Текст книги "Дневник призрака"

Глава 7

Было странно вновь чувствовать разлитый в воздухе формальдегид. Переступать порог, за которым было похоронено столько прошедших дней. Серые стены, плитки пола… Зина споткнулась, остановилась у порога, побелевшими пальцами вцепилась в косяк двери. Она была похожа на утопающего, хватающегося за спасательный круг. От кого хотела она спастись? Или кого-то спасти?…

– Скучаете? – по-своему истолковал ее нерешительность Матвеев.

И в самом деле – Крестовская сама себе не могла объяснить, что с ней происходит. Что же сказать, чтоб было понятно ему?

– Нет, – решительно мотнула она головой, – не скучаю.

И тут же, боясь, что это может выглядеть слишком резко, поспешила добавить:

– Просто я уже очень давно не проводила вскрытия. Боюсь не справиться.

– Чепуха! – беззлобно хохотнул Матвеев. – Тот, кто однажды вошел в эти стены, запоминает такое на всю жизнь.

Зина поразилась, как точно он сформулировал то, о чем на самом деле не имел ни малейшего представления.

Внутри морга было тихо. Только в комнате для санитаров, как и прежде, слишком громко тикали поломанные часы. Они отставали, всегда показывали неправильное время, и Зина вдруг подумала: успели их починить или нет…

– Скажите, – обернулась она к Матвееву, чтобы отвлечь себя от прошлого, – а этого человека вы опознали? Есть какие-то предположения, кто это?

– К сожалению, нет. Никаких зацепок, – вздохнул Матвеев. – Личность его мы установить не смогли. Пока. Конечно, это вопрос времени. Но сейчас все печально. Документов при нем обнаружено не было. По картотеке без вести пропавших он не проходил. Никто из родственников не подавал заявления о розыске. Отпечатков его пальцев в нашей картотеке нет… Так странно – как будто и не было такого человека. Но это же невозможно. Где-то следы его должны быть! – Похоже, он сам был растерян.

– Может, он сидел в лагерях? И его выпустили? – предположила Зина.

– Тогда бы у нас точно были бы его отпечатки пальцев, – мотнул головой Матвеев. – Все отпечатки тех, кто сидел, есть в нашей картотеке. Вчера мы проверили – никаких следов.

– Действительно странно, – Зина задумалась. – Как такое может быть – человек, которого никто не ищет?

– Может быть и не такое! – снова вздохнул Матвеев. – Я тут уже, несмотря на возраст, такого насмотрелся! Все эти семейные, родственные, любовные отношения – это же просто иллюзия! На самом деле все, что есть у человека, – это одиночество.

– Человек рождается один, и умирает один, – процитировала Зина на память, причем сама она не помнила, откуда эти слова.

– Верно, – кивнул Матвеев, – так что нет ничего странного в том, что мы не можем опознать этого человека.

На самом деле Зине все это было знакомо. Она насмотрелась разного, каждый день проводя в этих стенах. Именно здесь была настоящая правда, та последняя истина, понимание которой приходит слишком поздно. Зину всегда преследовало чувство, что после смерти люди начинают говорить громче, чем когда-либо при жизни. Они рассказывают о себе, обо всех своих ошибках и грехах, которые привели их сюда – на этот оцинкованный стол, как в последнюю гавань этого земного мира, не отказывающую в приюте никому и никогда. И говорят по одной простой причине: иногда молчание бывает громче крика. Нужно только услышать их вовремя. А самым громким голосом бывает тот, который не слышен…

Крестовская и Матвеев вошли в помещение ординаторской, знакомое ей до мелочей. Вот и ее стол… Зина подошла, провела рукой… Он был девственно чист.

– Людей по-прежнему не хватает? – улыбнулась она.

– Хотите вернуться? – без тени улыбки спросил Матвеев.

– Не думала об этом, – качнула Зина головой.

– Неправда! Еще как думали! И сейчас думаете! – воскликнул вдруг Матвеев. – Только вы пока не вернетесь.

– Я знаю, – вздохнула Зина, пожав плечами, отведя глаза в сторону. Ей вдруг почему-то расхотелось говорить.

Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина лет 50-ти. Высокий, в белом халате, очень худой, с большими залысинами на висках. Взгляд приковывали густые, просто какие-то невероятные усы – черные с сединой.

– Доброе утро! – поздоровался он довольно приветливо и обернулся к Зинаиде: – Вы можете готовиться. Жду вас в первой прозекторской через двадцать минут.

– Это главный патологоанатом, – поспешил пояснить Матвеев, – вскрытие вы будете проводить вместе. Знакомьтесь, – запоздало представил: – Кобылянский Валерий Сергеевич. Очень хороший специалист.

– А где Николай Степанович? – опешила Зина.

– Его больше нет, – Кобылянский старательно отвел глаза в сторону. – Меня назначили вместо него. – И тут же затараторил: – Я о вас очень много слышал! Знаю, что вы были любимой ученицей Каца. Я тоже учился у него!..

– Валерий Степанович заведовал моргом одной из городских больниц, – прервал его Матвеев, поясняя.

– Понятно, – сухо произнесла Зина.

– В общем, я… Я жду вас, – Кобылянский вышел из помещения. Зина начала переодеваться.

Уже через пару минут она стояла возле стола в прозекторской, растерянно глядя на скрытое под простыней тело и чувствуя себя так, словно присутствует на своем первом вскрытии. Странное чувство возвращения прошлого испугало ее. Как все сильные, деятельные натуры, Зина прошлого не любила. Она старалась изо всех сил, стремилась жить дальше. Идти вперед, чего бы ей это не стоило… Собравшись, она отогнала все неприятные мысли.

– Скажите… – до предела понизив голос, Крестовская перегнулась через стол, – скажите, Николай Степанович арестован?

– Да, – тихо подтвердил Кобылянский, – сына его расстреляли как врага народа. А потом забрали и Николая Степановича.

– Он так верил, что спасется, – на глаза Зины помимо ее воли навернулись слезы, – все делал для этого… В морг пришел, сотрудничал с НКВД…

– Тихо, умоляю… Ничего больше не говорите, – прошептал Кобылянский, – здесь все прослушивается. Я рад, что мы с вами мыслим одинаково.

– Господи, он так верил в свое спасение! – вздохнула горько Зина.

– Мы все в это верим, – отозвался глухо Кобылянский.

Ровно через два часа Крестовская и новый начальник морга сидели в кабинете. Она с тоской взглянула на стенку, в которой отчетливо виднелась ниша – тайник Каца, где тот хранил запасы коньяка. Кобылянский поймал ее взгляд.

– Да, знаменитый тайник. Я тоже о нем наслышан, – улыбнувшись, он встал, открыл скрытую дверцу, достал бутылку дорогого армянского коньяка и два стакана. Налил в них две щедрые порции. От ароматного напитка воздух наполнился устойчивым запахом. Отпив, Зина отметила:

– А хороший коньяк пьете! Пациенты благодарят?

– Еще как! – улыбнулся Кобылянский. – Вы же знаете: наши пациенты иногда бывают самыми благодарными…

И у Зины потеплело на душе – она вдруг поняла, что с этим человеком сумеет найти общий язык.

Спустя какое-то время оба они склонились над столом – нужно было написать отчет для Матвеева. И оба они не знали, что писать.

– Никогда такого странного вскрытия у меня не было! – в сердцах воскликнула Зина.

– Что вас смущает? – удивился Кобылянский. – Человек в солидном возрасте, лет 75-ти, мы же с вами определили. Почему же ему нельзя умереть естественной смертью?

– Но это не может быть естественная смерть! – настаивала Крестовская.

– Зинаида, вы же сами видели… – попытался остановить ее Кобылянский.

– Да, видела, но… Чистые сосуды! Нормальный кровоток. Ни одного тромба, ни одной закупорки!.. И это в 75 лет! А точка кровоизлияния… Она настолько незначительная, что… Я просто не понимаю! – Зина развела руками.

– Тем не менее, в заключении придется написать правду, – вздохнул Кобылянский.

– Это неправда, – резанула Зина. – Я не знаю пока, что это такое, не могу понять. Но рано или поздно я узнаю…

Матвеев ждал ее во дворе морга. С недовольным выражением лица Зина протянула ему заключение, и он быстро пробежал бумажку глазами.

– А… своими словами можете сказать? – взглянул он робко: было понятно, что потерялся в терминах.

– Могу, – хмыкнула Зина. – Этот старик умер естественной смертью. От инсульта.

– Чудненько… – Матвеев расслабился и покосился на Зину: – Значит, уголовное дело можно закрывать?

– Черта с два! – На Крестовскую начал действовать выпитый коньяк. – Этого человека убили! Его убили, понимаете?

– Вы можете это доказать? – Матвеев весь подобрался.

– Нет, не могу, – покачала головой Зина. – Я даже не знаю, как его убили. Не говоря уже о чем-то другом. Но я чувствую, что он был убит каким-то очень хитрым способом.

– Эмоции, это эмоции! Документы показывают другое, – Матвеев потряс заключением.

– Это был абсолютно здоровый человек! – воскликнула Зина. – Все в норме – сердце, почки… Ему еще жить и жить! С таким организмом мог дотянуть до девяноста! Тем более… – она осеклась.

– Что – тем более? – тут же оживился Матвеев.

– Я обнаружила одну интересную особенность, – помолчав заговорила Крестовская. – У этого человека была анемия. Причем уже на уровне клеточных изменений, в общем, очень давняя анемия…

– Что это значит? – не понял Матвеев.

– Он не ел мяса, – пояснила Зина, – получал только растительную пищу. Ну, каши там, овощи, хлеб… И содержимое кишечника подтверждает это… То есть этот человек был вегетарианцем, и уже очень давно не употреблял мяса. Годами! Но это не вредило его здоровью, наоборот. У него не было холестерина, жировых отложений… Но для человека в нашем мире это достаточно странно – не есть мяса…

– Да, интересная деталь… – задумался Матвеев. – А как вы думаете, почему?

– Ни малейшего представления не имею! – Зина развела руками. – Но причина этому была. Должна была быть…

– Думаю, все станет понятно, когда мы установим его личность, – сказал Матвеев, – тогда будет и причина, и следствие. Все для нас!

– Двусмысленно звучит, – поморщилась Зина.

– Да? Как-то не заметил… – растерялся он.

Крестовская неожиданно для себя рассмеялась, уже не пытаясь скрыть, что кокетничает с ним. Ей было плевать! На душе у нее было легко и спокойно. А все остальное не имело больше никакого значения. В конце концов – кому какое дело? Это была ее жизнь!..

– Я допрашивал родственников старушки-библиотекарши, – Матвеев, закашлявшись, резко перевел тему, – но никакой новой информации от них не получил. Они вообще… ну… придурковатые какие-то… О матери даже не беспокоились. Ну как так можно? Человек пропал, дома долго нет – а им без разницы. Шкуры…

– Вот интересно было бы выяснить… – задумалась вслух Зина, – а этот старик… Мог ли он знать библиотекаршу? Возраст у них почти одинаков. А если они могли быть знакомы, и в этом кроется причина смерти?…

– Да, это возможно, – согласился Матвеев.

– Но опять-таки – рассказать об этом смогут только родственники женщины. И, кстати, я готова сделать тебе подарок, – улыбнулась Зина, переходя на «ты».

– В смысле? – насторожился Матвеев.

– Рассказать кое-что важное. Этот старик, убитый… Ну, предположим, что убитый. Он не занимался тяжелым физическим трудом. Чем бы он ни зарабатывал себе на жизнь, тяжелой физической работой он не занимался. Не работал на стройке, не таскал камни. Это может тебе пригодиться при установлении личности.

– Да, ты права, – серьезно кивнул Матвеев. – Это точно подарок. Знать бы еще, в какую сторону идти.

– Ты иди, это главное. А жизнь сама подскажет тебе направление, – произнесла Зина, сама не веря в свои слова и недовольная тем, что попыталась избавиться от Матвеева такой избитой фразой.

Но он ничего не понял – стал что-то сосредоточенно записывать в блокноте, глядя на оформленный Кобылянским протокол вскрытия. Зина тяжело вздохнула. Даже вот так, сосредоточенный, в рабочей обстановке, он был удивительно хорош собой! Глаза ее просто не могли оторваться от его лица. И она испытывала очень странное чувство – словно сдерживая восторг, заглянула в запретый проем, за которым вдруг обнаружилась выворачивающая душу бездна…

Последняя пара в этот утомительный день подходила к концу. После вскрытия Крестовская вернулась в институт. Заведующая кафедрой не сказала ей ни единого слова. Только после двух пар Зина почувствовала, что очень сильно устала. Проводить вскрытие, возвращаться к прошлому было нелегко. Она просто автоматически начитывала на занятиях плановый материал.

Для интересных лекций тоже необходимо вдохновение. А вдохновения у Зины не было. В конце занятия она дала краткую самостоятельную работу студентам. Это дало возможность присесть за стол и просто отключиться от тупого автоматизма своих действий. Крестовской никогда не нравилась такая сухая начитка, она всегда стремилась рассказывать интересно, старалась привлечь внимание студентов, заинтересовать аудиторию. Но в этот раз у нее не было сил.

Наконец пара подошла к концу. Зина принимала листочки с самостоятельной работой студентов, как вдруг дверь в аудиторию приоткрылась. К своему удивлению, она обнаружила за ней ночного вахтера Михалыча. Он переминался с ноги на ногу и выглядел растерянным.

– Я… э… хотел с вами поговорить, – произнес он.

Студенты начали выходить из аудитории. Двери теперь были нараспашку, но вахтер все равно не входил.

– Что-то случилось? – нахмурилась Зина.

– Нет, ничего… Просто я вспомнил что-то… За ту ночь… Вот, хотел рассказать…

– Хорошо, я слушаю, говорите…

– Зинуля! – почти оттолкнув старика, в аудиторию влетела Дина Мартынова, новая подруга Зины. – Я тебя не видела столько дней! Я только сейчас узнала, какой кошмар ты пережила…

– Ну так я… э… попозже зайду, – старик-вахтер отступил назад.

– Лучше я к вам сама зайду, – сказала Зина, – сейчас вот запру аудиторию, и сразу спущусь.

– Ну, ладно… – все еще не решаясь уйти, мялся старик.

– Зинуля, что-то серьезное? Я могу тебя подождать! – предложила Дина.

– Нет, все в порядке, – Зина пожала плечами. – Я тоже очень рада тебя видеть. Так что оставайся.

Потоптавшись еще мгновение, старик ушел. Какое-то время подруги болтали о всяких пустяках, затем переключились на смерть в соседней аудитории.

– Какой ужас! Кошмар просто! – кудахтала Дина. – Я бы умерла от ужаса, найдя такое…

– Все в порядке, – усмехнулась Зина, – я в морге работала, я привыкла к смерти.

– Как к такому можно привыкнуть? – В глазах Дины читалось искреннее удивление.

– Поверь, можно, – грустно ответила Крестовская, как будто разговаривая сама с собой. – Смерть – это не самое страшное в жизни. Есть вещи гораздо страшней.

Выйдя из аудитории, они распрощались, и Зина заспешила вниз, в каморку вахтера. Но Михалыча на месте не было.

– Вахтера ищешь? – крикнула, пробегая мимо, знакомая сотрудница. – Так ты его не жди, скоро не придет! Он в подвале, попросили полки в книжном хранилище прибить.

По совместительству Михалыч выполнял разные ремонтные работы. Платили ему за них дополнительно, работал он хорошо, и в общем обе стороны были довольны.

Крестовская тяжело вздохнула. На улице было темно. Ей хотелось есть, горячего чая и спать, вдавившись лицом в подушку. Усталость наваливалась на нее с такой силой, что она еле стояла на ногах.

В конце концов, что такого важного увидел вахтер? Обо всем можно поговорить и завтра! И, развернувшись, Зина пошла домой.

Улица была практически пустынна. Крестовская старалась не идти рядом с темными, пустыми подворотнями. Все было настолько тихо, что шаги ее словно отпечатывались от стен. Как вдруг…

Она даже не услышала, а скорее почувствовала, что за ней кто-то идет. Кто-то преследовал ее, пытался идти размеренно, почти в такт ее шагам… По спине потекли липкие капли ледяного пота…

Дойдя до освещенного перекрестка, Зина резко обернулась… Никого не было… Ни души… И тут она испытала такой приступ ужаса, что у нее едва волосы не зашевелились на голове…

Крестовская побежала… И услышала, что человек, преследующий ее, тоже бежит. Но она же видела – за ней не было никого! Зина двинулась в ближайшую открытую парадную, рассчитывая, что преследователь пробежит мимо. Но, постояв там, поняла, что возле подворотни никто не прошел…

Ее била дрожь. С разумной точки зрения объяснить все это было невозможно. Кто ее преследовал – призрак? Что за чертовщина начала с ней происходить?

Зина пошла по улице… И снова звук шагов… Полумертвая от охватившего ее страха, она добралась наконец до, слава богу, многолюдной улицы Красной армии…

Теперь можно было уже не бояться. Но чувство липкого ужаса, охватившее ее, не поддавалось контролю. Оно вошло в кровь, отравило ее…

То, что испытала Зина, было похоже на настоящую паническую атаку… Но она слышала шаги в реальности, а значит, психическая атака здесь ни при чем.

Выйдя на улицу Красной армии, Крестовская поняла, что значит идти среди живых людей, посреди нормальной жизни… Только вот вернуться к этой нормальной жизни она уже не могла. То, что Зина пережила, не оставляло ее, делало чувства острей, заставляло прислушиваться к любому шороху.

Вот и ее дом. Зина подошла к своему подъезду и вдруг застыла. Напротив подъезда, со стороны забора, которым было огорожено строительство на площади, стоял человек.

Он прятался в тени, и лицо его было просто невозможно разглядеть. Мужчина высокого роста. Несмотря на то, что дождя нет, на нем был плащ-дождевик с капюшоном, надвинутым так низко, что черты лица полностью терялись в этой темноте.

Света вокруг не было, поэтому плащ казался черным. Мужчина не двигался, не прятался. Зина машинально отступила к подъезду.

Не было никаких оснований считать, что он следит за ней. Этот человек мог ждать кого угодно, быть просто случайным прохожим… Но каким-то шестым чувством Крестовская поняла, что это не так. Она метнулась к подъезду, взлетела на второй этаж и припала к окну на лестничной клетке…

Мужчины на месте не было. Очевидно, он ушел в тот момент, когда она скрылась в подъезде. Ей захотелось скулить от страха. Сомнений не оставалось: этот страшный человек следил за ней.

Глава 8

Темнота обнимала. Она стала счастьем, в котором не горел даже ночной фонарь. И можно было спрятать в ней свое лицо, не выворачивая на нем притворную счастливую улыбку. Самый верный способ полюбить темноту – это привыкнуть к правде.

Ночь обнимала как человек. И казалось, в ней полностью растворилось, ушло самое страшное. Навсегда исчезли разочарования и предательства – нельзя было разглядеть. И равнодушие. Самое страшное на свете – это равнодушие. Именно оно было в глазах Виктора Барга, когда он смотрел на нее. Но ночь скрывала и не такое. Темнота – верный друг. В ней глаза отражаются блеском, и кажется, что они живые. Ночь – единственное время, когда стоит жить.

Вытянувшись в кровати и прислушиваясь к звукам в темноте, Крестовская лежала без сна, думая о том, как много теряет человечество от того, что спит ночью… Мысли перескакивали одна через другую, но это не доставляло ей дискомфорта. Напротив. Даже с мыслями ночью можно было жить.

Именно тогда раздался звонок в дверь. Зина не поняла поначалу, что происходит. Просто плавала в вязком мареве без сна, как вдруг…

Резкий, обрывистый, три раза. Она так и вскочила на постели. Три раза – это ей. Теперь оказалось счастьем, что сна не было ни в одном глазу. Зина быстро поднялась с кровати, накинула теплую шаль. Страха не было. Почему-то была полная уверенность в том, что это не арестовывать ее пришли. Почему она так свято верила в это – ни за что не смогла бы сказать.

Мельком проскользнула мысль о том, как боялась она еще год назад такого вот ночного ареста, ночного звонка в дверь. Как собирала вещи и ждала… Куда все это ушло? Зина не понимала. Теперь, решительно набросив шаль на плечи, она просто шагнула вперед.

Коридор был пустым и тихим. Все спали. Наручные часики показывали половину третьего ночи. Зина удивилась тому, что так долго пролежала без сна.

Звонок повторился. Она вздрогнула. Не хватало еще, чтобы проснулся кто-то из соседей! Паника в квартире будет обеспечена. Крестовская быстро пошла к двери.

– Кто здесь? Кто это? – громко произнесла, пригнувшись к замочной скважине.

Ответом ей было молчание. Зина поежилась. Никаких звуков… Учитывая человека в плаще – это было уже слишком! Крестовская начала испытывать злость. Сама не понимая, что делает, она распахнула дверь… и застыла. Там никого не было. Никого. Пустой, темноватый коридор.

– Кто здесь… – дрожащим голосом повторила в тишину Зина. Зубы ее стали выбивать мелкую, противную дрожь.

Ведь ей не послышалось! Она еще не сошла с ума! Отчетливо слышала звонки, причем дважды. Ошибиться было невозможно. И вот…

Зина ступила вперед, вышла за дверь. Выглянула на лестницу. Ни души. Полная тишина. Дом спал. Какой-то мистический ужас, внезапно охвативший ее, когда она разглядела следящего за ней человека, возобновился с новой силой, просто захватил ее с головой.

Оставаться в коридоре дольше было невозможно. Еле живая, Крестовская быстро захлопнула дверь, заперла на все замки и почти бегом вернулась в свою комнату. Сбросила шаль на пол. Забралась под одеяло с головой. Все ее тело содрогалось словно в припадке. Никогда еще ужас не охватывал ее с такой мощью…

Но очень скоро пришел сон – быстрый, душный, как грозовое облако, сон без сновидений, который накрыл ее с головой. Зина провалилась в него будто в бездну, но даже во сне продолжала дрожать.

Проснулась она на рассвете, резко, словно ее ударило током. Села на кровати. Часы показывали 6 утра.

И тут Зина вспомнила. Вахтер. Он же хотел рассказать ей о чем-то. А вдруг это важно… Крестовская стала одеваться.

К ее огромному удивлению, корпус института был не заперт. Неужели кто-то пришел на работу до нее? Зина сразу заглянула в клетушку вахтера. Там никого не было.

Откуда-то издалека раздалось шарканье по полу, звякнула дужка ведра. Из-за угла появилась старуха-уборщица. Крестовская бросилась к ней:

– А где Михалыч?

– А бог его знает… Не видала сегодня.

– Как не видала? А дверь кто открыл?

– Так не заперто было. А шо?

– Что? Дверь была открыта?

– Ну!

– А Михалыч, вахтер?

– Да не явился на работу твой Михалыч! Кому он сдался, алкаш старый! Не пришел, видать, напился, синяк старый, дома. Уж в этот раз не сойдет ему с рук! Я и завхозше сказала, шо нету Михалыча… Получит свое, старый черт!

Зина бросилась искать завхоза и очень скоро обнаружила ту в подвале. Пожилая женщина перекладывала какие-то коробки в подсобке.

– Доброе утро! Вы Михалыча видели, вахтера?

– Доброе… Михалыча? – растерявшись, повторила завхоз. – Так не явился он на работу!

– Как не явился? Он же вечером полки в подвале прибивал! – едва не закричала Зина.

– И точно… Был Михалыч. Вот теперь вспомнила. Так куда же он делся?

– Это я у вас хочу спросить! Почему он ушел, когда?

– Да не знаю я ничего… – совсем растерялась завхоз.

Зина бросилась в отдел кадров и еле умолила молоденькую девчонку, сидевшую там, найти ей адрес вахтера Михалыча. На уговоры ушло долгое время – девчонка только хлопала ресницами и не понимала ничего.

Михалыч жил на Мясоедовской, рядом с Еврейской больницей. Крестовская поспешила на кафедру, где было уже достаточно много людей. К счастью, Матвеев ответил почти сразу – снял телефонную трубку после второго гудка.

– Очень важно! Нужно приехать немедленно… С машиной! – прокричала Зина, не обращая никакого внимания на коллег, которые прислушивались к каждому ее слову.

– Понял, – ответил сообразительный Матвеев.

Потом Крестовская ворвалась в кабинет к заведующей:

– Мне нужна замена на два дня – на сегодня и на завтра!

– Что вы себе позволяете? – заведующая надулась, как индюк.

– То, ради чего я здесь! Вы ведь прекрасно знаете, кто устроил меня на работу! – выпалила Зина.

– На два дня? – заведующая тут же деловито принялась писать в календаре. – Ладно. У вас все?

– Все, – Зину тошнило от всего этого. Но ничего поделать она не могла.

Спустившись вниз, стала ждать Матвеева. По дороге к дому вахтера Зина ругала себя последними словами. Было уже понятно, что с Михалычем произошла беда. Как же она могла это допустить? Как произошло такое? Ведь она должна была понимать, что любое слово, любая мелочь может оказаться жизненно важной! Кто-кто, а она это должна была это знать! И вот теперь… Все только из-за ее глупости. Ну что ей стоило спуститься в подвал и расспросить Михалыча там?! Зина мучительно страдала.

Село Роксоланы, 1939 год

Дорога спускалась под уклон, оминая разросшиеся деревья. Разбитая грунтовка была практически непроездной: тут и там попадались рытвины, ухабы, камни… Ехать было очень тяжело. Именно поэтому автомобиль передвигался крайне медленно, перекатываясь по колдобинам. И скорость меньше 10 километров в час чрезвычайно раздражала всех пассажиров. Однако они понимали ситуацию, да и ничего поделать не могли. Лучше было двигаться вот так, совсем медленно, чем идти пешком.

Несмотря на то что наступила весна, темнело все еще рано. Впрочем, весна значилась только по календарю. Воздух был холодный, ветки деревьев были покрыты изморозью. А изо рта уставших путников шел пар.

Солнце садилось стремительно. Но в этом быстро меняющемся калейдоскопе красок тому, кто был любопытен, все-таки удалось рассмотреть сверкающую в лучах закатного солнца спокойную, зеркальную гладь лимана – на повороте, где дорога шла под уклон, при самом въезде в село, среди редких домов… Лиман никогда не бывает похож на море: его величественная, мощная гладь всегда излучает спокойствие и тишину. На нем не бывает волн. Не бывает и бурь. Именно поэтому к лиману хорошо приезжать с неспокойной, мятущейся душой, похожей на рваное облако посреди калечащих, острых камней сомнений. Если море – это движение, мощь, путь, то лиман – тишина, спокойствие. Мерцающее, застывшее величие природы, дарованное людям, чтобы они помнили о важных и величественных мгновениях вечности…

Но из троих мужчин, сидевших внутри салона автомобиля, за исключением шофера, который вообще не смотрел никуда, кроме расстилавшейся перед ним дороги, на величественную гладь лимана взглянул только один, сидевший рядом с водителем на переднем сиденье. Его осанка, кожаный планшет с документами, лежавший у него на коленях, то, как испуганно и подобострастно застыли за его спиной тревожные спутники – все это свидетельствовало о том, что этот человек здесь главный. Это было начальство, привыкшее к подчинению, привыкшее командовать, и с каждым прожитым годом привыкавшее делать это еще больше.

А между тем начальство было молодо и довольно красиво – с мужественным, уверенным, сильным лицом… Такие лица очень нравятся женщинам. Красивы были и темные, почти черные, очень выразительные глаза и непокорные вихри черных волос, обстриженные по стандартному требованию к военной форме.

Несмотря на то что мужчина был в штатском – обычном сером костюме из дорогой, импортной ткани, и в черном плаще, – в его принадлежности к органам НКВД нельзя было сомневаться. Только представители этой страшной организации могли держаться с такой вызывающей самоуверенностью, выражая спокойствие, граничащее с наглостью, что для всех остальных, как правило, означало смертный приговор.

Двое, жавшиеся на заднем сиденье, были самыми обыкновенными людьми. Одеты они были тоже в штатское. Безликие, невыразительные – они были идеальной картинкой свиты, которая всегда играет короля.

Было видно, что они напуганы, подавлены, ощущают себя не в своей тарелке. А оттого смотрели в пол, и никакой лиман, сверкающий в уходящем вечернем свете, их не интересовал.

– Красиво-то как! – произнес командир, любующийся красотами природы, вполоборота и бросив презрительный взгляд на своих спутников. – Соберитесь, тюлени, подъезжаем.

– Григорий Николаевич, еще два дома, и мы на месте! – не отрываясь от баранки, сказал шофер.

– Отлично, – кивнул Григорий Бершадов. – Это был именно он.

– Григорий Николаевич… Мы по плану действуем? – подал тихий голос один из мужчин с заднего сиденья.

– Запомни, – Бершадов бросил на него проницательный, недружелюбный взгляд, – планы существуют только у вас, военных дуболомов. Оттого вы всегда и проигрываете. В нашем деле только один план – никаких планов! Будем действовать по обстановке.

– Понятно, – вздохнул мужчина.

– И учтите, – снова обернулся Бершадов, – если вы мне все дело провалите, пойдете в расход сразу!

– Ты мы его это… арестуем… или того? – спросил второй мужчина, которого, по всему было видно, не напугали слова начальника. Чувствовалось, что он более опытный, чем его товарищ.

– Посмотрим, – хмыкнул Бершадов, и на его лице появилось выражение, по которому было ясно: больше вопросов не задавать.

Автомобиль завернул на главную улицу поселка и покатил к самому концу села.

– Нужный дом – второй с конца, стоит на отшибе. Поближе к лиману, – сказал шофер. – Где остановиться?

– Проезжай его, остановись в поле, так, чтобы с дороги было не видно, – скомандовал Бершадов. – К дому пойдем пешком.

Машина быстро выехала за пределы села Роксоланы. Мелькнули уже зажженные в домах огоньки. Шофер свернул налево и остановился в небольшой лесополосе за поселком. Кусты и уже наступившая темнота скрыли автомобиль полностью.

– Отлично, – произнес Бершадов, осмотревшись по сторонам, – здесь не разглядеть. Ты, – повернулся он к водителю, – сидишь и ждешь. Двигатель заглушить, но из машины не выходить.

Он вылез первым, подавая пример своим спутникам. Те последовали за ним.

– Приготовиться! – тихо скомандовал Бершадов, доставая пистолет. Оружие появилось и в руках остальных мужчин.

Нужный им дом представлял собой обычный бревенчатый одноэтажный сруб с двумя окнами и крышей, крытой камышом. Окна его были освещены.

Мужчины подошли к ближайшему окну и заглянули внутрь. Сквозь тоненькие ситцевые занавески отлично можно было рассмотреть все, что происходит в комнате.

За дощатым столом, освещенным свисающей с потолка керосиновой лампой, ужинала семья. Во главе стола сидел мужчина лет сорока, с длинной окладистой бородой. Женщина с изможденным лицом чистила вареную в мундире картошку и раздавала детям – мальчику и девочке лет шести, по виду двойняшкам. Мальчик весело болтал под стулом ногами.

– Ой, – как-то по-домашнему, с удовлетворением кивнул Бершадов, внимательно вглядываясь в лицо сидящего за столом хозяина, – это он. Ошибки быть не может.

– Засаду под окнами устраивать будем? – шепотом спросил один из подчиненных.

– А зачем? – усмехнулся Бершадов. – Все равно он уже никуда не уйдет! А в доме, похоже, больше никого нет.

Он неожиданно взбежал на узкое крыльцо и загромыхал кулаком в дверь.

– Кто здесь? – послышался изнутри голос женщины.

– Открывайте! Важное дело к вашему мужу! – грубо произнес Бершадов.

– Уходите… – внезапно попыталась перечить женщина.

– Нам дверь высадить? – уже спокойно поинтересовался Бершадов.

За дверью всхлипнули, звякнула цепочка… Оттолкнув открывавшую ему женщину, Бершадов ввалился в комнату. Подчиненные следовали за ним.