Текст книги "История длиною в вечность. Работа над ошибками"

Внешнее великолепие дополнялось грамотной литературной речью, мягким тембром голоса, искусным владением собой и отличным знанием истории. Только слепой не заметил бы, насколько Александр Дмитриевич Непогодин красив как мужчина и интересен как личность. Но даже слепой был бы заворожен его мягким чарующим голосом с бархатистыми интонациями.

Ах, как он рассказывал! Моя школьная учительница истории, которую за глаза мы ласково-пренебрежительно называли Леночкой, умудрилась поселить в моем сознании мысль, что история – это скучный, неинтересный предмет, изучение которого связано лишь с тупым зазубриванием многочисленных дат тех или иных событий. Ее уроки, как правило, ограничивались пересказом слово в слово школьного учебника. Обычно весь класс на ее занятиях сладко дремал, и от скуки там даже мухи дохли.

Но Непогодин смог в корне изменить мое мнение об этой дисциплине. Его лекции были в изобилии пересыпаны интереснейшими историческими фактами, которых не было ни в одном учебнике: подробнейшими биографиями великих людей, многочисленными цитатами, мифами и легендами. И как только он умудрялся держать все это в голове!

Недаром он такой молодой – и уже кандидат наук. По сравнению с ним остальные университетские преподаватели выглядели простыми сельскими учителями. Единственной, кто мог хоть немного посоперничать с ним в профессионализме и внешнем лоске, была Татьяна Юрьевна Глушко – преподавательница английского и немецкого языков. Но о ней чуть позже…

Как выяснилось, Непогодин жил в Пс-ве и каждый день приезжал в Старую крепость на той самой новенькой черной «Феррари» с тонированными стеклами, что я видела на парковке в первый день его приезда. Все женское население универа было очаровано им. Молод, красив, умен, да к тому же еще и богат – при здешнем дефиците мужчин есть от чего начаться массовому помешательству!

Делегация студенток из нашей группы ходила к декану с просьбой, чтобы Александр Дмитриевич вел еще и семинары. Но Колобок, сославшись на то что Непогодин часто ездит в командировки, отказал.

Действительно, уже за один только прошедший месяц лекции трижды отменялись: историк то выступал с докладами на научных конференциях, то вынужден был присутствовать на каких-то мероприятиях, связанных с его научной деятельностью. Но несмотря на его частые отлучки декан постоянно твердил, как повезло нам с преподавателем истории. Да мы сами это прекрасно понимали.

Когда Алекс отсутствовал, женская часть университета ходила в трауре. Его появление всегда сопровождалось радостным оживлением, глупым хихиканьем и демонстрацией лучших нарядов. Казалось, что после проливных дождей выглянуло солнце. Хотя солнцем, по-моему, его можно было назвать лишь с натяжкой. Он, безусловно, светит, даже ослепляет, но не греет. Этакий зимний вариант светила. Но никого это, кажется, не смущало, кроме меня. Все довольствовались и этим. Я бы предпочла чуть меньше света, но больше тепла. Но кому интересно мое мнение?

С самого первого момента его появления я начала присматриваться к историку, но проходили дни, недели, а он так и оставался для меня нераскрытой книгой. Все в этом человеке привлекало меня: лицо, фигура, голос. Я часами могла исподтишка разглядывать его, и мне это нисколько не надоедало, даже наоборот.

Мне даже стало кое-что известно о его привычках. Например, я знала, что когда он волнуется, то всегда запускает руку в свою шевелюру. Мне очень нравился этот его жест, нравилось, как длинные тонкие пальцы с аккуратными ногтями, легко пробегают по густым светло-русым волосам. А еще знала, что он никогда не смотрит собеседнику в глаза. Плохой знак.

На второе и все последующие занятия Непогодин стал приходить в очках. Тонкая дорогая оправа очень шла ему, а дымчатые стекла надежно скрывали выражение и цвет его глаз. В очках он чувствовал себя явно свободней, не так, как на первом занятии, когда почти всю лекцию прочитал, глядя в окно. С тех пор он почти не снимал очки, так что рассмотреть, какого цвета у него глаза, мне пока так и не удалось…

…На лекциях по истории всегда был полный аншлаг. Даже завзятые прогульщики присутствовали в полном составе. В огромной аудитории ни звука, все боялись не то что слово сказать – чихнуть или закашлять, сразу раздавалось недовольное шипение окружающих. Десятки глаз прикованы к строгой и прекрасной фигуре за кафедрой…

Алекс читал лекции в своеобразной манере, словно рассуждал вслух наедине с самим собой. Он часто подходил к окну и, заложив руки за спину, ненадолго замолкал, словно задумывался о чем-то своем. Глядя на историка, я пыталась поставить себя на его место, пробовала понять, что он за человек, чем живет, о чем думает? Наверняка, у него есть друзья и родственники, любимая девушка. Какой он с ними? Вряд ли он так же холоден и сдержан с теми, кого любит. Просто таким способом он пытается отгородиться от слишком назойливого внимания посторонних.

Но как, наверное, трудно не потерять голову, обладая внешностью голливудской звезды, и не воспользоваться теми преимуществами, которые при этом получаешь. А он, казалось, совсем этому не рад. Почему-то он предпочитает держаться на расстоянии от всех. Но почему?

На все вопросы, касавшиеся его предмета, Непогодин отвечал серьезно и доброжелательно. Каждая фраза, слетавшая с его уст, была тщательно взвешена и продумана. Он, похоже, не понимал или не хотел понимать, насколько физически привлекателен и откровенно игнорировал знаки внимания, комплименты и заигрывания, направленные в его адрес, вел себя одинаково и ровно со всеми: коротко и быстро отвечал на вопросы и, неизменно ссылаясь на занятость, исчезал.

После лекций историк иногда ненадолго заходил в деканат, выяснял там какие-то рабочие моменты, а потом садился в свою черную красавицу «Феррари» и уезжал. Никто ничего не знал о его личной жизни. Но одной из студенток через отдел кадров удалось выяснить, что ему двадцать шесть лет и что он не женат. Этим скудная информация об историке исчерпывалась…

…Со временем человек привыкает как к внешнему уродству, так и к красоте. Постепенно страсти по Алексу начали утихать, но я по-прежнему украдкой продолжала наблюдать за ним, анализируя его поведение и пытаясь разобраться, что же он за человек на самом деле.

Я невольно ожидала, что ему когда-нибудь надоест держать маску равнодушия. И иногда мне даже казалось, что это вот-вот произойдет: его брови насмешливо вздернутся, глаза прищурятся, и улыбка, наконец, сломает это ледяное безразличие. Или неожиданная печаль вдруг покроет безмятежное высокое чело, заставив болезненно исказиться безупречные черты…

Но ничего не менялось. Это было совершенное постоянство, которое невозможно было ни смутить, ни развеселить, ни вызвать в нем раздражения или ненависти, и я была просто готова взорваться от любопытства, чем оно вызвано. А может, я преувеличиваю? В конце концов, он просто немного странный, вот и все, а нестандартное поведение всегда притягивает. Холодный и отстраненный. И больше ничего. Со всеми вежлив и даже галантен, и всех держит на расстоянии.

Если он и испытывает какие-то чувства, то очень хорошо умеет их скрывать. Но зачем? Столько выдержки и самообладания, такой постоянный жесткий контроль над эмоциями? Ради чего!? Эти вопросы продолжали мучить меня.

Глава восьмая

Тревожные мысли

…Незаметно подошла к концу первая половина ноября. Снег в этом году выпадать не торопился, и я уже успела соскучиться по белым сугробам. Благо хоть осень стояла сухая и безветренная. Пару раз выпадали обильные, но кратковременные дожди, и даже бушевали грозы, но все остальное время ярко светило не по-осеннему ласковое солнце, и временами казалось, что зимы в этом году и вовсе не будет.

Все только и говорили об аномально теплой погоде и связывали ее с последствиями глобального потепления. Тем, кто радовался слишком затянувшемуся «бабьему лету» сразу начинали «промывать мозги»:

– Вот погодите, скоро начнут таять ледяные шапки на полюсах, и начнется всемирный потоп! Люди! Готовьте ковчеги! Уже начались природные катаклизмы: в Европе просыпаются вулканы, в Америке бушует торнадо. В Африке выпал снег, зато у нас продолжается лето! Что это, если не мировая экологическая катастрофа?

Эту тему всячески поддерживали СМИ. Ученые тоже вносили немалую лепту в общую панику заявлениями о том, что Земля вошла в фазу магнитного резонанса, поэтому количество землетрясений, тайфунов, наводнений, сильных штормов и пожаров будет увеличиваться с каждым годом, а усиливающаяся солнечная активность и смещение наклона земной оси будут способствовать изменению климата на всей планете. Эзотерики сообщали, что наша планета «вознеслась»: перешла в другое измерение и сменила вибрации на более высокие. Экстрасенсы предвещали страшные войны и болезни, призывая людей спасаться: повышать осознанность и менять свои эмоциональные состояния на позитивные. В мировом прокате вышло сразу несколько блокбастеров о скором конце света, якобы предсказанном индейцами майя и впоследствии подтвержденном многочисленными прорицателями.

Но жизнь продолжала идти своим чередом, несмотря на ужасные катастрофы и апокалиптические пророчества. На следующих выходных ребята собрались устроить пикник на природе, чтобы как следует отпраздновать Международный день студента, являющийся хорошим поводом как следует выпить и повеселиться. Уже с понедельника активисты начали составлять списки участников и собирать деньги на мясо для шашлыка и выпивку.

Звали и меня, но я решительно отказалась, сославшись на срочные дела в библиотеке. На самом же деле, мне просто не хотелось проводить вечер в шумной подвыпившей компании. Мне по-прежнему больше нравились прогулки в тишине и одиночестве и чтение книг. Поэтому дни для меня тянулись все так же медленно и однообразно.

…Но вскоре все изменилось…

После работы в библиотеке я по сложившейся уже привычке поднялась на Высокую башню, прихватив с собой пару учебников и тетрадей с лекциями. Сегодня у меня что-то не на шутку разболелась голова, и я решила немного позаниматься на свежем воздухе. Завтра целых два семинара, а я абсолютно к ним не готова…

Полюбовавшись ставшим уже привычным видом сверху, я со вздохом присела на скамейку и раскрыла учебник. Заниматься совсем не хотелось. Но, что поделать – надо…

Прочитав параграф, я почувствовала резь в глазах. Не заболеваю ли я? И тут же, словно в подтверждение этой мысли, чихнула. Неужели подхватила инфекцию? Этого мне еще не хватало! Глаза начинали немилосердно болеть, стоило лишь продолжить чтение. Ладно, посижу немного, отдохну, решила я, потом прочитаю еще один параграф, посмотрю на закат и пойду к себе…

…Внезапно я оказалась над водой, да так низко, что меня обдало свежим дыханием волн. В темной глубине реки не было спокойно: там кипела жизнь, колыхались и дрожали холодные звезды, копошились неведомые микроскопические существа… Неожиданно ледяные брызги обожгли мне лицо. Испуганно отпрянув от воды, я поднялась чуть выше и стремительно перенеслась на другой берег.

Лес стоял темной непроходимой стеной, определенно что-то скрывая в своих зарослях. От него веяло темной неразгаданной силой. Жуткое любопытство толкало меня дальше, в чащу, но я вдруг резко остановилась, словно почувствовав предостерегающий сигнал.

Непонятное чувство тревоги заставило меня взмыть высоко над лесом, избегая таинственной опасности. Паря над вершинами, я всматривалась в темноту, окружающую деревья, но там ничего нельзя было разобрать. Тишину нарушали лишь шорохи ночных птиц и зверьков, порывы осеннего ветра шевелили листву – и больше ни звука. Но почему же тогда мне кажется, что рядом кто-то есть: я чувствую его напряженный взгляд, его недоброе присутствие? Кто он, и что ему надо?

…Открыв глаза, я обнаружила, что уже стемнело. Долину внизу густо окутал вечерний туман. Черт, кажется, я заснула! И, как всегда, в самый неподходящий момент. Ближе к ночи сильно похолодало, и я ужасно замерзла, просто зуб на зуб не попадал. Тело затекло от неудобной позы, дурманящая слабость разлилась по всему телу.

Какой странный сон мне приснился! Что все это значит? Неужели в лесу и впрямь кто-то или что-то прячется? Мне стало по-настоящему страшно. Это был один из тех самых приступов беспричинного страха, временами накатывающих на меня и безумно меня пугающих.

Схватив учебники и припадая на отсиженную ногу, я опрометью кинулась вниз по каменной лестнице. Сердце зашлось в головокружительном африканском ритме, словно кто-то внутри меня бил в гигантский тантам. Глаза ничего не видели в темноте, я неловко оступилась и проехала несколько ступенек на боку…

…– Где ты была? – удивилась Ксю. – Что случилось? – завопила она, увидев кровь на моей одежде.

Содранная на ладонях кожа саднила, ужасно болел бок. Нужно было немедленно обработать ранки йодом, чтобы не попала инфекция.

– Давай я, – Ксю взяла инициативу в свои руки. – Где тебя так угораздило? – Я закусила губу от обжигающей боли.

– Все-все-все, уже не больно! – Ксю подула мне на ладонь. – У сороки заболи, у вороны заболи, у Аринки заживи… Ну так что все-таки произошло?

Я рассказала ей, беспрестанно чихая, что неожиданно заснула прямо на смотровой площадке башни, умолчав о своем странном сне и об испытанном страхе. Ксю тут же снова кинулась меня «лечить», не обращая внимания на возражения.

– Долг платежом красен! Ты ухаживала за мной, пока я болела – теперь моя очередь! – она протянула мне чашку с «Терафлю». – Выпей это, и живо в постель. И тебе обязательно нужно показаться хорошему врачу…

Это она по поводу моего чиха или пары царапин?

– По поводу твоих внезапных засыпаний, – пояснила подружка, поймав мой недоумевающий взгляд. – Согласись, что это не совсем нормально, когда человек отключается в самых неподходящих местах?

Я, разумеется, была согласна с ней. Но к какому врачу я должна была обратиться? К психиатру? Нет уж, увольте! Я считаю себя вполне нормальным человеком.

– И потом, может, хватит уже шастать на эту башню? Что ты там забыла? Вон, упала, весь бок ободрала, – продолжала ворчать Ксю.

– Я на закат смотрела…

– И тебе там не страшно одной? – покосилась на меня подруга.

– О чем ты говоришь? Почему мне должно быть страшно? – я сделала вид, что удивлена. Неужели Ксю почувствовала что-то неладное?

– Во-первых, там ужасно высоко, а потом, ты что, не знаешь? – она недоуменно посмотрела на меня, и вдруг, что-то вспомнив, постучала кулаком себе по лбу. – Ах, да, ты же опоздала к началу занятий! А это случилось в первых числах сентября. Короче, началось все с того, что деревенская бабулька рассказала нам одну историю. Когда-то давно, еще при царе Горохе, наверное, с этой башни сиганула монашка, из-за несчастной любви что ли… Хотя какая у монашек может быть любовь…

– И что потом?

– Что-что? – передразнила меня подруга. – Разбилась, ясное дело. Говорят, ее привидение до сих пор бродит по крепости. Как-то хорошо подвыпившая компания ребят, ну ты помнишь их? – Славик, Никитос и иже с ними – забрались на башню и бухали там всю ночь напролет, так она им к утру и привиделась… Я, конечно, считаю, что это была белая горячка, а не Белая Монахиня, но они растрезвонили по всему универу, что видели привидение. Им никто особо не поверил, но после того, как один парнишка из их компании в очередную попойку упал с лестницы и свернул себе шею, ходить туда всем как-то сразу расхотелось. И тебе там нечего делать, поняла? Высоко там, а перила низкие, глянешь вниз – жуть, голова кружится…

Выходит, таксист не врал про Белую Монахиню? Неужели привидение и впрямь существует? Почему же тогда никто, кроме университетских пьянчужек, его не видел?

– А сейчас быстро в постель! – скомандовала Ксю, и я со вздохом ей подчинилась.

На следующее утро я не пошла на занятия, и целый день провалялась в кровати. Бок и ладони немилосердно жгло. Глаза слезились, из носа текло, саднило горло. Чувствовала я себя просто ужасно. Ксю, накормив меня на завтрак подгоревшим омлетом и заставив выпить каких-то лекарств, ушла на лекции. К вечеру мне стало немного лучше, но вернуться к занятиям я смогла только через три дня…

– Представляешь, Кобра положила глаз на Сашку, – с ходу выпалила Ксю, пулей влетая в комнату. Я недовольно поморщилась: мне не нравилось, когда она называла Алекса Сашкой.

– Представляешь, иду сейчас мимо стоянки, а там они. Эта тварь вцепилась в него мертвой хваткой: «Ах-ах, Александр Дмитриевич, у меня машина не заводится, не могли бы вы меня подкинуть до города?», – Ксю очень похоже передала интонации и манеры англичанки.

Эта новость неприятно задела меня. Сердце болезненно сжалось. Кобра с Алексом? Кто угодно, только не она!

– И что же он? – я постаралась, чтобы мой голос прозвучал как можно более равнодушно.

– А что он? Наш ангелочек мило распахнул перед ней дверцу своей тачки, – недовольно фыркнула Ксю.

– Наверное, ему неудобно было отказать, – попыталась я оправдать поведение Непогодина, при этом больше стараясь убедить себя, а не разъяренную подругу.

– Ну-ну, – процедила Ксю. – Если он остановил свой выбор на ней, так ему и надо!

Ксю одна из первых отчислила себя из разряда поклонниц Непогодина, мотивируя свой поступок тем, что с таким же успехом можно влюбиться в статую Давида.

– Я девушка горячая, мне нужны чувства, эмоции, страсти, и поэтому я предпочитаю общаться с живыми мужчинами, а не с каменными истуканами, – заявила она примерно через неделю после столь эффектного появления историка.

– Да, не спорю, он красив, как бог, но в нем, на мой взгляд, совершенно нет жизни. Эмоционально он совершенно неразвит, замороженный какой-то. Холодный, брр, как… как Снежная королева, вот! – это сравнение заставило меня рассмеяться.

– Что смешного? Что Снежная королева женского рода? – Ксю вдруг выпучила глаза. – Слууушай, а это мысль! Может, он гей, и поэтому девушки его не интересуют?

Мне ее насмешки жутко не понравились:

– Прекрати, прошу тебя, хватит! Что за бред? Наверняка, в Москве его ждет любимая женщина, и, по-моему, это самое простое объяснение, почему он не обращает ни на кого внимания. Это тебе не приходило в голову?

– Да, ладно! Такие красавчики, как он, избалованные женским вниманием, частенько западают на мальчиков! – не унималась подруга. – У него есть все, что только можно пожелать: красота, ум, деньги, положение в обществе. От всего этого можно запросто свихнуться! К тому же он часто мотается по всяким там Европам, а у них там все сплошь и рядом – гомики.

– Прекрати говорить ерунду! – ее сарказм удивил меня. Обычно Ксюша никогда плохо не отзывается о людях. – Чем он тебе так не угодил?

– Своим чувством превосходства и нежеланием ни с кем общаться! Он смотрит на всех так, как будто делает одолжение. Словно он господь Бог, и мы все должны на него молиться! Неприятный и высокомерный тип, – подруга возмущенно фыркнула и дернула плечом.

Я усмехнулась. По всей видимости, Ксю испробовала на историке все свои приемы обольщения, включая тяжелую артиллерию. Обычно мужчины не могли устоять перед ее чарами. Но этот Алекс – крепкий орешек! Не скрою, мне было приятно, что он не бабник, а вот в то, что он гей, почему-то верилось с трудом.

– Просто он интроверт, и ему больше интересен собственный внутренний мир. Он не нуждается в постоянном обществе людей, как ты, например, – ответила я ей тогда. – Я вот тоже не слишком-то общительная, но ведь тебе не придет в голову обвинять меня в высокомерии?

В ответ на это Ксю рявкнула:

– А я говорю, не трать на него время! Дохлый номер!

– Да с чего ты взяла, что я трачу? – возмутилась я.

– А то я не вижу, как ты пялишься на него! Глаз с него не сводишь…

Я опешила от этих слов: неужели так заметно?

– Да нет… не переживай по этому поводу, – слегка поморщилась Ксю. – Просто я твоя подруга и вижу, как ты изменилась в последнее время. Ты же просто сохнешь по этому Непогодину. Посмотри на себя: кожа да кости! Ничего толком не ешь. По ночам плохо спишь, мечешься, вертишься на кровати, как черт на сковородке. И не говори мне, что это из-за болезни, – все это она выговаривала мне, переодеваясь на ходу. Я вздохнула: подруга права, мое самочувствие в последнее время хуже некуда: нет ни сна, ни аппетита. Но при чем здесь Алекс?

– Я просто устала. Учиться и одновременно работать вовсе не так легко, как тебе кажется, – слабо огрызнулась я. – Но если я и пялюсь на него, как ты говоришь, то делаю это без всякой задней мысли: он очень красивый мужчина, и к тому же он мне нравится как преподаватель. Мне достаточно просто смотреть на него, восхищаться им, как восхищаются великолепными статуями на площадях или прекрасными картинами в музеях, словно на нем, как на музейном экспонате, висит табличка: «Руками не трогать». Просто издали любоваться красотой и совершенством, которое сотворила природа, и каждый раз находить что-то новое, еще более прекрасное и привлекательное. У меня нет никаких иллюзий, и, в отличие от некоторых, я не строю насчет него абсолютно никаких планов! И я вовсе не влюблена в него, – упрекнула я не в меру разошедшуюся подругу.

Ксю обняла меня:

– Да ладно. Не сердись! Черт с ним, с этим Сашкой! Тебе надо как следует отдохнуть. Развлечься. Поедем со мной сегодня в город, а? Я с таким мальчиком познакомилась! Пальчики оближешь! – промурлыкала она мне на ухо. – Уверена, что у него найдется такой же симпатичный дружок. А может даже и не один. Всегда лучше, когда есть выбор.

– Нет уж, спасибо! Что-то мне не до мальчиков сегодня.

– И не только сегодня, – не удержалась, чтобы не съехидничать Ксю. – Не забывай, что здесь уже давно нет монастыря, а ты себя ведешь, как монашка! Хоронишь себя заживо в этой крепости, будь она неладна. Сколько можно перебирать макулатуру в библиотеке? Тебе все равно за это не платят.

– Злая ты, – притворно вздохнула я.

– Зато ты у нас добрая. Только не к самой себе, – фыркнула в ответ подруга. – Давай съездим в Пс-в, развеешься хоть немного! Ты же говорила, что любишь танцевать? А не хочешь в клуб, можно сходить в какие-нибудь музеи, просто погулять по городу…

– Все музеи скоро закроются, посмотри, который час, – попыталась я вразумить решительно настроенную подругу.

– Я же не говорю, что мы отправимся туда прямо сейчас! Просто пообещай мне, что на этих выходных мы обязательно выберемся в город!

Я обещала. Действительно, давно пора посмотреть старинный русский город, посетить местные достопримечательности. Ксю права: хватит сидеть в крепости, пока она и впрямь не начала сводить меня с ума. Чего стоят одни ночные кошмары!

– Может, ты сегодня все-таки со мной? – ободренная тем, как легко получила мое согласие на воскресную поездку, подруга решила предпринять еще одну попытку вытащить меня в свет.

– Лучше я сегодня пораньше лягу спать. Завтра собираюсь на занятия, хватит уже болеть. Повеселись там хорошенько и за меня тоже, – от души пожелала я.

Глава девятая

Кобра

Накрасившись, нарядившись и надушившись, подруга упорхнула на свидание, а я предалась размышлениям по поводу взаимоотношений Алекса и Кобры, которая слишком недвусмысленно показывала свой интерес к историку.

Коброй мы называли Татьяну Юрьевну Глушко – преподавательницу английского и немецкого языков, высокую крашеную блондинку с короткой стрижкой, в стильных очках в черной оправе, очень самоуверенную, холеную даму лет тридцати двух-тридцати пяти. Поговаривали, что здесь она оказалась из-за своего склочного характера, а теперь срывает злость на окружающих за вынужденную ссылку.

Кобру, безусловно, можно было бы назвать красивой, если бы на ее лице хоть иногда появлялось довольное выражение. Слишком уж часто и без того тонкие губы оказывались брюзгливо поджатыми, а взгляд обдавал ледяным презрением. Ее красивое лицо отражало незаурядный ум и силу, но не могло скрыть желчности характера.

Глушко в универе пользовалась репутацией стервы. Студенты не любили ее из-за излишней придирчивости и острого злого языка. Ей ничего не стоило опозорить кого-нибудь из своих учеников перед всей аудиторией или выставить его в дурном свете перед другими преподавателями. Все это так веселило ее, казалось жутко забавным! Судя по всему, этому человеку абсолютно наплевать на переживания других людей. К тому же Кобра отличалась невероятной злопамятностью, никогда не прощая другим собственных промахов и обид.

Наши с ней взаимоотношения были безвозвратно испорчены сразу же, практически с самых первых дней моего появления в университете, когда она, находясь в крайне раздраженном состоянии, оскорбила во время урока одну очень застенчивую, и я бы даже сказала, запуганную, девчушку.

Мои познания в английском были весьма посредственными, но та, бедняжка, и вовсе плавала на занятиях.

– Take your face off the chair and answer! (Подними свое лицо со стула и отвечай!) – проорала англичанка, когда девушка не поняла обращенного к ней вопроса.

– Почему вы так разговариваете? – неожиданно для самой себя не сдержалась я, внезапно осознав суть сказанного. – Какое вы имеете право оскорблять учащихся?

– We’re having the English lesson now, so you must speak English! (У нас урок английского языка. Будьте любезны, говорите на английском.)

Я не стала бы перечить, если бы слова унижения были сказаны в мой адрес, но невесть откуда взявшаяся ярость и обида за эту насмерть перепуганную девчонку придала мне сил. Я вскочила и выдала:

– The teacher shouldn't talk to students this way. First of all, we came here to study, not only to demonstrate our knowledge! (Учитель не должен разговаривать со студентами в таком тоне. Прежде всего, мы пришли сюда учиться, а не только демонстрировать свои знания.)

– Садитесь, Сергеева. Ставлю вам отлично! Однако, можете, когда захотите.

Меня всю колотило, а англичанка, как ни в чем ни бывало, продолжила занятие. Да уж, самообладания ей не занимать. Но я видела, как зло сузились ее зрачки, как поджались тонкие губы, и понимала, что даром мне эта выходка не пройдет. Кобра приготовилась к нападению…

– Милочка, задержитесь на минутку, – остановила она меня на полпути к выходу, после того, как прозвенел звонок. Подождав, пока дверь кабинета закроется за последним вышедшим учеником, Кобра презрительно процедила сквозь зубы:

– Я не стала выяснять с вами отношения при всех, но посоветовала бы вам впредь помалкивать до тех пор, пока вам не дали слова.

– Вы были не правы, Татьяна Юрьевна…

– Заткнись! – внезапно выкрикнула она, дрожа с головы до ног и не сводя с меня сузившихся от ненависти глаз. – Кто ты такая, чтобы указывать мне, да еще рассуждать о том, права я или нет! Учитель всегда прав! Заруби это себе на носу! Нашлась защитница! Скоро сессия, и тебе ничего хорошего не светит, подумала бы лучше о себе! Я не потерплю халатного отношения к своему предмету! – Она что же, угрожает мне?

– Вы уверены, что со студентами нужно разговаривать в таком тоне? – снова вспыхнула я.

– Хватит умничать! – прошипела Кобра, выставив вперед указательный палец. – Лучше займитесь изучением английского языка, иначе у вас будет незачет! – Ткнув мне в лицо длинным, кроваво-красного цвета ногтем, англичанка развернулась на каблуках и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью и полностью осознавая свою безнаказанность.

Она и раньше не возбуждала у меня положительных эмоций, а после этого случая стала вызывать инстинктивное отвращение и страх. Это чувство было ново для меня, я ни к кому прежде не испытывала ничего подобного. Бррр, она мне казалась каким-то мерзким пресмыкающимся или насекомым, вызывавшим желание отбросить подальше от себя или раздавить каблуком.

Наблюдая за ее непристойными, на мой взгляд, приставаниями к историку, я терзалась жутким любопытством: о чем они, интересно, разговаривают? Какие общие темы могут быть у людей, столь разных по характеру и темпераменту? Англичанка просто не давала ему прохода: подлавливала в коридорах между занятиями, подсаживалась к нему в столовой во время обеда, поджидала на улице после лекций. Это бросалось в глаза и выглядело просто неприлично! Да уж, самоуверенности и наглости ей не занимать…

Как-то раз я застигла их в коридоре. Они стояли возле окна: Алекс равнодушно рассматривал свои безупречные ногти, а она все пыталась заглянуть ему в глаза, теребя кончик его галстука. Проходя мимо, я попробовала подслушать их разговор, сделав вид, что у меня развязался шнурок. Присев на корточки, я успела услышать только лишь конец фразы, заканчивающейся вопросом: «…и почему бы вам не составить мне компанию?», но тут Кобра заметила меня и буквально испепелила взглядом.

Я продолжала «невозмутимо» завязывать шнурок (кто бы знал, чего мне это стоило!) Потом, не торопясь, проверила все ли в порядке со вторым ботинком, и как бы невзначай снова посмотрела в их сторону. Дальнейший разговор между преподавателями продолжался уже на английском, в котором я, как уже было сказано, была не особо сильна, и потому смысл их беседы ускользнул от меня. Кобра на чем-то настаивала, судя по интонации и понятым мной отдельным словам, а Алекс отвечал односложно и очень тихо, так, что я и вовсе не могла расслышать. И зачем он вообще разговаривает с ней?! Разве он не видит, что она из себя представляет? Почему не развернется и не уйдет от нее куда подальше? Ведь она… просто гадина она, вот кто!

Оскорбленная столь несправедливым положением вещей, я помчалась в библиотеку, чтобы там, среди книг, успокоиться и выплакать свое горе. Тишина… Бесконечные ряды книг… Огромное пространство стен, скрытое книгами сверху донизу – от каменных плит пола до сводчатого потолка… Десятки тысяч изданий… Вот что мне было нужно, чтобы обрести пошатнувшееся душевное равновесие. Библиотека была моим спасением. Туда я и устремилась.

Я тихонько проскользнула мимо Анны Семеновны, заполнявшей формуляр. Старушка мельком глянула на мое расстроенное лицо, но ничего не сказала. Я быстро миновала отделение художественной литературы и истории, прошла мимо отдела экономики и социологии и забилась в самую дальнюю и старую часть библиотеки, куда редко кто-либо заглядывал.

Это была святая святых – хранилище. Здесь содержались наиболее старые, а значит, и самые ценные книги. Это было мое любимое место, мой укромный уголок. Мне нравился запах старинных фолиантов, нравилось перебирать их и смахивать пыль, просматривая страницы – тончайшие, принявшие от времени оттенок слоновой кости. Это всегда очень успокаивало и к тому же позволяло свободным часам, которых у меня порой бывало в избытке, пролетать незаметно. Но сейчас я не стала перебирать книги и переворачивать хрусткие листы фолиантов, а уселась в облюбованную мной нишу в стене и задумалась.