Текст книги "#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было"

– Если ты опять ошиблась, я усядусь на первый попавшийся пень и не двинусь с места. И вообще, я вспотел.

Он снял куртку и долго не мог определиться, что с ней делать – держать в руках или повязать рукавами вокруг талии; решил освободить руки, чтобы, как локомотив, толкать Настю в гору.

– Ух! Да не упирайся ты! Я же помогаю!

– Можно подумать, я просила! – огрызнулась Анастасия и тоже начала стягивать пуховик.

– Какой сегодня теплющий день, солнце так и шпарит.

– В тени ещё прохладно. Может, зря разделся? Продует…

– А тебя что, не продует?

– Ладно, давай ласту и пошли искать дорогу к твоей неземной красоте.

– У меня не ласта… – Настя придирчиво пригляделась к своим рукам. – Видишь? Маленькие! И пальцы у меня тоненькие.

– И сама ты ничего, когда не вредничаешь.

– Я? Вредничаю?!

– Ещё как! – засмеялся Андрей, тихонько щёлкнул Настю по носу и, не дав опомниться, сильно обнял. Она вырывалась, а он чмокал её то в одну щёку, то в другую, ржал от радости, не до конца понимая, откуда берутся столь сильные эмоции и такие дурацкие выходки. Наконец-то Настя издали увидала стенд и побежала к нему вприпрыжку.

– Вот! Здесь начинается экотропа! Смотри, мы сейчас пойдём по ней.

Она водила пальчиком по карте и что-то тараторила. Андрей не вникал, лишь с интересом следил, как шевелятся её губы и как на щёчках то появляются, то исчезают прелестные ямочки. «Именно в них сокрыта вся её необыкновенность. Она как восторженный подросток! Сколько в ней непосредственности, чистоты, бунтарства! Ведёт себя совершенно искренне, и ни капли искусственного или напускного. Сплошное естество… Интересно, сколько ей лет? Двадцать пять? Не больше…»

Они сошли с грунтовой тропы и вскоре, перейдя крошечный мостик, оказались на деревянном настиле, который вился лентой, уводя в глубь леса. Кое-какие доски прогнили, и им приходилось перепрыгивать через повреждённые участки.

– Здесь до революции был парк и вилла Рено. Ничего не осталось – только заросшая каменная чаша фонтана, ступени, искусственные водоёмы… А представляешь, как будет красиво, когда эти вековые ели покроются снегом!

– Ну вот если до зимы останемся, то и увидим!

Настя закатила глаза и скривилась в далеко не радостной улыбке.

– Это как понимать? То есть зимовать со мной ты не намерена? Надоел?

– Ну при чём здесь это! Просто хочется, чтобы поскорее всё закончилось.

– А если закончится вместе со мной?

Он не унимался, изгалялся в остроумии, подначивал её и радовался, как мальчишка. Одуванчик возвращал его в прошлое, когда он был задорным нищим пацаном, наполненным радужными иллюзиями, далёкими от всей правды жизни, которая калечит мужиков, делая их циничными и пресыщенными.

Впереди показался пруд, по глади воды одиноко плавала утка, и почти у самой кромки стояла единственная скамейка, смастерённая из потемневшей от влажности доски и двух пузатых обрезков толстого бревна.

– Пошли присядем. Как для нас поставили. Красиво! Тишина какая! Здесь что, вообще людей не бывает?

– Почему-у-у-у? Просто карантин всех по домам загнал.

Настя улеглась на скамейку и положила голову ему на колени.

– Удобно?

– Очень!

– Не удивлён. Может, поменяемся местами?

– Не-е-е-е! – засмеялась Настя. – Ой, смотри, ещё утки причалили. Их уж три! Нет четыре, пять, шесть… Восемь! Интересно, они улетают на зиму?

– Не знаю… Что ты всё про зиму да про зиму?! У нас ещё целое лето впереди. Если откроют границы, поедешь со мной куда-нибудь?

– Поеду, – не задумываясь, сказала Настя, закрыла глаза и потянулась к Андрею.

– Поцеловать?

Настя вылупила глаза, вскочила и быстро зашагала вдоль пруда, он за ней, чуть поодаль. Потом не выдержала и обернулась.

– Не хочешь – не целуй!

– Хочу!

Андрею было смешно и трогательно, как у неё получалось вспыхивать из-за любой ерунды, а порой вовсе не реагировать на его пусть и завуалированное хамство. Но больше всего удивляла её отходчивость, у него так не получалось, требовалось время, и часто немалое. Она словно нажала на воображаемую кнопочку и отключила его премерзкий характер, о котором он не просто догадывался, знал наверняка и был уверен, что плохого в этом лично для него ничего нет, а реакция других никогда не волновала.

– Я тут нагуляюсь на всю оставшуюся. У меня с непривычки первые два дня голова побаливала от избытка кислорода.

– Это от сосны. Есть, которые вообще не переносят этот воздух, а кому-то одна польза. Я, если приезжаю из города на дач… – Анастасия замолкла, не закончив фразу, брызги страха из глаз и на мгновение растерянное личико.

– У тебя дача есть? Ну… у родителей?

– Нет, это я к подружке одной езжу… минут двадцать отсюда в обратную сторону. Лисий Нос.

«Чего так повелась? Всё-таки Одуван немного не в себе. Говорила, что картины пишет… Видно, от этого… Все творческие немного с прибабахом», – успокоил себя Андрей, тут же выкинул из головы нежелательные мысли и предложил подняться по ступенькам. Впереди красовался обрыв, внизу водоём, очередной стенд, на этот раз с описанием почвы, и ещё одна скамеечка, вполне цивильная, как в парках.

– Присядем?

– Так и будем везде присаживаться? Пошли, я тебе ещё всю красоту не показала. Мы на главной аллее не были. Вот где ели сказочные, совсем другие: снизу все высохшие, только самые макушки зелёные – настоящий нетронутый лес.

Андрей послушно брёл за Настей, урывками слышал её восторженные охи и ахи и ловил себя на мысли, что его гнетёт некая неопределённость, может, недосказанность. Ему было не разобраться, что именно его беспокоит, тем более когда во всём ещё и прослеживались ненавистные нотки грусти – не тоски, а именно грусти. Намотавшись среди зарослей девственного леса, наконец оказались у знакомого шоссе и со знанием дела – не впервой – перебежали через дорогу в неположенном месте. Они вышли к тому же берегу, где гуляли первый раз, и Настя отметила, что это очень символично.

– Я придаю значение всяким знакам. Уж не знаю, кто нам их посылает, но точно не случайно. А вон и тот большой камень! Ты ещё ругал меня, что я на нём развалилась. Было реально холодно, но холода я не ощущала. Наоборот! Представляешь?! Обожаю залечь где попало, задрать голову и разглядывать проплывающие облака. В такие моменты совсем ни о чём не думаю, просто наслаждаюсь покоем. Ты интроверт или экстраверт?

– Я? – Андрей задумался. – Непонятно. По-разному бывает. Я где-то посередине.

– Середины не бывает. Всегда каких-то качеств больше.

– Ещё как бывает! – рассмеялся Андрей. – Вот я – сплошная середина. А ты – непонятно кто. Нет, ты рыжая Чебурашка. Экстраверт, который, оказавшись в моей компании, поневоле приобрёл качества интроверта. Ладно! Только не спорь. Это же полная чушь. Мы до конца не знаем, кто мы.

– Я знаю!

– Счастливая! – заржал Андрей. – Хоть кто-то про себя всё знает! Уверен, что ты глубоко ошибаешься.

Когда вернулись домой, Андрей не торопился подниматься в свою комнату, суетился сначала в прихожей, потом включил телик в гостиной и дурацкими вопросами пытался всячески задержать Настю. Он стоически ждал Дилю, чтобы получить отмашку – корзину с цветами доставили, и она у Одуванчика в спальне. Диля задерживалась, а Настя удивлённо наблюдала за ним. Тревожная ситуация затягивалась.

– Что-то случилось?

– Нет, конечно!

– Тогда я к себе.

– Нет! – выкрикнул Андрей и в который раз почувствовал себя идиотом.

На счастье, появилась Диля, кинула на него красноречивый взгляд заговорщика, Андрей выдохнул и, не говоря ни слова, удалился. Притаившись в своей комнате, он выжидал, прихватив с собой для поддержки Сару. Кошка замерла на его коленях и только настороженно тянула шею и прислушивалась к шорохам за дверью. Долго ждать не пришлось, постучали, и нет чтобы скинуть Сару и самому открыть дверь, он громко сказал: «Войдите!», не узнав собственного голоса. А когда на пороге появилась Настя, начал интенсивно, не рассчитав силу, наглаживать Сару, отчего та пронзительно мяукнула, спрыгнула на пол и забилась под кровать.

– Они такие красивые! Необыкновенные! Безумно красивые! Чудо какое-то!

– Кто? – Андрей не включил дурака, он просто вконец потерялся и не знал, как себя вести.

– Цветы! – засмеялась Настя.

– Честно понравились? Я старался. Мне приятно, что смог тебя порадовать.

Он смущённо улыбался и парил в невесомости. Вдруг ему захотелось ляпнуть этакое, иронично-хамское, компенсируя излишнюю сентиментальность, чтобы она, не дай бог, не подумала, что он весь в её власти, но слова не складывались, и он лишь закатил глаза, как любила делать Анастасия.

Весь оставшийся день Настя была предельно внимательна к его персоне и на ужине, самолично отстранив Дилю, заварила крепкого чая, смешав несколько сортов, спросила, сколько ложек сахара положить в чашку и, уплетая клубничное варенье, не посадила на скатерть ни одного пятнышка. Ещё у неё светились глаза и, как показалось Андрею, даже движения рук и поворот головы стали по-особому плавными и манящими. В воздухе чувствовалось – сегодня произойдёт нечто исключительное, только до конца не понимал, что именно. Когда они, как обычно, разошлись по своим комнатам, он, повинуясь предчувствию, оставил дверь приоткрытой. Сару выгонять не пришлось, после его неловкого поглаживания она была обижена и с того самого момента не появлялась на глаза. Он лишь мельком видел, как она бесшумно проскальзывала где-то рядом, но близко к нему не подходила, и Андрей знал, что только завтра Сара позабудет обиду и станет вести себя по-прежнему – так случалось, и не раз.

Ожидания оправдались: Настя пришла сама, погасила свет и тихонько легла рядом. Невероятная волна блаженства пробежала по его телу, она не отступала, нарастала с большей силой, и он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть необыкновенное чувство, существование которого даже не мог предполагать. В нём окончательно проснулись безусловная нежность, желание сделать её счастливой, оберегать, отдавать всего себя без остатка. Это была необыкновенная ночь – бархатная, мягкая и в то же время безумная и безудержная. И Анастасия была под стать этой ночи, совсем другая: он не знал её такой прежде, абсолютно его женщина, которую он нечаянно встретил и теперь был не в силах потерять.

После их первой близости Андрей долго не мог прийти в себя. Очарованный и немного растерянный, он словно утратил ориентацию в пространстве. Варвара настойчиво строчила сообщения, призывая уделить ей немного времени для решения ряда накопившихся рабочих проблем, и настолько достала, что он решил на время заблокировать её номер, предварительно уведомив о своём вероломном поступке. Звонки партнёров игнорировал с лёгким сердцем, сообщения читал, но не отвечал и представлял, как злилась Варвара, когда первым делом все кинулись к ней за разъяснениями, в чём причина его неадекватного поведения. Он был абсолютно уверен, что оборону она держит достойно, раз назойливые сообщения разом прекратились. Более легкомысленным, чем сейчас, Андрей ещё никогда не был, не желал разбазаривать ни одной минуты ни на кого, кроме Насти. Это же как красть у самого себя – решил он и с головой ушёл в устройство личной жизни.

Уверенность в том, что она именно та женщина, с которой он хочет иметь семью, росла с каждым днём. Ему нравилось в ней всё до мелочей, даже кофта, как у бабы Гали, теперь вызывала больше нежности, чем недоумения. Он готов был подбирать за ней вещи, которые она настойчиво разбрасывала по дому, после прогулки ставить ровненько её кроссовки в прихожей, с умилением прощать за каждое посаженное пятно на скатерти и даже с радостью покупать полосатые носки, раз уж они ей так дороги. То, что он совсем ничего о ней не знает, уже не тяготило. Зачем? И что способно изменить те чувства, которые она так неожиданно вытащила из его огрубевшего сердца?! Прошло столько дней, а она ему ничуть не наскучила, и это ещё раз доказывало её исключительность. Он просыпался с первыми лучами солнца, находил в своих объятьях Одуванчика, улыбался, уткнувшись в кудрявую головку, и блаженно засыпал ещё на пару часов.

Сара повадилась делить с ними ночи на самом краешке кровати, и самое интересное, что ничуть их не беспокоила, тактично появлялась в спальне, когда они крепко спали, и исчезала, как только пробуждались ото сна. В этом он тоже усмотрел некий знак: раз Сара сдалась и безоговорочно приняла Настю, значит, чувствует, что она его человек, кошки проницательные создания, не обманешь. Он невольно поддался увлекательной игре и повсюду начал искать тайные знаки. Наталкиваясь взглядом на фотографию хозяев, которая так и стояла на прикроватной тумбочке, читал на их лицах одобрение и некую за себя радость, расценивая это не как плод разыгравшегося воображения, а как ещё одно подтверждение: они с Настей созданы друг для друга, и в этом уже нет никаких сомнений.

Втайне мечтал, как в один день скажет ей об этом и предложит переехать в Москву, и не просто для совместного проживания, а в роли хозяйки его дома. Даже начал планировать даты торжества по случаю их бракосочетания и хотел, чтобы это было невероятно красиво. Ему мерещились то просторы Тосканы, то белые пески Мальдив, а иногда роскошный замок под Парижем. В любом случае это должно стать громким событием – как-никак прощание с холостяцкой жизнью, и он прикидывал, кого позовёт на свадьбу. Андрей представлял Анастасию в белом подвенечном платье – естественно, от именитого кутюрье, себя – в строгом чёрном смокинге, а вокруг – море белых цветов, каких – он никак не мог определиться.

Цветочная тема приобрела оттенок сакральности, и он чуть ли не каждый день трепетно заказывал Одуванчику роскошные букеты, вкладывая глубокий смысл в каждую новую композицию. Раньше частенько советовался с Варварой по разным вопросам, никогда не касаясь сугубо личных тем. И тут ему явно не хватало опыта, но посвящать её в свои планы касательно Одуванчика нельзя, не выдержит и, не дай бог, уволится, вторую такую не найдёт. Когда звонила мать, так и подмывало ляпнуть: «Готовься, мам, скоро женюсь!» Она тут же начнёт расспрашивать, кто да что. А он ответит: «Всё как ты любишь – милая, скромная, надёжная». Теперь Диля подолгу не задерживалась в доме: приготовила поесть и исчезала, а убирала, только когда они уходили гулять, понимая, что лишняя.

Весна уступала место лету, и это ощущалось во всём: и в том, как стремительно разрастался сад, как надрывисто спозаранку затягивали свои трели птицы, а небо становилось выше и ярче. Степаныч больше не зазывал Андрея к себе в берлогу, молча провожал молодых, как он их называл, на очередную велосипедную или пешую прогулку, которая могла затянуться часов на пять, а то и больше.

Как-то гуляя по сосновому лесу, набрели на чудесное место, в самый раз для пикника: мангал, сложенный из камней, и вокруг брёвна вместо лавок. На следующий же день поехали туда сначала на машине, потом своим ходом по мхам, вереску и черничнику с рюкзаками, набитыми провиантом, пока не вышли на ту самую опушку. Диля обстоятельно собрала их в дорогу: куриные бёдра отбила, овощей целый контейнер намыла, соус острый помидоровый приготовила и настояла, чтобы взяли, помимо влажных салфеток, рулон бумажных полотенец и обязательно средство от клещей. В сарае нашлись решётка для мангала, жидкость для разведения костра и одноразовая посуда, а из привезённой коллекции вин Андрей выбрал красное бордо. Всё делали вместе: сначала собирали хворост, потом разводили костёр, раскладывали на решётке куриные бёдрышки. Процессом жарки Андрей занимался самолично – что-что, а готовить на открытом огне умел отменно. Анастасия лезла с советами и всё переживала, что курица подгорит, огонь больно большой, и подсовывала палочку с наколотыми на неё кусками чёрного хлеба, которые в итоге подгорели, а курица нет. Скажи ему месяц назад, что станет таким образом развлекать бабу, он бы даже не заржал – он бы заплакал. Но оказывается, Андрей плохо себя знал: ни ржать, ни плакать не хотелось – хотелось благословлять случай. Теперь у него есть сокровище – Одуванчик, и он абсолютно счастлив.

Несколько раз наведывался в здешний модный супермаркет «Репа» в Репино, удивлялся богатству выбора, ничуть не уступавшему московской «Азбуке вкуса» – и цены почти такие же, ну, может, чуть ниже. Анастасия никогда с ним не ездила, боялась подхватить корону, и никакие уговоры на неё не действовали, пугала, что прямо там может случится паническая атака, и она от страха начнёт задыхаться, такое якобы случалось. Повода не верить ей не было, но на человека с неустойчивой психикой она не тянула.

В «Репе» он каждый раз набирал полный багажник, не забывал и на долю Степаныча взять, и Диле полный пакет с деликатесами. Стёпа принимал дары с благодарностью и кряхтел от удовольствия. Особенно по вкусу пришлись осетринка горячего копчения и стейки из мраморной говядины. Морских гадов, как он выразился, забраковал и Андрею вернул, не приучен такое употреблять. А Диля каждый раз краснела и заикаться начинала, тем самым ставя Андрея в неловкое положение. Как-то хотел пятёрочку сунуть Стёпе, так тот отскочил, да так неловко, что чуть не грохнулся на задницу. Потом два дня смурной ходил, типа мы бедные, но гордые и от друзей денег не берём, а подарки – это совсем другое дело.

Странные они тут все! В Москве прислуга, что чайки голодные на Финском заливе, вокруг хозяина подобострастно вьются, и в глазах одно – дай, дай! Он настолько сроднился с этим домом, что с удовольствием купил бы его, но этот вопрос требовал осмысления, прежде чем делать хозяевам предложение, от которого им трудно будет отказаться. По правде сказать, он уже втайне мнил себя полноправным владельцем сей дачи, проживающим со своей семьёй, и это придавало его теперешнему существованию новые грани. Он возложил на себя ответственность за всех: и за Анастасию, и за Степана, и за Дилю с Кутдусом – и роль этакого помещика ему нравилась.

Настя как-то обмолвилась, проходя мимо одного дома, на участке которого красовался затейливый плетёный белый гамак, что обожает их и они напоминают ей детство. Так он не преминул заказать по интернету почти такой же и вместе с Кутдусом и Степаном по-тихому примостил его к двум соснам, пока Анастасия крепко спала. А потом, не говоря ни слова про гамак, потащил её пройтись по участку, представляя, как ей будет сейчас приятно, и от этого сердце зашлось в бешеном ритме, вырываясь на волю, потом неожиданно на мгновение остановилось и снова глухо забилось в груди.

Настя больше не вредничала, вернее, он не давал ни единого повода для недовольства и совсем перестал её подкалывать. Она стала его женщиной, его ребёнком и самым родным и близким человеком, и он не скрывал этого, по многу раз на разные лады произнося запретные слова «Я люблю тебя!», ни разу не получив в ответ ничего подобного. В нём жила уверенность, что она испытывает к нему нечто схожее, и тому подтверждение то, как вела себя, какую источала нежность, какие дарила ему ночи. Настоящие питерские белые ночи, которые никогда не давали ему покоя, баламутили, когда приезжал в Питер, но по-настоящему прочувствовал их только сейчас. Они подолгу не могли заснуть, и он в который раз тянул её к окну, крепко обнимал, поражался, как ночь борется за свои права и с каждым днём сдаёт свои позиции, из темноты превращаясь в сумерки. Казалось, однажды ночь окончательно сдастся, а солнце так и не завалится за горизонт и больше никогда не покинет питерское небо.

Андрей наконец рассмотрел Настю до мельчайших подробностей, окончательно убедился, что она не просто мила и симпатична, а по-настоящему красива и всё в ней совершенно – каждый изгиб тела, каждая складочка, хрупкие запястья, чуть выступающие ключицы, особенно этот чарующий аромат, присущий только ей и больше ни одной женщине на свете. Когда он страстно обвивал её тело своим и она покорно отдавалась ему – замирал, вглядываясь в её широко открытые удивлённые глаза, не отводя своих. И каждый раз ему казалось, что в его Одуванчике живут два разных человека – один делит с ним ночи, другой – дни, и он никак не может соединить их воедино и избавиться от этого наваждения. В постели она была сдержанна, но по-женски искушена, в жизни – смешная и взбалмошная девчонка.

Он давно разблокировал Варвару, но она молчала и наконец прислала сообщение, что истёк месяц и надо оплачивать второй, как и договаривались с хозяевами. Андрей отправил короткое «Платить!» и удивился, как быстро пролетело время. До всего этого каламбура, когда он ещё жил прежней жизнью, время тоже неслось вскачь, но по-другому – как невидимка, не оставляя за собой следов. Сейчас не было ни прошлого, ни будущего, простое человеческое бытие с простыми желаниями, незамысловатыми событиями, созерцанием красоты, которая окружала его со всех сторон, теплом человека, нужного до боли, когда ощущаешь кровь, бегущую по венам, а в груди прорастает что-то очень важное, и это не иначе как любовь, и она делает тебя лучше, чище, спокойнее. «Как можно вот так взять и ни с того ни с сего полюбить?!» Андрей не знал ответа, не сопротивляясь, плыл по течению и отказывался анализировать то, что происходило с ним не по его воле, но при огромном его желании.

У Насти было совсем мало вещей, и он не раз предлагал ей заказать что-нибудь по интернету, все бутики работали online. Она категорически отказывалась. Они даже немного повздорили из-за её упрямства, он не выдержал и назвал её безмозглой ослицей. Настя сначала рассмеялась, а потом, как подобает, обиделась и заперлась в своей комнате. Ему пришлось просить прощения и клятвенно заверять, что больше никогда её так не назовёт, хотя сказал он это без намёка на грубость, с нотками нежного негодования, что и пытался донести до неё. Инцидент был исчерпан, но идея накупить всего, чего ей, по его мнению, не хватало, осталась. У его возлюбленной девочки должно быть всё самое лучшее, она этого достойна. Втайне стал заходить на сайты ДЛТ, «Бабочки» и других бутиков, заодно по-хитрому собирать информацию, какие цвета она любит, какой у неё размер обуви. С размером обуви разобраться было легче всего, стоило только посмотреть, что написано на её кроссовках. Правда, кроссы – это кроссы, а вот туфли – это совсем другое дело. Невзначай задавал наводящие вопросы, она, не догадываясь, отвечала, и он получал то, что ему было нужно. Только определился с заказом, как она неожиданно за завтраком сообщила, что ей обязательно надо съездить домой.

– Зачем? – Андрей стал темнее тучи, и кусок яичницы повис на вилке, так и не дойдя до рта.

– Мне очень надо.

Настя улыбалась, сучила ножками, наклоняла головку, как это делает любой ребёнок, когда что-то клянчит.

– Ты не ответила зачем.

Кусок яичницы вернулся в тарелку – начисто пропал аппетит.

– Андрей, надо! – уже настойчивей произнесла Настя и убрала улыбку с лица. – Есть какие-то хозяйственные дела. Надо взять лёгкую куртку, шорты, шлёпки, купальник… Тебе всё перечислить?!

– Хорошо. И когда?

– Вот сейчас и поеду.

– Почему вчера не сказала?

– Что, чего, почему?! Андрей! Что за глупые вопросы?! Сказала надо – значит, надо!

В её интонациях впервые появилась неприятная резкость.

– Ладно. Я отвезу тебя, ты быстро соберёшься, и мы поедем назад.

– Не надо меня отвозить! Я поеду сама.

Анастасия хмурилась, и он почувствовал, как она раздражена, и, чтобы не доводить до ссоры, решил уступить.

– Хорошо. Тогда я вызову тебе хорошую машину. Когда вернёшься?

– К вечеру, постараюсь непоздно.

Она опять улыбалась, и Андрей успокоился. В конце концов, какое он имеет право ей что-либо запрещать, тем более ненадолго съездить домой. У любого человека могут быть дела, и это вполне нормально.

По лестнице поднимались медленно – она впереди, он чуть сзади. Андрей не прошёл в её комнату, которая в последнее время стала лишь хранилищем Настиных вещей, остановился у входа и, уперевшись в дверной косяк, скрестив руки на груди, молча наблюдал, как она запихивает всё подряд в свой огромный рюкзак. Его подмывало подскочить, выхватить его и разбросать содержимое в разные стороны, заставить её отказаться от этой дурной идеи оставить его одного, но Андрей нашёл в себе силы не делать этого. Тело заныло, и кто-то неприятно заводил по коже тонкими иголками, голову сдавил тугой обруч. Стало дурно, но он хранил молчание. «Чёрт! Что со мной?! Я спятил! Ей просто надо съездить домой, и она вернётся. Это что, страх потерять её?! Господи! Да я накручиваю себя, как мальчишка!» – уговаривал себя Андрей и не хотел, чтобы она заметила, что с ним творится.

Чёрный «мерседес» S-класса подъехал довольно быстро, Андрей вышел проводить её за калитку, холодно поцеловал и, не дожидаясь, пока отъедет машина, вернулся назад. «Когда заказывал такси, она сказала “на Крестовский остров“… А вроде говорила, что живёт в другом месте… Не могу вспомнить где… Ей же надо было домой…»

В окне охранной будки показался Степаныч, призывно махнул Андрею и выскочил на улицу.

– Куда это она? Уезжает? Навсегда?

– Нет! Что ты несёшь! – грубо отрезал Андрей. – Сегодня и вернётся!

Он зашагал к дому, непривычно сутуля спину. Попытался выпрямиться. Трудно и больно. Завертел торсом в разные стороны, потянулся руками верх, наклонился несколько раз, силясь придать телу прежнюю гибкость.

– Пошли, я тебя поправлю. Защемило где-то. Не боись, я умею. Ко мне в армии очередь стояла вот из таких же, как ты, кривых и косых. Может, продуло тебя… А может, и понервничал…

Андрей от массажа отказываться не стал и побрёл за Стёпой. Степаныч и вправду сотворил чудо и избавил его от мышечного спазма, страданий, а заодно и от тревоги.

Первым делом Андрей связался с ДЛТ и, так как уже имелись заготовки, без труда назаказывал кучу тряпья. Ему показалось, что это совсем немного, вошёл в раж и в итоге, когда через пару часов расторопные курьеры привезли множество пакетов и дюжину вешалок, расхохотался, не мог успокоиться минут пятнадцать. Долго с любовью раскладывал добычу на Настиной кровати, торчал от своего вкуса и всеобъемлющей доброты. Впервые после большого перерыва открыл комп, связался со всеми страждущими, кто отчаялся найти его, решил уйму проблем и не заметил, как прошёл день. Красное солнце медленно уходило на покой. Погода стояла невероятная, хотелось пройтись, но он ждал Настю.

Неожиданный отъезд Насти так взволновал Андрея, что поначалу он утратил способность соображать, был возмущён не самим фактом её отъезда, а тем, что она в настойчивой форме отказалась от его помощи. Весь день утешал себя работой, готовил Одуванчику сюрприз, забылся и только теперь, когда часы на телефоне зловеще показывали 23.30, стало очевидно, что допустил непозволительную оплошность. У него нет её телефона, а из инсты он удалился ещё пару недель назад за ненадобностью. Сначала его передёрнуло от мысли, что он окончательно потерял с ней контакт, и кинулся восстанавливать аккаунт в инстаграме. Восстановить не удалось, начисто забыл все пароли. Пришлось делать новую страницу, а потом безуспешно искать инстаграм Одуванчика, который как сквозь землю провалился, вернее, он забыл название её аккаунта, там были сплошные цифры и какая-то впереди буква – всё, что запомнилось.

Он как мужчина должен был первым попросить её номер телефона, вполне возможно, из-за гордости она не решилась сделать это сама. Уже немного зная её, Андрей предположил как вариант: могла и банально обидеться, что попрощался слишком холодно. Но дулась она недолго, быстро отходила, значит, дело совсем не в этом. Предполагать, что с его девочкой что-то случилось, он категорически не желал, хотя в подобной ситуации, когда на часах полночь, немудрено, что в голову лезут дурные мысли и разыгралось воображение. Обзванивать больницы, морги, поднимать ментовские связи не имело смысла, он даже не знает её фамилии, года рождения – ничего не знает. Что он скажет? Пропал Одуванчик, зовут Настя. Найдите, разыщите, а то он, не ровен час, сойдёт с ума.

Захотелось выпить. Будка Степаныча отлично проглядывалась только из Настиной спальни, и, как ни было тяжко, Андрей направился в её комнату и несказанно обрадовался, увидев в окошке тусклый свет. Новые вещи для Анастасии, вальяжно развалившись на кровати, нагло хихикали, наблюдая за его страданиями. Он выскочил из комнаты, как сайгак, прыжками преодолел лестницу, отыскал в буфете неначатую бутылку коньяка и отправился к Стёпе за надеждой и добрым словом хорошего мужика. Степаныч ничуть не удивился его приходу, взглядом предложил войти и плотно закрыл за ним дверь. Так же без слов глянул на коньяк, резко со стуком поставил на стол два гранёных стакана и полез в холодильник.

– Стёп, только давай без сала!

– Какое сало?! Я что, не понимаю?! У меня лимон завалялся.

Андрей придирчиво разглядывал сморщенный, не первой свежести цитрус, махнул рукой, заржал и, прицелившись, кинул его в помойное ведро. Лимон глухо ударился о пустое дно и затих.

– Конфет и шоколада, уж извините, у меня не водится! Может, всё-таки сало?

Он с надеждой глядел на Андрея, не решаясь показаться полной деревенщиной, его-то сало вполне устраивало, и не опьянеешь враз, ночь, поди, длинная предстоит. Разговор не клеился, просто квасили, закусывая чёрным хлебом и салом, до́бро подсолённым с бочков.

– У меня ещё консервы имеются кое-какие! – вспомнил Стёпа, рванул к холодильнику и извлёк железную банку бычков в томате.

– Это точно не буду! – Андрей заулыбался: видели бы его сейчас рафинированные манерные дружки. Докатился! А дома у родителей в любые времена всегда всё по-простому. Деньги и его потуги создать старикам достойную жизнь не увенчались успехом – свои привычки менять никто не захотел. «Вот их бы ничуть не смутило сочетание благородного напитка и каких-то бычков в томате неясного происхождения. Уж больно печально выглядят хилые рыбёшки с выпученными глазами, а в детстве жаловал, прямо из банки лопал».

Никто не решался начать разговор, Степаныч из деликатности, Андрей, вообще не понимая, что с ним, впервые оказался в роли влюблённого кретина. Когда терпкий коньяк окончательно согрел кровь и душу, Андрей не выдержал и спросил:

– Ты как думаешь, она вернётся?

– Кто? Девка эта?

– Зачем ты так грубо? Какая она девка?! Она ангел.

– Скажешь тоже! – заржал Степаныч. – Нет среди баб ангелочков! Это всё мужики придумывают, а потом волосы рвут на одном месте. Вот возьми мою молдаванку. Какой резон у неё был под хозяина подкладываться? Ведь знала: сохну по ней! И сама божилась, что любит, до смерти! Я ревнивый – жуть, в жизни не прощу! А теперь звонит каждый день. Не отвечаю! Пишет всякую хрень. Молчу! Низкая, на деньги позарилась. Замечал на ней обновы, в голову не могло прийти!