Текст книги "Круг обреченных"

Глава 10
ПРИГОВОР

Полковник Зверев сидел в кабинете районного прокурора Свиридова.

Прокуратура как-никак орган, осуществляющий надзор за исполнением законов.

Следовательно, сама должна быть под надзором. Полковник знал, чем порадовать душу законника. Главный прокурор района был человеком простым, незамысловатым.

Всяким заморским джинам и вискам предпочитал деревенский самогон да деревенское же сало с лучком. Бутыль ядреного, под пятьдесят градусов, первача, настоянного на зверобое, и заняла в данный момент свое заслуженное место на служебном столе Свиридова.

– Вот, Палыч, это от мамки моей личный привет, – разливая по стопкам прозрачную жидкость цвета темного янтаря, добродушно прогудел Зверев. – Ну давай, со свиданьицем! По сто граммов наркомовских!

Мужчины опрокинули стопки. Свиридов охнул, занюхал куском хлеба, выдохнул:

– Хорош! Как его беспартийные пьют? – отпустил он шутку застойных времен. Зверев хмыкнул:

– Салом, салом закусывай! Никакой хмель не возьмет.

– А зачем тогда и пить? – резонно спросил прокурор, но подцепил в рот кусок копченого, в розовых прожилках сала. – Хорошо! – повторил он.

Рабочий день был на исходе. Самое время посидеть, расслабиться. Мужчины не спеша обменялись мнениями о балканском кризисе и скандале с генеральным.

После двух-трех рюмок Зверев как бы между прочим спросил:

– Что там с детским садом? Дело возбуждать будете?

– Возбудили по двести тридцать шестой статье – нарушение санитарно-эпидемиологических правил. Против заведующей и поварихи. Заведующая, старушонка дореволюционная, скопытилась тут же – лежит с тяжелейшим инфарктом.

Повариха вообще сбежала. Не дело, а головная боль. Медики даже диагноз установить толком не могут. Девчонки-воспитательницы говорят про какую-то ампулу. Но ведь ничего не нашли…

– А-а, – махнул рукой Зверев. – Что ты, баб не знаешь, Палыч? Одна какую-нибудь дурь придумает, а остальные поверят. И будут, глаза вылупив, божиться, что так оно и было. А ничего и не было…

– М-да. Но повариха-то исчезла. Мы ее в розыск объявили.

– Я так думаю, что она просто руки после сортира не мыла или мясо немытое в суп засунула. А может, у них крысы по продуктам бегают. Да мало ли. А когда детишки заболели, она и дала деру. Со страху.

– Я тоже так думаю. И следователь того же мнения. В детсадах часто вспышки всякие кишечные случаются. Такого, правда, я не припомню. Врачи говорят – похоже на брюшной тиф. Вон даже со смертельным исходом. Так что поварихе до пяти лет светит. Ищи ее теперь!

– Родственников допрашивали?

– У нее из родственников – одна мамаша, и та на днях умерла. От переживаний. Говорю же – не дело, а головная боль!

– Да ладно тебе! Заведующую оштрафуете, и все дела, – благодушно заметил Зверев. – Давай еще по маленькой.

В этот момент в приемной послышалась возня. Кто-то ломился в запертую дверь.

– Елизавета, что у тебя там? – рявкнул в селектор Свиридов.

– Николай Павлович, опять Чернов ворвался. Требует, чтобы я его к вам пропустила. Я объясняю, что у вас совещание, а он…

– Кто его пропустил в прокуратуру? Я же запретил!

– Он на допросе был. У следователя. А теперь сюда просочился. Он говорит, что будет на вас жаловаться, – пискнула секретарша.

– Жаловаться? Пусть жалуется! И вообще, пусть свои претензии письменно изложит. И удалите его немедленно!

– Это еще кто?

– А-а, – поморщился Свиридов. – Все с этой же историей. Там у них воспитательница одна умерла. Чернов – ее муж. Совсем с ума спятил. Маньяк какой-то. Все кричит, что жену убили, а мы, дескать, не хотим расследовать.

Фотографию приволок. Да я ж тебе ее передавал, помнишь? Групповой снимок. Там и повариха есть, и хахаль ее. Вот этот сыщик доморощенный считает, что надо хахаля найти. Указания нам дает. Совсем народ распустился!

– Да, да, помню, – улыбнулся Зверев. Улыбка, однако, получилась натянутой.

– Представляешь, наклепал с этого снимка ксерокопий, грозится, что в прессу обращаться будет.

– Так посади его суток на пятнадцать.

– Если честно, жаль мне его. Переживает уж очень. Только женился. И девчонку жаль. Двадцать два года. И такая нелепая смерть…

– Всех не пережалеешь, – сухо ответил полковник. Добродушное выражение исчезло с его лица. – А что до хахаля поварихи… У молодой девахи сегодня один хахаль, завтра другой… Что же ты, всех ее е… искать будешь? Дел у тебя, что ли, других нет?

– И не говори, – вздохнул Свиридов.

Через пятнадцать минут Алексей Васильевич вышел из здания прокуратуры.

Плечистый сержант отгонял от двери невысокого щуплого парня:

– Слышь, иди отсюда, пока цел!

– Я это так не оставлю! Я законы знаю! Двадцать вторая статья УПК!

Действия прокуратуры могут быть обжалованы! Решили на тормозах спустить?

Конечно, она не банкир, не валютчица. Она… До нее никому дела нет. Умерла и умерла. А я… А мне…

Парень кричал все громче и на последних словах сорвался на отчаянный всхлип.

– Что это такое? – грозно нахмурился Зверев. – Почему вы нарушаете общественный порядок?

– Товарищ полковник, горе у него. Жену похоронил, – вступился сержант.

– И что? Весь мир виноват?

– Нет, не весь! Но кто-то конкретный виноват! А его не ищут! А ее убили! – кричал'парень.

– А ну-ка сопроводите его в мою машину, – приказал Зверев.

– Давайте! Сажайте! А преступники пусть на свободе гуляют! – кричал Ленчик.

– Ну что, докричался? – гудел над его ухом сержант, затаскивая Чернова в милицейский «мерседес». – Говорил я тебе, иди домой…

Зверев занял место возле водителя. Машина тронулась.

– В участок повезете? Давайте! Боритесь с мирным населением! Вы это умеете! Гестаповцы!

– Надо бы тебя, дурака, проучить. Но, принимая во внимание твое горе, отвезу тебя домой. Адрес?

– Комендантский проспект, дом сорок, А вы кто? – сбавил тон Чернов.

– Я, с вашего позволения, начальник РУВД полковник Зверев.

– Товарищ полковник! Мою жену убили! Восемь человек по больницам! У детей массовое отравление! Это все в детском саду! И никто не ищет преступников!

– Почему не ищут? И почему вы так уверены, что ее убили?

– Я знаю! Мне медсестра все рассказала. Но никто не верит! А я этого так не оставлю! Я без Светки жить не хочу, понимаете? Я найду! Кишки свои сгрызу, но найду того, кто это сделал! Я в газету напишу! Частного сыщика найму!

Ленчик вдруг осекся, поймав тяжелый взгляд полковника в зеркальце заднего вида.

– Зачем же частного? – одними губами улыбнулся Зверев. – Приходите завтра ко мне на прием. Расскажете все спокойно. У нас тоже хорошие сыщики.

– Во сколько? – стараясь отогнать неприятное ощущение, спросил Ленчик.

– В одиннадцать утра. Устроит?

– Да. Вот мой дом. Здесь остановите. Спасибо, товарищ полковник! – Голос Ленчика опять задрожал.

– Не за что, – проронил полковник.

Всю ночь Ленчик не смыкал глаз. Вставал, выходил на балкон, курил, опять ложился и снова вставал. Он выстраивал предстоящий разговор с начальником РУВД. Подбирал аргументы, уговаривал себя отрешиться от эмоций и постараться спокойно и выдержанно убедить милицейского полковника, что смерть жены не просто результат немытых рук Катерины, как пытался внушить ему следователь. Что есть убийца и он на свободе.

Но парализованный горем мозг отказывался мыслить хладнокровно. Память подсовывала Свету-Светочку-Светулю то худенькой девочкой с огромными карими глазами, какой он увидел ее впервые, то десятиклассницей, самой красивой на выпускном вечере. Перед глазами возникла Света с длинными опущенными ресницами, в белоснежной фате, оттенявшей ее смуглую кожу. Он вспоминал, как был счастлив до обморока, сжимая в объятиях единственно желанную женщину.

И вот кто-то пришел, вырвал из его рук это счастье, сломал всю его жизнь и преспокойно исчез. Словно не жизнь и была…

С тем же маниакальным упорством, с каким он добивался в свое время Светланы, Ленчик пытался достучаться до правды. Он побывал в больнице у всех сотрудниц детского сада. И убедился, что Зинаида историю про ампулу не придумала. Не могут восемь человек, не сговариваясь, передавать одни и те же подробности. Про кровь на губе у Светы – и действительно, внутренняя поверхность нижней губы была у нее порезана, а он не обратил внимания. Так стремительно развивалась болезнь, что было не до пустякового пореза. Про красный круг на спине Катерины. Про то, что Мишка потом вернулся и был явно озабочен. Что Катерина вылила остатки супа, который забирали домой собачницы. А ведь никогда не выливала! Что же получается? Что она заранее знала, что люди заболеют? Осколки ампулы исчезли. А если Кате нечего было бояться, так зачем заметать следы? Да много еще чего. Ленчик рассказывал все это следователю прокуратуры и уезжал в очередной рейс. Возвращался и узнавал, что никакой реакции на его показания нет. Писал жалобы и уезжал снова. И возвращался к тому же снисходительному равнодушию. Конечно, что взять с этой районной прокуратуры, когда в Москве черт знает что творится?! Другое дело милиция. Есть ведь еще Жегловы и Шараповы! И Ленчик страстно уверовал, что статный полковник поможет найти и наказать преступников.

Утром Чернов принял душ, выпил кофе, тщательно оделся. Подумав, решил ехать на прием к Звереву на машине, благо «девятка» стояла под окнами.

Автомобиль всегда помогал собраться, сконцентрироваться.

Машина послушно загудела ровным звуком отлаженного мотора. Ленчик медленно объезжал колдобины. Совсем асфальт не ремонтируют, с досадой думал он, приближаясь к длинной арке двора. Но едва машина въехала в полумрак арки, путь быть прегражден компанией крепко сбитых парней. Ленчик затормозил, высунулся в окно.

– Вы чего на дороге встали? Не видите…

– А ну-ка выйди, козел, поговорить надо, – процедил один из парней и рванул дверцу машины.

Ленчик среагировал мгновенно. На длинных трассах приходится сталкиваться с самыми непредвиденными ситуациями. Прежде чем его выволокли из машины, Ленчик опустил левую руку вниз, под сиденье, и мгновенно сунул что-то в карман.

В следующую секунду его ударили лицом о капот машины и сбили с ног.

Удары кованых ботинок сыпались на голову, грудь, в пах. В пояснице вспыхнула дикая боль от удара по почкам. Все это произошло мгновенно и было так непонятно, что Ленчик, превозмогая боль, только хрипел разбитыми губами:

– За что? За что?

– За все! Ты не жилец!

Прикрывая голову руками, сжавшийся в комок Ленчик вертелся ужом, пытаясь уклониться, но удары настигали его с методичной беспощадностью.

– Не бейте! – прохрипел он.

– Мы тебя не бьем, мы тебя убиваем!

Эти слова перекрыл вдруг пронзительный женский визг. Нападавшие обернулись на него, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Ленчик вскочил, прижался спиной к стене, краем глаза успев при этом заметить застывшую у входа в арку женщину.

– Пошла вон, шалава! – рявкнул в ее сторону один из бандитов.

Кольцо мужчин снова смыкалось вокруг него. Ленчик выхватил из кармана нож и отчаянно закричал:

– Не подходи! Убью!

– Ах ты, сучонок! Ну все, ты – покойник!

Рослый парень, что выволакивал его из машины, сделал шаг вперед, и Ленчик вонзил в него лезвие. Нож вошел неожиданно легко. Парень словно замер, а Ленчик, обезумев от ужаса, все продолжал втыкать лезвие куда попало, а потом закричал истошным голосом.

Кольцо нападающих разжалось. Ленчик оттолкнул валящееся на него окровавленное тело и бросился на улицу.

Глава 11
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Юридическая консультация располагалась в помещении бывшей дамской парикмахерской, павшей в конкурентной борьбе с другими учреждениями бытового обслуживания. Некогда обширный зал был разгорожен тонкими перегородками на отдельные комнатки-клетушки. В центральной части стоял стол секретаря – строгой, неулыбчивой девушки с красивым именем Александра.

Елена Андреевна Калинина сидела в своей каморке за письменным столом.

Перед ней лежали сборники последних законодательных актов, юридические журналы.

По роду своей прошлой деятельности государственного обвинителя Лена прекрасно знала уголовное право. Теперь же использовала вынужденный простой для повышения квалификации в праве гражданском.

Однако затянулся ее простой. В который раз Елена мысленно терзала себя мыслями о правильности сделанного выбора. Не насчет повторного замужества, конечно, а насчет работы. С Витькой V них, слава богу, все было в полном порядке. Если не считать того, что он любит ее самозабвенно, а она…

Что ж, как сказала знаменитая эстрадная дива, любовь бывает разной: бывает пламенной, как огонь, а бывает тихой, как озеро. Бывает, как у них: познакомились девять лет тому назад в экспедиции, даже роман какой-то полушутливый между ними возникал. Затем появился Станицкий и вымел хозяйской рукой из ее души все, что было там до него. И царствовал безраздельно сколько?

Долго. Елене казалось, что целую отдельную жизнь.

Какое счастье, что Витька все это время ждал ее! «Глупости, – тут же останавливала себя Лена. – Никого он не ждал. Ты считалась вполне благополучной семейной дамой, чего ему было ждать? Просто так тебе повезло, что не встретилась Галкину другая женщина, с которой он захотел бы связать свою забубенную жизнь. Так, видимо, небеса распорядились». Елена тут же поблагодарила неведомого небесного покровителя, сохранившего ей Виктора, без которого теперь ее жизнь и не мыслилась. Столько было в Галкине надежности и преданности… словно и вправду живешь у тихого чистого озера…

Но ведь, переехав к мужу в Питер, она могла бы работать в прокуратуре.

Бывший начальник, главный прокурор города Москвы Сергей Михайлович Павлов, конечно, помог бы своей любимице с трудоустройством. Вот тут-то и возникал в который раз вопрос: а права ли была она, Елена, свернув с наезженной колеи в сторону? Причем в противоположную изначальному курсу. Наверное, не права.

Работала бы сейчас прокурором, приносила бы в дом копеечку, не маялась бы от безделья. Это если рассуждать рационально. Но в том-то и дело, что поступок Елены Андреевны был абсолютно иррационален, продиктован чувствами. И главным чувством, подтолкнувшим Елену к смене профессии, был страх за сына. Это если говорить предельно честно. А уж сама-то с собой Елена умела быть честной.

Во время последнего разговора с Павловым Елена выстроила на этом своем страхе целую кучу аргументов. Но что-то осталось за кадром.

Не сказала она о том, что ощущала себя повинной в побеге банды и смерти семнадцатилетней Нелли Чайки, погибшей по приговору сородичей-корейцев уже после побега. Почему? Потому что в уголовном деле была какая-то тайна, двойное дно, не раскрытое следствием. Потому что она, Елена, это двойное дно своим прокурорским носом чуяла, как гончий пес, а дело на доследование не отправила.

А затем кто-то из того самого двойного дна организовал побег Киму и Нелке. А потом Нелку убили.

«И что? За эту юную разбойницу, потрошившую живых людей, как селедку, ты и наложила на себя епитимью в виде адвокатской мантии?» – в который раз спросила себя Лена. И в который раз ответила «нет». И поэтому тоже, но… Но главным образом из-за другого.

Решение пришло к ней позже, когда у постели чудом спасенного Костика она поняла, что впредь, участвуя в процессах и требуя наказания преступникам, будет думать о сыне, бояться за его жизнь. Это только в книжках несгибаемые жен-щины-следовательницы продолжают бесстрастно нести свой крест, в то время как их дети находятся в лапах бандитов. На самом деле подобный ужас не может не отразиться на всей последующей жизни.

А если отразится – будет мешать выполнению профессионального долга. Так работать нельзя. Но и не работать нельзя, вздохнула Елена и прислушалась к тому, что творится вокруг.

За тонкой перегородкой покряхтывал у компьютера Григорий Александрович Мирный: строчил кассационную жалобу. Коллег женского пола в этот день не наблюдалось – работали с клиентами за пределами конторы. Лена по привычке глянула в окно.

Май стоял ослепительно солнечный и теплый. Хорошо, что Котька уже на природе. Странная все-таки вышла история с вспышкой непонятной болезни, поразившей детский сад. Странная и страшная. К счастью, Котька оправился быстро. А вот его воспитательница умерла. Каждый раз при мысли об этом у Елены холодок по спине пробегал. Светлану Николаевну было безумно жаль, но Елена, конечно, тут же прикидывала ситуацию на собственного ребенка: что, если бы не воспитательница, а он, ее Костик – и каждый раз содрогалась от ужаса. Вот тебе и бандиты! И без бандитов можно потерять сына. От чьей-то непостижимой халатности. Причина массовых заболеваний так и не установлена. Впрочем, они с Виктором твердо решили перевести Котьку в другой детсад. Но это будет осенью. А сейчас сын поправляет здоровье в деревне, где у свекрови собственный дом.

Квартира после их отъезда стала большой и пустой. В первый день она и делать-то ничего не могла. Ходила по комнатам, трогала Котькины игрушки. Витька даже рассердился: «Что ты его, на войну проводила, что ли?»

Дурак. Родил бы своего… Стоп. Кто кому родить должен? И вообще на Витьку грех жаловаться. «Нахалка вы, Елена Андреевна, к тому же эгоистка», – строго сказал внутренний голос. «Куда же еще-то рожать? На что жить, если весь бюджет – его зарплата и мои алименты», – отбивалась Елена. «Эгоистка, эгоистка!» – бичевал внутренний голос. «Ладно, попробую исправиться, – пообещала Калинина. – Вот вернется он из командировки, и тут же начну исправляться». Накануне Галкин отбыл по служебным делам в область. Заодно должен был заехать с инспекторской проверкой к Кирюше с Костиком, так что ожидался не ранее чем дней через пять. Зазвонил телефон. Александра сняла трубку.

– Елена Андреевна, это вас, – удивленно произнесла она и переключила звонок на Еленин аппарат.

– Елена Андреевна? – безжизненно произнес незнакомый женский голос.

– Да.

– Мне ваш телефон дала мама Сережи Горбунова. Мы в одном доме живем.

Сережа Горбунов? А, мальчик, который ходит в ту же группу детского сада, что и Костик, сообразила наконец Лена.

– Вы знаете, что их воспитательница, Светлана Николаевна, умерла? Я ее свекровь.

– Да, конечно. Такое горе! Я могу чем-нибудь помочь?

Надо было деньги собрать на похороны! Никто не сообразил, мысленно ругала себя Лена.

– Да, – отозвалась женщина. – Мне нужен адвокат. Вернее, моему сыну.

* * *

Витька ввалился в дом ранним воскресным утром с букетиком нарциссов.

Елена сунула нос в цветы:

– Пахнут!

– И это все? Где слезы радости, бурные поцелуи? Ты знаешь, как встречают настоящие жены вернувшихся из плавания мужей?

– Как?

– Рюмкой водки и поднятым подолом.

– Ты, я вижу, совсем одичал на полях Родины, – фыркнула Елена. – И где же ты плавал, позволь спросить? Помнится, я провожала тебя в какую-то областную администрацию.

– Во-первых, моряки не плавают, а ходят в море, да будет тебе известно.

А я – я как раз плавал. В грязном потоке предвыборных страстей и весеннем половодье малых рек.

– Меня больше интересует, как там наши селяне? Ты до них добрался?

– Аск! Что в переводе с неведомого тебе языка означает: за кого ты меня держишь?! Котька уже загореть успел.

– Как он себя чувствует?

– Отлично. Вполне освоился с сельским бытом. Кирюшу вовсю «строжит».

Она у него по струнке ходит. Тебе большой привет, бидон молока и рисунок с изображением окрестностей. Автор пейзажа – Константин Станицкий. Автор молока – корова Мэри.

– Автор словесной диспепсии – Виктор Галкин.

– Боже, на ком я женат! Где робкая, застенчивая женщина, которая беззаветно отдалась мне почти год тому назад на берегу безымянного озера!

– Беззаветно, безымянного… Что за стиль? Сплошные штампы!

– Стилистом я могу не быть…

– Но ванну принять обязан! Дуй в ванную! А ведь правда, Витька, почти год прошел! – переключилась вдруг Лена.

– Вот именно! Предлагаю отметить этот факт тяжелым развратом по месту заключения. Жду вас в ванной, девушка!

После изрядно затянувшейся водной процедуры супруги переместились на кухню. Елена, стоя у плиты в длинной футболке, жарила яичницу с беконом и помидорами. Виктор любовался ее стройными, чуть полноватыми ногами, влажными русыми волосами, сколотыми на затылке, спускавшимся вдоль шеи завитком. Была у жены на затылке, у самой шеи, тонкая вьющаяся прядка, которую Витюша особенно любил.

– Знаешь, Алена, жизнь продолжается! Стоит выехать за пределы привычного круга, вдохнуть запах свежего навоза и цветущих садов, увидеть вспаханные поля, младых пастушек, погоняющих отягощенное молоком стадо, и поймешь, что… Да ты не слушаешь меня! – закончил он привычным рефреном.

– Да? Правда, Витька. Извини. Где ты нашел пастушек в Ленинградской области? И чем они отягощены?

– Ладно, что я все о себе? Ты-то как? Сударыня, как поживали вы все эти дни? Только не говори, что чудно. Мне будет обидно.

Елена выложила яичницу на тарелку, обернулась и сказала:

– Я, Витюша, убийцу взялась защищать. Виктор вытаращился на подругу жизни:

– Нормально. Вот и оставь тебя на три дня.

– На шесть. Знаешь что, лопай яичницу и пойдем погуляем. Погода сказочная. И воскресенье к тому же. День все равно пропащий.