Текст книги "Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую"

Джек Воробей. Ла Линеа

Капитаны бывают самые разные. Молодые и старые. Деспотичные и не очень. Кто-то постоянно живет на лодке, а для кого-то лодка – как дача: пять дней работы в офисе, два дня – недалекие выходы из Гибралтара в сторону Африки. Чьи-то яхты вычищены добела и благоухают винным уксусом, чьи-то выглядят форменными ржавыми посудинами, на борт которых подниматься-то страшно. Чьи-то лодки давно не выходили в океан, мачты и паруса превратились в сушилки для белья, а корма служит хранилищем ненужных вещей, как балконы со старыми сломанными лыжами, треснутой гитарой без струн и грязными прошлогодними ботинками.

Рядом с Гибралтаром на испанской части полуострова в городке Ла Линеа есть еще один небольшой порт. Я однажды сходила туда погулять и случайно познакомилась с местным пиратом. Я шла по марине и разглядывала лодки, одна привлекла мое внимание. Она стояла без мачты, на палубе громоздился старый процессор без крышки и разбитый монитор, рядом на пирсе валялись куски дерева, старое кресло без ножки и консервные банки. Сам капитан не имел половины зубов. Одежда местного Джека Воробья была похожа на его лодку: штаны и куртка представляли собой одно большое масляное пятно в дырках. Но выглядел он счастливым хиппи.

Все в порту, похоже, считали его сумасшедшим. Владельцы других яхт, когда увидели, что я стала разговаривать с пиратом, знаками типа «псс» показывали мне, чтобы я побыстрее убиралась оттуда. А мне пират казался странным, но интересным. Его немытый вид меня не смущал, юридическая работа и не таких персонажей мне показывала.

Капитан рассказал мне о своей мечте. Он купил поломанную яхту за один евро и сам ее восстанавливал. Это та самая яхта с отломанной мачтой, которую я увидела, как только вошла в порт. Прошлый хозяин яхты не хотел больше платить за аренду места в порту и буквально подарил Джеку свой корабль, передав обязанности по оплате арендных платежей за швартовку в порту.

Кроме этой яхты с монитором на корме, у пирата есть еще одна яхта, которую он держит в гараже своего друга. Он планировал соединить две эти посудины вместе, сотворив подобие катамарана. После пятнадцати минут общения он предложил мне стать его компаньоном, сказав, что вдвоем мы быстро починим яхту, соединим ее со второй и пойдем вместе на Карибы. В следующую секунду я представила себя его штурманом в такой же грязной одежде, поедающей трехдневные макароны с томатным соусом, консервная банка из-под которого год валялась на пирсе. А потом посередине океана две лодки катамарана расходятся в разные стороны, мы тонем, и нас поедают акулы, которым на чистоплотность жертв наплевать. Мотнув головой, я прогнала мысли о таком путешествии и ответила: «Благодарю за предложение. Надеюсь, в следующем сезоне мы встретимся на Карибах». Капитан расстроился, что я отказалась от такой выгодной сделки, и пошел отлить в океан прямо с пирса. Ну правда, к чему церемонии?

На его корабль я даже зайти не отважилась. На входе лежали стопки книг и журналов, недельные макароны на тарелке с мухами, полные, полупустые и пустые бутылки пива стояли повсюду. Я боялась нарушить равновесие этих пирамид и оказаться заживо погребенной под ними, не имея в своих венах крови египетских фараонов. Буковски говорил, что стоит бояться мужчин с чистыми кухнями. Вот пирата бояться вовсе не стоило, по логике мэтра американской литературы.

На прощание капитан напомнил, что его предложение в силе, если я вдруг передумаю. Не знаю, когда он построит свой катамаран, надеюсь, крепления будут надежными, и Джек Воробей благополучно дойдет до Карибских островов.

Маяк

У земли много краев. Я стояла на одном из них возле Гибралтарского маяка. Впереди меня был океан. Ветер отдавался свистом в ушах. Быстро перемещаемые воздушные массы били в легкие так сильно, что перехватывало дыхание. Волосы, выцветшие под солнцем, мотались туда-сюда вдоль лба и щек. Над Испанией было солнце, над Гибралтаром – тучи. Океан волновался белыми гребнями пены, злился, не было в нем спокойствия. В маяке не прекращалось движение луча по часовой стрелке. Фонарь внутри крутился, крутился.

Этот маяк был моим любимым местом в Гибралтаре. Здесь я была одинокой, и мне было хорошо. Я была наедине с собой и со стихией. Я ее боялась и любила одновременно. К стихии я стремилась, на нее хотела быть похожей. В тот день мне взгрустнулось. Я была сама не своя. Мысли хаотично возникали в моей голове, не давая отдыха.

Я вдали от дома, живу на яхте с людьми, которых я совсем не знаю, на носу Новый год. Мимо меня прохаживались довольные парочки. Вечером они вернутся в свои дома, вместе приготовят ужин, станут придумывать новогодние подарки для родных и близких. А я что? Я моталась по миру, собирая свое сердце по кусочкам, чтобы оно снова стало целым.

Перед началом путешествия я узнала, почему моряки носили серьги. Если они погибали, на деньги, вырученные с продажи серег, устраивались похороны, чтобы команда и родственники не несли бремени расходов на себе. Я покрутила свое колечко, лежавшее в кармашке. Если его продать, вырученных денег как раз хватит, чтобы мои родственники не были никому ничего должны. Я хотела бы быть готовой к смерти каждую минуту, не откладывая жизнь на потом. Мне хотелось гармонии в отношениях с близкими, чтобы они знали, что я их люблю. Мне хотелось гармонии в отношениях с миром. Мне хотелось не бояться смерти. Пусть она придет не как избавитель, но как учитель, как друг. И вовремя, чтобы я успела досказать, дописать, дотанцевать, достроить, дорисовать.

И вроде бы все было хорошо, но меня почему-то обуревали сомнения, с которыми я не могла справиться. Лодка была найдена, таблетки от морской болезни куплены. Я должна радоваться, а в сердце роились вопросы. Справлюсь ли я? Туда ли я иду? Той ли дорогой? Как не оступиться, не ошибиться? Мне было страшно, что все сорвется. Я не знала, как с этим справиться.

При этом я осознавала, как много всего интересного может быть в жизни, кроме работы, карьеры, стремления к успеху, сроков и проектов.

Оказывается, можно каждый день просыпаться в новом месте, жить на лодке, можно путешествовать десять лет подряд. Единственной проблемой в жизни может быть выбор места для отпуска. Можно жить на улице, и никто за это не осудит. Можно сблизиться за несколько дней. Можно сидеть на скале и наблюдать, как чайки бросаются в океан. Можно мыть посуду соленой водой. Можно реализовать самую сумасшедшую мечту с любым количеством денег. Можно получить поддержку отовсюду, особенно когда совсем ее не ждешь. Можно брать детей из детского дома. Можно переехать жить в Ливан. Можно быть веселым или грустным где угодно, несмотря на обстоятельства, в любой точке земного шара есть место радости и есть место грусти.

В тот день я грустила рядом с маяком, который по часовой стрелке разбрасывал луч света на многие километры, чтобы корабли не сбивались с курса.

Рождественский сочельник

В рождественский сочельник мы вместе с Майклом пошли делать мыльные пузыри на центральную площадь Гибралтара. Майкл заранее приготовил ведро, упаковку моющего средства и глицерин, который позволял пузырям долетать до неба и не лопаться. Мы за старым кафе приготовили раствор, хлопнули в ладоши и вышли выступать. Майкл делал огромные пузыри, словно удочкой выуживал их веревкой из мыльного раствора, ловил ветер и творил детское счастье мыльной пеной. Мне досталась веревка со многими петлями и привязанными к ним монетками-утяжелителями. Я опускала веревку в мыльный раствор, затем распускала веревку, делала пару волшебных шагов, и сквозь петли вылетали тысячи мыльных пузырей.

Площадь, ранее хаотично двигающаяся без всякого порядка, замерла и заполнилась детьми. Затем площадь стала центрированной. В середине ее находился высокий поляк с пшеничными волосами, отправляющий двухметровые мыльные пузыри в небеса, и рыжеволосая девушка в розовой пачке и желтых лосинах, выпускающая на свет тысячи мыльных пузырей одновременно. Их окружали дети. Следующий круг замыкали взрослые, которые на несколько минут превращались в детей и иногда перемещались во второй круг. Дети кричали и смеялись, хлопали в ладоши, бегали в воронке урагана пузырей, который мы с Майклом создавали в рождественский сочельник. Я не знаю, кто был счастливее тем солнечным днем: дети или мы.

А потом мы шли по мощеным улицам Гибралтара и ели яблоки: я ела желтое в цвет моих лосин, а Майкл – красное, в цвет его футболки. И впереди у нас была волнительная кроссатлантика, новогодняя ночь и вся жизнь.

Новый год

Новый год омрачался тем, что мы никак не могли выйти в плавание: капитан ждал посылки с необходимыми вещами и документами. По плану мы должны были встретить Новый год в Марокко, но мы до сих пор не снялись с якоря. Из-за рождественских праздников почта задерживалась. Служба доставки по ошибке отправила пакеты со спасательными жилетами в Рим. Капитан прозванивал итальянские почтовые отделения, но получал лишь невнятные ответы: «Ждите».

Тридцать первого декабря портовая администрация устраивала вечеринку. На втором этаже здания порта собрались капитаны лодок вместе с командой. Мы были самыми молодыми. В основном на вечеринку пришли морские волки и волчицы на пенсии. Они не искали ответов на вопросы, не пытались найти себя, они просто жили. Годы все же дают определенную преференцию.

Нас поили испанским пивом и кормили куриными котлетами, бутербродами с ветчиной и омлетом с картофелем. На этом корпоративе не было ни одного платья, ни одной женщины с укладкой. Дресс-код – ветрозащитная куртка. Про обувь на каблуке я даже заикаться не стану. Женщины на шпильках вызывают негатив у капитанов: все полы своими набойками испортят. У моряков были обветренные лица с налетом загара.

После портового корпоратива мы на нашей лодке уселись за праздничным столом всей командой. Что-то съели, какого-то шампанского выпили. Капитан был не в духе. То ли он не любил Новый год, то ли расстраивался из-за задержки выхода в океан, то ли что-то еще. Мы посмотрели первую серию «Пиратов Карибского моря». На этом официальная часть торжества на лодке закончилась. Капитан отправился спать. Мы с морячкой и Майклом пошли на центральную площадь Гибралтара. Толпы людей в дурацких масках, парни, одетые в смокинги, словно сшитые у одного портного, девчонки в вечерних платьях, на высоких каблуках и с макияжем на лице. Огромные отличия от портовой вечеринки. На площади мы танцевали, пили водку и обнимались с толпой путешественников, которые доехали до Гибралтара на велосипедах из Литвы, чтобы на переправе доехать до Марокко, а уже оттуда колесить на юг Африки.

Тогда я подумала, что иногда принять решение идти куда глаза глядят – самое лучшее из возможных решений в жизни.

Уход с лодки. Порт Гибралтара

Как-то всей командой от скуки мы решили съездить в Ронду, симпатичный город на юге Испании. Ронда известна боем быков, деревьями, из которых делают пробки для вина, высотным средневековым мостом. Когда мы приехали в Ронду, время приближалось к полудню. Капитан хотел пообедать наедине со швейцарской морячкой и пошел в кафе заказать столик на двоих. Пока его не было, мы договорились с морячкой о встрече после обеда. Моя главная ошибка была в непонимании иерархии: вопрос прогулки и встречи после обеда сначала нужно было обсудить с капитаном. Когда он вернулся, то предложил нам подождать их. Я же огласила нашу договоренность, которая состоялась во время его отсутствия. Тут капитан просто взорвался. Он смотрел на меня злыми глазами и кричал, что я никогда его не слушаю и хочу все делать по-своему. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я слушала капитана и неосознанно поднимала плечи в попытке защититься. В итоге версия капитана победила. Они отправились в кафе с морячкой, а мы с Майклом пошли греться на солнце возле перил средневекового моста. Майкл поделился со мной сэндвичем, но мне кусок в горло не лез. Перепалка с капитаном не выходила у меня из головы.

После обеда капитан подошел ко мне и сказал: «Айра! – Не знаю почему, но он всегда коверкал мое имя, а я боялась его поправить. – Нам нужно поговорить. – Ненавижу разговоры, которые начинаются с этой фразы. Ничего хорошего после нее обычно не услышишь. «Айра, я решил, что ты не пойдешь с нами на Карибы».

Мечта об океане, китах, дельфинах, черепахах, проверке себя морской болезнью, звездном небе без облаков и источников света, пиратах и крутых историях чуть не выкатилась слезами из моих глаз, но я смогла сдержаться. Капитан был не самый сентиментальный парень, мои слезы бы его только разозлили. Я собралась, духом и начала тренировать принятие. Капитан оценил мою стойкость и добавил, что он пока думает о моем переходе на Канарские острова с его командой. Я разозлилась. Тоже мне нашелся Онегин: «Я вас люблю любовью брата, но, может быть, еще нежней». Я бушевала внутри: нет так нет, но это его «я еще подумаю» выводило меня из себя. В своих мыслях я уже демонстративно покидала лодку, хлопая дверью каюты. Другие матросы решили меня утешить, но мне вовсе это не было нужно.

Прогуливаясь по Ронде в скверном настроении, которое я всячески старалась изменить, проводя внутреннюю работу, но не находя опоры, мы случайно встретились с Томасом, тем самым чернокожим парнем, похожим на рояль, который подвез меня до Гибралтара. Я была так рада его видеть. Внутренняя опора не находилась, но внезапно появилась внешняя. Мы договорились созвониться и встретиться на днях. После встречи с Томасом я зашагала бодрее.

Поскольку мы были в Ронде, а не в порту, то хлопнуть дверью каюты я могла только мысленно, оставалось взять себя в руки и стараться не накалять обстановку. Капитану после нашего разговора стало значительно легче, он даже начал улыбаться. Мне же смеяться совсем не хотелось. Я чувствовала отвержение, словно меня выбросили из племени сородичей. Я больше не в стае. Что мне теперь делать?

Позже эмоции поутихли и включился разум. Я подумала, что ничего не потеряю, если попробую наладить контакт с капитаном. На Карибы я уже точно не пойду с этой командой, но урок взаимодействия я получу независимо от того, сработаемся мы или нет.

Я вывела капитана на разговор о том, что конкретно ему не нравится во мне и что я делаю не так. Оказалось, что «так» я не делаю ничего. Примерно десять минут я слушала монолог капитана о том, что я не так общаюсь с другими моряками, не так готовлю, все делаю по-своему, что я чрезвычайная эгоистка и не умею работать в команде, что я не заботливая, что мне плевать на остальных членов экипажа. Второй раз я сдержала слезы. Со многим я была не согласна. После того как капитан выпустил пар, мы смогли конструктивно поговорить о вариантах изменения моего поведения. Следующие дни я изменяла поведение, а сердце говорило, что я изменяю себе. Я очень старалась угодить капитану. Но стоит ли говорить, что мы не сработались?

Морально побитая, неуверенная в себе, с очень туманным планом Б, натянув на лицо неправдоподобно широкую улыбку, я шагнула с лодки на пирс. Я была потерянная, уставшая и совершенно не понимающая, как так получилась.

Капитан снял с корабля российский флаг и отдал его мне. Я по инерции приняла его из рук капитана, свернула и положила в карман ветрозащитной куртки. Мне стало невероятно грустно, словно я сама выбросила белый флаг поражения.

Неожиданное чудо и неожиданный провал, которые сменили друг друга, раскачали мои качели жизни. Одно радовало: я снова пиратка, и моя лодка ждет, пока я ее украду и выйду на ней в открытое море. Я поблагодарила каждого на корабле за бесценный опыт и пошла своим путем.

Жизнь у Томаса. Деревня Buenos nochas

После того как я ушла с лодки, мне нужно было определиться, что делать дальше. Томас, добрая душа, был рад меня поддержать. Томас уже ждал меня у взлетной полосы Гибралтара. У него был свободный дом на побережье, и он с полным доверием предоставил его мне для одиноких раздумий о прошлом и будущем. Он повез заселять меня в свои владения. Мы ехали по той же дороге, по которой месяц назад я, окрыленная своей мечтой, ехала с добрым украинским дизайнером пальм в сторону Гибралтарской скалы. Только в обратном направлении. Я чувствовала, что это мое отступление, сражение проиграно, время потеряно. Все остальные лодки уже ушли в Африку перед атлантическим переходом. Несколько капитанов предложили мне идти с ними на Карибы, но эти капитаны были из тех одиноких морских волков, что ищут себе морскую волчицу для совместного покорения морской стихии, в общем, любовницу. В такой роли я себя не видела. Оставаться в Гибралтаре больше не было смысла. Мне нужно было прийти в себя.

Томас, как обычно, пел за рулем. Это меня подбодрило. Мне нужно было ощущение безопасности и время, чтобы разобраться с собой. Томас дал мне ключи от своего дома. Три дня я была предоставлена сама себе. Я ходила к морю, смотрела в далекую синь, бросала камни в бьющие берег волны и обращала вопрос в никуда: почему океан не принял меня, почему не дал себя покорить? Я чувствовала, что недостойна прикоснуться к великой тайне творения планеты, на которой живу, не готова оказаться на большой воде.

Я обижалась на себя саму. Как можно было упустить такой шанс? Удача была у меня в кармане. Надо было всего-то смотреть сериалы вечерами, не бояться переспрашивать инструкции капитана и стать идеальным исполнителем приказов. Эти мысли тянули меня вниз и вообще не помогали. Я жила прошлым, занимаясь самоедством, пока мне не надоело страдать. А страдать мне надоело примерно через день, я взяла себя в руки. Во мне оставалось нереализованное желание тяжелой физической активности и стремление побыть наедине с собой.

Еще до поездки у меня был план Б. Мой московский друг рассказал мне о Камино де Сантьяго, дороге пилигримов. Тогда в Москве я подумала, что бродить пешком по земле – это отличная идея, и взяла ее на заметку. В доме Томаса я посмотрела карту путей Камино де Сантьяго. Одна из троп начиналась в Португалии недалеко от Лиссабона. Кроме того, Нина, моя бразильская Потеряшка, должна была быть в Лиссабоне, который находится относительно недалеко от Гибралтара.

Так на второй день одиночества я решила пройти португальский путь пилигримов из Лиссабона до города на севере Испании Сантьяго-де-Компостело, предварительно встретившись с моей бразильской Потеряшкой. Принятое решение освободило кучу энергии, которую я тратила на раздумья. На третий день я сообщила своим друзьям об изменении планов, собрала рюкзак, покинула добрый дом ангела Томаса и в хорошем настроении упорхнула в Лиссабон.

Лиссабон

Стоп до Лиссабона. Полиция. Ночевка в доме молитвы. Деревня Росиана

Стоп до Лиссабона сразу не задался. Официально автостоп в Испании запрещен. Я это знала. Моего уровня правовой культуры было недостаточно, чтобы исполнять такого рода законы. Недалеко от Севильи, где я вышла на автобан, чтобы поймать следующее авто, откуда ни возьмись появились двое полицейских на мотоциклах. Я извинилась, спрятала картонку с надписью «Португалия» в рюкзак и сошла с трассы. Полицейские не настаивали на штрафе. Я подождала, пока они уедут, и снова начала стоп. Ребята, которые меня подобрали, довезли меня до границы с Португалией, но дальше наши пути расходились. Уже стемнело, а ночью стопить мне не хотелось. Я решила дойти до ближайшей деревни и заночевать там. Идти до деревни нужно было по автобану примерно шесть километров. Через десять минут моего дорожного похода я почувствовала, что сзади меня остановилась машина, я обернулась и увидела полицейских. Нет, ну как это возможно? Второй раз за день. Полицейские оказались очень милы и подвезли до деревни. По дороге они спросили, есть ли у меня друзья в деревне Росиана, куда я шла? Я задумалась. Вспомнила слова героя одного из своих любимых мультфильмов. «Я был на краю земли, я был на краю вод, я был на краю неба, я был на краю гор. Я не нашел никого, кто не был бы моим другом». И ответила полицейским: «Да». Некоторые просто еще не знают, что они мои друзья.

Я пришла в деревенскую церковь как раз к окончанию мессы. Меня обступил весь приход и по-испански начал спрашивать, что мне нужно. Я международным языком жестов объяснила, что мне нужно поспать до утра, а потом я уеду в Лиссабон, чтобы начать путь пилигримов. Падре, услышав заветные слова про путь Камино де Сантьяго, определил мне ночевку в местном доме молитвы и попросил подбросить меня до него одного из прихожан. Его дочь знала английский. По дороге мы заехали к ней домой, и ее мама собрала мне огромный пакет с едой. Дом молитвы располагался в старом особняке. Мы поднимались вверх по скрипучим половицам, с картин, висящих на стенах, на меня смотрели грустные глаза католических святых. Меня разместили в небольшой келье. Над кроватью висел портрет Матери Терезы. Я поужинала продуктами из собранного мамой пакета и провалилась в сон.

Повсюду меня окружали друзья. Разве я соврала полицейским?

На следующее утро я встала с первыми петухами, сказала спасибо Матери Терезе за охрану моего сна, доела припасенные для меня продукты, поблагодарила дом молитвы за гостеприимство. Также я поблагодарила друзей, которые живут по всему миру, знают ли они о том, что они мои друзья, или еще нет. Я вышла из деревни в прохладное туманное утро и лениво начала автостоп.

За день я сменила несколько машин. Меня подвозил овощевоз, в котором пахло клубникой и апельсинами, потому что грузовичок был под завязку загружен фруктами и овощами. Марокканский бизнесмен подбросил меня до развилки на шикарном белом «Мерседесе». Потом трейлер, принадлежащий немецкой паре, домчал меня до португальского Лагоша. Клавдия и Том рассказали мне, что когда они были моложе, они втроем путешествовали автостопом по Австралии: Том, Клавдия и их трехлетний ребенок. Клавдия тогда была беременна вторым. Они никогда не стояли на трассе дольше пяти минут. Все хотели их подхватить, когда видели малыша и живот. Как они, двое одинаково сумасшедших, нашли друг друга?

Последняя машина, которая домчала меня до Лиссабона, принадлежала португальцу, солдату миротворческих войск ООН. Он рассказал мне о мужчине, с которым недавно познакомился в Сирии и чей пример его очень вдохновил. Его знакомый был странствующим монахом ордена Святого Франциска. Он ездил в различные вооруженные точки и просто играл с детьми, создавал веселую атмосферу во дворах, где слышны разрывы гранат и звуки автоматов, во дворах, искореженных бомбежками. Дети в нем души не чаяли. Он был один из немногих, кто улыбался и в принципе с ними играл. Все заработанные деньги он отдавал семьям, а сам, когда чувствовал, что его миссия закончена, переезжал в другую горячую точку.

После рассказа об этом парне я задумалась. Насколько этот францисканец рушит стереотипы о том, как надо прожить жизнь. Он не хочет быть успешным, он не хочет руководить, не стремится создать семью, обеспечить стабильность своего будущего. Он просто хочет, чтобы дети смеялись. Наверняка кто-то считает его чудаком и неудачником, глупцом и ленивым человеком, обзывает филантропом, а ему нет дела до того, кто что про него говорит. Он гоняет мяч с мальчишками во дворах Афганистана и Сирии. Можно ли сказать, что миссия этого парня менее важная, чем вся гуманитарная миссия ООН?

За разговорами и раздумьями мы докатились до Лиссабона. Была полночь. В Лиссабоне я собиралась остановиться у парня, которого я нашла через каучсерф. О нем было много положительных отзывов, в основном от девушек. Он был первым, кто мне ответил. Моя испанская сим-карта перестала работать, и я позвонила хозяину квартиры с телефона солдата миротворческих войск. Хозяин меня ждал.

Меня всегда удивляли люди, живущие на последнем этаже. В них есть какое-то бесстрашие к космосу. Они могут ходить по крышам и не бояться протечек. Они всегда немного в плюсе. В Лиссабоне я поднялась со своим рюкзаком на лифте до пятого этажа. Но хозяин сказал, что у него шестой этаж. И тут я поняла, что буду ближайшие три дня жить под крышей. Парень оказался не очень словоохотливым. Покормил меня в двенадцать ночи и уже собирался спать. Пока я вежливо ела свои макароны с сыром, ему кто-то позвонил. Оказалось, что это водитель последней машины, где я забыла… свою сумку с паспортом, банковской картой и наличными деньгами. Я чувствовала себя идиоткой. Хозяин квартиры протянул мне шлем и сказал: «Едем за паспортом». И мы поехали на его мотоцикле по улицам Лиссабона. Не знаю, как в Португалии с дураками, но с дорогами дела обстоят немногим лучше, чем в России. Я от страха свалиться на очередной кочке не дышала всю дорогу, вцепившись в холодный металл мотоцикла, выдохнула, только когда встала на ноги. Я решила больше не забывать паспорта. Хотя, может быть, моя забывчивость меня спасла.

В квартире у парня была логика и своеобразный порядок, но все какое-то немного заросшее бытом. Его квартира была похожа на берлогу медведя. У меня была своя комната с огромной кроватью. По утрам я через окно лазила на террасу и делала там приветствие солнцу. Парень оказался юристом по правам заключенных и крутым гитаристом, у него есть своя группа и несколько записанных альбомов.

На второй день по каучсерфу приехала еще одна девочка из Японии. Хозяин кормил нас супом и стал более словоохотливым, узнав, что я тоже юрист. Я пробыла в Лиссабоне пару дней, встретилась с Ниной, съездила на океан и на третий день снова вернулась в Севилью, чтобы начать путь в Сантьяго-де-Компостела. Японская девочка осталась одна.