Текст книги "Легенда о друге и враге"

Глава 7

Выходило, что Подольский позвонил ему буквально с края собственной могилы. Случайность? Закономерность? Скорее первое. Мобильный телефон Подольского был надежно защищен. Его, Сафьянова, тоже. Конечно, нет таких замков, которые нельзя было бы вскрыть. Но для этого по крайней мере надо точно знать, где та дверь, которую запирают на замок. «Дверь» они открывали только три раза – то есть только три раза общались по своим потаенным телефонам. Баклан, без сомнения, человек могучий, но все же не до такой степени, чтобы успеть вычислить номера и подключиться к телефонам.

Нет, тут другое. Их разговоры он не засек. Но он вычислил, что Подольский работает против него. Он понял, кто выкрал шило и тем самым провалил всю операцию по захвату бизнеса Сафьянова в Москве. Он просто отомстил. В отличие от столичной полиции Дима нисколько не сомневался, кто заказчик убийства.

Впрочем, месть – это, пожалуй, не главное. Сергей Семенович Бакланов знал осторожность Андрея Гавриловича Подольского и предположил, что цепочка взаимодействия состоит только из двух звеньев – лично Подольского и лично Сафьянова. Конечно, есть исполнитель – тот, кто умудрился выкрасть шило, но он вряд ли в курсе, для кого это сделал. Баклан разрубил цепочку, уничтожив Подольского. Но он не знал, что в день своей смерти, рано утром, Андрей Гаврилович успел сообщить важную информацию.

– Нужная вещь у меня, – прибег к иносказанию Подольский. – Точнее, она уже доставлена в Новосибирск. Сегодня один мой человек прилетел к вам под утро, передал посылку другому человеку и тут же улетел. Второй человек тебя найдет.

– Когда? – перебил Дима.

– Скоро. Не надо пороть горячку. Человек должен оглядеться. Сам понимаешь…

Сафьянов понимал: Баклан пропажу обнаружил и теперь судорожно вычисляет, в каком направлении искать вора. Подольского он, разумеется, тоже попробует проверить, и тот опасается, что кто-то мог попытаться сесть ему на хвост. Подольский не хотел подставлять себя, своего человека и проваливать всю операцию. Что ж, рассудил Дима, это разумно.

Каким образом Баклан вычислил Подольского? В этом не было смысла разбираться в силу абсолютной безнадежности самого разбирательства – Сафьянов не знал всех нитей, переплетающих этих двух людей. Но он обязан был уяснить несколько весьма существенных моментов, касающихся лично его самого.

Без сомнения, Баклан понимал, для кого выкрали шило. А значит, и нацелиться он должен именно на него, Сафьянова. Но что значит – нацелиться? Из дула пистолета? Сомнительно. Если бы Баклан имел подобное намерение, вполне мог попытаться его осуществить до всей этой истории с Кисиным. Однако в этом случае он ничего бы не выиграл. С помощью грамотных юристов и прочих специалистов Дима достаточно хорошо позаботился о том, чтобы его смерть никак не принесла реальной, в том числе материальной, выгоды посторонним людям. И Баклан это наверняка выяснил. Иначе не стал бы принуждать владельца компании «Меркадо» добровольно отказаться от московского филиала.

Удалось ли Баклану пронюхать, что заветный груз уже ушел в Новосибирск? Возможно, нет, но в любом случае он должен посадить Диму «под колпак». Каким образом? Самое простое – устроить за ним наблюдение. За ним лично, а не за окружающими его людьми, потому как совершенно очевидно, что историю с женой, сестрой или матерью Сафьянов постарается максимально сохранить в тайне и в любом случае посылку должен будет получить лично в руки.

Прав был мудрый Подольский, когда посоветовал ему уехать из города, где вокруг снуют полчища самых разных людей, и обосноваться в пансионате, в котором все на виду. Конечно, это осложняло встречу с посыльным Андрея Гавриловича, однако облегчало обнаружение опасного соглядатая. Первому будет проще – Сафьянов априори на его стороне. Ему достаточно, что называется, лишь мигнуть.

Вот только когда это произойдет? О смерти шефа гонец наверняка уже знает. По идее, ему бы следовало быстро «сбросить груз», но, если он с самого начала намеревался изучить обстановку, то теперь точно затаится.

А человек Баклана? Дима почти не сомневался, что он (а возможно, и не один) тоже должен нарисоваться, но тоже будет присматриваться.

Настоящая охота, где каждая из сторон одновременно и охотник, и дичь, а Дима – приманка.

Сафьянов подумал, что любой незнакомый человек в этом царстве отдыха должен вызывать и надежду, и подозрение. А следом он подумал, что, может, все хитрее – эти люди уже здесь, среди обитателей «Легенды», и значит, Подольский с Бакланом проявили завидную предусмотрительность.

Понятно, что Баклан не стал бы его знакомить со своим подчиненным, но ведь все обитатели пансионата съехались в один день, а самого Баклана Дима в свои отпускные намерения не посвящал. Подольскому же не было никакого резона скрываться, поскольку его человек и так должен был выйти на Диму. Но пока этот человек тоже никак не проявлялся.

Голова между тем разболелась окончательно. Шел третий час ночи, а Диму никак не брал сон – он сидел в темноте на лоджии, и мысли грызли его мозг, словно мыши кусок сыра.

Лара тоже не сразу угомонилась, все же разговор вышел у них не очень душевный, однако теперь она лежала, раскинув свои длинные светлые волосы по подушке, и лицо ее выглядело вполне умиротворенным.

Известие о гибели Подольского Диму потрясло. И не только потому, что понял, какие проблемы его ждут, но и потому, что сама мысль – Подольского убили из-за него, Сафьянова, – показалась ужасающей. Как бы ни жестко порой выстраивал он свой бизнес, никогда цена результата не определялась человеческой жизнью. Да, он сумел мгновенно совладать со своим лицом, изобразив эдакое отстраненное любопытство, но удалось это лишь потому, что несколькими минутами раньше прошел своего рода эмоциональную тренировку – тогда, когда по телевизору показали сюжет с Кисиным.

Разумеется, смерть Паши его не поразила. Но его поразила Лара – ее спокойное выражение глаз и легкая полуулыбка, обращенная куда-то в пространство. Такая полуулыбка обычно блуждала на ее губах, когда она находилась в безмятежном состоянии.

Но Лара должна была хоть как-то отреагировать! Однако она даже бровью не повела, хотя знала Пашу, отдыхала с ним в Греции и называла милейшим парнем.

– А у тебя короткая память, – сказал Дима, когда они вернулись в номер.

– Что ты имеешь в виду? – Лара стояла к нему спиной и стягивала платье. Спина обнажилась, и Дима увидел, как дрогнули ее загорелые лопатки.

– Я имею в виду передачу «Криминальная неделя».

– Жутики какие-то, – излишне поспешно произнесла жена.

– Да, жутики, – подтвердил Дима. – Особенно когда показали убитого в гостинице мужчину, которого ты хорошо знала.

– Какого мужчину? – постаралась изобразить удивление Лара, но, наткнувшись на жесткий взгляд мужа, произнесла с неохотой: – Я знала Павла Смирнова. А у того парня фамилия другая.

– Зато лицо то же самое.

Лариса села на кровать, посмотрела спокойно и даже сурово.

– Да, я его узнала. Это тот самый Павел, с которым я, твоя мама и твоя сестра познакомились в Греции. И что дальше? Я должна была заорать на всю столовую, дескать, ой-ой-ой, мы с ним вместе в море плавали и на пляже рядом лежали? Так, да?

Дима вдруг растерялся: а и впрямь, чего он ждал? Что она прилюдно примется охать-ахать, или за сердце хвататься, или всем рассказывать, какой милый этот убиенный Паша? Глупо, конечно.

Но растерянность столь же мгновенно исчезла, как и появилась. В те минуты он ждал реакции – любой реакции! – но только не хладнокровного спокойствия. Он никогда не считал жену актрисой, никогда не подозревал ее в игре, но именно в те минуты понял, что она может лицедействовать и весьма искусно. Вот что его удивило и даже напугало. Маленький эпизод во время телевизионного просмотра убедил лучше всяких аргументов: Лариса могла убить Кисина, а потом вести себя как ни в чем не бывало.

– Пойми, – Лариса тяжко вздохнула, – мне совершенно незачем было привлекать к себе внимание. По телевизору же сказали: полиция ищет мотивы убийства и пока не находит. Значит, будут выкапывать связи этого Павла. Ну, ляпнула бы я чего-нибудь в столовой. Мне наверняка бы стали задавать вопросы, люди ведь любопытны, а что бы я им рассказала? Сущую ерунду. Но совершенно непонятно, как бы нам это аукнулось. Нашелся бы какой-нибудь жутко активный, – звякнул бы в полицию: есть, дескать, одна дамочка, которая жарилась на солнце с зарезанным кавалером. А в полиции бы тоже усердный выискался и принялся меня трясти: что, да как, да откуда? И знаешь, что бы вытрясли? Павел был убит в Президент-отеле в тот самый вечер, когда мы всем семейством гуляли там на банкете с французами. Представляешь, как бы нам нервы помотали?

– Откуда ты знаешь, когда он был убит? – перебил жену Дима.

– Как откуда? По телевизору сказали.

Дима этого не помнил. Хотя мог просто не обратить внимания.

– Не веришь? – Лара вскинула на него удивленный взор. – Позвони завтра в Москву на телевидение и уточни. Или в Интернете посмотри, наверняка там есть запись этой передачи.

Дима решил, что звонить не будет и в Интернет не полезет. Пожалуй, Лара говорила правду. Не такая дурочка, чтобы в наглую врать. Тем более, прекрасно знает: муж захочет – непременно всё уточнит.

– А почему ты пыталась морочить голову мне? Ведь пыталась, прикидывалась ничего не понимающей.

Лара вновь тяжко вздохнула, но на сей раз с улыбкой:

– Я всегда считала, что у тебя нормальная голова. Но когда после нашего возвращения из Греции ты стал заедать нас этим Павлом, я начала думать, что у твоей головы поехала крыша. А если честно, я решила, ты меня к нему приревновал. Непонятно, с чего ради, но у вас, мужиков, порой сильные задвиги возникают.

– Я запрещал с ним встречаться не только тебе, но и Лизе с мамой, – напомнил Дима.

– А, брось! Мы все трое поняли, что на самом деле ты взъелся на меня. А это очень глупо. И осложняет отношения. Так вот я не хотела, чтобы у нас возникли осложнения. Ни сегодня, ни на будущее. Потому что я тебя люблю.

Лариса обняла мужа за шею и поцеловала куда-то за ухом.

– Я тебя тоже люблю, – отозвался Дима и потерся ухом о ее губы.

Лара юркнула в постель и потянула Диму к себе, но тот мотнул головой:

– Я пойду на лоджию, посижу немного на свежем воздухе, голова что-то разболелась…

– Посиди, – легко согласилась жена и зарылась в одеяло…

«Умная, все понимающая, со всех сторон родная…» – думал Дима, сидя в плетеном кресле и вдыхая теплый для сибирского сентября, но все же достаточно прохладный ночной воздух. Он смотрел на черное и одновременно яркое от звезд небо, размышляя о том, что в его теперешней жизни слишком много суеты, нервотрепки, а еще больше запутанности, и это касается не только Подольского с Бакланом, но и жены… Да, и Ларисы тоже…

«Надо попытаться уснуть», – сказал он себе и даже поднялся с кресла, но в этот момент услышал тихий скрип двери. Это был короткий, едва уловимый звук, который он бы вряд ли уловил, если бы ни абсолютно тихая ночь и его внутреннее напряжение, при котором даже лапки мухи топают, как солдатские сапоги. Он прислушался – внизу, в лоджии этажом ниже, раздался легкий шорох, словно кто-то пытался передвинуть точно такое же легкое плетеное кресло, в котором только что сидел сам Дима.

Если бы человек внизу спокойно открыл дверь и без всяких церемоний плюхнулся в кресло, Дима бы решил, что сосед или соседка (он понятия не имел, кто живет этажом ниже) тоже замаялся бессонницей и вознамерился подышать свежим воздухом. Однако же такая осторожность вызвала ответную настороженность: кто и что мог делать на лоджии, стараясь соблюсти максимальную бесшумность и невидимость? Внизу по-прежнему было темно, впрочем, в номере Сафьяновых тоже не горело ни одной лампочки. Энергетики не соизволили еще дать электричество, так что Диме оставалось одно – расслабить глаза и напрячь слух.

Однако ничего внятного он не услышал: пару раз что-то прошуршало, один раз слабо стукнуло, потом раздался едва слышный металлический скрежет (в свете звезд Дима углядел, как качнулась водосточная труба, сползающая с крыши к земле и примыкающая к внешнему краю лоджии), затем снова скрипнули дверные петли и… неожиданно внизу вспыхнул свет, разорвав темное пространство около края балконного ограждения.

Дима вздрогнул, мгновенно сообразив, что в комнате внизу загорелась не выключенная с вечера люстра, но тут же свет погас и все затихло.

«Надо завтра узнать, кто поселился внизу», – подумал Сафьянов. Возможно, здесь нет никакой загадки. Например, там живет семейная пара Тимошиных, и это их сын, проснувшись среди ночи, решил поиграть в какую-нибудь одному ему ведомую игру. Или это номер спортсмена Кашина, который зазвал к себе девицу из обслуги, а та зачем-то пожелала втихаря выползти на лоджию. Или нижний номер вовсе никем не заселен, но для чего-то понадобился все той же обслуге…

Впрочем, подобные объяснения не казались Диме убедительными, но он признавал, что события последнего времени слишком возбуждающе подействовали на его фантазию, и теперь ему везде мерещатся тайны.

Или не мерещатся?

У него пока еще было все в порядке с головой, чтобы сообразить: кто-то выходил на лоджию, похоже, что-то искал, неожиданно был застигнут оперативной работой энергетиков (они обещали дать электричество только к утру) и быстро выключил свет, поскольку хотел остаться незамеченным.

Глава 8

– Одно яйцо, непременно всмятку. Один йогурт, самый нежирный. Коробочку джема, самую маленькую. И пару тостов, только тоненьких. И все это в двойном размере – для меня и для брата. Да, и кофе, пожалуйста.

Заказав завтрак, Софья Михайловна положила трубку внутреннего телефона и вздохнула: «Этот обжора наверняка что-то прихватил с собой из города – какое-нибудь печенье и сырокопченую колбасу. Интересно, куда он это запрятал?»

Она снова вздохнула, сознавая довольно низкий эффект своих диетных усилий, и направилась из своего номера в номер брата, куда горничная должна была принести завтрак.

Казик, в шелковом халате, гладко выбритый и благоухающий хорошим парфюмом, встретил сестру с нежнейшей улыбкой.

– Софочка, ты по-прежнему намерена морить меня голодом?

Он не видел крошку от печенья, предательски застрявшую в уголке рта, и не ведал, что нежный аромат французской туалетной воды проявил полное бессилие против запаха отлично прокопченной колбасы.

– А ты готов поголодать? – прошипела сестра, намереваясь устроить прожорливому лгуну выволочку, но тут раздался стук в дверь.

– Открыто! – крикнул Аркадий Михайлович и хихикнул: – Кушать подано?

Однако вместо горничной с яйцами и йогуртами на пороге появился Олег Кашин в расстегнутой почти до пупа рубашке и с растерянностью на лице.

– Извините, – он кашлянул, – время не подскажете? – Он снова кашлянул.

– Десять часов. – Софья Михайловна неодобрительно глянула на спортсмена, а точнее – на его полуобнаженный живот.

– Да ну? – еще больше растерялся Кашин. – Во, черт! Я ведь обычно в семь утра – как штык. Отпуск не отпуск, а в семь утра просыпаюсь, и никакого будильника не нужно. И сразу пробежка, не меньше сорока минут. А уж потом – любые дела. Привычка, понимаете? А сегодня проспал, – отчего-то принялся оправдываться Олег. – Причем ладно бы спал ночь плохо, а то ведь как убитый. Это у меня, наверное, от шампанского. Я вообще-то шампанское не пью, и водку с коньяком редко, и вообще алкоголь не сильно уважаю – тоже привычка, спорт, он такое не любит. А вчера вот… Неудобно было отказываться, все-таки впервые люди вместе собрались, директор здешний расстарался, ну вот и выпил бокал. А потом с этого шампанского в сон потянуло, меня вообще от спиртного в сон тянет. Утром проснулся, чувствую, что-то не то, гляжу на часы, а они стоят. У меня часы механические, вчера вечером завести забыл. Ну вот я к вам и сунулся, по-соседски, мы же с вами втроем в этом отсеке живем. Уж вы извините… – Он чихнул и шмыгнул носом.

– Ничего страшного, – ободрил Аркадий Михайлович и участливо осведомился: – А вы никак простыли?

– Да вроде того, – кивнул Кашин. – Сроду не простываю. А тут и проспал, и простыл.

– Вы наверняка спали с открытой балконной дверью, – сделала вывод Софья Михайловна.

– Балкон тут совсем ни при чем. Это я, наверное, потому, что в речке вчера купался. Я часто купаюсь в сентябре, закаленный я, а тут, видать, не в жилу пошло. Зря, наверное, купался.

– У вас есть что-нибудь от простуды? – спросила Софья Михайловна.

– Зачем? – проявил полное легкомыслие Кашин. – Сроду лекарства не держу.

– Очень плохо! – отрезала Софья Михайловна. – Стойте здесь, я вам сейчас принесу.

– Ну и сестрица у вас! – подивился Олег, когда за Софьей Михайловной закрылась дверь. – Прямо сержант при исполнении.

– А-а, ерунда! – отмахнулся Казик. – Она, конечно, женщина строгая, но в основном чисто внешне…

Строгая женщина появилась в номере буквально через пару минут.

– Возьмите, – она протянула Олегу маленький кулечек, – здесь таблетки. Выпейте для начала одну. На всякий случай. И не вздумайте заниматься глупостями, типа клин клином вышибать. То есть не вздумайте снова в речку лезть.

– Не полезу! – заверил спортсмен. – Честное слово! Я…

Договорить он не успел – в дверь постучали, и через секунду горничная вкатила в номер тележку с завтраком.

– Я пойду, спасибо, – засобирался Кашин и быстро проговорил, обращаясь к горничной: – Мне тоже принесите завтрак: яичницу из двух яиц, блины с маслом, два бутерброда с колбасой, два с сыром, стакан кефира и крепкий чай.

Софья Михайловна посмотрела на спортсмена с осуждением, а Аркадий Михайлович – с завистью.

Уже за кофе Софья Михайловна вновь вернулась к Кашину:

– Вчера после обеда Аделаида Степановна Грушина интересовалась у меня этим молодым человеком. Она, по-моему, сильно озабочена, к кому бы пристроить свою племянницу.

– Не вижу в этом ничего дурного, – заметил Аркадий Михайлович. – Девочка вряд ли пользуется повышенным вниманием мужчин, а в таких случаях в приличных семьях стараются проявить должную инициативу.

– А ты знаешь, чем конкретно интересовалась Грушина? – фыркнула сестра. – Она спрашивала: достаточно ли, по моему мнению, состоятельный человек этот Кашин? Можно подумать, сами Грушины в оборванцах ходят и их единственная надежда – выгодно пристроить девушку! Не умно и не интеллигентно!

– Ты права, Софочка, – поддакнул Аркадий Михайлович. – И хотя здесь вряд ли отдыхают бедные люди, Олег не производит впечатление господина с внушительными средствами. Конечно, он мог работать весь год, копить деньги, чтобы пожить здесь пару недель в полулюксе, однако этих денег ему вполне хватило бы съездить куда-нибудь за границу. Он же приехал сюда… – Казик озадаченно хмыкнул. – Интересно: почему? Все-таки, мне кажется, подобные молодые люди предпочитают более веселые и примечательные места.

– Перестань заниматься ерундой! – прицыкнула Софья Михайловна. – Какое тебе до этого дело? Здесь очень приличное место. Даже Сафьянов, который вообще может себе позволить что угодно, тоже, между прочим, сюда наведался. Хотя собирался на Адриатическое море.

– Да? И откуда ты это знаешь? – удивился Казик.

– Вчера, когда расходились после ужина, случайно услышала разговор его приятелей – Льва Николаевича и Елены Павловны.

– Ну, у таких, как Сафьянов, слишком бурная жизнь и слишком разнообразные планы, которые могут столь же бурно меняться, – предположил Аркадий Михайлович. – Вероятно, ему надо быть поблизости от города. Бизнес и прочее…

– Ладно, – прервала сестра и скомандовала: – Хватит рассиживаться, нам пора идти. Если ты помнишь, в одиннадцать все договорились играть в «городки».

– Ну-у-у… – мгновенно скуксился Аркадий Михайлович, которому хотелось посидеть в уютном кресле, а вовсе не тащиться на спортплощадку. – Я же не умею в них играть.

– Никто не умеет! – отрезала сестра. – Но это достаточно хорошая физическая нагрузка, причем с развлечением. Давай быстро одевайся, опаздывать неприлично.

И все же они опоздали. Прямо на пороге номера Казика остановил звонок мобильного телефона.

– Аркадий Михайлович? Здравствуйте. – Вряд ли женщина, которая звонила психологу накануне отъезда в пансионат и именовала себя Беллой, когда-нибудь училась в театральном институте или достаточно практиковалась в игре голосом. По крайне мере на сей раз тембр отличался от прежнего, глуховатая сиплость сменилась хрипловатостью, при этом появились каркающие звуки. Но это все-таки была она.

– Здравствуйте, Белла, я вас узнал, – откликнулся Казик. – У вас что-то случилось? Возникли новые проблемы?

– Продолжение старых. – В трубке послышался тяжкий вздох. – Я понимаю, что психология и психиатрия – это не одно и то же, а моей подруге, не исключено, требуется именно психиатр, но ведь вы же все-таки и не сантехник.

На сей раз вздох издал Казик. Он хорошо знал эту человеческую особенность – утыкаясь в закрытую дверь, искать окно. И чаще всего находить. Разумеется, он не сантехник, однако давать советы одной совершенно незнакомой женщине относительно того, что подвигло на убийство другую, еще более незнакомую женщину, считал для себя занятием весьма сомнительным.

– Поверьте, я не жду от вас конкретных рекомендаций. – Голос Беллы стал умоляющим. – Мне просто нужен совет знающего человека, а вы знающий, и даже очень, не принижайте собственных достоинств.

– Но все, что я мог вам сказать, основываясь на вашей информации, я уже сказал, – предпринял слабую попытку к сопротивлению Аркадий Михайлович и тут же совершил недопустимую для психолога оплошность, подкинув своей собеседнице подсказку: – Или у вас появилась свежая информация?

– Появилось подтверждение.

– Подтверждение чему?

– Того человека действительно убили. У моей подруги до последнего были сомнения: а вдруг ей всего лишь показалось? Ведь бывают такие странные галлюцинации? Или вдруг тот человек ее просто разыграл? Страшно, жестоко, но разыграл. Он такой. Он в принципе, наверное, мог. Но оказалось, что все правда и его убили.

– То есть ваша подруга по-прежнему плохо помнит, как все произошло. Вы настаиваете на этой версии?

– Что значит настаиваю на версии? – Белла насторожилась.

Казик это явственно почувствовал, удовлетворенно хмыкнул и произнес с нарочитой серьезностью:

– Это значит, я совсем не исключаю, что никакой подруги у вас нет, а вся эта печальная история произошла именно с вами.

– Нет, вы ошибаетесь!

На сей раз Казик не смог определить: она это искренне или нет. Слишком испуганно и одновременно удивленно прозвучало.

– Хорошо, – согласился Аркадий Михайлович. – Будем беседовать о вашей подруге. Итак, она убедилась, что тот человек действительно убит. Как она в этом убедилась?

– Неважно, – быстро проговорила Белла.

– Хорошо, – вновь согласился Казик. – Но она по-прежнему не может внятно объяснить, как это произошло?

– Да.

– А вы по-прежнему настаиваете, что она не была пьяна, не принимала наркотики, не подвергалась никакому воздействию, а только была в сильном гневе. Все так?

– Да, хотя… – Возникла секундная пауза. – Насчет воздействия. Воздействие было. Моя подруга вспомнила. Тот человек ее в некотором смысле спровоцировал. Он поднял на нее руку.

– Он ее ударил?

– Да. Но не сильно. И еще наговорил всякие гадости. Подруга сказала, что этим он ее буквально доконал, у нее от обиды и гнева все потемнело вокруг, и вот тогда она схватила… только не удивляйтесь… шило.

– Шило?! Которым дырки прокалывают?!

– Да.

– И где она его взяла?

– Она не помнит.

– Но она хорошо помнит, что все-таки схватила именно шило?

– Она как будто потеряла сознание… как будто просто выпала из действительности… буквально на насколько секунд… А пришла в себя от того, что тот человек страшно вскрикнул и повалился на пол. У него на шее была кровь, а у нее в руках – окровавленное шило.

– Но мужчина мог быть просто ранен.

– Он лежал с открытыми глазами, а все знают, что у раненых не бывает открытых глаз.

– Это разумно, хотя все равно следовало проверить. Впрочем, я понимаю, у вашей подруги был шок.

– Конечно, и уже после она стала надеяться, что, может, все обошлось, однако она узнала, что он действительно был убит. И еще… ее это очень волнует… Шок – это ведь не вспышка гнева, он ведь не проходит в считанные минуты. А подруга уверяет, что, разумеется, сильно испугалась, но уже минут через семь смогла справиться с собой, взять себя в руки и даже обрести хладнокровие.

– Н-да… – пробормотал Казик. – Сильный шок… резкое отрезвление…

– Я понимаю, – перебила Белла, – вы вправе вновь посоветовать обратиться к психиатру либо к вам лично, напрямую, без моего посредничества, и, возможно, я ее в конце концов уговорю поступить, как вы советуете, но пока она не согласится ни за что. И я не стану ее убеждать.

– Почему?

– Потому, что пока я беседую с вами инкогнито, мою подругу ни в чем реально обвинить нельзя. Но когда она придет к вам… Это же, по сути, и есть явка с повинной. Пусть не в полицию, но в полицию можете пойти вы.

– А если ваша подруга действительно очень больна? Если она снова разозлится и…

– Помилуй бог! – прошептала Белла и добавила: – Извините. Если что, я с вашего позволения позвоню вам снова. – И быстро отключила телефон.

Аркадий Михайлович нажал кнопку мобильника в надежде определить номер поступившего звонка, но на дисплее высветилось: «Номер не определен».

…Как ни странно, на городошной площадке собрался полный комплект отдыхающих плюс еще три человека: служитель пансионата Василий и двое черноволосых смуглых мальчишек с голубыми глазами – Ашот и Гарик, сыновья директора.

– Опоздавшим – штрафную! – весело крикнул Казикам Олег.

– Будете первыми проходить науку, а мы уж станем учиться на ваших ошибках! – подхватил Писигин.

– Главное, чтобы вы биту кидали, куда нужно, – наставительно сказал Кашин.

Он придирчиво оглядел игровое поле, где Вася ставил последнюю фигуру, крикнул Бабыкину: «Все нормально, закругляйся!» – покачал на ладони биту и обратился к публике:

– Сейчас я вам объясню правила игры.

Правила оказались отнюдь не сложными, что вызвало добродушное оживление и реплики типа того, что теория – это, конечно, полезно, однако надо еще и в цель попасть.

На призыв «Кто начнет?» первыми с готовностью откликнулись директорские сыновья и Толик Тимошин. Взрослые благосклонно уступили молодым дорогу.

Ашот с Гариком повели себя на чужой для остальных территории как истинные аборигены и тут же обзавелись «добычей» под аплодисменты взрослых и радостный визг Толика. Завороженный внешней легкостью чужой победы, Тимошин-младший со всех сил швырнул биту, которая пролетела мимо фигур и шлепнулась в стороне. Лицо Толика вмиг приняло растерянно-обиженное выражение, он сквасил губы, изготовившись зареветь, однако, глянув на укоризненные физиономии братьев-победителей, лишь шмыгнул носом.

Бабыкин побежал за тремя битами, а Кашин, сжимая оставшуюся четвертую, показывал, как ее правильно надо держать в руке, как целиться, делать «навеску» и применять прочие маневры. Публика в основном реагировала оживленно и с явным интересом перешла от теории к практике.

Биты летели в цель, и хотя часто ее достигали как-то криво либо не достигали вовсе, всем было весело. Особенно смеялись, когда бита летела по совершенно немыслимой траектории и кто-нибудь кричал: «Поберегись!»

Наиболее активно вел себя Лев Писигин, наиболее скромно – Зина Грушина, которая дважды бросала биту, но все мимо, после чего села на дальний край скамейки и затихла.

«Потерю бойца» первым заметил Вася.

– А вам что, Зина, неинтересно?

– У меня ничего не получается. – Лицо девушки отчего-то стало виноватым. – Олег хорошо показал, а у меня все равно ничего не получается.

– Глупости! – тут же среагировал Кашин. – Идите сюда, сейчас я вас научу!

– Нет-нет, – запротестовала Зиночка, но Олег подскочил к ней, буквально сдернул со скамейки, чуть ли не отнес к краю площадки, вложил в ладошку биту, одной рукой взял ее сжатый кулачок, а другую руку положил ей на талию в районе спины.

– Держите тело вот так, – он легонько похлопал ее по полусогнутой спине, – руку заведите вот сюда, – он отвел ее руку в сторону, – а теперь бросаем! Хоп!

Бита, направленная совместным движением, полетела низко над землей, ровнехонько, ловко сбив сразу несколько фигур.

– Чудно! Зиночка! – зашлась от восторга Аделаида Степановна.

– А теперь сами. Давайте! – скомандовал Зине Олег.

– Ой, нет! – замотала головой девушка. – У меня получается только с вами.

– Никаких «нет»! – Олег нарочито сурово сдвинул брови. – Перестаньте бояться! Это же игра! Вперед!

– Кидайте, кидайте! – поддержали сразу несколько голосов.

– Ну, хорошо, – вздохнула Зина. – Только вы все отойдите подальше, а то вдруг куда-нибудь не туда полетит.

– Ерунда! – отмахнулся Кашин и не сдвинулся с места.

Зина вновь вздохнула, отвела руку с побелевшим от напряжения кулачком и со всей силой, которая нашлась в ее тщедушном теле, бросила биту. Направленная вперед, та неожиданно крутанулась волчком, описала немыслимую дугу и вместо того, чтобы полететь в намеченную цель, со всей мощью, приданной естественным ускорением, ударила в висок Кашина. Олег коротко охнул и повалился на землю.

И тут же раздался дикий крик Зины. Она подлетела к Олегу, рухнула рядом с ним на колени, обхватила его голову ладонями и зарыдала.

Мгновенно все пришло в движение, довольно бурное и потому бестолковое, впрочем, так продолжалось несколько минут, после чего появилась какая-то осмысленность. Вася Бабыкин схватил за плечи Зину и буквально оторвал ее от Кашина – девушка вся тряслась, что-то невнятное бормотала, ее пальцы были испачканы кровью, но она этого не замечала. Рядом причитала Аделаида Степановна, но на это никто не обращал внимания. Кто-то крикнул: «Позовите врача!» И первой на этот призыв среагировала Елена Судакова, побежавшая в сторону корпуса.

Аркадий Михайлович склонился над Олегом, принялся внимательно изучать кровоточащую рану на его виске, и в этот момент Кашин открыл глаза, повел ими в разные стороны и сел. Вокруг раздались облегченные вздохи.

– Это что? – ошарашенно спросил раненый, дотронулся до своего виска, изумленно уставился на окровавленные пальцы и сморщился. – Во, блин!

К нему снова кинулась Зиночка, вся в слезах, Олег осторожно повел головой и вдруг улыбнулся:

– Вот это финт!

– Простите, пожалуйста, простите, я не знаю, как это получилось, боже мой, как страшно… – залепетала Зиночка, но Олег вновь улыбнулся, уже гораздо бодрее:

– Ерунда, пустяковая рана. Чего только в жизни не бывает.