Текст книги "Одинаковые"

Глава 14

Июнь перевалил за середину. Ночи, теплые, как парное молоко, ласково обнимали город и, слегка подсинив сумерки, бросали на темное небо россыпь сверкающих звезд… Воздух, прогретый за день, медленно отдавал накопленный солнечный жар и только к рассвету чуть набирал прохладу, разбухал и проливался на заре холодной росой…

Июньские ночи коротки, светлы и неповторимы…

Анне, погруженной в заботы своего агентства, любоваться красотой природы было некогда. Подходило время выплаты очень большого кредитного долга, но очередной заказ, под который они взяли этот огромный кредит, не успевал к обещанному сроку. Придирчивому заказчику все не нравилось, он нервничал, капризничал, горячился. Ни на какие компромиссы не соглашался, и деньги, естественно, не перечислял.

Анна, посоветовавшись с главным бухгалтером и экономистом, решила перенаправить денежные потоки и отдать часть денег, отложенных на развитие, в счет погашения кредита. Она надеялась, что заказчик, задолжавший им крупную сумму, все же выполнит свое обещание, и они смогут выкрутиться.

Но тут случилось непредвиденное. Не зря говорят, что беда сваливается оттуда, откуда ее не ждешь…

Часов в одиннадцать в ее кабинет вошел хмурый финансовый директор. Следом за ним вдруг появился какой-то растрепанный Мирон.

– Так… Картина маслом, – удивленно хмыкнула Анна. – Но, по-моему, я вас не вызывала. Что за экстренный сбор?

Мирон, обычно веселый, одетый с иголочки и очень говорливый, сейчас выглядел как ощипанный воробей. Он теребил ручку, поправлял съехавший в сторону галстук и нервно покашливал. Анна, почуяв неладное, отложила папку с документами в сторону.

– Ну? Вы чего? Долго молчать собираетесь?

– У нас проблемы, – Мирон хлебнул воды из высокого стакана.

– У нас? Какие еще проблемы? – Анна сердито встала из-за стола. – И почему, спрашиваю, я о наших проблемах ничего не знаю?

– Да мы и сами, честно говоря, не знали, – финансовый директор развел руками. – Зато теперь места себе не находим.

– Что? Все так серьезно? Ну?

Экономист, бледнея от волнения, пояснил, что вечно недовольный заказчик внезапно отозвал заказ, за который они столько бились с конкурентами. Без всякого предупреждения и предварительного уведомления он решил передать весь пакет фирме, с которой Анна не раз сталкивалась на тендерах. Кусая губы, экономист то открывал папку с документами, то закрывал ее, то брал карандаш в руки, то откладывал его. Анна, глядя на него, хлопнула ладонью по столу.

– Прекратите вы трястись! А как мы об этом узнали?

– Довольно странно, – промямлил Мирон. – Заказчик поставил нас в известность официальным почтовым отправлением, решив, очевидно, избежать личных объяснений.

Анна, покраснев от гнева, резко отодвинула стул, который с грохотом упал на пол.

– Я не понимаю, как это отказался? Это что – игрушки? Захотел – согласился, не захотел – отказался? Что за бред? Вы уверены? Это проверенная информация?

– Более чем проверенная, – Мирон вытер вспотевший лоб. – Я уже звонил туда. Дело темное. Генерального директора нет, когда будет – неизвестно, а его заместитель подтвердил, что акционеры приняли такое решение коллегиально, и оно обсуждению не подлежит.

У Анны перед глазами все поплыло. Оторопев от этой новости, ударившей ее словно обухом по голове, она даже растерялась.

– И что? Что теперь?

– Ну, что, – финансист схватился за сердце. – Понятно, что денег он нам уже не даст. А если заказ отдали другой компании, то и деньги туда уже ушли или уйдут в ближайшее время. Это во-первых. Будет вам и во-вторых: огромный кредит, взятый под этот несбывшийся заказ, выплачивать нам сейчас нечем. Кроме того, наступило время выплаты аренды, страховых обязательств, зарплаты и других многочисленных мелочей.

– Как же так? Как это отказался? Почему? Он же не один раз приезжал сюда, улыбался, обещал…

– Обещать не значит жениться, – Мирон саркастически усмехнулся.

– Что ты несешь, – Анна схватилась за голову. – Но должны же быть причины…

– Конечно, – кивнул финансовый директор. – Причина в нашей доверчивости и порядочности и, наверное, в некотором разгильдяйстве. Мы ведь подписали предварительный договор, а конечный его вариант, имеющий финансовую и законную силу, так и не оформили. Вы вспомните. Он же все оттягивал, обещал, гарантировал… Потом болел, помните? Потом уехал в Европу, а право подписи есть только у него. Продолжать? – Он вытер вспотевший лоб. – Мы ждали-ждали, а он нас уверял, что все под контролем, что не сегодня-завтра отдаст нам проклятый договор. Мы еще сомневались, помните? Кредит боялись брать. А ведь все-таки поверили, попались на эту удочку. Этот болван просто задурил нам голову, говорил, чтобы мы начинали работать, что про все договоренности он помнит.

– Господи! Только не это, – Анна закрыла глаза, немея от ужаса. – То есть мы банкроты? Мы разорены?

Мирон, опустил голову, боясь встретиться с ней взглядом.

– Похоже, что да.

– Можно, конечно побороться, – пробормотал финансовый директор. – Путей выхода несколько.

– Например? – Анна пристально глянула на него.

– Например… Можно попросить помощи у вашего мужа или перехватить некую сумму, на время…

– Исключено, – Анна жестко прервала его. – Во-первых, он не станет мне помогать. Во-вторых, он уже третий год живет во Франции. И я не буду унижаться…

– Можно поехать к заказчику, – поджал губы финансовый директор, – попробовать его уговорить, попытаться вернуть заказ. Или, в крайнем случае, продавать все, что есть…

Мирон истерично захохотал, громко хлопнул ладонью по столу.

– Нас подставили! Это точно, я уверен! Вспомните, сколько раз вам намекали, что одной женщине неприлично стоять во главе успешной компании, что вам чересчур везет, что вы не умеете быть благодарной. Анна, я думаю, нас специально подловили, уж очень это похоже на спланированную акцию.

Анна, чувствуя, как ее колотит нервная дрожь, отошла к окну, пытаясь взять себя в руки. В голове шумело, мысли разбегались. Хотелось орать во все горло от злости, кинуться и задушить обманщика, исцарапать и растоптать, размазать по земле…

– Хорошо, я поеду, – кусая от злости губы, вдруг сказала она. – Сама поеду, попытаюсь… Я должна спасти агентство. Я не могу его потерять. Это вся моя жизнь…

Вернувшись домой, Анна заперлась у себя в комнате, пытаясь осмыслить ужасную новость сегодняшнего дня. Она все старалась понять, чем ей это грозит. Потерей агентства – это ясно. А еще? Что будет с домом, машинами, персоналом? Чем она станет платить няне, повару, домработнице? На какие деньги будет учить Симу?

Мысли, словно растревоженный пчелиный рой, гудели, роились. Мелькали, клубились, мельтешили. Они то замирали, образуя в голове звенящую пустоту, то взрывались сотнями слов, обрывками фраз и воспоминаний. Анна все никак не могла сосредоточиться, поймать за хвост одну главную мысль, которая все ускользала и ускользала…

Хотелось выть в голос. Гнев, скапливаясь в груди, душил, обида распирала, ярость захлестывала!

«Как я могла допустить такую оплошность? Почему поверила незнакомому человеку? Как я, такая осторожная и недоверчивая, могла попасть в ловушку?»

Упав лицом в подушку, Анна лихорадочно соображала, борясь с паникой. Сначала решила продать все свои драгоценности, потом поняла, что этих денег ни на что не хватит. Даже если ее не обманут ювелиры и дадут адекватную цену, что маловероятно, все равно это просто крохи! Копейки, которые не спасут положение.

Вторая мысль – о продаже дома. Если продать дом, машины, можно немного продержаться на плаву, но тогда где жить? И даже на эти немалые деньги агентство все равно не поднять. Этих средств надолго не хватит!

Чувствуя, что теряет способность здраво рассуждать, Анна вскочила, вошла в ванную и встала под прохладный душ. Слезы, словно вышедшая из берегов река, текли и текли по щекам и, смешиваясь с водой, капали на пол, не принося облегчения. Сердце разрывалось от страха, отчаяния и смятения. Пожалуй, впервые за эти годы она вдруг пожалела о расставании с мужем.

Теперь Анна была совсем одна. Один на один с бедой. И ей одной сейчас приходилось решать то, чего она не понимала и очень боялась. Это была пропасть, которую Анна не могла переступить. Крах всех ее планов, надежд и мечтаний. Конец ее самостоятельной обеспеченной жизни.

И тогда Анна, глядя куда-то вглубь себя, вдруг произнесла громко и жестко:

– Я поеду и все верну. Я смогу. Я все смогу.

Наутро она, почти не спавшая всю ночь, вышла к завтраку в халате с опухшими глазами.

Валентина, подавая чай, испуганно глянула на нее.

– С вами все в порядке?

– В порядке, – Анна быстро выпила чай и обернулась к вошедшей няне. – Лидия, после завтрака поднимитесь ко мне.

Лидия, перехватив тревожный взгляд Валентины, поспешно кивнула.

– Хорошо.

После ужасной ночи, проведенной в отчаянии и сомнениях, Анна немного успокоилась. Тревога, свернувшаяся клубочком, засела глубоко в груди, но паника и ужас рассеялись вместе с ночною тьмой. Зато остались злость и ярость, которые не давали ей расслабиться ни на минуту.

В дверь постучали.

– Можно? – Лидия приоткрыла дверь.

– Заходите, присаживайтесь, – улыбнулась Анна.

– Слушаю вас, – Лидия прошла к окну и села в кресло.

Анна, поджав губы, помолчала, подбирая нужные слова.

– Лидия, послушайте, пожалуйста, меня спокойно. У меня большие проблемы.

– Господи, – испуганно прошептала женщина.

– Не перебивайте, я и сама собьюсь. Большие неприятности всегда неожиданны. И я, скажу честно, совершенно выбита из колеи и не могу поверить, что все это происходит со мной.

– Да что случилось? Вы меня пугаете, – Лидия, побледнев, прижала руки к груди.

– Обычная истории, – усмехнулась Анна. – Наверное, обычная. Я, кажется, разорена. Совсем.

– Как это? – Лидия недоверчиво покачала головой. – А агентство?

Анна встала, прошла по комнате.

– Лидия, это долго объяснять, но кому-то, очевидно, я очень мешала. Вернее, не я, а мое успешное дело. В общем, так случилось, что мне придется все продать, чтобы вернуть кредит банку. Это, сами понимаете, дело нешуточное. Поэтому… – она присела на стул рядом с Лидией. – Поэтому я хочу вас кое о чем попросить. Можно?

– Конечно, – женщина огорченно покачала головой. – Как же так? Я не могу поверить.

– Скорее всего, мне придется уволить всех работников. И, наверное, продать дом, машины, драгоценности. Пока я буду решать эти вопросы, мне нужен человек, который будет заниматься Симой. Хочу вас попросить мне помочь.

– Конечно, Анна, я с радостью, – Лидия растроганно всхлипнула. – Мне Серафима как родная. Ведь семьи у меня нет, я одинока, сделаю все, что смогу.

– Ну, и отлично, – Анна вздохнула с облегчением. – И еще. Пока никому ничего не говорите. Я вечером сама скажу. Хочу спокойно со всеми попрощаться. И еще вот что… Мне придется послезавтра уехать в другой город, достаточно далеко, на день или два, еще сама не понимаю. С Симы, пожалуйста, глаз не спускайте. Все. Можете идти, а то вас там уже потеряли, наверное.

Лидия, опустила голову, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. Встала, молча пошла к дверям, но, уже взявшись за ручку двери, неожиданно остановилась и обернулась к хозяйке.

– Анна, у меня есть небольшие сбережения. Я зарплату, которую вы мне платили, почти не тратила. Куда мне? Здесь все необходимое есть. Возьмите, пожалуйста, эти деньги, вдруг помогут…

Анна, услышав эти слова, едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Подошла к Лидии, порывисто обняла ее за плечи.

– Спасибо! Спасибо большое. Пока не надо. Пусть у вас остаются.

Лидия смущенно потупилась и молча вышла.

Анна, совсем обессилев от пережитого волнения, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и вдруг заплакала, сотрясаясь всем телом. Она рыдала отчаянно и горько, что-то бормотала, вытирала текущие слезы кулаком, как когда-то в детстве. И душа ее отчего-то наполнялась глубоким отчаянием, страхом и непонятной безысходностью. Темной, мучительной и глухой…

Глава 15

Митька, несмотря на ранее утро, торопился по сельской улице с тяжелым деревянным ящиком, наполненным столярным и плотницким инструментом.

На востоке только-только вспыхнули первые робкие зарницы, заспанное солнце еще смущенно целовало верхушки деревьев, а ранние птахи уже вовсю заливались, рассыпая звонкие трели и ликующе славя новый день.

Соседка, старая бабка Егорьевна, стоящая у ворот своего дома, кивнула Дмитрию и, не сдержав любопытства, насмешливо спросила:

– И куда это тебя, сосед, с утра пораньше несет? Чего не спится? Ведь на рассвете самый сладкий сон…

– Доброе утро, Егорьевна, – нахмурился Митька. – Сама-то чего не спишь?

– Да что я-то, – старуха легко отмахнулась. – Я свое отоспала. А вот тебе бы в самый раз в постели понежиться. Что за лихоманка тебя с утра гонит со двора?

Митька, раздосадованный ее любопытством, виду не подал, приветливо улыбнулся.

– Дела, Егорьевна, дела…

Старуха недоверчиво поджала губы, но ответить уже не успела, потому что Дмитрий, прибавив шагу, поспешно перешел на другую сторону улицы.

На Настином дворе, еще погруженном в утреннюю дрему, царствовала тишина. Шторки на окошках, плотно задернутые, не давали возможности заглянуть в дом. Но Дмитрий и не стремился нарушать Настино спокойствие и переступать дозволенные приличием границы. Он слишком любил упрямую и своенравную Настю, чтобы ненароком пугать или дразнить ее.

Слово свое Дмитрий всегда держал. Пообещал Насте в субботу подлатать ее разваливающееся хозяйство и, поднявшись на заре, пришел выполнять обещанное. Для себя он уже определил фронт работы на сегодня: крыльцо, с разрушающейся верхней ступенькой, и дверь сарая, сорвавшаяся с петли.

Несмотря на ранее утро, солнце уже пригревало. Роса быстро высохла, воздух, так и не успевший остыть за короткую ночь, казался плотным, густым и почему-то липким.

Дмитрий осторожно прошел по участку, огляделся. Стараясь не шуметь, опасливо обошел скопление веток, которые могли громко затрещать под ногами или издать пугающие звуки. Присев на краешек ступеньки, неторопливо приступил к работе: стал гвоздодером вытаскивать старые проржавевшие гвозди, снял почти прогнившую доску со ступеньки, потом принес из сарая новую доску, приготовленную еще месяц назад и дожидающуюся своего часа возле ящика с углем, исторически располагающегося в сарайчике под окном.

Не замечая убегающего времени, молодой мужчина строгал, пилил, измерял, подставлял…

Солнце, набравшее силу, уже по-хозяйски глядело с высоты неба чистейшей лазури, птицы, давно исполнившие первые утренние арии, замолчали, соблюдая положенные музыкой паузы, дожидаясь следующих реприз и вечерних выступлений…

Дверь в доме вдруг распахнулась, и Настя, перекинувшая неубранные волосы на плечо, показалась на пороге, широко распахнув изумленные глаза.

– Боже! Митька! Это ты тут хозяйничаешь?

– Привет, спящая царевна, я тоже рад тебя видеть, – улыбнулся Дмитрий.

– Доброе утро! Я правда рада тебя видеть, но так рано? Ты вообще-то спишь, когда-нибудь?

– Сплю. Когда о тебе не думаю.

– Понятно. И что ты тут вытворяешь? – ласковая улыбка осветила лицо хозяйки.

– Не вытворяю, а переделываю.

Настя постояла на пороге, поправил полы халата, наброшенного на ночную сорочку, и кивнула.

– Ну, ладно. А ты завтракал?

– Нет. Рано слишком я не ем. Иди завтракай.

– Ну уж нет, – Настя решительно сдвинула брови, – этому не бывать! Не хватало еще, чтобы я ела, а ты здесь вкалывал. В общем, план такой. Я иду готовить завтрак, ты моешь руки и, как только я позову, сразу заходишь. Понятно?

– Слушаюсь, мой генерал, – Дмитрий засветился счастливой улыбкой.

Минут через тридцать они сидели за столом и увлеченно обсуждали последние новости. Настя, смеясь, рассказывала о страхах пациентов, о новой вакцине от последней заразы, о курьезных случаях своей практики, о несправедливости властей, забывающих порой о нуждах сельских амбулаторий. Дмитрий, слушая Анастасию, любовался ее улыбкой, лучистыми глазами, заливистым смехом.

– Ты вообще меня слушаешь? Митька, – пристально глянула на него Настя.

– Слушаю, – он, вздохнул, отставил чашку с чаем. – Насть…

– Не начинай, – перебила она его. – Вот почему надо обязательно испортить такое чудесное утро?

– А разве я его порчу? Помнишь, как у Лопе де Вега? «Любовью оскорбить нельзя, кто б ни был тот, кто грезит счастьем, нас оскорбляют безучастьем…» Да?

– Ну, извини…

– Ничего. Я привык. Просто ты так борешься за свою свободу, будто кто-то мечтает посадить тебя под замок. Любовь – это не арест, не каторга, не насилие. И пока ты сама не захочешь мне ответить, я тебя не оскорблю ничем недостойным.

Настя заволновалась. Она знала, что Дмитрий – честный, чистый и очень добрый человек, но ничего не могла с собой поделать. Не было в душе ее того, что называется любовью. Она встала со стула, подошла к мужчине, обняла его за плечи.

– Митька, как ты не понимаешь? Ты мой самый-самый любимый, родной. Самый надежный и верный. Друг. Слышишь? Ты мой лучший друг. Я все о тебе знаю. Все чувствую. Но пока не время…

Дмитрий обнял ее, ласково чмокнул в макушку и шутливо оттолкнул.

– Отойди! Не искушай. Так… Спасибо за завтрак, хозяюшка, но я пойду работу свою доделывать, – он распахнул входную дверь и вдруг обернулся. – Настюш, я все хотел спросить… Правда, что люди в селе болтают?

– А что болтают? – Настя нахмурилась, сообразив, о чем речь.

– Ну… Вроде говорят, Люська ждет ребенка. От Павла якобы…

– Ну, правда. А что? Разве это грех – ждать ребенка от любимого человека?

– Что ты, – он отчего-то смешался, покраснел, – я ж не против. Просто не поверил болтовне соседей.

Анастасия опустила голову, долго молчала, а потом тронула его за руку.

– Понимаешь, Люська, хоть и взбалмошная, упрямая и азартная, но не легкомысленная, не безрассудная и не пустоголовая. Она многое пережила. Все эти годы она так мечтала о малыше, что я, несмотря на мелочи типа отсутствия брака, не могу ее осуждать.

– Брак – это мелочь? – Дмитрий заинтригованно глянул на нее. – Ничего себе… Уверена?

– Ну, я не так выразилась. Брак, конечно, важен. Очень важен. Но главное, ребенок должен родиться в любви. Люська любит нашего отшельника, и она счастлива. В общем, я не могу судить, я здесь необъективна. А люди… Что ж… Они всегда найдут, о чем посудачить, кому косточки перемыть. Пусть себе тешатся, надо же им чем-то заняться.

Они замолчали, думая об одном и том же. Тишина поплыла по дому.

Они стояли рядом и не чувствовали неловкости, отчуждения, стеснения. Вопреки всему, они все же ощущали себя действительно родными людьми. Родными по духу, по воспитанию, по окружению…

И тут Дмитрий, сам не понимая, что делает, вдруг резко наклонился и, прижав Настю к себе, крепко и чувственно поцеловал ее. Его губы, горячие и нежные, ищущие и страстные, жадно ласкали ее, пробежали по щеке, шее, груди…

Этот долгий внезапный поцелуй застал Настю врасплох. Но она не отвернулась, не оттолкнула его. Замерев, задохнулась от неожиданности, остроты и обольстительности этой внезапной ласки. И, оцепенев от вспыхнувшей внизу живота горячей волны, Настя потянулась к Митьке, обхватила его за голову, прильнула к его груди…

Нечаянный порыв, обернувшийся страстным поцелуем, оборвался так же неожиданно, как и начался. Дмитрий, будто очнувшись, резко отшатнулся и быстро, не оглядываясь, выскочил из дома…

Глава 16

Люська доехав до лесхоза, выскочила из машины и чуть ли не бегом кинулась по проселочной дороге в сторону заимки. Время близилось к одиннадцати…

Июньский день, расправив крылья, летел над цветущей землей. Лес, полный тайн и чудес, что-то глухо шептал, рассказывая о вечности, истинности и неизбывности. Столетние ели снисходительно глядели на молодую женщину, спешащую к одинокому дому, белоствольные березы приветливо расступались, освобождая ей путь, хитрая сорока перелетала с ветки на ветку, оглушительным треском оповещая жителей леса о гостье, торопящейся на заимку.

Люська, шагая в тени высоких деревьев, жары не ощущала, но волнение теснило ее грудь. Она все пыталась представить, как Павел отреагирует на сообщение о ребенке.

Как и любая нормальная женщина, Люська, тревожась за будущего малыша, уже рассмотрела и продумала все возможные варианты. Но и в первой ее версии, и во второй, и во всех остальных исход был только один – ребенок должен обязательно родиться. Независимо от того, примет ли мужчина ребенка, захочет ли дать ему свое отчество или, наоборот, откажется и исчезнет, малыш обязательно придет в этот мир. И Люська, думая об этом, счастливо улыбалась во весь рот.

Шагая по утрамбованной сотнями пешеходов тропинке, Люська вдруг окунулась в воспоминания…

Отношения с Павлом складывались постепенно. После памятной встречи на заимке, когда и он, и она вдруг почувствовали взаимное притяжение, они не торопились. Прошло еще недели две после внезапного визита Люськи в дом лесника, как вдруг дверь ее директорского кабинета распахнулась, и на пороге показался высокий широкоплечий богатырь с русой бородой. Отчего-то растерявшись, Люська медленно встала из-за стола и неловко улыбнулась.

– Боже! Вот уж неожиданность!

– Почему же неожиданность? – не смутился Павел. – Вы же сами меня звали.

– Я? – она испуганно прижала руки к груди. – Когда это я вас звала?

– Вот тебе раз! Вы же для этого на заимку приезжали. Или я ошибаюсь? Или это была второстепенная причина?

Люська, восстановив дыхание и привычное боевое состояние духа, тут же пошла в атаку…

– Какая еще второстепенная причина? Скажете тоже. Не выдумывайте! И я ничего не забыла, помню прекрасно наш разговор о математическом кружке. Это же о нем разговор?

– Пройти-то можно? – Павел спрятал улыбку в русой бороде.

Вспыхнув, директриса засуетилась.

– Проходите…

Павел прошел, присел на стул возле ее стола.

– А мы же вроде на «ты» перешли в прошлый раз?

Она тряхнула длинной рыжей челкой и, наконец, тоже улыбнулась.

– Вроде бы перешли. Я от неожиданности забыла, честно говоря.

Они посмеялись, поговорили о кружке математики, определили даты и время проведения занятий, обсудили желаемое количество учеников и необходимые для результативной работы пособия, оборудование и подходящий дидактический материал.

Между ними, как, впрочем, и в первый раз, не чувствовалось никакого напряжения или натянутости, казалось, они знают друг друга сто лет.

Люська с удовольствием провела экскурсию по Дому культуры, с гордостью рассказывала о своих достижениях, о долгожданном ремонте, сделанном благодаря ее настойчивости, о восстановленной библиотеке. Показала гостю столярную мастерскую, с любовью продемонстрировала художественную студию, наполненную детьми разного возраста. Открыла большой зал со сценой, ставший местом базирования театрального кружка…

Павел, внимательно слушая рассказ, откровенно любовался этой рыжеволосой директрисой. Смешливая, азартная, яркая и какая-то праздничная, она привлекала его своей пышущей жизнерадостностью, энергией, внутренней радостью. Все в ней казалось настоящим, живым и искренним: и чувства, и эмоции, и поступки, и жесты…

Когда она улыбалась – хотелось смеяться, когда она хмурилась – хотелось задуматься. Ее вопросы заставляли искать ответы, а шутки вызывали оживление. Ощущение тепла и животворной энергии, исходящие от нее, так притягивали Павла, что он, находясь с ней рядом, просто физически ощущал странное притяжение, подталкивающее на необъяснимые поступки, вызывающее невероятные эмоции и приятное возбуждение.

Полдня пролетели как один миг. Спохватившись, Павел засобирался, а Люська, глянув на часы, вдруг спокойно спросила:

– А ты, наверное, проголодался? Время-то обеденное…

Павел, застенчивый по натуре, ничуть не стесняясь и не комплексуя, просто кивнул.

– Ужасно проголодался.

Люська отчего-то очень обрадовалась, подхватила свою сумку, потянула его за рукав.

– Отлично. Идем… Ну? Идем обедать.

– Куда? – он удивлено распахнул глаза. – Разве в Васильевке есть кафе или ресторан?

– Губа не дура, – захохотала Люська. – Выдумаешь тоже. Кафе и ресторанов не обещаю, их здесь просто нет, а вот вкусный обед гарантирую! Моя мама такие борщи варит – пальчики оближешь!

– Как-то неудобно, – растерялся Павел.

– Неудобно… – передразнила его Люська. – Очень удобно. Люди в нашей Васильевке знаешь какие гостеприимные! И накормят, и напоят, и спать уложат. У нас считается большим грехом не предложить гостю стакан воды. А уж путнику обязательно обед предложат. А как иначе? Мы же люди!

Люськина мама и правда совершенно не удивилась появлению незнакомого мужчины. Сразу захлопотала, засуетилась, заспешила. На столе появилась белоснежная скатерть, а потом столько тарелок с едой и закусками, что Павел, давно не питающийся домашней едой, схватился за голову.

– Ой! Куда столько! Мы же лопнем…

– Нет, милок, не лопнете, – женщина приветливо улыбнулась. – Это только начало. Потом еще пирог с капустой принесу к чаю.

Павел так загостился в этом гостеприимном доме, что опомнился только когда стало вечереть. Прощаясь, он сто раз поблагодарил маму Люськи за обед, но она, весело глядя на него, лишь указала на сумку, стоящую подле входной двери.

– На здоровье. Приходи, милок, еще в гости. Да вот это не позабудь…

Павел озадаченно оглянулся на смеющуюся Люську.

– Что это?

Люська одобрительно подмигнула матери и кивнула Павлу.

– Бери и не спорь!

– А что это?

Пожилая женщина усмехнулась.

– А это тебе обед с собой. Или ужин. Это уж как решишь. Пирог там, сало, огурчики соленые, капустка квашеная, яички домашние – гляди не подави!

– Да что вы, – Павел покраснел. – Я не возьму ничего! Я уже привык в селе покупать, приезжаю раз в неделю и запасаюсь. У меня все есть…

– Очень хорошо, что есть, – спокойно ответила женщина, скрестив руки на груди. – И это не помешает. Разве я отпущу гостя с пустыми руками? Ты меня не обижай, бери…

Люська, сняв с вешалки кофту, обернулась к матери.

– Пойду провожу. Спасибо, мамочка!

Вечер медленно наплывал на Васильевку. Небо, словно выгоревшая за день холстина, стало бледнее, ниже. Солнце, еще не коснувшееся горизонта, капризно разбрасывало остывающие лучи. Над горизонтом вспыхнула багровая полоса, словно кто-то невидимый плеснул в небесную синеву бокал красного вина, и эта полоса стала постепенно увеличиваться, растекаться, отвоевывая все большее и большее пространство на еще светлом небосклоне.

Стало тихо-тихо… Замер ветер, затихли птицы.

– Смотри, какой закат, – кивнула в сторону горизонта Люська.

Павел, обернувшись туда, где багровое солнце медленно двигалось, догорая в предзакатной агонии, вздохнул.

– Красота невероятная! Иногда мне жалко тех, кто живет в городе, потому что надо хотя бы раз в жизни увидеть это чудо вот так, наяву. Здесь, на природе.

Солнце, словно услышав его слова, заиграло алыми сполохами, смешало багровый с пурпурным, и, вспыхнув золотым, осторожно коснулось краем горизонта.

Люська, улыбнувшись, указала Павлу на показавшуюся из-за перекрестка машину.

– Смотри, вон машина. Сейчас подберет тебя, довезет до лесхоза.

Но Павел, вдруг остановившись, замер на мгновение, словно набираясь смелости, а потом заглянул ей в глаза.

– Поедем ко мне… в гости… Вон сколько еды с собой везем, на два дня хватит.

Люська, покраснев от неожиданности, опустила голову. Она понимала, что это не просто приглашение в гости, и сердце ее, затрепетавшее в груди, словно перепуганная птица, подтверждало догадку. Она никак не могла решиться: то ли чего-то боялась, то ли сомневалась, то ли не хотела торопиться.

Молча подняла на него глаза и сразу пропала… Он так смотрел на нее, как можно смотреть только на того, кто действительно дорог и нужен. Мысли в ее голове заметались. Она прикусила губы, робко усмехнулась.

– Как-то очень быстро… Страшно.

– Я тебя не обижу, – Павел тронул ее за руку. – Как решишь, так и будет. Мне просто не хочется тебя отпускать.

Машина, увидев их, остановилась. Водитель открыл стекло.

– Эй! Ребята, вы едете или нет?

Павел обернулся к ней:

– Ну? Едем или остаемся?

Люська, вспыхнув, как только что закатившееся солнышко, легко улыбнулась.

– Едем…

И любовь их, родившаяся в одночасье, весело подмигнула, обещая блаженство, упоение и бесконечную радость…

Люська, вынырнув из воспоминаний, вернулась в день нынешний. Она все еще шагала по протоптанной проселочной дороге от лесхоза до одинокой заимки. Улыбнувшись своим мыслям, опять подумала о Павле…

Наконец-то судьба смилостивилась, услышала ее стоны и мольбы, вняла ее просьбам! Павел оказался тем человеком, кого она столько ждала, о ком грезила по ночам, за кого ставила свечи в церкви. Этот загадочный мужчина, былинный богатырь стал сейчас самым дорогим для нее человеком. Теперь-то она, конечно, знает о нем все: где жил, о чем думал, как учился, чем увлекался, как болел. При мысли о его болезни Люська поморщилась, ей даже думать не хотелось о странной болезни, в один миг подкосившей Павла.

Слушая его длинное повествование о внезапной болезни, ужасных симптомах и таинственных приступах, Люська всегда плакала. Она не могла спокойно воспринимать рассказ о том, как молодой, здоровый, цветущий мужчина чуть в одночасье не стал инвалидом.

История про Агафью, которая удивительным образом лечила и указала путь, приведший Павла в Васильевку, была и вовсе овеяна особым мистическим флером, закрыта от посторонних глаз и ушей плотной завесой тайны, спрятана на задворках памяти и заперта на амбарные замки в сундуках самых редких воспоминаний. А все потому, что Павел ни за что не хотел распространения слухов об этом загадочном случае, не желал посвящать любопытных и досужих сплетниц в секреты своей жизни.

Люська, свято соблюдая данное любимому слово, молчала как рыба, нарушив клятву только один раз. И хотя она не смогла утаить от Настены эту страницу его жизни, но все-таки не считала себя предательницей, потому что все, что касалось ее лично, также касалось и Насти. Зато наедине с собой она уже сто раз вспомнила Агафью добрым словом, и благодарность этой неизвестной спасительнице не знала границ.

Люська прислушалась. В чаще леса раздавалось характерное потрескивание, словно кто-то быстро идет по лесу. Сухие листья, корешки, обломки веток, попадая под ноги, ломаются и издают своеобразное негромкое потрескивание, которое слышится издалека, предупреждая о приближении человека или животного. Оглянувшись, Люська мгновенно приняла решение и, шагнув с дороги в чащу леса, плотно прижалась всем телом к широкому стволу огромной ели. Спрятавшись в разлапистых ветках этого дерева, Люська затаила дыхание…

Пошло еще минуты три. Укрывшись в тени елки, Люська внимательно следила за дорогой. Вдруг из-за поворота показалась мужская фигура. Люська, высунувшись из своего укрытия, пригляделась и, тут же расслабившись, выдохнула. Торопливо шагая, к ней быстро приближался Павел.