Текст книги "Стальные небеса"

Глава 2

Седьмое апреля, Тафия, Четери

Владыка Четерии в делах и управлении городом был столь же прям, быстр и точен, как в бою. Советники знали, что он не терпит долгих разговоров и велеречивости и требует конкретных решений и расчетов. За провинности с должностей он снимал без сожаления, льстецов от себя удалял сразу. Чет понимал, что пусть у него нет эко-но-ми-ческого образования, но люди в городе – и жители Песков, и беженцы – должны иметь защиту, кров, воду, пищу, медицинскую помощь и не задыхаться от отходов. А еще нужно было довыполнить обещания, данные теще, чтобы, когда придет время уходить, он мог оставить Свету со спокойной совестью.

Но Тамара Алексеевна, которая вместе с отцом Светы и родными Матвея продолжала гостить в Тафии, была довольна и интеллигентно хвалила зятя. Правда, не слишком часто, «чтобы не перехвалить». Уже вовсю работали магазины с иностранными и местными товарами, открылся лазарет с родильным отделением, со стороны Йеллоувиня начали проектировать новую дорогу и тянуть телефонный кабель, а на крышах домов появились первые солнечные батареи. Часто теперь проезжали по улочкам Города-на-реке машины и грузовички – по большей части с йеллоувиньскими и эмиратскими знаками. Мастер иногда позволял себе сентиментально погрустить, глядя на отблески с крыш, – белоснежная Тафия становилась белоснежно-зеркальной. Но так было всегда: чтобы открыть путь новому, нужно изменить старое.

Этим Владыка и занимался, а глобальное планирование и политику оставил Нории и Ангелине. Занимался, не получая удовольствия, но четко следуя принципу, перенятому от Мастера Фери: «Неважно, какое дело назначила тебе судьба, – делай его хорошо и принимай как урок к совершенствованию».

С утра Четери согласовывал взносы, которые при заходе в порт Тафии должны были платить иностранные корабли, и слушал главу государственной речной строительной компании Йеллоувиня, который был приглашен с согласия Хань Ши, чтобы обсудить развитие этого самого порта. Хотя, конечно, «развитие» было преувеличением – если для пассажирских и туристических судов можно было еще использовать старые пирсы, то грузовой порт нужно было строить, и желательно в стороне, чтобы не портить кранами и контейнерами дивные виды Тафии и реки Неру.

Йеллоувинец, вопреки национальному менталитету, оказался человеком, тоже не терпящим долгих речей, – поэтому соглашение о начале проектирования было подписано быстро и к взаимному удовольствию.

В кабинет, где Четери просматривал указы, подготовленные советниками, уже заглядывала Света – пополневшая и цветущая. Она каждый день заходила и утром, и незадолго до обеда, целовала мужа в макушку, распускала ему косу, массировала голову. Как-то сразу приходило понимание, что пора отдохнуть.

– Ты не забыл про обед? – спрашивала она строго. – Через полчаса, Чет.

И Мастер подчинялся – в делах домашних он полностью уступил главенство жене и никогда не оспаривал ее решений. Она вела дом, пусть он и был побольше обычных, управлялась со слугами, хотя могла этого не делать, с радостью вместе с родителями занималась садом и следила, чтобы муж был накормлен и обихожен. Только поначалу она спрашивала его разрешения на переделку их покоев, например, или обустройство беседок в саду – потом Чет приучил, что это ей решать.

– Делай что хочешь, – говорил он, – только чтобы ты была довольна. И чтобы, – добавлял он, жмурясь, – у тебя всегда хватало времени на меня, Света.

У нее хватало. И так ему с ней было хорошо, так смягчала она его сердце, что он и понять уже не мог, как жил без нее пятьсот лет назад.

Только однажды он запретил ей что-то. Светлана часто в вечерние прохладные часы выходила с родителями погулять в город. Ее, конечно, сопровождали охранники, хотя вряд ли во всех Песках нашлись бы глупцы, способные тронуть жену Мастера. Но люди в Тафию прибывали разные, и Четери не желал рисковать.

Супругу Владыки узнавали, кланялись ей и сердечно желали здоровья и удачного родоразрешения, а то и подходили с подарками и прошениями. Света как могла старалась решать посильные ей проблемы жителей Тафии. А то, что было не в ее власти, передавала мужу.

Несколько дней назад, нежась в постели поутру, когда Чет уже вернулся с тренировки, она сказала, что встретила накануне вечером Вей Ши, несущего на закорках смешного старика. Что ученик выглядел голодным и сильно похудевшим. И попросила разрешения передать ему еду и одежду.

– Ты против, я уже вижу, – сказала она со вздохом, не успел дракон и рта открыть. – Я не стала бы делать это без твоего ведома, Чет. Но мне так жалко его!

Четери забрался к ней в кровать, обняв и прижавшись лицом к плечу, как мальчишка, – он очень любил ощущение уюта, которое появлялось рядом с женой, – и Света ласково поцеловала его в макушку.

– Ты навредишь, – прикрыв глаза, объяснил он. – Вей Ши не может сейчас принять это как должно: уязвленное самолюбие заставит его отказаться от помощи и тем самым обидеть тебя. В лучшем случае он решит отдать твой дар кому-то другому, что только укрепит его гордыню. Он не готов смиренно принять помощь и искренне поблагодарить за нее, Света. Я люблю твою доброту, но ты правильно сделала, что спросила меня.

Светлана снова вздохнула, но не стала спорить.

Она была теперь немного рассеянной, в глазах появился влажный блеск, походка стала более осторожной. Шел седьмой месяц беременности, сын уже вовсю ворочался в ее чреве, и она то и дело замирала, прислушиваясь к себе. И если драконицы в период вынашивания ребенка или высиживания яиц становились агрессивными, то Света с каждым днем наполнялась спокойствием и любовью. Аура ее, напоенная стихией Матушки-воды, стала немного мощнее, а в центре теперь сияло ровное сине-белое сплетение.

Такой – налитой, на пике своей женственности – Светлана возбуждала Чета еще сильнее. Он, конечно, не трогал бы ее, если бы ей было неприятно. Но Света сама тянулась к нему.

– Я теперь все время тебя хочу, – призналась она как-то страшным шепотом ночью, когда он, расслабленный, сытый и довольный, почти засыпал, аккуратно прижав ее к себе спиной. – Даже сейчас, опять… кажется. Ужас какой-то, никогда не думала, что в беременность стану такой ненасытной. Прохожу днем мимо твоего кабинета, а сама думаю, что надо зайти и… Чет, а ты все еще хочешь меня? Тебе не трудно?

Он издал сонный смешок, подгреб еще ближе и привычно потерся бедрами о ее ягодицы.

– Я тебе утром еще раз покажу, как хочу, раз возникли сомнения. Только не сейчас.

– Почему? – настороженно спросила Света.

– Мне же трудно, сама сказала. Старенький я у тебя, – весело буркнул Четери и снова потерся об нее. – А нет, уже снова молоденький…

– Чет! – застонала она, давясь от смеха.

Он захохотал ей в затылок.

– Ну как мне еще реагировать на эти глупости, Света? Не выдумывай. И еще, женщина. Как твой муж и Владыка, повелеваю: если днем тебя настигает желание объездить меня, ты не томишься, а идешь ко мне. Я соберусь, выгоню советников, разомну свои старые кости и сделаю тебя довольной. Должен же я отрабатывать твою заботу.

Светлана потянула к себе его пальцы и с улыбкой коснулась их губами.

– Ох, Чет, – сказала она с грустной нежностью. – Не могу представить, как бы я жила без тебя. Иногда я боюсь, что проснусь, а тебя нет. И всего этого нет. Приснилось, привиделось. Или что ты уйдешь на войну… уйдешь, я знаю. И не вер…

Четери мягко закрыл ей рот ладонью.

– Ты права, – сказал он, не дурачась боле. – Я скоро уйду. Но мы смертны. В любой момент можем умереть, поэтому есть ли смысл об этом печалиться и отравлять себе жизнь заранее? Нужно радоваться, что мы сейчас живы, и исполнять свое предназначение. Женщина, не хорони меня заживо. Ты не будешь плакать и истязать себя, а будешь ждать и верить, что я вернусь. Да, Света?

– Да, – сказала она, глотая слезы.

– И правда твоя стихия теперь вода, – сказал он ворчливо, поворачивая ее к себе. Поцеловал глубоко, нежно, чувствуя на губах соленые слезы, спустился ниже – прикусил шею, лизнул грудь над округлым животом, смял ладонями ягодицы. Света, прекратив всхлипывать, вздрогнула, заерзала – она стала очень чувствительной.

– Что ты делаешь?

– Утешаю тебя, конечно, – объяснил воин-дракон охотно. – Недоработал, раз у тебя силы остаются на страх и слезы.

– Это не повод для шуток, Чет, – прошептала она с упреком.

– Какие уж тут шутки, – сказал он серьезно, перекатываясь на спину и очень бережно помогая ей сесть сверху. – Моя женщина не должна бояться и плакать. И ничего смешного в этом нет.

Восьмое апреля

Владыка Чете́рии любил нагружать тело ранним утром – когда сады Тафии были напоены темнотой и прохладой, ветерки лениво текли над остывшей землей и звонко пели птицы, радуясь скорому появлению солнца.

И в это утро он поднялся еще до рассвета, оставив потяжелевшую, крепко спящую Свету в кровати. Она перестала просыпаться вместе с ним, чтобы посмотреть на тренировки, и Чет ее не будил – мимолетно провел по плечу жены губами и направился в купальню, а оттуда – во двор, на ходу заплетая косу.

Босые ноги его коснулись холодной плитки, и через несколько секунд Мастер присел на бортик фонтана, зачерпнул свежей воды, напоенной силой, поднимающейся из глубинной жилы. Встал, прошептав короткую молитву Отцу-Воздуху и Матери-Воде, поклонился небу – и, уже начиная улыбаться, потек по плитке вокруг фонтана в гибком, размашистом танце, все быстрее, разминаясь и разогреваясь.

Когда пришло время доставать клинки, Чет на мгновение остановился, закрыв глаза и слушая вдруг наступившую тишину с мечтательным умиротворением. Над Тафией разливались тихий покой и счастье, и целый город сейчас спал так же сладко, как и весь последний месяц по утрам.

Четери знал, что в эти минуты тренируется не один. До рассвета на склон у обители Триединого выходит с шестом юный гордец. Он повторяет упражнения, которым его научил Мастер, выдерживает ритм дыхания – который ему ставил Мастер, улыбается от нагрузки, дающей телу отдохновение, и наконец-то отстраняется от страстей окружающего мира, погружаясь во внутреннее спокойствие. И погружая в него целый город.

Медитация начала даваться наследнику Желтой империи чуть более месяца назад. Для этого Мастеру пришлось попотеть: затупить его гордыню о служение простым людям и вымотать чрезмерной нагрузкой на органы чувств, болезненной для любого высшего потомка Желтого. Вей Ши должен был рано или поздно познать транс – а дело ускорили травы, которые предложили принцу в кальяне хлебосольные жители города. Но сам по себе, без предыдущей и текущей нагрузки, дурман бы не сработал. Как и не сработал ранее – вряд ли в семье Ши не использовали растения, расширяющие сознание, чтобы помочь наследнику.

Чету каждый день докладывали о том, что делает и как ведет себя ученик, и Мастер был доволен. От дождя новых впечатлений, возделываемая помощью страждущим и тяжелым трудом, через годик послушничества эта закаменевшая желтая глина снова станет мягкой, и прорастут в ней подавленные любовь к людям, сочувствие и сострадание. Вей Ши, неглупый, упорный, даже не желая этого, учился сквозь шоры своей заносчивости и исключительности, воспринимая новую информацию, узнавая людей и меняясь.

Мастер еще раз глубоко вдохнул сочащийся запахом ночных цветов и покоем воздух – эманации юного Ши в эти минуты заслоняли отголоски дальних боев и смертей, заставляющих тело дрожать и проситься в битву. Вдохнул и сорвался с места, продолжая тренировку.

Четери уже несколько дней ощущал, как подергивает в сердце тревога, словно призывая его прислушаться, присмотреться и понять, где он совсем скоро будет нужен. Война, идущая на северо-западе, звала его, распахивая черные руки, громадой поднимаясь за Милокардерами, и часто он беспокоился теперь, предчувствуя на губах привкус крови врагов, и скалился хищно время от времени так, что Света испуганно вглядывалась в него.

Но Мастер не поддавался, ибо война была его сутью, но он был больше, чем война. Чет продолжал ждать знака, который укажет ему путь. Вся натура его стремилась сейчас в гущу боев, но он легко справлялся с этим, терпеливо встречая каждый новый день.

«Вы – оружие, – говорил Мастер Фери, – но каждому оружию свое место и время. Нельзя использовать вместо молота клинок, нельзя ударить раньше или позже. Иначе вы выиграете бой, но проиграете битву».

Клинки пели, смеялись вместе с ним, когда Владыка уловил поспешные шаги за спиной, остановился и обернулся, улыбаясь. Его ослепил огонек высотой с молодую яблоню, причудливым образом танцующий вокруг и внутри раскрытого золотисто-фиолетового лотоса. Огонек этот набирал силу весь последний месяц, и все отчетливей очерчивалась в пламени родовая форма Желтых, усиленная красной кровью, ставшая прекрасным обрамлением для этого пламени и сдерживающая его буйство.

Безмятежная, умеющая видеть красоту, тонко чувствующая, редко вспыхивающая и быстро отпускающая даже самую сильную обиду – вот какой вырастала юная Каролина, принцесса дома Рудлог. И Четери, как ценитель гармонии и красоты, радовался возможности любоваться тем, как раскрывается этот цветок. Только Нории мог бы разделить с ним это ощущение. И правители Туры, конечно, прежде всего Хань Ши и его дети. О, Желтый император будет бесконечно тронут и восхищен, когда увидит эту девочку во время предстоящего через неделю визита Нории и Ангелины в Йеллоувинь. Чет был в этом уверен. Слишком равновесно и утонченно ее пламя, чтобы старый тигр не оценил его прелесть.

А вот у гордеца по имени Вей Ши лотос, сияющий желтым и фиолетовым – цветами стихии Разума, – поднимающийся выше самых высоких куполов Тафии, начал приоткрываться лишь недавно. И пламя, иногда вскипающее внутри, часто пробивало лепестки, сотканные из равновесия и гармонии.

– Доброе утро, Владыка! – звонко поздоровалась принцесса.

Маленькая Рудлог, одетая в длинное цветастое платье, с двумя косами, тяжелыми серебряными серьгами в ушах и браслетами на запястьях, остановилась перед Четом, поправляя на груди ремень, на котором висел сложенный чемоданчик с мольбертом и прочими таинственными художественными принадлежностями. Во второй руке она сжимала лист бумаги. Неподалеку тихими тенями застыли двое охранников с переносными магическими светильниками в руках.

– Доброе утро, девочка-огонек, – ответил воин-дракон, улыбаясь. Если у ее сестры Алины огонь, смешанный с сакральной тьмой Жреца, обратился в страсть к познанию, то у Каролины он воплотился в страсть к творению.

– Я хотела вам сказать… – она запнулась и вздохнула. – Точнее, показать. Только не думайте… ох… я долго сомневалась, показывать ли вам плохое… но это важно!

– Я уверен, что важно, – ответил он, уже догадываясь, что речь может идти об одном из ее рисунков-видений. Ему о них сообщила Владычица Ангелина, попросив особо приглядывать за сестрой, пока не появится возможность нанести визит Хань Ши.

Каролина протянула ему лист бумаги, и Мастер, взмахом руки попросив у одного из охранников светильник, приподнял его и всмотрелся в рисунок.

На нем был изображен он, Чет: лежащий, запрокинувший голову, он пытался встать и не имел сил это сделать, заливаясь кровью из многочисленных ран – на груди, на лице, на голове. Художница с беспощадной точностью вырисовала испарину на теле, и влажные волосы, и исхудавшее лицо с провалившимися от усталости глазами, полными постбоевого экстаза и боли, и полубезумный оскал-улыбку, и руку, бессильно вытянутую к зрителю. И странную слизь, которая местами покрывала кожу.

В руках он сжимал свои клинки, тоже покрытые этой слизью, – один из них, что уж совсем невероятно, был обломан. Нет – Четери присмотрелся внимательнее – срезан. Неужели есть где-то оружие, способное разрушить клинки, выкованные им из собственной ауры, являющиеся его частью?

– Они не всегда сбываются, – виноватым шепотом попыталась ободрить его принцесса.

– Конечно, не всегда, – проговорил он с мягкостью. – Будущее – это сбывшееся из бесконечного числа несбывшегося. Самое вероятное и видят такие, как ты, маленький огонек разума. И знаешь, зачем нужно обязательно рассказывать о плохом?

– Зачем? – завороженно и тихо спросила Каролина.

– Чтобы дать тому, кому выпало предсказание, возможность изменить будущее. Если он хочет.

– Но разве это возможно? – В голосе юной художницы зазвучала взрослая горечь, и Чет задумался, сколько же всего увиденного она несет в себе, боясь показать и рассказать.

– Ты грустишь из-за дара, – сказал он, не спрашивая, и принцесса тяжело взглянула на него. – Не нужно. Любой дар – это клинок, который можно направить как во зло, так и во благо. Тебе просто нужно научиться властвовать над ним.

– Я бы хотела, чтобы я была совсем обычной и ничего такого не умела, – буркнула принцесса совсем тихо.

– Не нужно, – Чет улыбнулся. – Твой дар – это часть тебя. Без него ты будешь кем-то другим. А судьба очень не любит, когда человек пытается быть кем-то другим, Каролина. И всеми силами возвращает его на свое место.

Принцесса совсем опечалилась, и Чет поспешил ее приободрить:

– Ты спрашиваешь, возможно ли изменить будущее. Не все возможно изменить. Какие-то события неизбежны, они как гвозди, которые держат ткань бытия, – выдерни гвоздь, и мир рухнет. Но, благодаря твоему дару, все можно попытаться изменить. Спасибо тебе. – Он торжественно поклонился ей. – Ты правильно сделала, что показала мне.

– Правда? – Лицо ее просветлело. – Хорошо. Ой, – она посмотрела в небо, которое едва заметно начало светлеть. – Я все-таки опоздаю. Еле встала, – пожаловалась она. – Опять не успею к обители до рассвета!

– Не опоздаешь, – проговорил он. – Ты оказала мне большую услугу, девочка. Отойди-ка в сторону, я обернусь и отнесу тебя.

– Ну зачем, – она смутилась. – Это совсем пустяк… поделаю пока наброски.

– Это совсем не пустяк, – улыбнулся Чет с нежностью. – И совсем не равная оплата. Прошу, если ты увидишь что-то еще, касающееся меня, не бойся показать. Ты мне очень поможешь, девочка-огонек.

Мастер не стал объяснять, что этот ребенок дал ему в руки, так точно изобразив его падение и бессилие. Карту его слабых мест, портрет умений его будущего врага. Тип оружия, нанесшего раны, силу удара противника. Принцесса дала ему план тренировок и отработок – и за это он был готов хоть каждое утро носить ее до обители и обратно.

Этот дар следовало беречь и огранять, как драгоценный камень.

Вей Ши не прекратил тренировку, когда в светлеющем небе раздался звук взмахов больших крыльев, не остановился и когда с приземлившегося неподалеку дракона соскользнула знакомая девчонка в цветастом платье, что-то крикнула и поспешно бросилась в сторону Вея, к воротам обители. Сейчас разложит свой мольберт у ворот и снова выпадет из реальности, пока не взойдет солнце.

Девчонка, пробегая мимо по мощеной дороге, широко улыбнулась, махнула рукой, но наследник, как всегда, не отреагировал, продолжая отрабатывать выпады и прыжки с оборотами. А когда она пошла дальше, хмуро посмотрел ей вслед, пытаясь решить загадку, которая мучила его последние дни.

Вслед за девчонкой к месту его тренировки не спеша приблизился Мастер Четери. И только тогда Вей Ши остановился и поклонился, опираясь на шест.

– Продолжай, – приказал Четери, опускаясь на землю и скрещивая ноги. Он был бос, в одних широких тренировочных шальви, перемотанных длинным поясом, и линии ауры на теле едва заметно мерцали в утренних сумерках.

Вей снова поклонился и с места ушел в разворот – загудел, застонал рассекаемый шестом воздух. В душе разливалось ликование: Мастер не отвернулся, не ушел, даже заговорил с ним и решил посмотреть, как он тренируется!

– Не о том думаешь, – рыкнул дракон, и Вей Ши мгновенно выбросил все лишние мысли из головы, сосредотачиваясь на упражнениях.

Через несколько минут Четери вдруг поднял руку и сам поднялся единым движением.

– Замри.

Вей остановился – в глубоком выпаде коленом вперед, с шестом, вибрирующим над головой почти параллельно земле.

– Так тебе порвут жилы плеча, выбьют запястье, даже если заденут шест по касательной. – Дракон подошел, поправил захват, сдвинув ладонь по шесту чуть вперед. – А вот так нет. Чувствуешь? Покачай, запомни баланс. Продолжай.

Уже потянулись первые посетители в храм, взошло солнце, разогревая влажную траву, а неожиданный урок все продолжался, пока не раздался звук гонга, призывающего на молитву. Вей не останавливался, отчаянно желая урвать еще немного умений учителя, продлить общение. Но Четери сам остановил его.

– Хватит, – сказал он. – Иди в обитель. Сейчас там твои главные уроки, юный Вей.

Наследник отчаянно вздохнул, пытаясь скрыть разочарование.

– Мастер, окажи мне честь, – проговорил он тихо, – дай мне бой.

Чет покачал головой.

– Я и так даю тебе бой, юный Вей. С тех пор как кнут коснулся твоей спины. Выиграй его, или я не смогу учить тебя дальше. Знаешь ли уже, что должен сказать мне?

– Нет, Мастер, – глухо ответил Вей, стараясь не показывать то, что поднялось у него в душе. Четери коротко хмыкнул.

– Ты еще полон злости и непонимания. Плещут в твоем сердце стыд и обида, когда я говорю про взыскание, что дал тебе.

Вей Ши поднял глаза на учителя, выпрямился, сжимая зубы.

– Да, и сейчас, – неумолимо продолжил Четери. – Считаешь, что я был несправедлив и жесток, и упорно отказываешься осознать, что я наказал тебя мягче, чем это сделала бы судьба. Но я все равно доволен тобой, – сказал он неожиданно тепло. – Тем, как ты несешь свое наказание. Поэтому можешь задать мне сейчас один вопрос. Или попросить о чем угодно, кроме как вернуться в ученичество.

Гомонили люди, проходя мимо и разглядывая дракона и послушника, белые стены обители окрашивались в нежно-розовый, и уже слышался приглушенный напевный славослов Триединому из храма в центре обители.

Вей Ши задумался. Он столько хотел бы узнать, но, как всегда бывает, в нужный момент все глобальное вылетело из головы. Он хотел спросить про девчонку, но даже если с ней связана какая-то тайна, Мастер ни за что не раскроет ее. И наследник остановился на том, что весь последний месяц нашептывало ему любопытство.

– Ты велел мне заботиться о феби Амфате, Мастер.

– Да, – улыбнулся дракон, но глаза его были внимательными. – Хочешь отказаться от него?

– Нет, – буркнул Вей и вдруг с удивлением понял, что действительно не хочет. – Мне не сложно его носить и помогать ему… теперь. Но я не могу понять, почему он то ходит, то нет. Объясни, Мастер. Я знаю его историю, но я не понимаю. Никогда о таком не слышал.

Четери кивнул, рассеянно любуясь с холма наливающейся красками рекой Неру, что широким полотном обнимала белоснежную Тафию и несла свои могучие воды дальше.

– Есть ящерицы, что отбрасывают хвост, если он раздавлен, потому что боль невыносима. Если хвост останется, тело умрет от мучения раньше, чем от гниения. У почтенного Амфата раздавлено сердце, но он не может его отбросить. Поэтому тело его отказывает от боли. Но иногда что-то или кто-то помогает отстраниться от прошлого, накрыть его тишиной и смирением – и тогда он снова начинает ходить. И последнее время он делает это все чаще, правда? – Мастер с одобрением взглянул на Вея.

– Это я ему помог? – после небольшой паузы спросил наследник. – Моя родовая сила?

Дракон опять хмыкнул.

– И она, юный Вей. Но прежде всего ему помогли твое участие, внимание и терпение. Отсутствие одиночества и опека над тобой. Доброта. Нет в мире силы больше ее. Хотя многие считают ее слабостью.

– Разве я добр? – глухо и резко сказал наследник. – Ты знаешь, что мой дед отказался от меня. Но не знаешь, за что.

– Это не так важно, – улыбнулся Мастер. – Ты по крови своей должен уметь вникать в суть вещей и видеть суть людей. Рано или поздно осознаешь и свою. И расскажешь мне все, что должен. Когда поймешь, что стыдишься своего поступка больше, чем кнута. А сейчас иди.

Девчонка была на прежнем месте – но она даже не обратила на принца внимания, когда он проходил мимо. Глаза ее были затуманены. Она рисовала.

Вей Ши все последние дни глядел на бесконечные цветные наброски – розовое, золотое, фиолетовое, зеленое. В мешанине пятен трудно было угадать величественную и прекрасную Тафию, поднимающуюся из серебряной Неру, но он видел город так отчетливо, будто сам смотрел над мольбертом на белоснежные крыши, зелень и широкую реку.

Продолжала гостья Мастера рисовать и тогда, когда Вей вышел с молитвы, убрал двор, помог раздать пищу тем, кто пришел в столовую. Но на сей раз она уже болтала с кем-то из прихожан, и звонкий голос ее привычно резал уши. А на скамье за ее спиной лежал знакомый альбом.

Альбом этот пролежал в келье у принца неделю, когда Вей четко осознал, что он не вор и быть им не хочет. И вернул его девчонке на следующее утро вместе с остальными принадлежностями.

Жаль, что ее признательность не могла быть потише – она так многословно благодарила, улыбаясь и листая альбом, что наследник поморщился, уже жалея о своем поступке, и пошел подметать у противоположной стены обители.

– Ой, а это ты нарисовал? – крикнула она удивленно ему в спину.

Он промолчал.

– Красиво. У тебя легкая рука!

А через день она опять забыла альбом и карандаши на скамье, и Вей, досадуя на глупость и рассеянность гостьи Мастера, прихватил его в келью. Перед сном полистал в свете свечи и остановился на той странице, где ранее в уголке нарисовал крошечную ветку рябины. Сейчас на ней сидела синичка размером с муху, склевывая ягоды, глаз-пуговка внимательно и лукаво смотрел на наследника, и, несмотря на размер, исполнена она была так мастерски, что казалось, сейчас взлетит.

Вей Ши нахмурился и отложил альбом. Ему вдруг стало очевидно, что он забыт не случайно. И что девчонка над ним подсмеивается.

На следующее утро Каролина выжидательно поглядывала на него – но он игнорировал эти взгляды, пока она не надулась и не уткнулась в свои наброски. Возвращенный им альбом она со скамьи так и не забрала, и он лежал там два дня, укоризненно светя раскрывшимися от ветра рисунками. А на третий Вей возвращался с охоты, сытый и сонный, и рука сама потянулась прихватить его. Как и сама потом уже в келье взяла карандаш и дорисовала к синичке на грозди тонкую, звенящую рябинку с почти уже облетевшей листвой и тяжелыми россыпями ягод.

Утром он отнес альбом на скамью и ушел на целый день помогать феби Амфату, чувствуя себя донельзя глупо. Они с сестрами так играли в детстве, по очереди расписывая тушью окошечки шелковых ширм сценками из дворцовой и сельской жизни, и сейчас он остро вспомнил те безмятежные дни, когда его все любили и баловали и никто, в том числе и сам Вей, не знал еще, что он навсегда порчен красной кровью.

Он не видел реакцию девчонки, но на следующий день на страницу альбома добавился мощный кряжистый дуб: поместилось всего несколько ветвей и дупло, из которого выглядывали бельчата.

Так и началось его странное безмолвное общение с говорливой девчонкой-простолюдинкой. На развороте альбома они рассказывали друг другу историю осеннего леса – появился там родник, прыгающий по круглым валунам, и пятнистый олень с мощными рогами, пьющий студеную воду, и волк, с голодной осторожностью следящий за ним из-за кустов малины. Выросли еще деревья, полетели птицы, заскакали зайцы и белки, лиса понесла в нору мышку, сел на пенек старик, похожий на Амфата, в широкой йеллоувиньской шляпе, с дудочкой. Закружилась перед ним в танце беловолосая девочка, совсем не похожая на гостью Мастера с тяжелым именем Ка-ро-ли-на, хотя Вей рисовал именно ее.

Иногда поверх альбома на скамье стояла новая баночка с мазью для его спины – Вей Ши теперь молча брал и ее, потому что рубцы она смягчала и залечивала превосходно. Между страниц находил он то тонкую пачку бумаги, то грифели, то кисти и краски. Но сын Желтого не мог принимать подачки, как какой-то бедняк, и поэтому отдаривался, чем мог, – складывал из бумаги кружевных животных, стрекоз и птиц и возвращал с альбомом обратно. И снова и снова рисовал на листах, не в альбоме, чтобы она не увидела, говорливую и надоедливую гостью Владыки, с недоумением разглядывая ту, что раз за разом выходила из-под его грифеля. Тонкую девочку со светлыми, кудрявыми, как пух, волосами, чуть раскосыми глазами и лицом-сердечком.

Сейчас, уже без стеснения взяв альбом со скамьи, он не удержался, посмотрел в спину художнице. Никогда раньше не случалось с ним подобного, и поди пойми, почему рука выводит не то, что видят глаза. То ли его воображение так воспринимает ее суть, то ли девочка на самом деле выглядит иначе, а сейчас находится под мороком? Может, ее прячут здесь от какой-то опасности?

Сыну Ши не пристало умирать от любопытства, но Вей бы очень хотел иметь возможность залезть гостье Мастера в голову и узнать, кто она на самом деле. Увы, дед закрыл внуку не только способность видеть ауры и течения стихий, но и ментальные способности, сказав, что он слишком незрел, равнодушен к другим людям, взрывоопасен и безответственен, чтобы свободно распоряжаться ими.

Почти год после этого Вей ощущал себя калекой – потому что давление эмоций окружающих, эманации толпы он ощущал все так же, но узнать, что именно вызвало ту или иную эмоцию, прочитать мысли больше не мог. А потом привык. Пришлось научиться смотреть в лица и на жесты людей, чтобы понимать их слова правильно, пришлось слушать их речь, чтобы услышать и понять, пришлось учиться отличать правду ото лжи, не прибегая к ментальному сканированию. Пришлось учиться общаться и договариваться, а не давить родовой силой.

Когда ты с детства можешь заставить других повиноваться, очень сложно осознать, почему ты не должен этого делать. Только отсечение способностей и служба в армии с ее жесткой структурой и необходимостью выполнять даже самые спорные приказы помогли Вею встать на место тех, кому приходилось подчиняться ему, и понять ценность свободы воли. Это было неприятно и болезненно. Но полезно – он наконец-то увидел не только мир вокруг, но и людей во всем их разнообразии, – и поэтому признал правоту деда.

И все же все эти несколько лет он непроизвольно тянулся «слушать» окружающих. Так человек, лишенный руки, забывает об этом и раз за разом пробует двигать ею. Вей привычно стремился к сознанию людей, ничего не слышал, и это сводило с ума.

Но после того как наследник научился погружаться в транс, ему стало казаться, что стена, которую поставил дед, истончается.

Теперь до него иногда доносились обрывки чужих мыслеобразов, приглушенные, словно издалека. И сейчас Вей сообразил, что припев веселой песенки на рудложском, который глухо и назойливо звучит у него в голове, ему незнаком и никак не может принадлежать его сознанию.