Текст книги "История длиною в вечность. Работа над ошибками"

Я полностью контролирую ситуацию: могу ускорить или замедлить полет, подняться выше, почти до облаков. Но там трудно дышать и холодно, поэтому я спускаюсь на более комфортную высоту. Я снова спасена, чувство эйфории и невероятное счастье переполняют меня…

А сегодня ночью мне приснилось, что я бреду по солнечному цветущему лугу. Я спокойна и умиротворена. Но вдруг страх пронзает мое существо: что если я разучилась летать? Оглядевшись вокруг и не заметив рядом ни одного живого существа, кроме птиц и насекомых, я разбегаюсь, подпрыгиваю и… отрываюсь от земли…

Я лечу очень низко, прямо над травой, а рядом носятся стрекозы и бабочки. Но я понимаю, что летать днем небезопасно, что меня могут увидеть, и поэтому с сожалением прекращаю свои упражнения. Главное я уже успела узнать: да, я действительно умею летать и никогда не разучусь этого делать!

Сегодняшний полет, как и все предыдущие, наполнил меня энергией и оптимизмом. Я снова испытала это восхитительное чувство радости, неуязвимости и всемогущества! Если бы только можно было удержать это ощущение в себе навсегда! Если бы только можно было побороть приступы беспричинного страха… Тогда можно было бы сказать наверняка, что со мной все в полном порядке…

Я еще раз с наслаждением потянулась и решительно скинула с себя одеяло. Валяться в постели было некогда: перед занятиями нужно было успеть зайти в библиотеку. Весело напевая, я вскипятила чайник, сделала бутерброды с сыром и пошла будить Ксю…

…В так поразившую меня с первого взгляда огромную университетскую библиотеку я направилась на следующий день после приезда, получив студенческий билет и список необходимой учебной литературы. Пожилая библиотекарша, открывая мне абонемент, посетовала, что я так поздно пришла за учебниками.

– Почти все уже разобрали. Осталось, конечно, несколько экземпляров, но в очень уж плохом состоянии. В некоторых не хватает страниц, а здесь вот переплет совсем развалился…

– Ничего, я подклею. – Взяв книгу в руки, я любовно разгладила помятую страницу. Взгляд библиотекаря потеплел.

– Погоди, я поищу в хранилище, может, осталось что-нибудь получше.

– Спасибо вам большое, – искренне поблагодарила я. – А можно пока посмотреть книги? – кивнула я на полки с художественной литературой.

Та засмеялась, с интересом поглядывая на меня:

– Ишь, как глазки-то заблестели! Любишь читать?

– Очень! Больше всего на свете! – призналась я.

– Смотри уж, чего там, – приветливо кивнув седой головой с затейливо уложенной прической, старушка скрылась в недрах библиотеки. Мои глаза жадно забегали по корешкам книг. Ого, сколько всего интересного! Будет чем заняться вечерами.

Вскоре библиотекарша вернулась с несколькими более-менее приличными учебниками, и, забрав книги, я попрощалась с ней. Нужно ли говорить, что я стала здесь частой гостьей?

Готовиться к занятиям я предпочитала в читальном зале, где сами стены, казалось, дышали мудростью веков. Я представляла, как когда-то давным-давно благочестивые монахини изучали здесь греческий язык и латынь, читали жития святых, перемежая чтение молитвами и пением псалмов, и воображала себя одной из них…

Я часами могла копаться на библиотечных полках, выискивая чтиво по душе. Здесь я не чувствовала себя одинокой, ведь книги с детства были моими верными друзьями. Какая бы проблема или неприятность не встречались мне на пути, я всегда знала, что и ответ на любой вопрос, и поддержка в трудной ситуации, и лекарство от плохого настроения с их стороны мне гарантированы.

Я любила не только читать книги, но и просто держать их в руках, листать, рассматривать переплеты в книжных магазинах и библиотеках. Кому-то нравится запах кофе, кому-то – табачный дым, мне же всегда нравился совершенно особенный и неповторимый запах книг. Причем как новых, со свежим ароматом типографской краски и бумаги, так и старых, с их древесно-травяным запахом, кисловатым привкусом и нотками ванили. Ведь запах – такая же часть книги, как и ее содержание.

Я запоем читала все подряд: поэзию и прозу, классику и детективы, приключения и фантастику, любовные и исторические романы. И мне всегда казалось, что детективы и приключения отдают чем-то острым и пряным, а любовные романы – сладкой карамелькой. В плане чтения я была, что называется, «всеядна» и могла за несколько часов «проглотить» понравившееся мне произведение. Постепенно получилось так, что книги практически заменили мне реальную жизнь.

В какой-то момент я поняла, что люди вокруг мне не интересны. Ложь, лицемерие, ханжество стали их стилем существования, а жизнь сводилась к постоянной суете, погоне за личными удобствами, деньгами, славой и удовольствиями – словом, была скучна и предсказуема. Гораздо интереснее было читать книги, в которых необыкновенные события происходят с необычными людьми.

Но далеко не все персонажи были настоящими героями – некоторые ничем не отличались от меня, и потому в глубине души я надеялась, что и в моей жизни тоже найдется место чуду. Уж слишком отличалось мое прозаичное существование от того, что описывалось в романах. Неужели же все до последней буквы в них выдумка, бесплодные фантазии авторов? Должна же хоть часть из написанного быть правдой!?

Люди живут слишком спокойной и размеренной жизнью, в которой нет места ничему необыкновенному: суетятся, строят долгосрочные планы, стараются, чтобы у них все было не хуже, чем у других. И все вроде у них запланировано на годы вперед и вполне предсказуемо, но… Но если хорошенько подумать, то, наверное, каждый человек сможет вспомнить о каком-то Необычном, выходящем за рамки его понимания, явлении или событии, которое произошло либо с ним самим, либо с его друзьями, знакомыми или родственниками.

Ведь это самое Необычное всегда где-то рядом, совсем близко и только и ждет момента, когда мы впустим его в свой мир, чтобы навсегда изменить его. Но вместо того, чтобы дать ему ворваться в нашу жизнь, мы изо всех сил этому сопротивляемся, выдумывая кучу причин, чтобы отрицать само его существование. Но если уж дадим слабинку, то оно тут же воспользуется этим обстоятельством и закружит нас в водовороте загадочных событий, которым не было и нет объяснения…

…Как-то я засиделась допоздна в университетской библиотеке среди бесконечных рядов книг и разговорилась с седой библиотекаршей, которую звали Анной Семеновной. Жила она в той самой маленькой деревушке, что так доверчиво прильнула к каменному подножию крепости и носила очень подходящее ей название – Малово.

С Анной Семеновной, очень милой пожилой дамой, мы сразу нашли общий язык. Она разрешила мне копаться на книжных полках и в каталогах в поисках чего-нибудь нужного для занятий или просто интересненького, а я в благодарность за это старалась ей по возможности помогать. Студенты слегка побаивались старушку за строгий нрав: уж очень ревностно она относилась к своим обязанностям.

Я была поражена тем, как она одна справляется с таким количеством работы. Библиотекарша разоткровенничалась и посетовала на сложности с подбором персонала. Ей давно нужен был помощник, который подобно ей самой бережно и трепетно относился бы к книгам.

– После каждого семестра недосчитываемся целых полок учебников. А сколько их портят, вырывают страницы, ломают переплеты. Просто вандалы какие-то. – Она вздохнула и укоризненно покачала головой. – Да и самой библиотеке уже давно требуется ремонт. Стеллажи еле держатся, со стен штукатурка сыплется…

– А тут новая напасть, – старушка схватилась за сердце. – Электронный каталог ректор велел составить, а я в компьютере ни бум-бум, как говорится. Прислал Дмитрий Анатольевич мне на подмогу студентика, так он мне тут все вверх дном перевернул. Я прихожу, а у меня издания XIX века на полу валяются, сваленные в кучу. Это мыслимое ли дело! – она возмущенно всплеснула руками. – Да разве можно такому доверить библиотеку? А ну как пропадет какой-нибудь ценный экземпляр? Ну я и прогнала этого шалопая взашей. А теперь ума не приложу, что делать.

– Я могла бы вам помочь, – предложила я осторожно. Анна Семеновна с подозрением оглядела меня, словно увидела впервые.

– А с компьютером управишься?

– Постараюсь.

– Зарплаты ведь студентам не положено… – искоса взглянула на меня библиотекарша, ожидая ответной реакции.

– Так я бесплатно, на общественных началах! Я хотела записаться в волонтеры к археологам, но лучше уж буду помогать вам. Я просто обожаю книги!

Так началась моя работа в университетской библиотеке. Сначала я занялась ремонтом учебников: подклеивала, чинила переплеты. Эта работа доставляла мне удовольствие, отвлекала от тягостных дум. Потом потихоньку начала составлять электронный каталог и неожиданно увлеклась этим занятием. Я приходила в библиотеку сразу после лекций и частенько оставалась до закрытия. Анна Семеновна не могла нарадоваться на так кстати появившуюся подмогу.

– Что бы я без тебя делала? – постоянно приговаривала она. – Тебя мне сам Бог послал. –Но при этом ровно в 19.00 она буквально выгоняла меня, закрывала дверь на ключ, включала сигнализацию и уходила. Только спустя пару месяцев старушка вручила мне запасной ключ, решив, что мне можно доверять, после чего я стала пропадать в библиотеке до позднего вечера. Вернувшись в общежитие, наскоро собирала для нас с Ксю ужин и готовила обед на следующий день, успевая перед сном немного почитать. Так что скучать и думать о прошлом мне было совершенно некогда. Не зря говорят, труд – лучшее лекарство.

Как-то раз, работая в самом отдаленном уголке библиотеки, среди пыльных томов я обнаружила поистине бесценную находку. В запасниках каким-то чудом сохранились старинные фолианты. У Анны Семеновны они числились в секторе редких изданий – несколько сотен экземпляров – и на руки, разумеется, не выдавались.

Кроме церковной литературы здесь хранились переводные словари, пособия по ботанике, психологии, истории, труды Ломоносова и других ученых. Они были бесценны, и их место, по моему мнению, было в музее, о чем я и сообщила Анне Семеновне. Но она велела мне даже не думать об этом. К моему удивлению, старушка очень рассердилась:

– Когда-то эти книги принадлежали монастырю, и их место здесь! Университет вместе с библиотекой скоро переедет в новое здание, но я не дам забрать монастырское имущество. Растащат, разворуют! Книги и другие ценные вещи передадут музею-заповеднику, который будет здесь, в крепости. Глядишь, все целее будет под моим-то присмотром. Не хочу, чтобы та малая часть, что осталась от когда-то огромной монастырской библиотеки, пропала. Не для того мой отец и дед жизнью рисковали, пряча эти книги.

…Оказывается, отец Анны Семеновны в годы Советской власти был здесь сторожем, а дед еще до октябрьской революции 1917 года служил в здешней церкви. Они и спасли бесценные экземпляры книг от разграбления, спрятав их в одном из потайных отделений подземного хода, проходящего под крепостью.

Но большая часть монастырской библиотеки все же погибла: часть книг сожгли безграмотные крестьяне, часть их была украдена, когда в 1936 году последний настоятель здешнего храма был убит при исполнении пастырского долга. Церковь была закрыта, разграблена и сначала использовалась как склад, а потом, вплоть до Великой Отечественной войны 1941 года – как зернохранилище. За этот период времени растащили все: старинные иконы, церковную утварь и прочее имущество, но эти книги чудом удалось спасти.

– Я ведь сама из сето. Знаешь такой народ? – услышав отрицательный ответ, Анна Семеновна продолжила повествование. – Наши предки здесь жили испокон веков. Здесь когда-то была земля Сетумаа. Если дословно перевести с языка сето, это значит «земля битв, войн»… – Она с минуту помолчала, словно почтив память тех, кто погиб на этой земле, защищая ее, и поведала мне удивительную историю:

– Нас совсем мало осталось, сето называют «народом-призраком»: в документах такой нигде не значится, и язык наш находится под угрозой исчезновения. (Прим. автора: язык сето включен в 2009 году ЮНЕСКО в Атлас исчезающих языков мира как «находящийся под угрозой исчезновения».) При переписи населения наши обычно записывали себя эстонцами или русскими. В советское время было не важно кто ты – русский, эстонец или сето. Тогда был советский народ…

Наша семья не уехала в 90-е в Эстонию, когда многие перебрались туда за лучшей долей. Мы остались здесь, рядом с могилами предков. В Малово из сето сейчас осталось всего пять стариков пенсионного возраста, молодежь вся поразъехалась. Но мы свято храним свои обряды и традиции.

Мы хоть и православные, но издревле считались у русских полуверками за то, что верили наряду с Иисусом и девой Марией в своих богов и не читали Библию, наравне с православной Пасхой почитали камни и леса, родники и поля – все, что нас окружает, одним словом – природу.

Вот так и получается: язык у нас вроде как эстонский, но и не эстонский, вера вроде как православная, но тоже не совсем. Мы – ни те и не другие. Мы особенные.

Сетосское культурное движение началось, когда распался Советский Союз, и национальные меньшинства вспомнили, что у них есть корни. Без корней жить не могут как деревья, так и люди…

У меня давно есть мечта – открыть небольшой музей сето. Уже много лет я по крупицам собираю для него экспонаты, коллекционирую песни и фольклор – главное наследие наших прародителей: сказания, предания, былины… Вот придешь ко мне в гости, сама все увидишь и услышишь…

Так судьба свела меня с народом, о существовании которого я даже не догадывалась. Народом со странными обычаями, своеобразным языком и множеством старинных поэтических легенд и преданий…

…Анна Семеновна жила в большом уютном бревенчатом доме, под крышей которого свили гнездо ласточки. Хозяйство, по ее словам, было небольшое – корова, с десяток кур, ну и сад с огородом, конечно. А для меня было просто удивительно, как она успевает со всем управляться: с хозяйством, с огромной библиотекой, да еще, оказывается, у нее в доме расположился настоящий музей, посвященный культуре сето. Под него она отвела часть своей избы.

От непривычной обстановки, которая воссоздавала крестьянский быт сето, веяло чем-то удивительно теплым и живым. Одежда, домашняя утварь, предметы обихода – все это было сохранено со старанием и любовью…

…Анна Семеновна встретила меня в сетосском костюме: черном сарафане-сукмане, который, как она рассказала, традиционно шьют из хлопчатобумажной, льняной или шерстяной ткани, и рубахе из отбеленного льна с национальным орнаментом. Поверх костюма повязан передник и пояс, на голове – полотенчатый головной убор и, конечно, главное богатство и признак обеспеченности – серебряные украшения, которые носят на шее сетосские женщины. Чем больше и увесистей украшения, тем богаче их владелица.

– На мне сейчас примерно три килограмма серебра. Эти украшения веками передаются из поколения в поколение в нашем роду по женской линии. Ко мне они перешли от прабабушки.

– Вы в этом костюме похожи на жар-птицу! – искренне восхитилась я изобилием ярких красок, блеском серебра и золотых шнуровок. И все это звучало, звенело, перезванивалось, перекликалось нежнейшими переливами мелодий при ходьбе!

– Этот звон издревле считался в сетосской среде оберегом от злых сил и дурного глаза, – пояснила Анна Семеновна. – Женщину сето должно быть сначала слышно, а потом уже видно.

Осматривая утварь, так бережно собранную и сохраненную этой удивительной женщиной, я любовалась изяществом, с которым были вышиты линики (головные уборы народности сето) и люхасерет (специальные полотенца с особым орнаментом). Их ткали на деревянных станках. Подержала в руках канкиль – святой инструмент (что-то наподобие русских гуслей), на котором было принято играть только по особым праздникам.

– Все признают, что моя коллекция по истории народности сето – самая полная из всех известных в настоящее время не только в России, но и в Эстонии, – с нотками гордости в голосе сообщила мне Анна Семеновна. – Через полтора десятка лет от нашего народа не останется и следа, так пусть хоть память нем живет, – эти слова были произнесены ей со слезами на глазах.

Я обратила внимание, что рядом с иконами стояло множество резных фигурок, изображающих какие-то божества.

– Я же говорила, что мы – полуверки. Мы и христиане, и язычники одновременно. Да и какая на самом деле разница, кому молиться, главное – молись! Бог-то он ведь один, как ты его ни назови: хошь Иисусом, хошь Пеко. Я так думаю, а моя бабушка, пусть земля ей будет пухом, говорила: «Молись всем Богам, каких только вспомнишь: может, хоть один из них тебя услышит, если остальные в это время будут заняты».

– А это мой сын Виктор, – она с гордостью сняла с комода фотографию, на которой был запечатлен темноволосый мужчина лет тридцати пяти-сорока с пронзительным взглядом умных, слегка сощуренных глаз. Он был необычайно хорош собой и чем-то неуловимо похож на Анну Семеновну.

– Один он у меня, больше Бог детей не дал, – женщина, поцеловав портрет, поставила его на место, и этот ее жест невероятно растрогал меня.

– Очень красивый мужчина, представительный, и так похож на вас, – искренне сказала я, и старушка так прямо вся и вспыхнула от моих слов, доставивших ей большое удовольствие.

– Ты бы видела, какой я красавицей была смолоду, сейчас покажу альбом.

– А ваш сын, он что, разве не живет с вами? – я взяла в руки фотографию и внимательно всмотрелась в нее. Сын Анны Семеновны кого-то мне напоминал, словно я раньше где-то встречала этого человека…

– Нет, что ты! Он у меня перекати поле, – ответила Анна Семеновна из другой комнаты. – С детства на месте не сидит. Все по экспедициям мотается, весь мир объехал. А сейчас живет за границей, то здесь, то там… Но в основном в Америке, кино там снимает документальное о древних цивилизациях. Большой ученый! По телевизору недавно показывали несколько серий его фильма.

Так может, поэтому лицо мужчины показалось мне смутно знакомым? Может, я видела его по телевизору? Внешность у него очень запоминающаяся.

– Лет семь сюда не приезжал, – продолжила со вздохом Анна Семеновна. – Только звонит изредка да деньги присылает. Сколько просила его – не шли мне денег, на что они мне, старухе? Лучше б сам приехал мать повидать. Да разве нас, стариков, молодежь слушает? Некогда, говорит, сама приезжай, я тебе вызов пришлю. А мне так страшно чего-то… Ну, куда я на старости лет поеду? А вдруг помру в Америке этой? Я уж тут как-нибудь… Тут и отец с матерью похоронены, и муж мой… хороший человек был, царство ему небесное, мы с ним жили душа в душу, да сердце у него слабое было, до сорока пяти не дотянул…

Я аккуратно поставила фотографию на место.

– И что же вы с тех пор одна?

– Почему одна? – удивилась та, выходя из соседней комнаты и держа в руках тяжелый альбом с фотографиями. – Сын у меня есть, а значит, не одна я, и жизнь моя не зря прожита. Я свой след на земле оставила, дала продолжение роду. А вот Витька мой, тот ни семьи, ни детей не нажил. Все говорил, успеется… А мне так хотелось на старости лет внучат понянчить. Да, видно, не судьба.

– Так может еще и понянчите, какие ваши годы! Сын ваш ведь еще совсем не старый мужчина, будут у него еще дети, – поторопилась я успокоить старушку, видя, что у той на глаза навернулись слезы.

– Твои бы слова да богу в уши, девочка. Я уж не надеюсь…

Мы еще долго рассматривали фотографии, а потом Анна Семеновна пела мне сетосские народные песни, от которых сладко щемило сердце, и играла на канкили. Мы пили чай с яблочным пирогом и разговаривали. Старушка расспросила меня о моей семье, о моих планах на будущее, и хоть я ни на что не жаловалась, от души посочувствовала мне:

– Мать-то у тебя из железа сделана что ли? Как же так – не любить собственное дитя? Я бы ради своего жизни не пожалела, только бы у него все было хорошо, только бы он ни в чем не нуждался. Да вот видишь, ему от меня совсем ничего не надо…

…На прощание Анна Семеновна несмотря на мои протесты дала мне большой кусок яблочного пирога, бутыль молока и банку деревенской сметаны, а еще сунула в руки пакет с крупными зелеными яблоками – антоновкой, запахом которых пропиталась вся ее изба.

Я была очень благодарна ей за внимание и заботу. Как бы я ни старалась убедить себя в том, что моя жизнь налаживается, по сути я оставалась очень одинокой и не особо счастливой. Я черпала силы в природе, в книгах, старалась сосредоточиться на учебе и на работе в библиотеке, но мне так не хватало простого человеческого тепла, заботы и любви. Анна Семеновна стала мне как родная бабушка: добрая, но строгая, требовательная, но справедливая.

Глава седьмая

Алекс

Заканчивался второй месяц учебы, а у нас все еще не было преподавателя истории. Ходили слухи, что приезжал профессор из Москвы, но якобы увидев, в каком захолустье ему придется работать, поспешно отбыл обратно.

День, когда Алекс впервые появился здесь (то есть, конечно же, не Алекс, а Александр Дмитриевич Непогодин, но я почему-то про себя стала называть его именно так), запомнился не только мне – я думаю, его хорошо помнят все обитатели универа, особенно женская часть…

Перед лекцией по философии в аудиторию заглянул декан факультета Дмитрий Анатольевич Колобов, любовно именуемый нами Колобком. Ему это прозвище подходило как нельзя кстати: невысокого роста, толстенький, с обширной проплешиной в редких волосах. Но несмотря на постоянные насмешки, среди студентов он пользовался большим уважением. Спокойствие его характера проступало во всем: в благородных очертаниях крупной головы, в больших полных руках и в мягком, но уверенном взгляде серых глаз. Дмитрий Анатольевич никогда не сидел без дела: неуклюжий, косолапый, с очень добродушной физиономией, он целыми днями деловито перекатывался по университетским коридорам – настоящий Колобок.

Но внешность его была обманчивой. Все добродушие испарялось, как только речь заходила об учебе. Тут уж от него поблажек не жди! На самом деле этот человек, когда надо мог быть жестким и требовательным, но при этом всегда оставался искренним и справедливым. Ребята шли к нему со всеми своими проблемами, уверенные в профессиональном совете и отеческой поддержке.

– Молодые люди и девушки! После лекции попрошу не расходиться! – пробасил декан, вытирая изрядно вспотевшую лысину носовым платком. – У меня для вас сюрприз! – спрятав платок в карман, Колобок радостно потер руки, обводя взглядом аудиторию и проверяя, какой эффект произвели его слова.

– Что за сюрприз? Скажите сейчас! – раздались нестройные выкрики ребят.

– Потом, потом! – поднятием руки Колобов резко пресек нарастающий шум. – Ровно через час двадцать все узнаете! Никому не расходиться! – еще раз повторил он нарочито сурово, но глаза его при этом блестели от нескрываемого удовольствия.

Следующей и последней на сегодняшний учебный день в расписании стояла пара по истории. С трудом дождавшись окончания предыдущей лекции, я вышла в коридор. Окна смотрели прямо на площадку, где обычно парковали машины преподаватели и студенты.

Я вообще-то равнодушна к технике и особо не разбираюсь в марках автомобилей, но сразу заметила большую черную машину, стоящую немного в стороне от остальных. Раньше я ее здесь не видела: гладкие сверкающие бока, темные тонированные стекла – настоящая красавица, глаз не оторвать! И, наверное, очень быстрая. Чувствуется сила, мощь, и уверенное достоинство.

– Ого, «Феррари», крутая тачка, как минимум четыре ляма стоит. И как она только ездит по нашим дорогам, – услышала я разговор парней, остановившихся поглазеть на шикарное авто. – Чья, интересно?

– Какой-то важной шишки. Номера московские…

«Не связано ли появление шикарного автомобиля с обещанным сюрпризом?» – промелькнула в моей голове мысль, но прозвенел звонок и прервал разглядывание чудо-машины…

– Позвольте представить вашего нового преподавателя истории! – торжественным тоном произнес декан, широким жестом распахивая дверь. В кабинет вошел высокий молодой мужчина в строгом сером костюме и белоснежной рубашке. Вздох удивления и восхищения пронесся по рядам. При взгляде на историка у меня замерло сердце. Боже, как он был красив! Особенно по сравнению с толстеньким лысоватым Колобком.

Я смотрела на нового преподавателя с благоговением и немым восторгом… Меня, как и всех остальных, поразил его облик – мужественный и очень элегантный. Но особенно завораживало лицо – правильностью и безукоризненностью черт. Я не могла оторваться от созерцания высокого мраморного лба, прямого носа, красиво обрисованных твердых губ, маленькой ямки на гладко выбритом подбородке. Необыкновенно прекрасное лицо и фигура навевали мысли об античных статуях.

– Непогодин Александр Дмитриевич, кандидат исторических наук, без пяти минут профессор, член Европейского общества экологической истории. Прошу любить и жаловать! – Ого, ничего себе! Оказывается, к столь невероятной красоте прилагается еще и блестящий ум! Сколько же ему лет? Такой молодой и уже так много успел добиться.

Я, разинув рот, продолжала разглядывать вновь прибывшего члена Европейского общества и без пяти минут профессора. Волосы у него были чуть длиннее, чем принято стричь мужчинами в провинции, светло-русые, как выжженная солнцем трава, а брови и ресницы – темные, ярко выделяющиеся на лице. Из-за каймы длинных пушистых ресниц невозможно было определить цвет глаз, но было видно, что они светлые – то ли голубые, то ли серые. Тонкие благородные черты и аристократическая бледность лица в сочетании с движениями, полными достоинства…

– Вау! – завопила Ксю мне в ухо, заставив вздрогнуть и оторваться от столь привлекательного объекта созерцания. Ткнув подругу локтем в бок, чтобы привести в чувство, я укоризненно посмотрела в ее сторону, но та не сводила глаз с нового преподавателя.

– Прекрати! – прошипела я. Но восторженное выражение с физиономии подруги не исчезло, и вопить она не перестала.

– Какой мужчина! – Ксю закатила глаза. – Бред Питт отдыхает! И внешность, и прикид – просто высший класс!

Ну, все! Ксю в своем репертуаре, держитесь, господин Непогодин! Нет такой крепости, которая не пала бы перед ее натиском.

– До недавнего времени Александр Дмитриевич жил в Москве и преподавал в МГУ. Нам очень повезло, что он заинтересовался историей Старой крепости и согласился поработать у нас, – с нескрываемой радостью продолжал тем временем Колобов. – Он будет читать на вашем курсе лекции по отечественной истории, а семинары по этому предмету будет вести младший преподаватель кафедры – Истомина Елена Константиновна… Есть вопросы ко мне или к Александру Дмитриевичу?

Оживленный шепоток пронесся по аудитории.

– Мамочки! Он такой классный, такая лапочка, правда? Такой красавчик, с ума можно сойти! – охали и закатывали глаза сидевшие рядом девицы.

– А он к нам надолго? – дурашливо спросил кто-то с последних рядов.

– Думаю, да, – ответил Непогодин глубоким бархатным голосом. – До тех пор, по крайней мере, пока не закончу писать диссертацию, а она еще даже не начата…

По аудитории прокатилась волна смеха, чувству юмора историка был поставлен «зачет». Но декану поведение присутствовавших не понравилось:

– Что-нибудь еще? – сделав «зверское» лицо, Колобок осмотрел задние ряды, словно выискивая взглядом наглеца, осмелившегося задать не слишком корректный вопрос.

Ответом послужила тишина.

– Отлично. Тогда я удаляюсь. – Он ободряюще кивнул Непогодину и вышел из кабинета…

…Все оставшееся после занятий время я думала о новом преподавателе, пусть исподволь – мешали дела, но чуть ли не постоянно. И вот бесконечно тянувшийся день, наконец, закончился. Свернувшись калачиком на узкой казенной кровати, я воскресила в памяти сегодняшние события. Перед моим мысленным взором снова возникло холодное прекрасное лицо.

Теперь меня ничто не отвлекало от мыслей о нем, и мысли эти были почему-то грустные. Дело в том, что Александр Дмитриевич Непогодин вызывал во мне ощущение присутствия… чего-то неземного. И причиной тому была не только его особенная красота. Может, я излишне идеализирую, но он действительно показался мне слишком уж совершенным, без единого изъяна. А таких людей, к сожалению, не бывает…

Для меня в этом человеке таилось что-то, не поддающееся объяснению. В нем, несомненно, была какая-то загадка, и даже не одна. Взять, к примеру, отсутствие мимики. Ни одна мышца на лице, ни один жест не выдавали его эмоций, модуляции голоса тоже оставались неизменными. Историк читал лекцию, как автомат. Было очень интересно слушать, но как-то чересчур официально звучали произносимые им фразы, слишком уж он был сух и сдержан. За неполных полтора часа Александр Дмитриевич так ни разу и не улыбнулся. Что это: какое-то горе стерло улыбку с его лица или это просто составляющая имиджа? Если это жесткий самоконтроль, то зачем? Почему нельзя было позволить себе немного расслабиться? Ведь все-таки сегодня был его первый день в университете, от которого зависели дальнейшие взаимоотношения с группой. А он своим поведением сразу выстроил стену отчуждения между собой и остальными.

Не знаю почему, но мне не верилось, что он сам по себе такой безэмоциональный и бездушный. Я чувствовала, что в нем бурлит скрытая от посторонних глаз внутренняя энергия, просто он не дает ей выхода наружу. Но почему? Может, он пережил какую-то личную драму? По-моему, несмотря на безупречный вид, дорогую тачку и кучу регалий он не слишком счастливый человек. Но что сделало его таким? Он чем-то напомнил мне моего любимого литературного героя – Эраста Фандорина: такой же сдержанный и хладнокровный. Но ведь тот не всегда был таким, у него были весомые причины, сделавшие его впоследствии «эмоциональным инвалидом».

Стыдно признаться, но еще мне показалось в новом преподавателе что-то и от Эдварда Каллена, например, его мраморная бледность и неземная красота. Но Каллены были вампирами, и именно поэтому так выглядели и держались от людей на расстоянии. Поверить в вероятность подобного я не могла. Вампиров не существует, в этом я была абсолютно уверена. Ну что за дурацкая привычка сравнивать живых людей с литературными персонажами! Пора уже оставить это бессмысленное занятие и начать жить реальной жизнью…

…Мне очень не нравился ажиотаж, возникший вокруг нового преподавателя, но, впрочем, что греха таить – я так же, как и все, поддалась магии его очарования. Прекрасное лицо притягивало меня, как магнит, и на лекциях по истории я не могла отвести от него взгляда. Просто наркотик для глаз: раз увидишь – и невозможно оторваться…

Все последующие дни только и разговоров было, что о нем. Уж слишком он был хорош для нашего небольшого провинциального студенческого городка. Его столичный лоск слишком резко контрастировал со старой обветшалой обстановкой университета: утонченные манеры, дорогая машина, одежда и обувь, стильная прическа, ненавязчивый парфюм – все было высшего класса.