Текст книги "Когда зацветет абелия"

Глава 11

В таверне было тепло и, что самое важное, сухо. В печи у стены колыхался огонь, который с треском облизывал крупные деревянные поленья, превращая их в черную золу.

Я с жадностью поглощала жаренного на вертеле молочного поросенка, запивая все это кислым вином, которое хозяин таверны принес из погреба.

Альваро сидел напротив и молчал, буравя меня глазами. На его губах играла усмешка. Но мне в это мгновение было совсем не до него. Во мне, наконец, проснулись обычные человеческие инстинкты, и я вдруг поняла, что жутко голодна. Удивительно, как я еще не упала в голодный обморок? Если не считать той скудной похлебки, что мне выписали в замке папаши, да сыра, которым угостил меня Альба, за прошедшие сутки у меня во рту росинки маковой не было.

– Согрелись? – заговорил он как раз в ту секунду, когда я отправила в рот очередной кусок мяса.

– Угу, – буркнула я, пережевывая пищу.

– Я почему-то не подумал, что вас не кормят, – съязвил герцог, взглядом указав на гору обглоданных косточек на деревянной поверхности стола.

Я перестала жевать и посмотрела на него одним из тех взглядов, которые не сулили собеседнику ничего хорошего. С трудом проглотив последний кусок, я скривила лицо в ехидной ухмылке и ответила:

– Вы угадали, дорогой герцог. Все из соображений экономии и во благо моей тонкой талии. Видите, как папенька заботился обо мне? Достойно похвалы! Что скажете?

Он улыбнулся, блеснув в полумраке, царившем в таверне, белыми ровными зубами.

– Не сердитесь. Просто вы так жадно расправились с этим несчастным поросенком, что я не сдержался. Если быть откровенным до конца, мне глубоко симпатична ваша искренность и непосредственность. К моему удивлению, вы совершенно лишены жеманства и светской напыщенности, которыми так гордятся девицы из высшего общества. Вы напомнили мне…

– Простолюдинку? – перебила я его.

– Возможно, – ничуть не смутившись, ответил герцог, – вы говорите, что у вас амнезия. Насколько мне известно, дочь графа Конте пропала десять лет назад. Ко мне в голову закрались подозрения… – Он умолк и внимательно прошелся по моему лицу своим пронизывающим взглядом.

– Вы подозреваете графа Конте в подмене? – излишне громко воскликнула я, чем привлекла внимание нескольких рыбаков, пивших вино за соседним столом, и хозяина, который возился с тестом.

Поняв свою оплошность, я наклонилась чуть ближе к герцогу и повторила свой вопрос уже шепотом:

– Вы считаете, что граф выдал за свою дочь простую крестьянку? Я правильно поняла вас, герцог?

– А мне стоит так думать?

– Если у меня амнезия, это еще не значит, что я подсадная утка, – обиженно фыркнула я, насупив нос и нахмурив брови.

– Вот. Воспитанная дочь гранда никогда не позволила бы себе подобных выражений, – со смехом констатировал Альваро, а затем отпил из своей кружки вина.

– Меня похитили иезуиты и держали в плену, скрывали мое происхождение, пытали, – начала я оправдываться, вспомнив байки птичницы Матильды, – каким-то чудом мне удалось сбежать, и ноги сами принесли меня в отцовский лес, где меня и нашли его старые слуги. Меня узнали, герцог? Узнали!

– Хорошо-хорошо, – он поднял в примирительном жесте руки вверх, но все же продолжал ехидно улыбаться, – пусть будет так, дорогая графиня! Несчастные братья-иезуиты, конечно, сейчас дружно икают, но тем лучше для меня. Ведь попадись вы в лапы учителей этикета, словесности, музицирования и прочих светских наук – с вами было бы нестерпимо скучно.

Я не успела ничего ему ответить, потому как за спиной скрипнула входная дверь и в таверну ворвались потоки холодного влажного воздуха, которые едва не загасили огонь в печи.

– Закрывай скорее дверь, дубина! – заревел хозяин таверны на вошедшего внутрь.

– Прости, Жозе! Ветер такой силы, что дверь удержит не всякий, – начал оправдываться вошедший, в котором я узнала того самого сгорбленного мужлана из свиты герцога.

– Ну что там? – спросил Альваро, который встал из-за стола, как только увидел своего подручного. – Перегрузили?

– Да, ваше сиятельство! Товар в повозках. Если вы даете добро – можем трогаться в обратный путь.

– Добро, – ответил герцог, махнув рукой.

Мужчина вышел на улицу, и до меня донесся его зычный голос, который призывал своих собраться к повозкам.

– Сеньорита, – обратился он уже ко мне, – если вы закончили трапезу, позвольте проводить вас в экипаж.

Не знаю отчего, но мне вдруг стало стыдно. Я опять была вынуждена сдаться этому мужчине и согласиться на его предложение сопроводить меня до монастыря августинок, который располагался по пути в его владения. Надо сказать, я выдохнула с облегчением, узнав, что капитан корабля, на котором я должна была уплыть, категорически отказался принимать на борт женщину, да еще и уведенную из-под носа у короля. Думается мне, Альваро нарочно рассказал ему всю правду, приукрасив ее такими прозрачными намеками, что бравый морской волк не на шутку разволновался, опасаясь королевской мести за сокрытие экс-невесты. Я слышала, как он кричал, что галеры Филиппа IV бороздят залив денно и нощно и избежать встречи с ними совершенно невозможно.

Но сейчас, когда передо мной вновь оказалась протянутая герцогом ладонь, мне опять стало стыдно. Почему я не могу отказаться от него? Почему меня влечет этот странный человек? Почему я послушно следую за ним, хотя дала себе обещание при первой же возможности улизнуть? И что еще мне придумать, чтобы остаться рядом с ним и после визита к благочестивым сестрам-августинкам и при этом не потерять своего лица?

Почву под ногами выбивал как раз последний вопрос. Как бы трудно мне ни было признаться самой себе в этом, но я вовсе не собиралась покидать герцога, несмотря на все отговорки и самообман. Он манил меня, завораживал, держал «на привязи» одним только своим существованием. Мне ужасно хотелось разгадать его тайну.

– Благодарю, – выдохнула я, подавая ему руку.

Он был так близко, что хотелось прижаться к нему, почувствовать его плечо, ощутить его тепло. И, словно прочитав мои мысли, герцог притянул меня к себе, накинув на меня часть своего широкого плаща.

– Чтобы вы не промокли вновь, – пояснил он подобную дерзость, хотя по его глазам я видела, что он готов в любую секунду отпустить меня, если подобный жест покажется мне слишком фривольным.

– Вы очень любезны, – проблеяла я, как последняя овечка, не в силах угомонить разбушевавшиеся внутри меня гормоны. Еще немного, и я начну улыбаться, как дурочка с переулочка.

Страшно было подумать, но факты говорили сами за себя – на меня медленно, но верно надвигалась самая настоящая влюбленность. Абсолютно идиотская, глупая, ничем не объяснимая, потому как я даже лица своего спасителя не видела, однако совершенно реальная. И оттого я злилась на себя еще сильнее. Угораздило же!

Герцог бросил на стол деньги за еду и вино и громко прокричал хозяину таверны «спасибо», а затем вывел меня на улицу.

На этот раз мне не пришлось проделывать долгий путь под порывами ветра и шквалом воды. Кучер подогнал карету прямо ко входу в таверну, расположенную у дальней пристани порта.

– Я надеюсь, вы не станете рисковать здоровьем, дабы обеспечить мне излишний комфорт? – заволновалась я за герцога, когда он открыл мне дверцу кареты.

Мужчина улыбнулся. Моя забота польстила ему.

– Вы начали за меня переживать? Уже что-то… – ответил он, закрывая дверцу.

Мне ничего не оставалось, как высунуться в окно и рассерженно крикнуть:

– Ну и пожалуйста! Если подхватите простуду – я не виновата!

Я с раздражением откинулась на мягкие подушки, которые кучер заблаговременно просушил и прогрел на печи в таверне, и скрестила от злости руки на груди. Этот хромой издевается надо мной, играет со мной в кошки-мышки. Чего он хочет добиться своим геройством? На улице настоящий ураган, а он изображает из себя смельчака, которому не страшны ни пневмония, ни ангина.

Спустя несколько минут любопытство взяло верх над злостью, и я вновь высунула в окошко нос, чтобы посмотреть – как идут приготовления к отправке в обратный путь.

Альваро стоял возле одной из повозок и что-то объяснял погонщику, активно жестикулируя и указывая на мотки парусины, которые лежали прямо на земле. Несколько человек подбежали к повозке и принялись разматывать парусину, а затем стащили промокшую мешковину, укрывавшую груз, и вместо нее натянули плотную брезентовую ткань.

Мне показалось, что на телеге друг на друга ряд за рядом были сложены небольшие мешки. Что же было в этих мешках? Любопытство съедало меня изнутри. Так и подмывало выйти и посмотреть, что же в этих мешках? В том, что торгует герцог вовсе не пшеницей, я уже успела убедиться. Но что он получил в обмен на шерсть и золото? Порох? Оружие? Драгоценности?

Я задумалась и не заметила, что первые две повозки уже повернули на дорогу, выводящую наверх к плато, с которого мы спустились, и опомнилась только тогда, когда кучер громко закричал «Но-о-о!». Карета дернулась и медленно поползла вперед по вязкой от воды дороге. Неожиданно возле окна возникла фигура всадника. Это был герцог, которого я узнала по его плащу.

– У вас все в порядке, графиня? – поинтересовался он, пригнувшись и заглянув за шторку.

– А у вас? – огрызнулась я. – Сколько же английской шерсти в тех мешках? – сорвался с языка опасный вопрос. – Интересная сделка – вы отдаете золото и шерсть, а взамен получаете просто шерсть. Думается мне, это совсем невыгодно.

Мой вопрос ничуть не рассердил Альваро. Напротив, он расплылся в широкой улыбке.

– У вас тонкий ум, Федерика. – Мое имя так ласково слетело с его губ, что я вздрогнула, почувствовав, что пропасть между нами становится все меньше и меньше. – В мешках не шерсть.

– И что же там?

– Вы умеете хранить секреты?

– Вполне.

– Там специи из Индии. – Он достал из кармана своего плаща маленький мешочек и протянул его мне: – Возьмите. Этот мешочек стоит целое состояние. Это мускатный орех. Если вам однажды надоест ходить к заутрене и слушать проповеди в монастыре августинок, вы сможете продать его и обзавестись на полученные деньги неплохим домиком с участком и даже позволить себе пару-тройку слуг.

Вот оно что! Контрабанда специй! Я знала, что в Средние века специи были на вес золота, и теперь смогла лично в этом убедиться. Стало ясно, на чем сколотил состояние этот хромой, дерзнувший бросить вызов королю.

– Спасибо. – Я взяла мешочек и спрятала его в декольте. – Вы не боитесь попасться на контрабанде и лишиться всего? Титула, земель, состояния, жизни, в конце концов?

– Риск – удел смелых, – смеясь, ответил он, – но будьте спокойны, я не враг себе. Вы можете не опасаться, что с вашим будущим мужем что-то случится. Торговля идет через подставных лиц, верных мне, на территории Наварры и Фландрии. Мои действия, таким образом, даже если вскроются, не попадают под юрисдикцию басконского короля.

Альваро приложил к шляпе руку в прощальном жесте и пришпорил коня, оставив меня сидеть с открытым от удивления ртом. Я пропустила мимо ушей преступную схему торговли специями. В голове набатом звучали его слова, которые были брошены как бы между прочим, но несли в себе такую смысловую нагрузку, что мне даже показалось, будто у меня подскочило давление.

Он сказал – «ничего не случится с вашим будущим мужем».

Глава 12

У меня болела каждая косточка и ныла каждая мышца к тому моменту, когда мы добрались до монастыря августинок в Толосе – небольшом городке, располагавшемся по дороге к землям герцогов Альба.

Высокие каменные стены надежно укрывали жителей обители от набегов разбойников и праздной мирской жизни, царившей в городке.

От города монастырь отделял широкий ров с болотистого цвета мутной водой, которая поросла тиной и камышом.

Мы прибыли к месту ближе к полудню, когда заутреня уже прошла и монахини принялись за повседневную работу. Неподалеку от монастырских стен был разбит огород, на котором несколько послушниц усердно возделывали землю, орудуя чем-то похожим на тяпки.

Несмотря на усталость, любопытство раздирало меня, и я высунулась в окошко кареты, чтобы наблюдать за происходящим снаружи.

Когда экипаж остановился, в окне возникла фигура Альваро, который спешился с коня и приветливо снял передо мной шляпу.

– Вот мы и на месте, сеньорита, – сказал он, открывая для меня дверцу. – Я послал человека к местной портнихе, чтобы она пришла к вам и сняла мерки.

– Благодарю, но это лишнее, – ответила я, смутившись, хотя мой внешний вид действительно нуждался в обновлении.

Роскошное платье из золотой парчи было безжалостно измято, от меня попахивало потом, лицо покрыла дорожная пыль, которая забиралась внутрь даже сквозь плотные бархатные шторки. К тому же я испытывала непреодолимое желание помыться. Чистая и новая одежда пришлась бы сейчас как нельзя кстати.

– Вам нечего стыдиться. После столь долгой и утомительной дороги даже королева нуждается в смене гардероба и горячей ванне. Как видите, я не подаю вам руки. Отнюдь не потому, что мне не хочется подержать вас за руку. Все дело в том, что я настолько пропитался грязью и потом, что сам себе омерзителен. Поэтому, прошу вас, пройдемте скорее внутрь и попросим приюта.

– Разве мужчинам разрешен вход в монастырь? – удивилась я, в то время как мы подошли к высоким дубовым воротам с узким зарешеченным окошком.

– В покои монахинь, конечно, нет. Но здесь есть гостевой дом для паломников. К тому же настоятельница – моя молочная сестра. Не думаю, что она спустит на меня монастырских псов.

Он заразительно засмеялся, а затем громко постучал в ворота. В окошке тут же возникло морщинистое лицо.

– Слушаю, сын мой, – добродушно ответила монашка, охранявшая вход в обитель.

– Сестра Мариэтта, это я. Альваро. Со мной графиня Конте. Впусти нас. Мы проделали долгий путь и нуждаемся в крове и отдыхе.

Послышался лязг проржавевших петель, а затем скрип тяжелой двери. Перед нами возникла довольно упитанная монахиня с добрыми серыми глазами, которая широко улыбнулась и протянула герцогу для поцелуя свою пухлую руку.

– Как же я сразу вас не узнала, сын мой, – виновато сказала послушница, отходя в сторону и пропуская нас внутрь. – Годы берут свое. Я стала плохо видеть.

– С Божьей помощью, сестра Мариэтта, и это преодолеется, – ответил Альваро.

– Ваших людей и лошадей я прикажу разместить в сарае с сеном, который стоит у западных ворот. А для вас есть комнаты в доме паломников.

– Спасибо, – герцог слегка поклонился, – а где же мать-настоятельница?

– У нее важный гость, – лицо старой монахини напряглось и сделалось суровым, – королевский гонец.

– Неужели? – удивился Альваро. – Тогда, наверное, нам не стоит ее беспокоить.

Его глаза вдруг сузились, и в них проскочило что-то нервное, заставившее меня нахмуриться и покрыться мурашками.

– Поговаривают, что король созывает Верховный церковный суд, – шепотом сказала монахиня, – чтобы отделаться от нареченной невесты.

– Вот как? – небрежно бросил герцог, чтобы поддержать разговор. Но я видела, как напряглось его тело, как крепко сжались его ладони в кулаки.

– Дочка маркиза де Вильенсо на редкость некрасива. Да еще и горбится. Филипп IV подкупил несколько человек из людей маркиза, и те теперь утверждают, что цветы на абелии в имении маркиза были не настоящие, а собранные с кустов сирени. Якобы они всю ночь клеили их к веткам дерева на смолу.

– Этого и следовало ожидать, – задумчиво произнес Альваро, переступая порог одноэтажного здания для паломников.

Мне стало неспокойно. Если заваривается такая каша, обо мне непременно вспомнят. Слову короля я не доверяла совершенно. Король дал – король взял. Как бы он не вознамерился вернуть меня обратно! Сомнений в том, что его дружок-архиепископ организует судебный процесс таким образом, что несчастную юную маркизу отправят обратно в монастырь, не было никаких. Напротив, во мне крепла уверенность, что беды не избежать.

– Ваша комната налево, – тем временем заговорила сестра Мариэтта, указывая герцогу на его келью, – а ваша направо, – обратилась она уже ко мне. – Графиня, я пришлю к вам сестер. Они принесут чистую одежду и помогут помыться.

Я благодарно кивнула и улыбнулась монашке.

– Прикажу приготовить фасоль и овощи, чтобы вы могли перекусить, – сказала на прощание добродушная женщина, а затем быстрым шагом направилась вперед по коридору. Скорее всего, где-то там располагалась трапезная.

– Отдохните немного. Я постучусь к вам через пару часов, чтобы отвести в трапезную, – сказал мне герцог.

– Хорошо.

Я толкнула рукой деревянную дверь и вошла в свою келью. В коридоре послышался хлопок – Альваро тоже вошел к себе.

У грязно-серой побеленной стены стояла деревянная кровать с соломенным матрацем. В углу располагалось ведерко (вместо ночной вазы, я так полагаю), а над дверью висело распятие. Больше в комнате ничего не было.

Я с удовольствием скинула неудобные туфли, которые сильно натерли мне ноги, и растянулась на кровати. Несмотря на скудность обстановки, матрац оказался чистым, а солома в нем – сухой и мягкой. Веки закрылись сами собой, и я уснула мертвецким сном. Понятия не имею, сколько по времени я блуждала в своих сновидениях, однако проснулась я с испариной на лбу. Последнее, что я запомнила из своего кошмара, – склонившееся надо мной лицо Филиппа и бешеный стук в дверь.

Стук, как оказалось, был вполне реален. Кто-то упорно тарабанил в мою дверь. Я протерла глаза и громко крикнула:

– Войдите.

Через секунду в келью вошли две монахини с ведром воды, медным тазом, чистой сорочкой и рясой из грубого сукна. Они представились мне сестрами Анной и Марией, а затем помогли помыться и переодеться.

– Выходил ли герцог из своей комнаты? – поинтересовалась я, когда с водными процедурами и переодеванием было покончено.

– Да. Его сиятельство заглянули к вам, но вы еще спали. Поэтому он один отобедал, а сейчас беседует с матерью-настоятельницей. Он просил нас проводить вас в трапезную, когда вы проснетесь.

Вот же шельма! Значит, он запросто взял и заглянул ко мне? Без стука, без предупреждения… А если я тут голая по комнате хожу?

От мысли, что я гуляю голой по этой келье, а на меня смотрят два черных глаза из прорезей в бархатной маске, к щекам прилила кровь, щеки загорелись, а внутри все затянулось морским узлом.

– Спасибо.

Я быстро расправилась с тарелкой тушеной фасоли, которая с голодухи показалась мне пищей богов, и незаметно улизнула из-под носа сестер, которые, воспользовавшись случаем, принялись драить столы и лавки.

Ноги вынесли меня в центральный дворик, по которому гуляли гуси и куры. В центре дворика находился полуразвалившийся колодец, от которого по кругу лучами в разные стороны расходились узкие тропинки.

Я осмотрелась – слева и справа на втором этаже главного монастырского здания, судя по всему, располагались жилые комнаты послушниц – одинаковые узкие окошки, простецкий каменный балкон, опоясывающий этаж, скромные деревянные скамейки у стены. А вот центральная часть здания была окружена лимонными деревьями и пальмами в горшках. К тому же наверх вела лестница, отделанная гранитом, а балкончик из красного дерева явно вырезал какой-то умелец.

Поразмыслив, я решила, что апартаменты матери-настоятельницы находятся как раз там, и отправилась к гранитной лестнице по центральной тропинке-лучу.

Лестница привела меня сначала на резной балкон, с которого в здание уводил длинный темный коридор. Я осторожно вошла внутрь и начала потихоньку продвигаться, останавливаясь возле каждой попадающейся мне по пути двери и прислушиваясь. На пятой, а может быть, шестой по счету остановке мне повезло. За дверью прозвучал знакомый голос.

– То есть ты предлагаешь мне бежать? – спокойно спросил Альваро.

– Я уже говорила тебе и повторюсь снова – король в бешенстве. Мне стоило большого труда выпроводить восвояси его гонца. И то только после того, как я поклялась на распятии, что не дам тебе здесь крова. Ты понимаешь, на что мне пришлось пойти? Да простит меня Господь. – Женщина замолчала, видимо, чтобы прийти в себя после подобного богохульства. – Однако, чует мое сердце, скоро здесь будут королевские гвардейцы. Филипп прекрасно осведомлен, что нас с тобой связывает молочное братство и что дорога в Сан-Альенсо лежит через мой монастырь.

– Он дал мне слово, – возразил Альваро.

– Его слово выеденного яйца не стоит. Он заберет обратно то, что принадлежит ему. А тебя отправит в темницу. Вы чудом не столкнулись с его верным псом у ворот. Но судьба не будет так благосклонна к тебе всегда! Прошу тебя, откажись… Что ты потеряешь?

– Не могу, – тихо сказал Альваро, а у меня сердце начало подпрыгивать так, будто резвилось на батуте.

Почему он не может? Что заставляет его рисковать собой? Неужели у него и впрямь есть ко мне какие-то чувства? Улыбка тронула мои губы, а ладонь сама собой легла на грудь, успокаивая разбушевавшееся сердце.

– Неужели эта девица настолько ценна? Разве она ценнее твоей жизни? Брат мой! – с горячностью воскликнула мать-настоятельница. – Здесь ты можешь не опасаться никого и ничего, сними же эту проклятую маску и посмотри на себя в зеркало. Любая упадет к твоим ногам, а ты сцепился с королем из-за жалкой оборванки, дочери разорившегося Лоренцо Конте. Знай же, ее не примут ни в одном монастыре с тех пор, как король объявил на нее охоту. Это королевский указ. И ты не проси у меня приюта для нее!

Возможно, я услышала бы еще что-то любопытное, но слова про «оборванку» не на шутку разозлили меня. Я с силой толкнула дверь, которая, как оказалось, была заперта на цепочку. В образовавшемся проеме показались две фигуры – высокая статная монахиня лет сорока в черной рясе с белой пелериной и черном клобуке и Альваро в темно-зеленом жакете со стоячими короткими рукавами и такого же цвета ренгравах.

Молочные брат и сестра стояли рядом у стены возле маленького зеркала. Мой приход застал их врасплох. Герцог повернул голову и застыл в изумлении, заметив в дверной щели мой нос.

– Федерика, это вы? – спросил он, сжимая в руках бархатную маску.

Я же не могла вымолвить и слова, отшатнувшись от двери, как от огня.

Я увидела его лицо. Лицо молодого мужчины с правильными чертами лица, красивыми карими, почти черными глазами, с полными властными губами и чистой бледной кожей. Ни шрамов, ни ожогов, ни оспин! На нем не было ничего ужасного. Ничего из того, что я представляла себе. Напротив, Альваро был настолько привлекателен, что мне тут же захотелось вновь посмотреть на него. В памяти отпечаталась ямочка на подбородке, покрытом легкой щетиной, тонкий аристократичный нос и упрямый лоб, который пересекали первые морщинки.

Почему же ты носишь эту чертову маску? И почему ты не можешь от меня отказаться? Сколько тайн сокрыто в тебе, герцог Альба, сын короля и контрабандист?