Текст книги "Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую"

Уличные музыканты. Maлага

Из Гранады мы уехали в Малагу вместе с журналистом. В Малаге я сразу побежала в дом-музей Пикассо. После закрытия музея, ошеломленная его работами, я бессмысленно слонялась по улицам Малаги, пока не услышала гитару с аккордеонными переливами. Словно мышь, идущая за дудочкой мышелова, я пошла на звуки музыки и через минуту увидела двух бродячих музыкантов. Они сидели возле собора прямо на мостовой. В открытом футляре для гитары лежала жалкая горстка мелочи. Рядом с футляром спал пес, такой же бродячий, как и исполнители божественных звуков, которые привели меня туда.

Парень был таким же рыжим, как и я, с волосами, заплетенными в дреды. Увидев во мне сестру по цвету волос, он принялся с упоением рассказывать, что в Лондоне его кожа становится белой, в Скандинавии его глаза меняют цвет и превращаются в серые, а в Греции – в зеленые, а сейчас в Испании они снова стали голубыми. А еще на лицо вернулись веснушки, и волосы выгорели почти до оттенка «натуральный блондин». Он играл на гитаре.

В глазах девушки было что-то потустороннее, шизофреничное, сумасшедшее. Она была такой утонченной, с темной кожей и белыми зубами на контрасте, с тонкими запястьями, которые управляли ее ладонями, бегающими по клавишам инструмента. Она была одета в аляпистые штаны и вытянутый свитер крупной вязки. На ней любая одежда выглядела бы хорошо. Наверное, еще лучше она выглядит без одежды. Она держала на коленях аккордеон.

Они были пьяны и довольны. В музыкальных партиях он был лидером, она на подхвате. От него пахло немытым долгое время телом, дешевым пивом и грязными волосами. От нее пахло пылью улицы. Они играли словно завороженные. В момент, когда он начинал перебирать струны, а она растягивать мех, внешний мир для них обоих переставал существовать. Они закрывали глаза и погружались в музыку, становясь самой музыкой. Кроме музыки, ничего не существовало для них в эти мгновения чистого творчества. Когда они играли, от них веяло демонической разгильдяйской свободой. Когда наплевать на требования социума, условности и статусы, внешний лоск и маски. Когда все роли, ужимки и потуги быть кем-то становятся ненужными. Он и она – в первую очередь люди, рожденные на этой планете. Они не работники, не дети своих родителей, не супруги. Они есть. И этого у них было не отнять ни пыткой, ни подкупом. Они просто есть.

Я смотрела на них и думала: ведь и я есть. И пообещала себе помнить об этом всегда: в городе и деревне, перед алтарем и во время родов, в суде, в запарке, на отдыхе, утром и перед сном. Я есть. Я просто есть.

И конечно же, я танцевала под их музыку. Как я могла не танцевать под эту гитару, на которой играл сумасшедший рыжий? Как я могла не танцевать под аккордеон этой темнокожей красотки? Я танцевала с закрытыми глазами, следуя за звуками двух разгильдяев.

В тот вечер я поняла, что меня привлекает в бродячих музыкантах. Это львиная доля обаяния, непринужденности и невозможности их уязвить. Они такие, потому что хотят такими быть. Они ветер в поле, они вода в ручье. Их нельзя удержать контрактом, нельзя заставить играть ту музыку, что им не по душе. Они не вино, их не выстоишь, не подогреешь, не разольешь по бутылкам и не продашь на базаре. Они как родник. К роднику можно прийти напиться и отправиться восвояси. Они птицы, поющие когда вздумается, питающиеся маковыми росинками, не вьющие гнезд.

Рыжий на прощанье обнял меня так крепко, что у меня дыхание перехватило. Музыкант сказал, что отдает мне свою силу, чтобы я смогла перейти океан. Я буду вспоминать эти слова еще много раз в течение года моих странствий. Бродяги знают толк в объятиях. Скорее всего, они больше никогда не увидят человека, который за такое короткое время полюбился. Они обнимаются так, словно это объятие последнее в жизни. И говорят только о том, что считают важным. Наверное, потому, что они избавились от иллюзий, что они властелины времени и что у них есть завтра.

Я удалялась прочь от этого собора, этой мостовой, этой сонной бродячей собаки, ошеломленная встречей с музыкантами не меньше, чем встречей с Пикассо. Вот так бывает: люди, которых я знаю несколько минут, могут дать мне так много, сделав так мало.

Дизайнер пальм. По дороге к Гибралтару

От Малаги до Гибралтара было уже рукой подать. Журналист подбросил меня до заправки на выезде из города. Он вытащил из мусорного бака картонку от пиццы, на которой осталась пара маслянистых следов от ветчины. Выцветшим синим маркером он написал на ней заветное слово «Gibraltar», пожелал мне добра и уехал в Мадрид. Уже через две минуты удача улыбнулась, и передо мной остановился маленький испанский автомобильчик. Молодой парень за рулем. Я ни слова по-испански, он ни слова по-английски. Классика жанра. Пальцами я пыталась объяснить: мол, Гибралтар, сигареты, обезьяны, лодки, скала, казино, англичанки. Бесполезно. Я показала карту на телефоне. Он увидел в моем телефоне русские буквы и заговорил на родном: «О, по-русски можно!». Я просияла. За последние две недели я ни разу не говорила по-русски, а тут такая удача.

Нам было по пути. Отлично. Мы разговорились. Андрей уехал из Украины с семьей, когда ему было восемь. Его семья жила недалеко от места чернобыльской катастрофы, здоровье отца ухудшалось из-за этого. Однажды на семейном совете они решили сменить место жительства и уехали в… Буэнос-Айрес. Без языка, без знакомых, без больших сбережений. Уехали в Аргентину, потому что только туда дали визу. Начали с нуля: работали как могли, детки ходили в школу, учили язык, родители трудились в полях, супермаркетах, обрастали бытом и имуществом. Южная Америка – место не безопасное: перестрелки ночами, принцип «если твое мне очень нравится, то это мое». Семья снова через восемь лет решает переехать. На этот раз в солнечную и миролюбивую Испанию.

В Испании проблема безработицы стоит очень остро. Молодые люди не могут найти работу по профессии, нужны знакомые, быть хорошим специалистом мало, нужно знать дядю, друга, подругу, собаку владельца компании, чтобы устроиться на любую работу. Это всем портит жизнь, но заставляет крутиться или философствовать.

Андрей из тех, кто крутится. За несколько лет в Испании он стал дизайнером пальм. Мы вместе придумали пафосное имя для его профессии, на самом деле названия его деятельности как такового нет. Работа заключается в том, что такой «дизайнер» вооружается специальными инструментами: огромный острый нож-лопатка, когти, чтобы лазить по стволу, страховка, ножницы и др., забирается по стволу пальмы и обрезает старые почерневшие ветви, срезает нижние листья кроны и придает пальме форму ананаса. Звучит просто, только на обучение этой филигранной работе уходят годы. Срез должен быть ровным, листья пальмы весят по несколько килограммов, иногда рост ветвей неправильный, тогда нужно долго примеряться с местом отреза, некоторые пальмы вообще никогда не обрабатывались, тогда надо начинать с самого низа, иногда ветки отлетают в тело и впиваются в мышцы, приходится зашивать раны. Нужно быть в отличной физической форме, чтобы работать тяжелым ножом, балансируя на высоте. Надо признаться, Андрей выглядит как Апполлон Бельведерский: мускулы, крепкие руки, широкие плечи.

Основные заказчики дизайнера пальм – русские состоятельные бизнесмены, у которых в Испании есть дома и сады. На обработку пальмы уходит от тридцати минут до полудня в зависимости от ухоженности, размера.

Андрей любит свою работу: работает на себя, приобрел инструмент, никаких тебе начальников, офисов, бумажек, свежий воздух, возможность выбрать время работы, результат виден сразу, моральное удовлетворение.

Я слушала Андрея и радовалась за него: можно годами определяться, чего хочешь от жизни, получить три высших образования, искать ответы в религии, философии, психологии, а можно просто жить, делать лучшее из того, что можешь и что нравится, приносить пользу себе и людям. Я рада была на своем пути встретить украинского парня, который преподал мне урок жизнелюбия и творческого отношения к собственной жизни без изучения креативных методик и советов вроде «Придумай двести способов использования скрепки». Если меня вдруг спросят, кто мой любимый дизайнер, я отвечу вслух: Филипп Трейси, но в душе вспомню Андрея и мой чудесный испанский автостоп.

Гибралтар

Томас с собакой

Проявление отваги и чрезвычайной глупости произошло со мной после того, как добрый украинский парень высадил меня в окрестностях Гибралтара.

До Гибралтара по карте нужно было идти еще километров пятнадцать. Но вожделенную скалу, зиждущуюся на краю света, видно было издалека. Я подумала, чего мне по долгой дороге идти, срежу-ка я и пройдусь полями. Пока я удалялась от магистрали в сторону скалы, мне повстречался темнокожий мужчина с собакой. Он был похож на рояль: цвета смоли, крупный, увесистый и с белыми клавишами зубов. Он широко улыбался то ли мне, то ли вечеру, и облакам, и морю, и тому, что можно вот так просто гулять с собакой. Я махнула ему рукой: мол, я тебя понимаю, я тоже улыбаюсь от того, что хорошо на свете жить, и красиво вокруг, и день был сегодня хороший. Он еще шире улыбнулся в ответ.

Я продолжила идти коротким путем, правда, недолго. Впереди меня вырос забор, украшенный сверху шипами колючей проволоки. Я с прискорбием поняла, что срезать не получится. Я развернулась и поплелась назад, чтобы выйти на ту пятнадцатикилометровую дорогу, про которую еще час назад мне сказала карта. Я ругала себя на чем свет стоит. За час я могла бы пройти пять километров по тому длинному пути, и сейчас осталось бы всего десять. Солнце уже начинало садиться. Когда я теперь попаду в Гибралтар? Попадется ли мне на пути еще один добродушный водитель, готовый меня подвезти, что в Испании с ее неприятием автостопа со мной случалось крайне редко, и если меня подбирали, я считала это огромной удачей. Улыбка сошла с моего лица, сменившись на выражение растерянности и беспомощности. А тот мужчина-рояль все еще выгуливал своего пса. Он увидел мою фигуру, двигающуюся в обратном направлении, и крикнул издалека голосом Луи Армстронга: «Ты потерялась?». Нет, конечно же, я не потерялась, так прогуливаюсь тут со своим пятнадцатикилограммовым рюкзачком. И блуждания мои от дороги к лесу и обратно – это часть вечернего променада. Как же я на себя злилась.

Если честно, я выглядела жалко. С растрепанными волосами и скрюченной от рюкзака спиной, с табличкой «Gibraltar», той самой, картонку для которой журналист вытащил из мусорного бака и на которой виднелась пара жирных следов от пиццы. Мир увидел мою рассеянную непонимающую улыбку и решил: «Нет. Вы только посмотрите на эту самонадеянную тупицу. Сегодня у нее ни одного шанса справиться самостоятельно. А вот этот парень с собакой в порядке. Он-то ей и поможет».

Томас, так звали мужчину с широкой улыбкой, отвел домой своего пса, взял машину и подвез меня прямиком до гибралтарской таможни. Он голосом звезды американского джаза пел за рулем. Томасу было примерно сорок лет. Думаю, примерно двадцать из них он пропел. Томас родом из Африки. Он был из тех африканцев, что смогли выбраться из бедности. Он учился в Лондоне на инженера. Работал в Англии, потом осел в Испании. Он был руководителем команды инженеров в компании, которая занимается переработкой нефти. Ворота с колючей проволокой, в которые я уперлась, пытаясь срезать путь к скале, как раз охраняли территорию его завода от таких путешественников, как я. Он отвечал за технологический процесс очистки воздуха во время производства. А пса, которого он выгуливал, Томас взял в приюте.

Томас стал моим первым ангелом путешествия. Ангелом путешествия я называла человека, дающего по-настоящему необходимое здесь и сейчас.

Томас оставил мне свой номер телефона и взял с меня зарок позвонить ему, если вдруг у меня возникнут проблемы. Я вышла из его машины, нацепила рюкзак и почувствовала себя самой сильной на свете. Раз уж я добралась до Гибралтара, что теперь может меня остановить?

Иногда мне кажется, что быть глупой и потерянной не так уж и плохо. Желаю каждому испытать на себе ту любовь, которой может поделиться случайный прохожий, видящий заблудившегося путешественника с большим рюкзаком.

Никки в Гибралтаре

В Гибралтаре я впервые останавливалась по каучсерфу, я попросила три ночи, парень быстро ответил, мол, не вопрос, приезжай, место есть. Он был звездой каучсерфа: триста положительных отзывов. Я подумала, что это странно, неужели все триста гостей были довольны?

Я пересекла границу между Испанией и Гибралтаром вечером. Гибралтарский полицейский прямо передо мной повесил цепочку, закрывающую дорогу к скале. Я спросила, смогу ли я сегодня попасть в Гибралтар. Он улыбнулся и ответил, что надо подождать пять минут, пока самолет взлетит. Чтобы войти в Гибралтар, нужно пересечь взлетную полосу. Никогда я не видела пузо взлетающего самолета в заклепках так близко и никогда не слышала такого громкого рева турбин. Сила этой огромной небесной машины передалась мне.

Я шла по узким улочкам Гибралтара с красными телефонными будками, красными двухэтажными автобусами, сопровождаемая английской речью со всем известным акцентом.

Через пять минут я уперлась в кованый забор, поднялась по двум пролетам лестницы и позвонила в дверь. Меня встретила другая гостья хозяина дома, крупная немка. Мы поднимались в темноте по лестнице, стукаясь о расставленные тут и там цветочные горшки, статуэтки разных размеров и музыкальные инструменты. Пройдя по коридору, мы попали в большую комнату. В ней горел сумрачный красный свет. С желтых стен на меня смотрели пустыми черными глазницами черепа обезьян, сушеная черепаха была прибита под потолком. Огромные полотна с шестируким Шивой и слоновоголовым Ганешей украшали стены, голова Будды улыбалась мне из-за вытертого кожаного кресла. Крепко пахло коноплей. На полу был матрас, софа, два пуфа и низкий стол. Посмотрев на Ганешу, я задала немке самый неуместный из вопросов: «Хозяин буддист?». Она, лукаво улыбнувшись, ответила: «Я так не думаю».

Я поднялась на третий этаж поздороваться с владельцем этого странного дома. С третьего этажа звук миксовавшегося драмбасса выплескивался на лестницу как испорченная простокваша из пластиковой бутылки. Хозяин стоял за диджейским пультом. Дреды до бедер, тоннели в ушах. Он меня поприветствовал, не отходя от пульта, запивая косячок марихуаны красным вином. Подумала: вот это я попала. Внутри меня шла борьба между желанием убежать и интересом увидеть планету этого странного парня, который живет в этом желтостенном доме, селит в нем путешественников пачками и играет бешеную музыку. Я решила принять это все как внезапно свалившийся на меня опыт. Я, как Маленький принц, путешествовала по разным планетам в поисках моей розы.

Тело диджея сотрясалось в такт музыке, он, не глядя на меня, показал на софу, куда можно присесть, и протянул откупоренную бутылку вина. Я отказалась. Он пожал плечами. Небольшая комната была обклеена фотографиями обнаженных женщин, снюхивающих кокаин с винтажных виниловых пластинок. Я надеялась, что это не было доской визуализации. Он все-таки повернулся ко мне, сбросив дреды на правое плечо: «А ты красивая! Можно я тебя поцелую?». Парень решил не тратить время даром. Хорошо, хотя бы спросил. На мой отказ он просто пожал плечами, как и на мой отказ выпить вина. Видимо, отрицательные ответы в принципе вызывали у него лишь неинтенсивную краткосрочную эмоцию удивления.

Потом он устроил мне экзамен на знание информации, опубликованной на его странице в сети каучсерф. Есть такие пользователи, которые пишут в графе «о себе» очень подробную автобиографию. Иногда у них даже есть кодовые слова, которые нужно вставлять в сообщение во время переписки с ними. Так ты показываешь, что прочитал всю информацию, указанную на странице. Я помню, что бегло просмотрела страницу этого парня, пролистала пару отзывов из трехсот, но ничего особенного я не запомнила. А оказалось, что у парня есть свои пункты: к нему можно приехать минимум на два дня, он просит внимательно читать страницу его профиля, и он не селит тех, кто собирается искать лодку в Гибралтаре. Я нарушила два из условий и прокололась прямо во время его экзамена. «Слушай, обычно я не селю таких злостных нарушителей. Но ты можешь остаться», – по-царски распорядился хозяин дома. И я осталась.

История его появления на свет необычна. Он родился в Лондоне у одинокой колумбийской женщины, которая, еще будучи беременной, от него отказалась. Будущие приемные родители улетели из Гибралтара с юристом, который в Лондоне оформил усыновление, после того как Никки появился на свет. Так Никки стал первым усыновленным ребенком в Гибралтаре, а его родители стали первопроходцами в деле усыновления и воспитания приемных детей. Потом у Никки появилась сестра, родители тоже привезли ее из Лондона.

Сам Никки считает, что на планете уже и так создано слишком много детей, и о них никто не заботится, поэтому не стоит создавать новых. На вопрос, чем занимаются его родители, он ответил: «Живут жизнь». Я подумала, что в этом много мудрости. У него в доме есть колумбийское мачете, он спит рядом с ним, потому что никому не доверяет. Его ванная комната была такой грязной, что я боялась туда заходить, но решила убраться там, раз уж мне тут еще три дня жить. После уборки его друзья, которые пришли вечером, аплодировали мне, потому что они тоже боялись заходить туда.

Чистота сближает людей. В итоге мы подружились. Он рассказывал мне, как это – быть усыновленным ребенком в маленьком городе, где все друг друга знают, зачем он принимает каучсерферов со всего мира, как он хочет найти свою любовь. Это было очень трогательно и по-доброму. Перед отъездом я написала письмо его маме и рассказала, какой у нее хороший сын. Когда мама читала письмо, она расплакалась. Такие поздние радости материнства. А я всерьез задумалась об усыновлении.

Гибралтар

«Многоликие монголы Пьют карбидовые смолы, Турки скачут по гробам Прямо в город Амстердам. Лабрадор, Гибралтар, Закрывается ангар», – пел Бутусов в моей голове каждый раз, когда я переходила взлетную полосу, отделявшую Испанию от Англии, после взмывшего в небо самолета.

Гибралтар – это место, где Средиземное море соединяется с Атлантическим океаном, маяк стоит прямо на краю Земли, со скалы видно Африку в хорошую погоду, альбатросы бросаются вниз со скалы, уходя в крутое пике. Место, из-за которого две нации постоянно спорят, не желая уступить друг другу этот лакомый кусочек суши. Портовые города не бывают бедными, в них слышен говор на разных языках, в ходу несколько валют, на яхтах можно встретить флаги государств половины планеты.

На Гибралтарской скале много обезьян. Когда я впервые поднималась на скалу, одна мартышка прониклась к человеку братскими чувствами, ласково посмотрела на меня, а потом протянула свою ручку с детскими пальчиками к моей руке, и уже через пару секунд она обнимала меня крепкими обезьяньими объятьями. Я слышала, что они любят попрошайничать еду. Но у меня ничего с собой не было. Обезьяна и не просила ничего. Она просто обняла меня на несколько секунд, потом отняла свое тело от моего, заглянула мне в глаза исподлобья и запрыгнула на плечо. Какое-то время мы шли вместе, пока ей не надоело. Но некоторым туристам везло меньше. Я слышала истории о том, как зеваки возвращались со скалы без мобильников и с разбитыми фотоаппаратами.

На скалу можно забраться по фуникулеру, а можно пешком. Если идти пешком, будешь наблюдать огромные кактусы, иногда закрывающие обзор, встретишь на скале мемориальные таблички, посвященные скалолазам, которые в поисках приключений не удержались на этом свете. Если будешь вовремя, сможешь увидеть, как кормят обезьян из большого пикапа, и обезьяны будут пролезать прямо в багажник и забирать бананы и орехи из рук работников. Когда поднимаешься на скалу пешком, выше вероятность побыть в одиночестве. Если сесть на вершине скалы и смотреть в сторону Атлантики, то океан заполнит все существо синью воды до горизонта и обратно. Когда захочется спуститься со скалы, океан будет уже внутри тебя. Он, словно оттиск, оставляет след на сетчатке глаз, на коре мозга и в глубине сердца.

В Гибралтаре живет особый народ. Они не испанцы, не англичане, не марокканцы, не португальцы. Они гибралтарцы и очень этим гордятся. Они ни за что не присоединятся к Испании, даже если все юридические формальности будут соблюдены, эти гордецы ни за какие экономические преференции не откажутся от своей вольности и инаковости.

Утром в Гибралтар тянется вереница работников из Испании, а вечером они, пересекая взлетную полосу, возвращаются обратно, меняют гибралтарские фунты на евро, закупаются в испанских супермаркетах, которые значительно дешевле английских, на следующий день готовят завтрак и снова отправляются в Гибралтар. Замкнутый круг.

Гибралтар был щедрым на совпадения и необычные знакомства. Однажды я задумчиво шла по центральной площади Гибралтара, погруженная в мысли, пока передо мной не вырос огромный мыльный пузырь. Я огляделась вокруг, чтобы понять, кто мог сотворить такое, и увидела крепко сложенного высокого парня с ведром мыльной пены. Его кожа на лице и руках потемнела от долгого пребывания на солнце, а волосы выгорели до цвета молодых колосьев. Я сразу запомнила этого парня, пускающего пузыри. И не зря. Он еще появится в моей жизни.