Текст книги "Когда зацветет абелия"

Ирина Лакина
Когда зацветет абелия

© И. Лакина, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Пролог

– Как вам эта, босс? – спросил невысокий мужчина в длинном белом балахоне, взмахнув рукой.

На ребристой поверхности воды в чаше появилось миловидное лицо женщины, чья красота увядала, а на лице застыла печать грусти – вялый взгляд, мешки под глазами, вырисовывающийся второй подбородок, безжизненно свисающие по бокам засаленные волосы.

– Кажется и вправду несчастной, – ответил молодой поджарый человек в строгом синем костюме, вальяжно развалившийся в плетеном кресле за простым деревянным столом.

Встречный ветер трепал его длинные, зачесанные назад русые волосы. Облако, на котором передвигалась странная парочка, летело вперед с огромной скоростью, из-за чего у обоих закладывало уши.

– Если честно, я уже немного устал, – признался собеседник в балахоне, – третьи сутки по орбите круги нарезаем и все никак не определимся с кандидаткой. Портал вот-вот откроется.

– А что у нее за плечами? – спросил босс, сделав вид, что не заметил нытья подчиненного. – Болезни, потери, боль?

– Все сразу. Потеря ребенка, бесплодие, измена мужа, развод.

– Ты прав! – неожиданно оживился начальник. – Мне тоже надоело колесить вокруг планеты. Пора домой, на Олимп. Давай отправляй туда Ванду. И еще… – босс поднял строгий взгляд на напарника, – на этот раз чтобы все было как положено! Даруй ей знание кастильского, а то получится конфуз, как с предыдущей барышней. Я надеюсь, ты еще не забыл, что по твоей вине ее сожгли инквизиторы, никогда ранее не слышавшие китайского? Пришлось поворачивать время вспять и стирать ей память. Дита этого не любит, ой как не любит!

Мужчина в белом балахоне замотал головой и вытаращил на босса испуганные глаза.

– Этой ошибки больше не повторится!

– Гляди мне в оба, Гименей! – предупредил Эрот, доставая из-под стола длинную стрелу. – На этот раз пусть все получится!

Глава 1

Звуки ярмарки, обосновавшейся на Театральной площади в одном квартале к югу от моего дома, прорывались сквозь стены кирпичной многоэтажки, заставляя вибрировать от тяжелых басов стекла на окнах, мебель, люстры и посуду в кухонных шкафах.

Сколько себя помню, я всегда ненавидела «Юморину», проходившую в нашем городе ежегодно с первого по седьмое апреля. Целую неделю невозможно выспаться. Да что там выспаться – уснуть невозможно! И при этом никто и не думает отменять начало рабочего дня ровно в девять.

Зато городские власти довольны. Приток туристов со всей страны колоссальный. Гостиницы полны, рестораны лопатой гребут прибыль, заезжие циркачи из шапито изгаляются как могут, завлекая праздный народ на свои представления. Денежки рекой текут в руки чиновников, небольшой ручеек даже в городскую казну попадает, что непременно указывается во всех новостях как сенсация.

«Городской бюджет только за первый день «Юморины» пополнен на три миллиона рублей», – восторженно верещит диктор с экрана телевизора.

«Налоги и сборы с ежегодного фестиваля юмора и смеха в нашем городе помогут открыть два детских сада и поликлинику», – пестрят заголовки газет.

А я спать хочу. Пятый день хочу спать. Черт бы его побрал, этот фестиваль. Вместе со всеми его артистами и циркачами, вместе с пьяными туристами и довольными рожами отельеров и рестораторов, вместе с каруселями и торговцами уличной выпечкой и сувенирами, вместе с фокусниками, и гадалками, и прочими шарлатанами. Черт бы его побрал! Таково мое сугубо личное некомпетентное мнение.

Стрелки часов показывали одиннадцать. По закону самое время всем заткнуться и улечься на боковую, но в первую неделю апреля в нашем городе этот закон мало кого интересовал.

На прикроватной тумбе зажужжал мобильник. Спрашивается, зачем я поставила его на тихий режим, если дискотека на Театралке все равно будет греметь до рассвета?

Рукой нашупала телефон и устало ответила:

– Слушаю.

– Дора, спишь?

Веселый голос Катерины, институтской подруги, не оставлял сомнений – она-то точно не спит и, скорее всего, присоединилась к этому шабашу в квартале от меня.

– А ты как думаешь? – недовольно буркнула я.

– Не будь занудой. Поднимай свой толстый зад и тащи его на Театралку. Тут так весело!

В том, что там было весело, я ничуть не сомневалась. Вопрос – будет ли завтра весело мне, когда я усну прямо на кассовом аппарате.

– Кать, ты же знаешь. Мне на работу, – попыталась я отделаться от «заманчивого» предложения.

– Всем на работу. Все равно уснуть не выйдет. Так хотя бы не обидно будет, что ночь опять даром прошла.

Вот это она зря. Про «даром». Знает же, что развелась полгода назад и теперь остро переживаю свои одинокие ночи в холодной постели, а все равно давит на больное место. И про «толстый зад» тоже зря. Подумаешь, поправилась немного. Это все стресс – не заливать же его горькой? Уж лучше сладенького – и настроение поднимает, и голова потом не болит.

– Не пойду.

– Собирайся, говорю, как ты уснешь, когда даже на окраине слышно музыку?

Подруга буквально кричала в трубку, поскольку диджей, заправлявший на «Юморине», решил, что на улице стало слишком тихо, и врубил громкость своей аппаратуры на полную катушку. У меня даже барабанные перепонки завибрировали.

– Берушы вставлю в уши и усну! – продолжила я сопротивление, прекрасно понимая, что тут поможет только побег в соседний город.

– Не сработает! Можешь даже не пробовать. К тому же с нами Ванька. Спрашивает уже про тебя. Все уши мне прожужжал. Завтра с утра опять уедет, и на целый месяц. Вставай давай, долго мне тебя уговаривать?

Аргумент про Ваньку оказался действенным. Брат подруги был весьма привлекательный и обаятельный мужчина тридцати лет и, что самое важное в моем случае, – совершенно свободный. У нас поди поищи неженатых – днем с огнем не сыщешь. Особенно если ты разведенка тридцати шести лет с толстой попой и оформляющимся вторым подбородком.

Если быть справедливой, то такой я была не всегда. А точнее – никогда раньше. Еще год назад я являла собой образчик ухоженной женщины в самом расцвете сил – косметологи, фитнес, личный диетолог и повар, маникюр, педикюр, прически. Все изменилось, когда муженек – владелец сети ювелирных магазинов – привел в дом горничную – ранетку, которая едва закончила школу. Дальше можно не рассказывать – все как в кино: измена, залет «горничной» и долгий мучительный развод. Все это я заедала тортиками и фастфудом, попутно пристрастившись еще и к газировке. Теперь без слез смотреть на себя в зеркало я не могла. Потому и не смотрела. От слова «совсем». Тем невероятнее казался мне тот факт, что Ванька положил на меня глаз.

Я по дурости после института выскочила замуж. Вадим сразу сказал, что работать его женщина не будет, и пришлось мне спрятать куда подальше мой диплом экономиста. А теперь, когда осталась я у разбитого корыта, да так, что после развода кушать стало нечего, пришлось мне засунуть куда подальше свою гордость и пойти работать кассиром на заправку, ибо устроиться экономистом без опыта работы оказалось совершенно невозможно.

Но меня, если честно, убивало совершенно другое. При желании можно похудеть, обзавестись любовником и даже пойти вверх по карьерной лестнице. Но ничто не может вернуть тебе способность быть матерью.

Когда я забеременела, Вадим вдруг увлекся лошадьми и построил возле нашего загородного дома небольшую конюшню и загон. Мне было двадцать три и казалось, что я могу свернуть горы. Ну уж на лошади прокатиться галопом – точно плевое дело. Не угадала. Слетела с нее на втором круге и ударилась животом о землю. Слава Богу, сама жива осталась. А вот ребенка я потеряла. Как и свою способность к деторождению.

За десять с лишним лет было пройдено многое – лечение от бесплодия, искусственное оплодотворение, гомеопатия и бабки. Ничего не помогало. А Вадим жаждал наследника. Его фирма разрослась до масштабов нескольких соседних городов, и он уже без стеснения называл себя «ювелирным королем», которому срочно нужен принц.

Это, скорее всего, и толкнуло его в объятия Марьяши. Теперь она на последнем месяце беременности. Эта девчонка лишила меня всего – мужа, дома, имени, положения, а главное – надежды.

Хотя нет. Надежда еще есть. По имени Ванька. Молодой неженатый дальнобойщик с доходом порядка восьмидесяти тысяч в месяц. Я, конечно, привыкла к другим суммам и к другим мужчинам. Но после двадцати тысяч зарплаты кассира и съемной зэгэтэшки[1]1
  ЗГТ (закрытый гостиничный тип) – квартира небольшой площади.


[Закрыть] (которую теперь принято называть модным словом «студия») на последнем этаже и это стало казаться мне за счастье. Призрачное такое счастье, которое завтра утром опять отправится в рейс, а там – может уже и не замаячить передо мной никогда.

Надо вставать и идти, если не хочу к сорока годам превратиться в самостоятельную и независимую женщину с тридцатью кошками.

– Ладно, – обреченно выдохнула я в трубку и нажала отбой.

Наспех натянув на себя мешковатые джинсы, длинный серый балахон с капюшоном, который, как мне казалось, удачно скрывал недостатки фигуры, и безразмерную куртку, я выползла из квартиры. Непричесанная, ненакрашенная и жутко злая. Если уж я понравилась ему в халате и бигудях, когда он привез мне отписанный подругой старенький диван, то и сейчас не испугается.

Пешком идти по слякотной жиже, бывшей когда-то снегом, не хотелось, поэтому, поковырявшись в карманах, наскребла на такси. Через пять минут я стояла на перекрестке перед площадью, оглушенная музыкой и ослепленная огнями, и пыталась дозвониться до Катерины. Народу было столько, что в глазах мельтешило. Всеми цветами радуги переливались вывески ларьков с едой, тиров, игровых залов. Визг и хохот доносились с многочисленных аттракционов. Звуки смешивались между собой, превращаясь в жуткую какофонию, которая резала слух и ужасно нервировала. По крайней мере меня. Ко всему прочему подруга никак не хотела отвечать на мой звонок.

Я уже было собралась восвояси, но на десятой попытке удача улыбнулась мне.

– Пришла? – прокричала Катька в трубку.

– Да! Где вы? – проорала я в ответ, стараясь перекричать музыку.

– Мы у… иона, – неразборчиво ответила Катерина.

– У «Иллюзиона»? – предположила я.

– У… иона! – повторила она.

Решив, что мы сошлись во мнении, я отправилась на поиски пресловутого «Иллюзиона». С трудом пробираясь сквозь толпы праздно шатающихся и танцующих людей в карнавальных масках, я вертела головой по сторонам, как сорока, пытаясь обнаружить надпись «Иллюзион».

Через пятнадцать минут поисков мне повезло – как черт из табакерки передо мной возник человек в костюме скомороха и широко расставил руки в стороны, не давая пройти.

– О, прекрасная незнакомка с красивыми, точно два янтаря, глазами, не проходите мимо! Госпожа Ванда ждет вас, чтобы открыть дороги к счастью и предсказать будущее!

– Мужчина, не мешайте! Уйдите, пожалуйста, с дороги, – рявкнула я так, что у скомороха глаз дернулся. Однако он оказался не из робких.

– Куда же вы спешите, ослепительная леди? Уверяю, госпожа Ванда ждет именно вас!

– Мне не до Ванды, прошу покорно меня извинить. Лучше подскажите, где тут «Иллюзион»?

– Так вот же он. – Человек повернулся вполоборота и рукой указал мне на шатер, над входом в который висела одноименная вывеска.

Я облегченно выдохнула.

– Госпожа Ванда? Ну-ну… Так я и поверила! – ухмыльнулась я. – Это же Катерина послала вас мне навстречу? Розыгрыш такой?

Скоморох лишь улыбнулся и согнулся в шуточном реверансе.

– Идите же скорее, вскоре полночь…

– И принцесса превратится в тыкву, так? – перебила я его, заливаясь смехом. – Не переживайте, тыква в тыкву превратиться не может. Никуда я не денусь. Спасибо, что подняли мне настроение. – Я посмотрела на него уже другим, теплым взглядом, после чего невольно выдохнула:

– Ох, Катерина…

Поражаясь сообразительности и находчивости подруги, которая подослала ко мне ряженого, разыгравшего целое представление, я зашагала ко входу в шатер.

Внутри было тепло от стоявшего у брезентовой стенки масляного радиатора. «Колдовство колдовством, а руки и у гадалок зябнут», – подумала я, рассматривая стоящий по центру шатра деревянный стол и женщину в возрасте, смутно напоминавшую Бабу-ягу из-за странным образом повязанного на голове грязно-серого платка и крючковатого носа. Глаза у Ягуси оказались разными – и по цвету, и по форме зрачка. Один глаз был синий, а второй зеленый. Вытянутый, как у кошки, зрачок зеленого глаза пересекала белая полоска. После встречи с ее взглядом захотелось бежать куда подальше и не оглядываться. Но невидимая сила мешала мне сделать шаг.

В носу защекотало от ядреной смеси запахов – ладан, шалфей, мята, кокос, мускус. Ароматы исходили от горящих на полу свечей.

– И как только пожарная инспекция дала вам разрешение на работу? – удивилась я, наблюдая, как языки пламени одной из свечей буквально пары сантиметров не достают до брезента.

– Дала, милочка. Еще как дала, – ответила бабка, зыркнув на меня таким хищным взглядом, что я невольно сжалась от страха.

Госпожа Ванда таращилась на меня, вращая своими разноцветными глазами, и улыбалась, сверкая золотыми коронками.

«Линзы», – подумала я, подходя ближе. Ну мало ли, может, человек специально так делает, для антуража, – чтобы правдоподобнее образ вышел. Чем страшнее – тем лучше. Самоуспокоение пошло мне на пользу, и я немного расслабилась.

– Садись, дуреха, – приказала по-доброму Бабка-Ежка и взглядом показала на старенький стул перед собой.

– Очень смешно, – обиделась я, – ладно, пошутили и хватит. Где Катя?

– Сейчас узнаем, – загадочно ответила гадалка и достала откуда-то из-под стола новогоднюю игрушку – стеклянный шар на подставке, в котором, если его тряхнуть, начинал кружиться искусственный снег.

– А, шоу продолжается, да? Так задумано? – предположила я. – Что там у вас дальше по сценарию?

– У нас? – переспросила бабка, колдуя руками над шаром. – Мы тут для того, чтобы узнать, что там у тебя дальше по сценарию. А точнее – что тебе на роду написано.

– И что же там написано? – Я не выдержала и прыснула от смеха. – Суженого, часом, не Иван зовут?

– Помолчи, бестолковая. Всю голову забила. Энергию распугиваешь, – огрызнулась Ванда, заставив меня открыть от удивления рот.

Через минуту гадалка заговорила низким хриплым голосом:

– Вижу имя у тебя странное. Больше скажу – дразнили тебя в детстве, стих какой-то все время читали вслед.

Я чуть на месте не подпрыгнула. Действительно Федькой-редькой дразнили и стих читали – «Федорино горе». А все благодаря отцу, который уперся рогом и настоял, чтобы меня по Святкам назвали – Феодора. Дора то бишь.

– Ой, ну это вам и Катя могла рассказать, – скептично фыркнула я, откинувшись на спинку стула.

– Помолчи, не мешай. Из-за твоей трескотни видения исчезают.

Я вконец обалдела от наглости старой ведьмы и угрожающе наклонилась вперед.

– Многоуважаемая госпожа шарлатанка, ваши видения не из-за моих разговоров исчезают, а из-за того, что вам пришла пора принять на грудь. Видимо, действие «эликсира белочки» заканчивается.

Я улыбнулась и вновь откинулась на спинку стула, будучи бесконечно довольной своим язвительным выпадом. Правда, самодовольство быстро сменилось стыдом. Иголка совести больно ширнула где-то внутри. Я вообще-то не такая, никогда раньше не позволяла себе неуважительно разговаривать с людьми и тем более вот так прыскать ядом в их сторону – каким бы ни был человек. Но после развода мне будто крышу сорвало. Это было похоже на рождение сверхновой – сильнейший эмоциональный взрыв, после которого из меня полезли не самые лучшие человеческие качества.

– Вижу лошадь и темноту, – продолжила гадалка как ни в чем не бывало, – страшно тебе и больно. Пустая ты.

Сердце ушло в пятки от этого заявления Бабы-Яги. Неужели Катя настолько бессовестная, что и эту тайну поведала первой встречной? Это уже чересчур. Пора заканчивать спектакль.

– Ну знаете ли, – встрепенулась я, машинально начав теребить пальцы, – хватит. Что это за определение такое – «пустая»? А вы к тому же еще и бестактны, как деревенщина. И как только язык поворачивается использовать чужое горе ради развлечения? Скажите откровенно – это Катерина вам поведала про меня? Неужели вы, будучи в таком возрасте, когда, как мне всегда казалось, уже есть и мудрость, и жизненный опыт, не сказали ей – так нельзя! Это же бесчеловечно! Я же живая, а вы сыплете мне соль на открытую рану…

Сама не заметила, как глаза наполнились влагой. Первые слезинки покатились по щекам. Ну, погоди, Катерина! Попадись ты мне на глаза!

– А мужик этот тебе неровня. Не пара, – ничуть не смутившись, продолжала вещать старуха. – Руки у него всегда в пыли и машинном масле, а в голове только выпить да закусить. Тебе благородный нужен.

– Ну этого уж точно Катя вам не говорила. Это уже ваши выдумки-додумки. Она бы никогда не стала так отзываться о родном брате. – Голос дрожал, хотелось вскочить и убежать из этого шатра подальше, но какая-то сила держала меня на месте.

– Да о какой Кате ты мне толкуешь, беспокойный твой язык? – Бабка не на шутку разозлилась и стукнула кулаком по столу, отчего в «магическом» шаре началась настоящяя вьюга. – Не знаю я никакой Кати. Ты слушать меня будешь или нет? Полночь скоро! Время уйдет, и все, коридор закроется!

– Какой еще коридор? – Я испуганно вскочила со стула, не в силах больше выносить взгляда ее разноцветных глаз, и попятилась к выходу.

– Мужа хочешь? Ребенка хочешь? Шанс все исправить хочешь? – затараторила гадалка, выйдя из-за стола и начав преследовать меня, точно маньяк жертву.

– Что? – Я замерла, переваривая ее слова. – Какой еще шанс? Как вернуть?

– Хочешь или нет? – гаркнула бабка так, что я подпрыгнула на месте. – Последний раз спрашиваю!

– Хо-хо-хочу, – ответила я, стуча зубами.

– Ешь!

Перед моим носом возникла ее сухая костлявая рука, на раскрытой ладони которой лежала карамелька зеленого цвета. Я наклонилась и принюхалась – обычная барбариска. Ехидная улыбка появилась на моем лице.

– То есть – съем конфету, и жизнь наладится, так, что ли? – спросила я.

– Она заговоренная. Съешь и перенесешься на 13 лет назад. Сможешь забеременеть и брак сохранить. – Ягуся хитро прищурилась и по-птичьи наклонила голову.

– Да ладно!

Весь страх у меня прошел. Я еле сдерживала себя, чтобы не расхохотаться в голос. Бабка больше не то что не пугала меня, мне даже стало ее жаль. Ведь, судя по выражению ее сине-зеленых глаз, она искренне верила в то, что несет.

– Считаю до трех, – не выдержала госпожа Ванда и медленно начала отступать назад, продолжая держать ладонь раскрытой, – один… два…

– Хорошо. Давайте свой волшебный леденец. А вы прекрасный психолог – хорошо умеете играть на чувствах людей. Отличное шоу! Браво!

Я взяла с ладони конфету и отправила ее в рот. «Барбариска – она и есть», – пронеслась у меня последняя здравая мысль. Почему последняя? Потому что я понятия не имела, что подмешала к леденцу старуха и каким ветром меня занесло в дремучий лес, в котором я очнулась спустя мгновение. А на языке все еще оставался привкус зеленой карамельки.

Глава 2

Над головой светила луна. Полная, яркая, невероятно большая. Ее мягкий свет помог глазам свыкнуться с темнотой. Где-то в отдалении раздался душераздирающий волчий вой. Он-то и прервал мое любование луной и заставил вскочить с земли. И только теперь я поняла, что дело пахнет керосином. В неизвестном направлении исчезли и госпожа Ванда с «Иллюзионом», и ярмарка, и Театральная площадь, да и сам город испарился неведомо куда. Меня окружали вековые исполины – дубы и каштаны, густо поросшие мхом, с кудрявыми кронами, меж ветвей которых гулял теплый ветер, заставляя их шуметь и раскачиваться.

Под ногами хлюпала вода и рос дягиль. Пахло болотом и тиной. Покуда хватало глаз – тянулся этот лес, и от осознания страшной правды сердце ухало, точно филин, и то и дело падало в желудок, заставляя его скручиваться в ужасном спазме.

Волчий вой повторился вновь – на этот раз ближе, и я словно очнулась, спохватилась, подняла с земли первую попавшуюся крепкую палку и побежала. Хотя бегом это можно было назвать с натяжкой. Ноги вязли во влажной почве, к тому же неизвестно по какой причине с меня начали спадать джинсы, которые я еще пару часов назад с трудом могла застегнуть. Не могла же я вдруг сбросить пятнадцать лишних кило?! Ко всему прочему через несколько минут мне стало жарко. Я со злости скинула с себя куртку, затем сняла джинсы, оставшись в одних колготках и балахоне, который болтался на мне, как сутана.

Не знаю, сколько я брела по этому лесу, но когда на горизонте забрезжил рассвет, я поняла, что силы мои иссякли, и опустилась на мягкий мох у подножия высокого дуба, приклонила к стволу голову и уснула богатырским сном. Где-то далеко выли волки, но мне уже было совершенно все равно – сожрут ли меня эти твари или я умру от голода и жажды в этом бесконечном дремучем лесу. Засыпала я с надеждой, что все это лишь мой ночной кошмар, который развеется, когда солнечные лучи постучат в окно моей съемной студии (которую я любовно называла зэгэтэшкой) на последнем этаже малосемейки.

Очнулась я от того, что чья-то рука теребила меня за плечо. Открыв глаза, я обнаружила, что лес по-прежнему был на месте.

– Ян, посмотри! Это же госпожа Федерика, дочка графа Лоренцо! – над ухом прозвучал полный удивления и неподдельного восторга грубый женский голос. – Точно она, зуб даю! Погляди, как выросла!

– Что? – промямлила я, продирая заспанные глаза и пытаясь рассмотреть того самого Яна и женщину, обладательницу зычного тембра. – Какая еще Федерика? Меня зовут Феодора. И я знать не знаю никакого графа Лоренцо! Где я?

«И что за странный говор у этих двоих? – пронеслось в голове. – Похоже на испанский или итальянский. Как я их понимаю? Ладно еще понимаю их речь, но я сама только что им ответила. Чудеса в решете!»

Мне, наконец, удалось полностью открыть глаза, и я едва сдержалась, чтобы не закричать от испуга. На меня смотрели двое весьма странных людей. На женщине было длинное засаленное платье до пят, пошитое то ли из мешковины, то ли из какой другой дешевой материи, поверх которого был повязан видавший виды фартук с жирными пятнами масла. На голове у нее красовался чепец, призванный сдерживать рыжие вьющиеся волосы, которые выбивались из-под него и лезли грузной даме в глаза. Лицо у мадам было грязно-серое от пыли. Такого же цвета была ее рука, которая продолжала лежать на моем плече. Захотелось немедленно сбросить ее и вообще – держаться от неизвестной тетки подальше, ибо ко всему прочему у нее жутко воняло изо рта. Я поднесла к лицу руку, чтобы хоть как-то перекрыть зловоние.

Мужчина выглядел не лучше, хотя и был моложе своей спутницы лет на пятнадцать. Он напоминал бурлака с картины Репина – с длинной рыжей бородой, грязными взъерошенными волосами, в заштопанной рубахе и коротких облегающих штанах до колен, которые открывали взору его мощные икры, покрытые курчавой рыжей растительностью. Этот Ян таращился на меня как баран на новые ворота, демонстрируя поистине зловещую улыбку, которой недоставало как минимум половины зубов, остальные же были такого желто-коричневого цвета, что от одного их вида я была готова упасть в обморок. Короче, не мужик, а мечта дантиста.

«Бомжи», – выдал решение мой воспаленный мозг.

– Матушка, она говорит, что ее зовут Феодора, – повторил мои слова мужлан.

– Да ты посмотри на нее – в монашеской рясе, которую ей, наверное, не меняли со дня пропажи, и каких-то черных изношенных башмаках да драных чулках, грязная, худая и напуганная. Ее наверняка держали в плену эти изверги-иезуиты! Может быть, даже пытали. Вот бедняжка и повредилась умом. – Тетка деловито покрутила пальцем у виска, чем вызвала во мне жгучее желание треснуть ей по макушке. – Сколько лет уж ищет ее отец? За такой срок можно и свихнуться, милок.

Я поморщилась, слушая душещипательный рассказ бомжихи, и смерила ее презрительным взглядом. Но она ничуть не смутилась.

– Никакая ты не Феодора, душенька! Ты Фе-де-ри-ка, графиня Конте. Дочь графа Лоренцо, владельца этого леса и болота. И полей за лесом.

«Конте… Лоренцо… Федерика… – подумала я, – точно Испания или Италия».

– Черт-те что и сбоку бантик, – резюмировала я откровение тетки, а затем поднялась и осмотрелась, ища глазами тропу, по которой пришли эти двое, – толку от вас ноль. Нужно самой выбираться.

– Матушка, а граф выдаст нам награду за госпожу Федерику? – поинтересовался Ян.

– Выдаст, выдаст. А потом догонит и добавит. С чего ему нам награды выдавать? Сборщик налогов который месяц обивает порог замка, а все же не смог добиться от графа ни единого луидора. Того и гляди пошлет за королевской гвардией, чтобы бросить графа в долговую яму.

Я старалась не слушать бредни странной парочки, которая, судя по всему, была немного не в себе, и, заприметив тропинку, зашагала к ней. Наверняка она выведет меня если не на окраину города, то по крайней мере я окажусь в каком-нибудь населенном пункте.

В голове крутились вопросы. Как я тут очутилась? Почему мне вдруг стали велики джинсы и балахон? Что со мной сделала Бабка-Яга и ее скоморох? Оглушили или опоили чем-то? Куда они меня вывезли? А главное, как они умудрились вывезти меня в Европу? Откуда я знаю этот язык? И где все это время носило Катерину? Ух, и огребет же она у меня по полной программе за это представление!

За спиной слышалось шушуканье сына и матери. Они шли за мной по пятам, и как бы я ни старалась отдалиться, ужасный запах от их пропитанных потом и грязью одежд доносился до меня, заставляя желудок сворачиваться в трубочку и протяжно урчать, грозя приступом рвоты.

Неожиданно в мыслях проскочил еще один, казалось бы, совсем не важный, вопрос. Проскочил быстро, почти незаметно на фоне остальных проблем, терзавших мое сознание, но мне вдруг показалось, что именно в ответе на этот вопрос и кроется разгадка моей головоломки.

Меня внезапно осенило, что из дому я выходила тепло одетая и в начале апреля, когда снег еще не до конца сошел и по ночам продолжаются заморозки. А сейчас мне невыносимо жарко в моем шерстяном балахоне и теплых ботинках. И я уже не могу списать это на бег по ночному лесу.

Мои ленивые шаги с трудом можно назвать бегом. Да и наряды парочки бомжей куда больше по погоде, нежели мой. Я резко остановилась и повернулась к ним лицом.

– Какой сегодня день?

Мой пытливый взгляд просверливал на их поросших пылью лицах дырки, но вопрос, судя по реакции тетки, был воспринят сочувственно, поскольку вполне себе вписывался в их концепцию о потери мной памяти вследствие иезуитских пыток.

– Конечно-конечно, моя дорогая госпожа Федерика, – запричитала женщина, покачивая головой, – как я сразу не подумала, что вы за столько лет потеряли счет времени. Сегодня первое июня 1678 года от Рождества Христова. А вчера – о, если бы вы только вспомнили! – вчера ведь были ваши именины. Восемнадцать лет уже, как госпожа Антония произвела вас на свет. Да упокоит Господь ее душу.

Тетка быстро перекрестилась и прошептала что-то себе под нос. У меня же челюсть отвисла от ее заявления. Кто-то один из нас совершенно точно свихнулся. Смею надеяться, что это не я. Иначе… Что будет иначе, я не могла сформулировать, ибо пребывала в глубочайшем недоумении.

Если судить по температуре воздуха и обилию зелени вокруг, я действительно каким-то образом перенеслась в лето. Списать это на климатический катаклизм язык как-то не поворачивался. Если только «наши западные партнеры» не изобрели климатическое оружие и не решили, что пришла пора его испытать.

– Уважаемая, – начала я деловым тоном, подбоченившись и горделиво задрав подбородок, – я не знаю никакой Антонии, мою матушку звали Нина, и вы мне сильно льстите, называя меня восемнадцатилетней девушкой. Мне уже далеко за тридцать, неужели не видно?

– Господь с вами, госпожа Федерика. Вы юны и прекрасны, как цветок лилии! До чего же довели вас эти монахи! Креста на них нет, хотя и запечатали себя в монастырских кельях… Вот, – тетка запустила свою грязную лапищу в широкий карман и достала оттуда до блеска отполированную большую железную ложку наподобие половника, – полюбуйтесь на себя. Это у меня вместо зеркала. Сынок сделал. – Тетка повернула голову к мужлану и с любовью посмотрела на него. На лице у «сынка» растянулась довольная улыбка.

Я отмахнулась от ложки, как от назойливой мухи, повернулась и зашагала по тропинке дальше. Буробит черт-те что. Юна, прекрасна, лилия какая-то. Это я-то? Еще и половник в лицо сует. Ну и бред. Тетка точно пьяная. Неспроста от нее несет, как от помойки.

Впереди показалось поле, поросшее то ли рожью, то ли пшеницей. Голова шла кругом. Откуда взялся этот дремучий лес, да еще и злачные поля?

– Госпожа Федерика! Да погодите же вы! – причитала за спиной противная бабенка, которая никак не хотела отвязаться от меня. – Позвольте, мы с моим увальнем Яном-конюхом проводим вас до замка! Я боюсь, как бы вы дорогу не запамятовали и опять не заблудились!

– Оставьте меня в покое, гражданка! Я сейчас с ума сойду! – крикнула я, не оборачиваясь.

– Что это такое – гражданка? – спросил Ян у мамаши.

– Не знаю, может, ругательство какое иноземное. Не видишь, что ли, госпожа Фике головой повредилась, – ответила тетка, ничуть не смущаясь того, что я все слышу. Я лишь презрительно фыркнула, решив не связываться с этими маргиналами.

Спустя несколько минут я была вынуждена остановиться прямо посреди поля. Спустившись с холма, на котором, как оказалось, и рос дремучий лес, я увидела вдалеке, за линией полей, скалистый берег, на одном из утесов которого возвышался величественный замок.

От полей замок отделял старый подъемный бревенчатый мост с огромными проржавевшими цепями, по краям которого спокойно разгуливали гуси и куры. Фасад замка порос мхом и плющом и оттого казался каким-то плюшевым. По углам высились дозорные башни со смотровыми площадками. Чуть правее виднелась колокольня церкви и длинная улица с низенькими домиками с черепичными крышами.

– Это еще что такое? – ошеломленно спросила я, обернувшись к своим преследователям.

– Как что? – улыбнулась тетка. – Замок Конте и деревня.

– Какая еще деревня?

– Деревня, в которой живут крестьяне вашего отца, графа Лоренцо, его верные вилланы.

– Дайте сюда половник… тьфу, ложку эту, – рявкнула я, изо всех сил пытаясь осмыслить услышанное.

– Пожалуйста.

Женщина обтерла ложку подолом своего платья и протянула ее мне. Я зажмурилась, мысленно готовясь к самому худшему. И правильно сделала. Когда я открыла глаза, на меня смотрело незнакомое лицо, смутно напоминавшее меня в молодости, – юная и прекрасная, как лилия, госпожа Федерика, графиня Конте с фарфоровой кожей и нежным румянцем, золотисто-карими глазами и аккуратными пухлыми губами. Из-под капюшона балахона виднелись длинные локоны цвета сусального золота.