гитлером весь мир? На колонии, которые только и мечтают о том, чтобы Британия ослабила имперскую хватку?

Черчилль решил, что договариваться нужно со всеми, с кем угодно и о чем угодно; кроме дьявола, кроме Гитлера. Но основную ставку следует делать на людей, которым некуда отступать.

На мальчиков-пилотов, которые защищают небо над Островом: вчерашних студентов британских университетов и польских, чешских, а теперь и французских асов, бежавших в Британию с континента.

На моряков, чьи военные корабли атакуют немецкие субмарины, и на тех, кто сейчас сопровождает американские конвои с провиантом и техникой – единственной помощью от США.

На фермеров: стариков, мужчин и подростков, не попавших в армию только потому, что они должны были засеять каждый клочок земли, вчетверо увеличив количество местных продуктов, заменяя ими те, что получали англичане из-за моря.

На женщин, которые, оставив семьи, работали в министерствах и над расшифровкой немецких кодов, стояли у станков и валили лес, а ночью, собираясь в женских клубах, до изнеможения делали консервы для армии.

Машина остановилась на Даунинг-стрит, где должно было состояться совещание. Черчилль облегченно вздохнул, увидев помощников де Голля. Это был единственный французский генерал и представитель правительства, который, несмотря на катастрофическое положение, еще сохранил боевой дух.

– Добрый день, господа. Что генерал? – поздоровался премьер-министр еще на улице.

– Говорят, его хотят назначить военным министром. Или заместителем, – ответил француз в чине полковника, имени которого Черчилль не мог припомнить.

– И повесить на него всех собак? Ответственность за поражение? Он готов к этому? – резко бросил англичанин.

– Де Голль не имеет выбора. Точнее, не будет иметь, если вы ему не поможете, – сказал второй из французов, наклонившись к уху премьер-министра.

– Что нужно вашему упрямому генералу? Говорите без обиняков, нет времени на дипломатию, – мотнув головой, спросил Черчилль.

– Правительство склоняется к сдаче Парижа и капитуляции. Но генерал просит господина премьер-министра предоставить несколько британских кораблей, – француз снизил голос.

– Зачем?! – воскликнул Черчилль так, что эхо прокатилось по всем коридорам здания.

– Для эвакуации французского правительства в африканские колонии. По мнению генерала, это единственная возможность избежать формальной капитуляции, – снова вмешался в разговор полковник.

«Франсуа, его зовут Франсуа! Но фамилия… Черт возьми, не помню», – подумал Черчилль. Он резко остановился.

– Африка? А как насчет Лондона?

– Это невозможно! У вас, например, польское правительство в изгнании! Кто с ним считается? Франция на такое не пойдет! Наше правительство будет торговаться даже за призрачную независимость, хоть в одном городе, – ответил тот самый Франсуа.

– Есть идея… Фантастическая. Жест отчаяния, но может сработать. Вопрос в том, что важнее для вашего правительства – сохранение собственного достоинства или возможность сохранить достоинство Франции?

Черчилль не знал, как выразиться точнее. Но понимал, что должен это сделать; сделать сейчас, не советуясь с правительством, парламентом, народом, королем. Сейчас или никогда.

– Объяснитесь, пожалуйста, – попросили оба француза. Наступила тишина.

– Как насчет того, чтобы Великобритания и Франция заключили союз? Стали единым государством – временно, до конца войны, – подчеркивая каждое слово, сказал Черчилль. – Это утрата суверенитета государства, однако и мы его лишимся. Вопрос простой: Франция потеряет независимость с Гитлером, а она ее потеряет с Черчиллем.

Пораженные французы не знали, что и ответить. Хорошее это предложение или плохое? Реалистичное или фантастическое? Приемлемое или нет? Но, безусловно оно было оригинальным.

– Такого французское правительство еще не рассматривало… Последние несколько веков. Но мы сообщим генералу. Если он сочтет это возможным, то проведет консультации. Точнее, если успеет. А если нет… – полковник сделал выразительную паузу.

Черчилль почувствовал, что у хитрых французов есть еще некий козырь в рукаве, в отличие от него, уже бросившего карты на стол.

– А если нет? – Черчилль развел руками, показывая широкие ладони, знак того, что в такой ситуации он ничего не скрывает и ожидает того же от союзников.

– В этом случае генерал де Голль просит у вас единственный самолет – чтобы вылететь с пока свободной территории Франции в Лондон, – прошептал дипломат ему в ухо.

– Что он собирается здесь делать? – так же тихо спросил Черчилль.

– Генерал готов возглавить вооруженные силы свободных французов, эвакуированных из Дюнкерка. Готов воевать совместно с британцами везде, где возникнет необходимость и возможность. Он также будет просить вас о доступе к средствам массовой информации. Радио, газеты… – пояснил француз.

– Да, понимаю. А осознает ли господин де Голль, что в таком случае его объявят предателем? Ваш Петен, который собирается назначить генерала заместителем военного министра – сам это и сделает, – даже зная ответ, Чечилль чувствовал себя обязанным задать этот вопрос.

– Генерал предупредил, что вы спросите об этом. И просил передать – да. Потому что для него важнее честь французов, чем его собственная репутация во Франции. Оккупированной Франции. Он готов возглавить Движение Сопротивления. И здесь, и на континенте, – заверил полковник, прищурив глаза в ожидании реакции.

– Пока я не стану выносить на совещание вопрос об унии с Францией. Но прошу передать генералу де Голлю мое предложение. Пусть он проведет консультации с маршалом Петеном и другими. Если будет теоретическое согласие – мы сделаем все быстро. Документы, конференция, все что необходимо.

Подходя к залу совещаний, Черчилль развернулся на каблуках.

– Если же нет, генерал де Голль получит самолет. Но один. И я не даю гарантий, что он и его семья долетят живыми в небе, которое кишит «юнкерсами» и «штуками». Поезжайте сейчас, не теряйте времени. Совещание пройдет без вас, вы важнее во Франции. Прощайте, господа, и я буду ждать добрых вестей, хотя в наше время их нет… Поезжайте, и да благословит вас Бог. Я буду молиться за вас. Ведь есть в жизни минуты, когда молятся все, даже атеисты.

«Отличная фраза для речи, отличная! Нужно ее не забыть! Где-то точно пригодится», – подумал Черчилль. И он произнесет ее ровно через год – в июне 1941 года, когда Гитлер атакует СССР, своего сегодняшнего «партнера». Но пока Черчилль об этом не знает. Сейчас он открывает двери зала и сразу переходит к актуальным вопросам.

– Поздравляю вас, господа. Поздравляю и напоминаю: хотя нам удалось вывезти из Дюнкерка армию, это не победа. Это Божий промысел! Однако позвольте заметить: войны не выигрываются капитуляциями…

Вопросы

1. Во время какой военной операции разворачиваются события данного раздела?

2. Почему большая часть британцев была готова «договариваться» с нацистской Германией и почему Черчилль был против политики умиротворения?

3. Когда началась Вторая мировая война?

Раздел девятый
«Политик обязан предвидеть, что произойдет завтра. А потом пояснить, почему этого не случилось»

26 июля 1945 года. Дворец Цецилиенхоф, Потсдам, Германия

Международная конференция стран-союзниц продолжалась уже больше недели. В полностью разбитой Германии, неподалеку от разрушенного Берлина еле удалось отыскать более-менее приличное помещение для встречи высокого уровня. Чудом уцелел дворец Цецилиенгоф. Его привели в порядок, отремонтировали, и в нем работали делегации Великобритании, США и СССР.

Страны-победительницы обсуждали ряд болезненных вопросов будущего обустройства послевоенного мира. И здесь уже царила далеко не та атмосфера, как на конференции в Ялте, состоявшейся в феврале, перед заключительным этапом войны.

Германия была уничтожена, Гитлеру пришел конец. Однако оставалась еще Япония, ее еще предстояло победить – в этом были особенно заинтересованы США. Но победа над восточным врагом была лишь вопросом времени, стратегии и очередных торгов. А в Европе уже воцарился мир. Следовательно, исчезла главная угроза, которая на протяжении четырех лет держала союзников вместе и вынуждала разрешать конфликты, несмотря на личные амбиции.

Здесь, в Потсдаме, не было президента США Рузвельта. И Черчилль, и Сталин – лидер СССР, уважали его. Американец не раз выступал миротворцем между союзниками, предлагая компромиссы – с учетом интересов США, конечно. В конце концов, Черчилль, Сталин и Рузвельт совместно пережили эту страшную войну. До победы лидер США не дожил четыре недели. Его место занял другой, незнакомый участникам «большой тройки» политик – не слишком образованный «ястреб» Гарри Трумэн. Президентом он стал почти случайно, точнее, «по наследству» – после смерти предшественника пост перешел к нему автоматически, без выборов.

Уже стало понятно, что он – совсем не Рузвельт. Позавчера Трумэн, пытаясь удивить присутствующих, рассказал о «чудо-оружии» – бомбе, только что испытанной в США. Он не произнес словосочетаний «ядерная бомба» или «атомное оружие», все и так это поняли. Трумэн пытался поразить присутствующих последствиями взрыва – эмоционально надавить, выторговать себе более сильную позицию перед СССР, вдохновить Черчилля выступить совместно против Сталина. Он не знал и не мог знать, что СССР также создает ядерное оружие, и успех США – лишь тактический. А Черчилль… Старый опытный премьер-министр заметил равнодушную реакцию «дядюшки Джо», как называли Сталина, и осознал, что Советы знают и могут гораздо больше, чем говорят. Черчилль намекнул об этом Трумэну – но тот оказался слишком высокомерным и самоуверенным, чтобы слушать кого-то, кроме себя.

«Если коммунисты не осознают, кто сейчас главный в мире, придется показать еще раз – так, чтобы дошло. Сразу и до всех, – сказал американец. У него был неприятный голос, громкий, сухой и трескучий, как мотор, которому не хватает горючего. – У нас есть Япония! А в случае чего – и СССР».

Черчилль только вздохнул. Он считал, что после такой страшной войны не стоит… Не стоит… Только как это объяснить тем, кому хочется поразмахивать кулаками друг перед другом! И когда! Сейчас! Сколько людей полегло! Проблемы в экономике! Разве что действительно совместно с американцами закрыться, замуроваться, отгородиться от СССР… Тогда еще не существовало термина «железный занавес». Но подобные мысли уже возникали у Черчилля. Равно как и не менее важные вопросы послевоенного устройства мира.

Война с Японией – как, когда, какими силами? Что делать со странами, территории которых уже оставили немцы, откуда прямо сейчас выдавливают японцев? С тем же Китаем, Филиппинами и т. д.? Со странами, которые были частью Британской империи? Последнее особенно волновало Черчилля. Вопрос максимального сохранения или, лучше сказать, возврата этих стран короне – был его уязвимым местом.

Есть еще арабские страны – нефтяной регион, направление традиционных интересов англичан, а с недавних пор – американцев и СССР. Так, русские пока сосредоточились на Иране, однако… А еще Палестина – что делать с арабо-еврейским конфликтом, с этой алией, то есть массовым возвращением евреев на историческую родину? Пока там руководят британцы, но очевидно, что так будет не всегда. Достаточно вспоминать революционные настроения индусов, которые только и мечтают развалить империю.

А Европа? Страны, где стоят советские войска? Многострадальная Польша, с которой все началось и чье правительство находилось в Лондоне в течение всей войны? А Чехословакия? Взрывоопасные Балканы? Особенно Греция – Сталин явно согласен «махнуться» ею на Польшу… Но как тогда смотреть в глаза полякам? Даже не политикам, а тем польским пилотам, которые совместно с англичанами выиграли битву за Британию в 1940 году?

А что делать с миллионами заключенных и освобожденных советских граждан, которые поверили англичанам и сейчас находятся в лагерях беженцев? Сталин требует их вернуть в обмен на граждан Великобритании. Что с ними сейчас делают русские – «проводят идеологическую обработку»? А что произойдет с бывшими пленными советскими гражданами – русскими, украинцами, белорусами, латышами, евреями, только состоится обмен? Лишат прав? Вывезут в Сибирь? Арестуют? Расстреляют?

Что делать с разбитой и нищей Германией? Союзники договорились о «расчленении» страны на зоны оккупации, но как ее делить между тремя странами? Или четырьмя – ведь есть еще и Франция, присоединившаяся к союзникам год назад. Черчилль настаивал на выделении Франции четвертой оккупационной зоны. Но как провести денацификацию и уничтожение военного потенциала Германии, как контролировать действия каждого союзника? А как с нищей и разрушенной страны взять те же репарации, 50 % которых должен получить СССР?

Вопросы, вопросы… Черчилль обдумывал их десятки, сотни раз. Вот и сейчас, в ванне, эти вопросы одолевали его. Полностью погрузившись в тяжелые думы, сквозь шум воды он не сразу услышал стук в дверь. Уинстон встал, чтобы закрутить краны, расплескав воду на пол и тапочки.

– Кто вы и что вам нужно? – рявкнул он.

– Папа, выходи. Мистер Этли уже здесь.

Черчилль услышал голос 22-летней Мэри, своей младшей дочери. Она часто сопровождала отца в поездках, выполняя обязанности личной помощницы. Ведь секретари и стенографистки надолго не задерживались у мистера Черчилля – слишком тяжел он был в общении. «А ты, моя дорогая, – говорил он Мэри, смеясь – можешь уволиться от меня разве что замуж».

– Вы заметили, что сейчас ночь?! – рявкнул Черчилль.

– Мистер Черчилль, получены результаты выборов! Данные из Лондона! Вы же не хотите узнать все утром, когда будет официальное обнародование? – спросил Клемент Этли, лидер Лейбористской партии и главный конкурент консерваторов.

– Подождите пару минут! Я оденусь!

Черчилль, при всей своей самоуверенности, был реалистом. Выборы в Великобритании состоялись еще 5 июля. Осознавая, что убедительная победа партии тори, возглавляемой им самим, вызывает определенные сомнения, Черчилль нехотя взял с собой Этли на Потсдамскую конференцию. Эти полторы недели он потратил на то, чтобы ввести возможного преемника в курс всех дел. Объяснял, учил, рассказывал о каждом из участников, его психологии, интересах, особенностях. С тяжелым сердцем, но максимально искренне. Нужно ли было учить этому Этли, если выиграют тори? Смогут ли лейбористы, проклятые лейбористы оценить все, о чем он, Черчилль, предупреждал и чему учил, если они выиграют? Однажды он назвал их «полукоммунистами»… Был небольшой скандал, который удалось замять, – слишком популярным был он, лидер страны, который выиграл безнадежную войну. Однако своего мнения относительно лейбористов и лично Этли Черчилль не изменил.

«Сейчас мы обо всем узнаем, – думал он, всовывая влажные руки в рукава любимой пижамы. – Не сказать ли, чтобы мне принесли нормальную одежду? Хотя… оденусь для официального объявления. А сейчас – пусть терпят меня таким. Недолго осталось».

Тем не менее, он взял полотенце и протер старинное зеркало от пара. Причесал седые редкие волосы, почистил зубы и похлопал свои «бульдожьи» щеки одеколоном. Черчилль даже затянул потуже пояс халата на животе и подмигнул левым глазом своему изображению в зеркале. «Идем, старик! Перед смертью не надышишься», – подумал он и решительно повернул бронзовую ручку.

– Доброй ночи, господа, – сказал Черчилль, пытаясь говорить бодрым голосом. – Простите за мой вид – много работы, не успеваю принимать ванну в урочное время.

В большой комнате, оборудованной под приемную, собралось около десятка человек. Было видно, что все одевались впопыхах – кто-то спал после тяжелого дня и половины рабочей ночи, кто-то готовился ложиться. Лишь трое из присутствующих мужчин имели приличный вид – они прибыли самолетом из Лондона полчаса назад. Один из них держал конверт с печатями и надписью «совершенно секретно».

Именно он заметил:

– Мы привезли результаты выборов от 5 июля. Это окончательные данные, пересчитанные и уточненные. В вашем присутствии мы открываем это письмо. Клянемся, что не знаем его содержания.

Второй человек сломал печати и передал документ третьему из лондонских посланников. Тот развернул бумагу и зачитал хорошо поставленным голосом:

– Парламентские выборы, состоявшиеся в Великобритании 5 июля 1945 года, были первыми демократическими выборами с 1935 года. На протяжении 10 лет выборы не проводились в связи с ведением военных действий в Европе. В нынешних выборах приняли участие 24 073 025 граждан. По результатам подсчета голосов за Лейбористскую партию, лидер Клемент Этли, проголосовало 11 967 746 избирателей, или 49,7 % от общего числа избирателей. За консервативную партию, лидер которой – нынешний премьер-министр Уинстон Черчилль, проголосовало 8 716 211 избирателей, что составляет 36,2 % от общего количества голосов. За Либеральную партию, которую возглавляет Арчибальд Синклер, проголосовало 2 177 938 избирателей или 9 % от общего количества…

Черчилль нашел в себе силы дослушать до конца. «Эрнест Браун». «Независимые». «Национальное правительство». «Общее богатство». «Партия Уэллса». «Дуглас Янг». Но эти и остальные слова не имели значения. Он узнал о самом важном.

Единственный раз, когда Уинстон напряг слух, была фраза «Гарри Поллит, коммунистическая партия». «0,4 %, два места в парламенте», – услышал Черчилль. Услышал – и выдохнул. Несмотря на сокрушительное поражение консерваторов и убедительную победу этих проклятых лейбористов – коммунисты в парламент Великобритании практически не попали. Он знал, что не зря прожил эти годы – возглавляемая им страна выиграла самую страшную войну всех времен. Но теперь он убедился, что защитил не только независимость страны – он отстоял ее демократический образ жизни. Правильный, неправильный – но демократический.

Документ был дочитан. Черчилль взглянул на Этли. Тот излучал безудержную радость. Нынешний премьер жестом предложил своему преемнику высказаться.

– Кажется, все очевидно, – сказал Этли, склонив голову чуть в сторону. – Однако, полагаю, до официального обнародования результатов первенство за вами, мистер Черчилль.

– Поздравляю вас и искренне благодарю за благородство, – заплямкал губами Уинстон. – И не надейтесь, что это будет моя последняя речь! Я еще буду критиковать вас в парламенте!

Вытянувшиеся, как на параде, присутствующие сразу расслабились. Да, чувство юмора и умение вести за собой никогда не изменяло Черчиллю.

– А теперь, – продолжил он, – когда стало понятно, что британцы просто хотят увидеть новое лицо, не ассоциирующееся с войной, позвольте мне отдохнуть. Я привык покидать любые сборища относительно свежим. Еще раз поздравляю, мистер Этли, и доброй ночи.

С этими словами Черчилль проводил всех в коридор. Только дочку он попросил задержаться.

– Папа… – сказала она. – Так обидно, что консерваторы проиграли! Зато можно наконец выспаться!

– Не сегодня, Мэри. Не сегодня. Завтра поспим. А сейчас придется немного потрудиться – завтра же нужно кое-что сказать этим журналистам.

Отец ласково похлопал дочь по плечу. Она посмотрела на часы, которые показывали четыре часа ночи, покорно взяла бумагу, карандаш и стала стенографировать.

Утром, еще до начала работы «большой тройки», была созвана пресс-конференция. Объявили результаты. Поздравили, посочувствовали. Выступил Этли – он явно всю ночь писал и учил пространную и пафосную речь. Затем пригласили Черчилля. Он также поздравил преемника и сказал:

– Знаете, господа, я понимаю британцев. Это первые нормальные выборы за 10 лет. А за такое время и муж с женой могут надоесть друг другу.

Толпой прокатился смешок, но Черчилль продолжил:

– Если так произошло, то нужны ли взаимные обвинения? Лучший способ восстановить любовь – какое-то время отдохнуть друг от друга.

В толпе опять кто-то хохотнул. Но Уинстону было что сказать – недаром он ночью мучил Мэри.

– То же самое можно сказать о наших избирателях. Им надо отдохнуть от консерваторов, а нам – от власти! Чтобы потом, переформатировавшись, с новыми силами и идеями побороться за сердца и голоса британцев.

Ему зааплодировали. Он неоднократно слышал такую реакцию: понимал, как ее добиться, знал, как перейти от шуток к призывам, как от проблесков пафоса – стыдливо спрятаться в иронию. Черчилль продолжил.

– Можете не верить, но главный результат, который меня искренне порадовал, – это минимальное число голосов за коммунистов! Несмотря на их победы на фронте, вопреки активной агитации среди рабочих, даже несмотря на то, что многие ученые и представители творческой интеллигенции сочувствуют сталинистам… Я сейчас скажу банальность – мне сегодня нельзя! В коммунистических странах – выборов как таковых нет. Все зависит от прихотей первого лица. А по моему глубокому убеждению, насколько бы умным и непогрешимым ни был лидер государства, его власть следует ограничивать. В нашем свободном мире – выбор есть, и так должно быть всегда. Людям свойственно ошибаться, но они должны иметь механизм для исправления ошибок. Это и есть демократия. Это и есть наш образ жизни. Поэтому поздравляю моих оппонентов – но не врагов!