Текст книги "Легенда о друге и враге"

Он постарался, чтобы вопрос прозвучал непринужденно, эдак полушутливо, однако Елена посмотрела удивленно.

– Что ты имеешь в виду?

Пришлось тут же перестроиться, даже слегка нахмуриться.

– Да мне тут сообщили, – сказал с видимой неохотой, – что у моих женщин в тот вечер случились некоторые неприятности. Ничего особенного, но все же хочется знать.

Елена сдвинула брови (тонкая морщинка залегла на переносице), после чего произнесла в раздумье:

– Вроде ничего особенного не произошло. Народу, правда, собралось много, за руки мы друг дружку не держали, разбредались по залу, но не могу сказать, чтобы… Может, что-то случилось около дамской комнаты… Но мы опять же туда строем не ходили.

– Да нет, там вряд ли. В вестибюле же охранники дежурили, они бы заметили, – бросил он пробный шар, сразу сообразив, что вряд ли женский туалет находился в вестибюле, поскольку охранники бы тогда не забыли, что видели там женщин. А они сообщили, что из зала те не выходили.

– В дамскую комнату есть другой вход. А что все-таки случилось? – встревожилась Елена.

– Говорят, какой-то идиот наболтал им всяких гадостей, – быстро сымпровизировал Дима. – Впрочем, это ерунда. Мало ли кто перебрал лишнего и язык распустил. Думаю, не стоит обращать внимания.

– В общем-то да, на дураков, тем более пьяных, внимания лучше не обращать, – согласилась Судакова, и Сафьянов понял, что вранье его она проглотила легко, не слишком углубляясь во вкусовые тонкости наспех сварганенного яства.

– Но ты с моими женщинами при случае эту тему не обсуждай, а то подумают невесть что, – предупредил он, поймав удивленный взгляд:

– Да зачем мне это надо?

…Сафьянов был не самым одаренным лицедеем, однако же очень старался – во время семейного ужина много шутил, бурно интересовался московскими развлечениями и даже французским кино, в котором мало что понимал. Как известно, усердие подчас совсем недурно заменяет талант, а посему вечер прошел мило, непринужденно, но… не внес даже малейшего успокоения в Димину издерганную душу.

Уже ночью, лежа рядом с мирно спящей женой, он в очередной раз перетряхнул в голове всю полученную за долгий день информацию и пришел к выводу, что этой информации много, а оставшихся без ответа вопросов еще больше.

Не только Елена Судакова не смела утверждать, что все трое были у нее в тот вечер постоянно на глазах, но и сами женщины такое тоже сказать не могли. Как раз наоборот, что и выяснилось в процессе весьма тонких и детальных расспросов, которые Дима провел прямо-таки виртуозно.

Любовь Петровна, умеющая абсолютно везде находить общих знакомых, и в тот раз не изменила традиции. Обнаружила семейную пару, с которой пять лет назад отдыхала в Италии, и почти полвечера провела в приятных воспоминаниях.

Лара, вот уже год изучающая французский язык, вдохновенно предалась практическим занятиям, перемещаясь от одной группы французов к другой.

Лиза, с ее природным даром притягивать к себе подчас весьма странных и трудно соединимых людей, была оккупирована довольно занятной компанией: восторженной критикессой из популярного журнала, скептически настроенным физиком из Академии наук и художником-авангардистом без постоянного заработка.

Иными словами, все три родственницы занимались каждая своим, в том числе и Пашей Кисиным. Но он интересовал только одну, и вычислить – кого именно, не получалось никаким образом. При этом и мама, и жена, и сестра ни словом не обмолвились, что обнаружили друг в друге нечто странное, из чего Дима сделал вывод: может, кто-то из женщин и убил Кисина в состоянии аффекта, однако с этим состоянием исключительно быстро сумел справиться.

И вот это уже было просто поразительным…

А может, это ошибка, может, Баклан выдал желаемое за действительное? Слабая надежда мелькнула и погасла. Вот и Подольский обещал шило с отпечатками пальцев…

– Конечно, я могу их стереть, – сказал он. – Ты поверишь мне на слово.

– Поверю, – подтвердил Сафьянов.

– Но я это не стану делать. С одной стороны, не хочу, чтобы в один смутный день у тебя вдруг возникли подозрения, будто я подсунул тебе пустышку. А с другой… – Подольский сделал паузу и вздохнул. – Возможно, сегодня тебе все равно, кто отправил на тот свет Кисина. Сегодня для тебя главное – сохранить тайну. Но завтра… Завтра ты захочешь узнать, кто это сделал. Поверь, захочешь, потому что убить – не в физиономию плюнуть. И если ты не докопаешься, тебе самому жизни не будет. Изведешься напрочь. Так что отпечатки – твой единственный шанс все выяснить тихо.

– Ты прав, – признал Сафьянов. – Я должен знать.

Когда он сказал Подольскому, что собирается с женой на Адриатику? Ну да, конечно, в тот самый вечер, когда Подольский позвонил первый раз и для начала спросил, как дела. А он, ничего не подозревая, сообщил про Адриатику. Какой к черту теперь мог быть отпуск?

Но уже во время второго звонка, который состоялся через два дня, Подольский сам заговорил на тему отдыха:

– Уезжать далеко тебе резона нет. Но и в городе не сиди. В конторе распорядись, чтобы не беспокоили, и мобильные телефоны отключи. Кроме одного, разумеется, номер которого мне скажешь, а своим – нет. Это, конечно, туфта, но для меня – отговорка. Баклану сообщу, что тебе все передал, ты думаешь, но со своими думами на отдых отбыл. Баклан, понятно, взъерепенится, однако над ним, в конце концов, не каплет. Подождет. По крайней мере несколько дней искать тебя не станет. Он уверен, что ты все равно у него в руках и потому вскорости проявишься. А мне это даст время на собственную операцию. Я уже все зарядил, но, сам понимаешь, такие вещи за час не делаются.

Лара, когда узнала, что вместо Адриатики ее ждет загородный пансионат «Легенда», взъерепенилась не меньше Баклана. Однако Дима семейный бунт подавил на корню, благо драгоценная женушка скандалить умела бурно, но непродолжительно. Мать и сестру предупредил: если кто станет звонить и спрашивать, отвечайте, что уехал в неизвестном направлении. Любовь Петровна и Лиза, конечно, удивились, но в пререкания вступать не стали.

Таким образом семейная чета Сафьяновых экстренно оказалась в «Легенде» на пару с ближайшими сотрудниками Львом Писигиным и Еленой Судаковой. Те в отпуск вообще-то не собирались, но были настоятельно подбиты на это начальником. Зачем? На то у Димы были свои мотивы. Не имеющие никакого отношения к Баклану, но имеющие отношение к интересам самого Сафьянова.

Глава 5

Будь на то воля самого Аркадия Михайловича, он бы сейчас сидел с книжкой в мягком кресле, а лучше в шезлонге на лоджии, и получал сразу несколько удовольствий: наслаждался покоем, необременительным чтивом и чудным лесным воздухом, в котором сохранившегося летнего тепла было пока больше, нежели наступающей осенней прохлады.

Но воля Софьи Михайловны оказалась иной – сосредоточенной на послеобеденном моционе, призванном хоть немножко растрясти подпитанный вкусной едой жирок брата.

Казики вышагивали по аллейкам – точнее, вышагивала Софья Михайловна, а Аркадий Михайлович просто семенил рядом, – и со стороны они напоминали цаплю с пингвином.

Именно так показалось Олегу Кашину, спортивному по духу и по профессии, который тоже считал послеобеденную расслабленность дурной привычкой, а потому совершал свой моцион, направляясь бодрой поступью к реке.

– Правильно, после еды надо двигаться. – Кашин поравнялся с Казиками и разулыбался. Улыбка у него была хорошая – открытая и жизнерадостная, какая бывает у человека, не обремененного мрачными мыслями и темными поступками.

– Конечно, правильно, – кивнула Софья Михайловна и с укоризной глянула на брата. Тот лишь уныло вздохнул.

Отдыхающих было совсем немного, так что вчера, в день приезда, во время вечернего ужина, все быстренько перезнакомились, но даже если бы людей собралась целая толпа, Аделаида Степановна ни за что бы в ней не затерялась.

Хозяева все предусмотрели, разместив в небольшой столовой три стола, четко по количеству отдыхающих, и тем самым выделили дополнительное свободное пространство. За один стол сели Сафьяновы с приятелями. За другой – семейная пара с мальчиком, к которым присоединился спортсмен. А за третий – Казики, которым и досталась в компанию эта безумная дама.

Сначала Аркадий Михайлович увидел в дверном проеме желто-зеленый, колыхающийся в разные стороны балахон, а затем узрел нечто бордово-рыжее, представляющее собой замысловатую прическу. Из этой прически выглядывало намакияженное лицо женщины лет за пятьдесят, которая на миг задержалась на пороге, обвела столовую взглядом полководца, гренадерской поступью прошествовала к столу Казиков и провозгласила радостным басом:

– Мы будем сидеть вместе! Очень хорошо! – После чего пророкотала себе куда-то за спину: – Зиночка, посмотри, какая милая пара!

И тут же из-за балахона, как птенец из-под материнского крыла, показалась тщедушная девушка, чья бледность могла соперничать разве что с белизной только что постеленной скатерти.

– Здравствуйте, – тихо прошелестела она и робко села на краешек стула.

– Я – Аделаида Степановна Грушина, – сообщила дама. – А это моя племянница Зиночка, дочка моего единственного брата. Чу-у-удного человека! И о-о-очень серьезного! Ну, вы, конечно, понимаете? – Она многозначительно повела глазами.

– Тетя Деля… – сконфузилась Зиночка.

– А что такое?! – взмахнула рукавами-крыльями Грушина, причем так, что чуть было не снесла со стола столовые приборы. – Здесь все не с помойки! Можно подумать, ты не догадываешься, сколько денег твой папочка отвалил за наши два номера. Я, кстати, – обратилась она к Казикам, – считала, что мы вполне могли пожить и в одном номере. Но Зиночка с ее вечными стеснениями, видите ли, никак не хотела меня обременять. Можно подумать! Впрочем, Гриша – моего брата зовут Григорием Андреевичем – решил, что это нормально. А мне какой прок спорить? Кстати. – Она почти распласталась над столом и зашептала утробно: – Вы знаете, кто эти четверо в углу?

– Понятия не имеем, – тоже шепотом откликнулся Аркадий Михайлович, а Софья Михайловна лишь пожала плечами.

– Я уже выяснила! – гордо сообщила Грушина. – Вот тот, который крепыш, – Дмитрий Данилович Сафьянов, президент очень большой компании. Называется «Меркадо». Блондиночка – его жена Лариса. А те двое – сотрудники из особо приближенных. Конечно, этот пансионат, – очень и очень приличный. Но я все же думала, что такие богатые люди отдыхают где-нибудь на Лазурном берегу. А вот, поди ж ты, сюда приехали. И без охраны. – И тут же без всяких церемоний поинтересовалась: – А вы сами-то кем будете?

Софья Михайловна поджала губы, Аркадий Михайлович изобразил улыбку.

– Мы брат с сестрой. Софья Михайловна и Аркадий Михайлович.

– Брат с сестрой? – удивилась Грушина. – А совсем не похожи. Хотя… – она откинула голову, словно на картину уставилась, – что-то общее есть. Глаза… И носы тоже… Вы евреи?

– Совершенно верно, – подтвердил Казик.

– И наверняка знаете массу еврейских анекдотов?

– Массу не массу, но кое-что знаю, – скромно признал Аркадий Михайлович.

– Ой! – пришла в восторг Грушина. – Расскажите! Ну хоть один! Обожаю еврейские анекдоты!

– Извольте, – хмыкнул Казик. – Вопрос: чем отличается еврейская мама от арабского террориста? Ответ: с арабским террористом проще договориться.

Зиночка покосилась на тетю и беззвучно хихикнула. Зато тетя неожиданно озадачилась:

– Да-а? А почему?

– Ну-у… – озадачился в свою очередь Аркадий Михайлович. – Еврейская специфика.

– Обожаю евреев! – провозгласила Аделаида Степановна. – Вы веселые люди! И вы такие деловые! А какой у вас бизнес?

– Тетя Деля… – вновь сконфузилась Зиночка.

– Что ты меня одергиваешь? – изобразила обиду Грушина. – Можно подумать, я тайны какие выпытываю.

– Все равно… – досадливо поморщилась племянница.

– Я психолог, – поспешил сгладить межродственные разногласия Аркадий Михайлович.

– Да ну?! – вновь перешла на мажор тетушка. – Наверняка известный психолог? Как ваша фамилия?

– Казик.

Тут уже досадливо поморщилась Грушина:

– Не слышала… Как обидно…

– А почему вам, собственно, обидно? – подала голос Софья Михайловна.

– Ну как же?! Психолог – это так интересно! Опять же я знаю кое-кого… – Аделаида Степановна покосилась на племянницу, – кому услуги психолога очень даже пригодились бы.

Зиночка сделала вид, что намека не поняла, и всецело сосредоточилась на тарелке с рыбным суфле.

Минут семь все занимались едой, после чего Грушина опять начала приставать с расспросами:

– Вы где-то в институте работаете или у вас частная практика?

– И то, и другое. Я преподаю психологию в педагогическом университете и занимаюсь частной практикой.

– Женаты?

– Нет.

– Ну надо же, а такой милый мужчина. – И поймав подозрительный взгляд Софьи Михайловны, тут же выдала, обращаясь уже к ней: – Как хорошо, что у нас с вами такие замечательные братья! А то куда бедным женщинам без опоры!

– У меня есть профессия, – сухо сказала Софья Михайловна. – Я занимаюсь литературными переводами с английского и немецкого, имею к тому же учеников.

Остаток ужина прошел под дальнейшие разглагольствования Аделаиды Степановны, которая, к счастью для Казиков, перестала задавать вопросы, всецело сосредоточившись на рассуждениях о превратностях и прелестях современной жизни.

– Невероятная особа, – констатировала Софья Михайловна, когда наконец Грушины оставили их общество. – А девочку жаль. Какая-то она нелепая и бесцветная. Пожалуй, ее тетя права – Зине нужна помощь психолога. Хотя и самой тете – тоже. У нее, похоже, в голове все мозги перепутались.

Да, согласился про себя Аркадий Михайлович, Софочка определенно права.

В принципе с Аделаидой Степановной все понятно. Не слишком умна, не слишком образованна, безвкусна, основные правила поведения наверняка усвоила еще в советское время на общественной работе в месткоме какой-нибудь незначительной конторы. Вряд ли у нее есть своя семья, подобные особы любят тут же выкладывать свои семейные регалии, а Грушина упомянула лишь брата.

С чисто психологической точки зрения Аделаида Степановна была довольно банальным субъектом, чего никак нельзя было сказать о племяннице.

Матери у Зины, похоже, нет, и давно, возможно, с раннего детства, – такими тихими, неприметными, погруженными в себя девочки нередко становятся именно при отсутствии материнского участия. Отец, не исключено, всегда был человеком не маленьким, а посему очень занятым, так что именно тетя Деля всем и заправляла. Конечно, Зиночка могла стать похожей на тетку, однако если по-другому, – то как раз должна была превратиться в ее полный антипод. Последнее, что называется, налицо.

Сколько Зиночке лет? Примерно двадцать, не больше. Некрасивой, пожалуй, не назовешь – просто, как говорится, без цвета и запаха. Чахлое северное растение, которое посади в красивую вазу, да подсыпь удобрений, да яркой ленточкой укрась – вот вам и будет изысканный цветок. Ан нет, девушка словно специально растворяется в воздухе, сдерживает дыхание – лишь бы никто не приметил, взора не остановил.

Комплексы… Тщедушная плоть, состоящая из одних комплексов. Трепетная душа, зажатая в кулачок. Бедное дитя! Наверняка она любит свою тетку, но явно ее побаивается и уж точно – стесняется.

С Зиночкой бы поработать, глядишь, ожила бы девочка, расцвела. А уж потом можно принарядить, личико подкрасить, и вполне бы стала ничего.

Так думал Аркадий Михайлович, мысленно представил Зиночку, сидящую в его рабочем кабинете в большом мягком кресле, но в памяти всплыла вдруг совершенно иная женщина, которую увидеть ему не довелось, но которую довелось услышать.

…Она позвонила Аркадию Михайловичу домой, буквально накануне отъезда в пансионат, – голос у нее был низкий, чуть глуховатый, слишком напряженный и потому неестественный. Голос женщины, которая не хочет при встрече быть узнанной. Обратилась она к нему по имени-отчеству, отчего Казик сделал вывод, что пусть минимальные справки, но о нем навели.

– Мне нужна ваша помощь. Как психолога, – сказала она.

– Я готов, но при условии, что вы можете подождать пару недель. Завтра я уезжаю в отпуск.

– Но сейчас мы могли бы поговорить?

Казик посмотрел на часы. Конечно, он и в восемь вечера принимал клиентов, однако в данный момент это не входило в его планы.

– К сожалению, сейчас нам встретиться не удастся.

– Я не о встрече. – Голос женщины слегка дрогнул, Казик понял, что в действительности этот голос гораздо более высокий. – Я хочу поговорить с вами по телефону. Ведь это необязательно, чтобы мы встречались лично?

– Ну что вам ответить… Вообще-то это наиболее оптимально. Но в принципе…

– Если вы спуститесь к своему почтовому ящику, – перебила женщина, – вы найдете там конверт с некоторой суммой. Я же понимаю, ваши услуги стоят денег.

«Значит, она уже выяснила мой адрес? Занятно», – подумал Казик. Впрочем, адрес его кабинета отнюдь не был тайной, а сам кабинет находился прямо под квартирой, на первом этаже. Аркадий Михайлович потому и купил квартиру в этом доме, что была возможность прикупить внизу офисное помещение и работать, не выходя на улицу.

– Однако брать плату авансом не в моих правилах, – возразил Казик. – Мы с вами ни о чем не договаривались и пока даже не виделись.

– Я не хочу, чтобы мы виделись. Я хочу остаться инкогнито.

Казик, конечно, мог аккуратно свернуть разговор, грозивший превратиться в затянувшуюся дискуссию, однако в комнату вошла Софья Михайловна, которая успела спуститься к почтовому ящику, принести конверт и вытащить оттуда сто долларов – достаточно приличную сумму для не очень пока обременительной беседы. Так что Казик счел неприличным прерывать телефонное знакомство.

– Видите ли, э-э-э…

– Белла, – подсказала осторожная собеседница.

– Так вот, Белла, я, разумеется, даю советы по телефону, но как правило после того, как пообщаюсь с человеком лично. Вы же мне предлагаете перескочить через этот очень важный этап.

– Да, предлагаю. Личное знакомство со мной вам ничего не даст, потому что речь идет не обо мне. Речь идет о моей близкой подруге, которая не знает, что я решила посоветоваться с вами, и никогда бы это не одобрила. Но у нее слишком серьезная проблема.

Казик понял, что это не дамская прихоть, не каприз, это нечто глубоко осознанное и окончательно решенное.

– Ну хорошо, – сказал он, – давайте пообщаемся с вами на расстоянии и поговорим о вашей подруге. Постараюсь помочь, чем смогу.

– Дело в том, что моя подруга убила человека.

В трубке повисла пауза. Женщина явно ждала ответной реакции, но Аркадий Михайлович тоже молчал. По опыту знал: лучше не лезть с ходу с вопросами. Женщина заранее продумала эти слова и теперь наверняка проверяла самого Казика. Вероятно, в голове она держала составленный сценарий разговора, Казик не знал, какой именно, но понимал: если сделает неверный шаг, разговор может оборваться. А лишить человека жизни – это вам не любви лишиться, здесь совершенно иные проблемы вылезают.

– Почему вы молчите? – спросила она настороженно.

– Вы хотите, чтобы я спросил: зачем она это сделала?

– Нет. Я думаю, это вы хотите позвонить в полицию.

– Зачем? – Казик постарался, чтобы прозвучало это убедительно. Впрочем, зачем ему в самом деле звонить? Что он скажет? Некая неизвестная женщина сообщила, что другая неизвестная женщина замешана в убийстве? Нелепо, хотя в какой-нибудь иной стране это было бы вполне естественно. – Я просто жду продолжения. Вы ведь обратились ко мне не для того, чтобы просто сделать это признание. Я не полицейский, я психолог.

– Да, конечно. – Кажется, она с облегчением вздохнула. – Мужчину, который умер, я не знаю, я его никогда не видела и ничего о нем не могу сказать. Возможно, он большой подлец, я в этом даже убеждена. Но я уверена, что моя подруга не хотела его убивать, она вообще на такое не способна и тем не менее убила. Это ведь ужасно?

– Разумеется, – не стал кривить душой Казик. – Однако вы наверняка знаете, что есть такое понятие, как состояние аффекта. Вероятно, ваша подруга была именно в этом состоянии, а теперь испытывает глубокие муки совести. С одной стороны, она ужасается самому факту убийства, а с другой, – очень боится разоблачения. Насколько я догадываюсь, кроме вас, никто не знает, что того мужчину убила она. Я правильно понял?

– Да-да, но… Она не уверена.

– В чем именно?

– Она во всем не уверена. Она в полной растерянности, потому что вообще не может понять, как такое произошло.

– Типично для состояния аффекта, – произнес Казик твердо, но на самом деле ощутил в глубине души сомнение: что-то здесь было не так – и в словах женщины, и в самой ситуации.

– А разве подобное состояние может возникнуть ни с чего? Безо всякого повода?

– С точки зрения психологии – нет. Должна быть причина. Гнев, страх, отчаяние… Какой-то сильный эмоциональный стресс.

– Да-да, гнев… Конечно, она была сильно зла на того мужчину, но у нее даже секундной мысли не было его убить! Я убеждена! Просто вдруг какое-то помутнение рассудка, она даже ничего толком не помнит… И вот я хочу вас спросить: может, она сумасшедшая?

Может, подумал Аркадий Михайлович, вслух же произнес:

– Такой диагноз ставит не психолог, а психиатр. И отнюдь не по телефону. И вовсе не со слов подруги. Поймите меня правильно, вы обратились не по адресу.

– Вы тоже поймите меня правильно. Я слышала, что вы очень знающий и порядочный человек. Я доверяю вам тайну, причем чужую. Если бы я знала такого же психиатра…

– Есть еще один момент. – Казику не могли не польстить ее слова, и он не мог не признать, что с подобными историями абы к кому не пойдешь. – Может, ваша подруга была в тот момент сильно пьяна? Или приняла какой-то специфический препарат? Или подверглась какому-то сильному воздействию другого человека, что-то типа гипноза?

– Нет, она мало пьет, не употребляет наркотики и никто на нее не воздействовал.

– Тогда мне трудно вам что-то посоветовать. Кроме одного. Ваша подруга должна со мной встретиться, причем не затягивая.

– Но ведь вы уезжаете в отпуск?

– Я уезжаю недалеко. В пансионат «Легенда». В случае чего можете со мной связаться. – Он продиктовал номер мобильного телефона и положил трубку.

– Ты все напутал! – крикнула из коридора Софья Михайловна. – Ты же вчера сменил сим-карту, а сейчас назвал свой старый номер.

– Ой! – досадливо скривился Аркадий Михайлович. – Неужели? Ты уверена?

– Мне так показалось… – Сестра вошла в комнату. – Впрочем, не стану ничего утверждать стопроцентно.

…Казик вспомнил Беллу с ее подругой, сравнил с Зиночкой и ее тетей и философски рассудил, что конечно же можно скептически хмыкнуть, дескать, несчастье несчастью рознь – у одного суп жидкий, а у другого жемчуг мелкий, однако страдают все одинаково. И тут же про себя добавил: вот только путь до погибели разный.