Текст книги "Я несчастная, но счастливая"

Я на автопилоте добралась до Москвы, вышла из электрички, спустилась в метро, затем сделав пересадку, доехала до ВДНХ и уже там отправилась в чужую квартиру. Мне нужна была передышка, небольшой тайм-аут. Глоток воздуха. Я ведь не рохля и не слабачка, я найду выход, обязательно. Я придумаю что-нибудь.

Ну да, сейчас в моей жизни один сплошной минус, жирный такой, длинный, нудный. Но за каждым минусом обязательно следует плюс! Пусть даже он будет малюсеньким и тощеньким, но это ведь будет нечто положительное! Ну и что с того что так складывается моя жизнь? Сегодня – потеря, но завтра найдется возможность чего-то нового, обязательно! А как иначе?

Это я так пыталась себя воодушевить, но на самом-то деле, ой мамочки, как же мне было хреновоооо….

За то непродолжительное время, что я прожила в Москве, я поняла – здесь не очень-то любят людей с какими-то их горестными проблемами. Ведь когда у одного человека что-то случается неприятное или горькое, то чисто по-человечески, другому необходимо предложить ему помощь. А именно этого в нашей необъятной столице как раз и не любят – задача утопающего – самому себя спасти, как хочешь, так и выживай, а вокруг ждут – мы, типа, посмотрим – как ты справишься. А то еще могут вместо помощи ускорить твое погружение в пучину проблем. Мне Лизун постоянно об этом напоминает и говорит, чтобы я не была такой доверчивой тундрой, это, мол, столица, а не мой дремучий поселок, где все люди были на виду, и ты знала, что ожидать от каждого. А здесь столько разного народу понаехало, что коренных москвичей почти и не осталось, чуть расслабишься и жизнь тебя – цап! Ну не любит Москва слабаков! Поэтому, наверное, выгоднее делать вид, что у тебя все отлично и просто капец, как хорошо, сладко и расчудесно! И что у тебя, столько есть своего мармелада с шоколадом в жизни, что уже и девать некуда, о какой помощи может идти речь?! А как тогда жить? Притворяться все время? В стиле американского образа жизни, что ли – улыбаться через силу? Зашибись, как Лизун говорит.

Но именно так – мне, российской восемнадцатилетней девчонке видимо и придется жить, буквально после бегства из Видного в Москву и без спросу поселившись в чужой квартире – никому не жаловаться и делать вид.

Жизнь продолжала вести меня по заранее выбранному ею пути, совершенно не согласовав со мной свои планы передвижения, и мне оставалось только подчиниться. Распрямить спину, сжать зубы, спрятать слезы, надеть улыбку. Пока видимо так.

Ну, да, проведя почти всю ночь без сна на чужом диване, на следующий день я смело и уверенно встретилась с покупателем, я показала ему эту квартиру с самой лучшей стороны и даже немного цену завысила от той, что предполагалась хозяином. Чисто интуитивно мне не хотелось, чтобы сделка состоялась, ведь тогда мне бы пришлось немедленно съезжать из этого моего самовольно-приобретенного жилья и временной крыши над головой. Но, как, назло и как, ни странно, покупатель не торгуясь, согласился с озвученной суммой. Он хвастливо признался, что покупает эту квартиру для своей девушки, в подарок. Везет же некоторым! Поэтому мужик не торговался, он торопился, и мы с ним договорились сразу же после праздников перейти к оформлению договора купли-продажи. И я кивала и делала вид, что полностью с ним согласна.

Моя Лиза всё еще находилась в отпуске, так что всю процедуру я должна была провести самостоятельно, получив от покупателя вознаграждение за сопровождение сделки. Но это меня совершенно не пугало – я уже поднаторела в подобных вопросах, не боялась всех этих оформительских процедур и была готова к такому повороту. Меня пугало лишь то, что через пару дней придется покинуть эту квартиру, и куда мне потом? Не хотелось как-то чувствовать себя бомжом. И как тут изобразить на своем лице довольный вид? Посоветуйте.

Думай, думай, Вероничка, у тебя есть всего два дня. И один из них, как в насмешку, международный женский день 8 марта. Обалдеть. Всех женщин на свете будут поздравлять с праздником весны, дарить им цветы и внимание, а я…. Я же проведу этот праздник в чужом городе, в чужой квартире, свернувшись калачиком на чужом диване. И ничего своего, постоянного у меня больше нет. Да даже временного и того не наблюдается. Капец, как весело…

Да, я забыла сказать – я сразу же отправила номер телефона Сергея в черный список. А потом мучилась страшно от своего поступка – а вдруг он звонил, а вдруг что-то хотел объяснить, а вдруг…. Так и тянулась рука к телефону, вернуть все на место и увидеть звонок от него. Но…. обида в итоге пересилила, и номер я не восстановила.

А еще я внезапно поняла – я ненавижу парней. Или мне это только показалось от обиды на Сергея, не знаю. Но то, что с этого самого дня я им больше не верю, никому – это, несомненно. Да пошли они все! Я и сама проживу! Думать так было больно, но что поделать со своими ощущениями и глупой ненавистью.

Одна радость – что за окнами весна. Весна – это ведь праздник жизни, ее начало, верно? Ну что ж, с праздником меня!

Часть 2.
Жизнь продолжается, особенно весной

Мария

В Москву робко просилась весна. Она – ошалевшая от собственного нетерпения, опасливо заглядывала в московские окна и подпрыгивала у дверей домов. Она попеременно – то улыбалась, маня и изредка радуя ярким солнцем, то хмурилась, поливая коротким дождиком. Весна старалась, но силенок победить зиму у нее еще было недостаточно, да и месяц март только-только начался, так что в воздухе весной еще и не пахло. И эта самая весна значилась разве что только по календарю. Хотя, чего там скрывать – у москвичей, глядя на календарь, настроение невольно улучшалось. Ну не у всех, разумеется, но у некоторых уж точно! Или у тех, кто позитивно относился к любому времени года.

К числу таких оптимистов, любящих весну, в это весеннее утро причислила себя и Мария Глебовна. Ну и что с того что ей скоро семьдесят стукнет? Подумаешь – возраст! Зато работать уже никто не заставит, пенсию платят, накопления есть, можно делать только то, что хочется самой, а не то, что надо кому-то. Хотя справедливости ради Мария понимала, что для себя самой ничего особо делать-то и не хотелось. Да и много ли нужно одной?

Семьи у нее нет, детей нет, внуков нет. Никого. Подруги вот только есть, но и они как-то незаметно вдруг состарились и стали скучными в общении. Даже в гости редко заезжают, говорят, что лень из квартир выходить. Постепенно растворились в своих внуках, в домашних хлопотах, в болезнях. В театр не с кем сходить. Лишь по телефону в последнее время она с ними общается, уж в чем-чем, а в телефонной болтовне активность подруг не уменьшилась! А разве такие разговоры могут заменить живое общение? Обидно, но что поделаешь. Вот и приходится самой придумывать себе развлечения – то в супермаркет или торговый комплекс прогуляться, то в парк, то в хорошую погоду просто по старинным улочкам да переулкам Замоскворечья побродить, чтобы молодость вспомнить, познакомиться с интересными людьми, да улыбнуться.

Но как не изображай веселье на лице, а внутри себя радости с годами ощущается все меньше, потому как скучно одной, чего там притворяться и обманывать себя. Хотя, она по-прежнему с легкостью знакомилась и контактировала с незнакомыми людьми, и даже с некоторыми затем поддерживала приятельские отношения. Но, честно говоря, не везло ей в последние годы – всё какие-то неинтересные люди попадались.

Мария при встречах с новыми приятельницами никак не могла найти общих тем для бесед. Ну не о скидках же в Перекрестке да Пятерочке говорить. И не о болезнях. И ни о том, какая нынче стала молодежь? Этого Мария не любила. Она, лишь услышав, что кто-то в ее окружении начинает критиковать молодых девушек, тут же пресекала все эти старческие обсуждения и постепенно прекращала общаться с такими дамочками. Потому как сама ощущала в себе еще довольно много молодого задора и позитива. И молодежь ее никогда не раздражала, ничуточки. Но когда Мария пыталась убеждать своих брюзжащих ровесниц в том, что во все времена молодые люди будут отличаться от стариков, то уже не понимали ее. И сколько бы Мария не спорила с подругами о том, что благодаря прогрессу и достижениям в науке и технике, молодежь всегда опережала, и будет опережать взрослое поколение во всем. И отличаться. И по уровню развития, и по мировоззрению, и по внешнему виду (мода, хоть и повторяется с периодичностью лет в сорок, но ведь не стоит на месте, так что молоденькие девчонки всегда, во все времена будут выглядеть не так, как мы в их возрасте). Но – не находила понимания – куда там! Да, уж, поговоришь об этом – сама расстроишься.

Тогда о чем? О мужчинах? Ну, о хороших мужчинах – отчего бы и не поговорить и не помечтать, да только вот проблема – где их взять, хороших? Мария даже хмыкнула, подумав об этом – мужчин с молодой душой и трезвым взглядом на жизнь в ее окружении становилось все меньше. Невольно вспомнился последний приятель – ее ровесник. С ним они познакомились в театре на спектакле, их места случайно оказались рядом. Они в антракте даже шампанского с ним выпили и мило побеседовали. И после спектакля немного по улочкам прогулялись.

«Всеволод», – вот так, с пафосом тогда представился этот молодящийся пижон и предложил познакомиться поближе. Почему нет? – новым знакомствам Мария всегда была рада и они с Всеволодом еще пару раз «вышли в свет» – один раз на выставку современных художников, один раз на концерт джазовой музыки. И вот там-то случился казус! Ну, тут Мария сама виновата, выбрала этот концерт, не спросив мнения мужчины, и даже билеты купила, самостоятельно, хотела порадовать нового приятеля, а взамен – нате вам – разочарование. Да этот Всеволод оказался просто «Сева»! Он продремал все два часа под энергичные джазовые композиции! Ну и фрукт, дикий и необразованный!

А когда дело дошло до знакомства «поближе» у Марии в квартире – то в самый пикантный момент у Севы прихватило спину. И тут уже было не до интимных ласк – стонал лишь он один! Мария тогда, закусив губу, растирала фастум-гелем Всеволоду поясницу и еле сдерживала смех. Затем вызвала ему такси и отправила растерянного и посрамленного бедолагу домой, а сама долго еще смеялась, до слез! вспоминая их романтический вечер, и давала себе обещание, что «больше никогда, больше ни с кем!». Как ни крути, а старость подкрадывается незаметно, ко всем без исключения и, порой, в самый неожиданный момент.

Только вот что странно, Мария внутри своей души пока старческих проявлений не ощущала, хотя внешне конечно она сдала. Ну, так, а откуда же взяться особой красоте, когда в ее судьбе столько было потрясений. Все они на ее лице и написаны. Хотя фигурка сохранилась – зарядку она делала регулярно, и походка по-прежнему легкая, и взгляд на ее круглом лице был всё еще со смешинкой. А главное, не смотря на трудности, она не разучилась улыбаться. Подумаешь, былые трудности! Их пережили и новые переживем!

Жаль вот только, что того, кто бы ее понимал и принимал всю ее молодую душу, у Марии сейчас рядом не было. И куда только исчезли с улиц любимой ранее Москвы улыбчивые и позитивные люди? По домам, что ли сидят, или, может, по другим улицам ходят, не по тем по которым гуляет Мария? «Придется маршрут менять», – подумала она с хитрой улыбкой.

Так скептично и одновременно оптимистично рассуждала Мария Глебовна о себе самой и, прислушиваясь к своему внутреннему настроению, медленно шла по мокрому после вчерашнего дождя тротуару. Она возвращалась домой из супермаркета, расположенного неподалеку от дома. И ведь не сказать, что у нее возникла острая необходимость купить каких-то продуктов (праздники позади, еды в холодильнике достаточно). Вовсе нет, не из-за этого. Просто, проснувшись утром и почувствовав, что на нее волной накатывает грусть и тоска, женщина буквально силком заставила себя одеться и выйти из квартиры. Чтобы не хандрить в одиночестве, в четырех стенах. Все же весна за окном, время безрассудных поступков!

Честно говоря, куда приятнее было бы отправиться за новыми впечатлениями в путешествие, если уж не в кругосветное, то хоть по тому же Золотому кольцу, но одной не хочется, а единомышленников не находится. Так что в итоге пришлось отправляться в обыденное путешествие по торговому центру, впрочем, без всякого энтузиазма.

И вот результат – накупила какой-то ерунды, потратила деньги, а радости от приобретения нет. И грусть не рассеялась, а еще хуже на душе стало. И вроде бы нет причин, которые создавали бы беспокойство, и даже сердце сегодня не болит, а вот усталость какая-то появилась. И сил моральных нет, абсолютно. Или как там молодежь нынче говорит? – «от слова совсем»? Ну да, примерно так. Ну, так то ж молодежь, им сам Бог велит разные словечки модные использовать в своей речи, чтобы выделиться чем-то, или наоборот, смешаться с массой, быть такими как все – современными и раскованными, идущими в ногу со временем. Когда-то и она была такой. А сейчас… «Я сама была такою триста лет тому назад», – внезапно всплыли в памяти слова песенки из детского фильма, который она так любила смотреть в своей молодости. Да…, дела давно минувших дней.

Мария Глебовна усмехнулась своим мыслям и попыталась отругать себя, но тут же передумала. Ругай не ругай – моложе, чем есть не станешь. Пусть и не триста лет, но семьдесят годков – шутка ли? Впереди маячит ненавистное слово «юбилей». Столько лет она уже живет на свете, а никак не привыкнет к своему возрасту.

«А я и не заметила как из Машеньки, Маши и просто Марии превратилась в Марию Глебовну (как же не любила Мария свое отчество, вот уж папаша – наградил, так наградил!). И обратно время не вернуть. Необратимый процесс, как не крути. Вот как. Пролетело время, прошмыгнуло и серой мышью сидит теперь у плинтуса, ждет – когда? Это что же получается мне осталось только о скором конце задуматься что ли? Добровольно-самостоятельно? А я вот не буду! Еще чего! – она даже остановилась на миг и по-молодецки ногой топнула, но как-то так неудачно, что от удара заболела пятка. И так ей стало вдруг обидно – и от неожиданной боли в ноге, и от глупых мыслей в голове, что женщина растеряла свой оптимизм и сама растерялась от толкнувшего ей в голову осознания: – Так обо мне и задуматься-то некому, кроме меня самой. Эх, грехи наши тяжкие», – по-старушечьи вздохнула она и, позабыв о весне, понурив голову, глядя себе под ноги, поплелась к своему дому.

Она уже почти подошла к входной двери родной девятиэтажки, но поняла, что в квартиру подниматься совершенно не хочется. От слова – совсем! И решила еще немного постоять, передохнуть, а если уж быть честной перед собой – просто подышать влажным, совсем еще не весенним воздухом, зарядиться энергией робкого солнца и успокоиться, отогнать грустные мысли о былом и не тащить плохую энергетику в свою любимую уютную квартирку.

Женщина подошла к лавочке у подъезда, чтобы поставить на нее пакет с продуктами и только тогда подняла голову и заметила, что на мокрой лавке, съежившись, сидит незнакомая девушка и рядом с ней лежит старенький чемодан. Мария Глебовна успела разглядеть, что глаза у незнакомки красные, видимо, плакала, бедолага. И взгляд какой-то безжизненный, уставилась в одну точку, не мигая, и сидит, дрожит. Молоденькая, симпатичная, но изможденная какая-то, или просто грустная – не поймешь. Но что-то с ней явно произошло, что-то стряслось в ее молодой жизни. Да и сама девчушка походила на взъерошенного молодого воробья, которого кто-то обидел, бесспорно, некая злая ворона.

Проведя мысленно такую аллегорию, женщина вдруг почувствовала, что у нее проходит своя собственная грусть.

«Ну, уж коль у молодых не ладятся дела, то что тогда нам, старикам говорить? Мы-то пожили уже свое, а они… трепетные и ранимые, всего пугаются, жизни не нюхали, от любой неудачи паникуют. Вот и выглядят как побитые. Ну, вот что там у такой молоденькой и хорошенькой могло случиться? С мамой поссорилась? Или, может с парнишкой разругалась? Мелочи жизни, а для нее – трагедия».

И так Марии Глебовне захотелось вдруг помочь этой девчушке, хоть как-то приободрить, что ли. Заставить поверить в себя и в то, что все плохое когда-нибудь проходит и, вслед за этим, обязательно наступает хорошее.

Лично Мария в это верила всегда и только тем и жила. И только благодаря такому пониманию и настрою и смогла преодолеть все те трудности, которых в ее насыщенной событиями жизни выпало немало. Вот этим своим жизненным позитивным настроем и решила она поделиться сейчас с этой чужой девочкой. А почему бы не помочь человеку? Ну, порой достаточно ведь просто, чтобы тебя выслушали. Пусть выговорится.

За свою долгую жизнь Мария поняла одну важную вещь – когда твоему горю кто-то сочувствует, то жить становится легче. И не важно, какой размер этой беды, может твою ситуацию и горем-то назвать нельзя, может дело-то, как говорят, житейское и выглядит как ерунда на постном масле, но… опять, же – для одного может и ерунда, но вот для другого… своя беда она тяжелее и горше. И если никто-никто не откликнется в этот момент, то кто знает, чем может обернуться «ерундовое горе». Когда-то и самой Марии одна мудрая женщина подставила свое плечо для опоры в жизни, позволила ей выплакать накопившееся, проявила бескорыстное участие. И Мария выкарабкалась из своего горя, она справилась тогда, и усвоила для себя раз и навсегда – придет время, и она должна будет также кому-то обязательно помочь, подставив и свое плечо в тяжелый и нужный момент. Ну, словно бумеранг добра отправить. Долг отдать.

И Мария, решительно тряхнув головой, ни слова не говоря, просто подсела к незнакомой девушке на скамейку и улыбнулась. Сначала робко, словно извиняясь за то, что вмешивается, нарушает личное пространство этой незнакомки, а потом, уверив саму себя, что поступает правильно, осторожно дотронулась до руки сидевшей девушки.

От этого прикосновения та словно очнулась, проснулась, сбросила с тела и лица оцепенение и удивленно и испуганно посмотрела на Марию. А Мария, осторожно попыталась установить контакт и участливо спросила:

– Ты приехала к кому-то в наш дом, а никто не встретил?

Девушка отрицательно покачала головой, вздохнула и отвернулась, а потом засуетилась, потянула к себе чемодан, в попытке подняться, чтобы уйти и мельком взглянула на Марию. И столько невыплаканного горя промелькнуло в ее взгляде, что Мария, совершенно не отдавая себе отчет, уверенно удержала эту девушку за руку и решительно произнесла:

– А мы знаешь что? Давай ко мне поднимемся, чайку попьем, посидим пока, погреемся. – Она, притворившись уставшей и немощной (как заправская актриса!), заойкала и запричитала: – А то я пока из супермаркета-то дошла, устала страшно, да и замерзла. Поможешь мне в квартиру подняться? Лифт сегодня барахлит, ох, боюсь, по лестнице сама не дотащусь, – и замерла в ожидании ответа.

Сама того не подозревая, Мария выбрала правильный тон и девушка, застыв лишь на мгновение, кивнула в ответ, соглашаясь, и поднялась с лавки. Она одной рукой взяла свой чемодан, другой – не задумываясь, подхватила пакет Марии и тихо сказала:

– Пойдемте, показывайте, куда идти.

Ну, скажите тогда, как мне, бедной прожить? Если бедная я, но богатая я?

Эта приятная, круглолицая, худенькая женщина привела меня к своей квартире на третьем этаже и открыла ключом входную дверь. С самого порога, лишь только мы вошли, мне показалось, что я окунулась в весну или праздник – так в этой квартире вкусно пахло. Не могу описать, чем именно, но запахи были приятными. Цветы, кофе, шоколад, ваниль, свежесть – все вместе!

Мы сняли верхнюю одежду и, оказалось, что мы обе одеты в старенькие джинсы и свитера. Такая одинаковость одежды, наверное, сближает, и я понемногу сбрасывала с себя растерянность и неловкость и уже смело направилась вслед за хозяйкой в одну из двух комнат, оказавшуюся гостиной.

– Проходи. Меня зовут Мария Глебовна, – поворачиваясь ко мне, сказала она. А когда я непроизвольно округлила глаза, удивляясь такому несочетанию грубоватого пафосного отчества с ее смешным простецким внешним видом, она тут же засмеялась, кивнула и добавила: – Непривычно звучит, да? А как тебя зовут, милая? – улыбаясь, спросила она.

– Вероника, – пожимая плечами, сказала я. И добавила: – Вероника Звонарева.

– Как? Как ты сказала твоя фамилия? – испуганно прошептала она, перестав улыбаться.

А когда я повторила, фамилию, имя, отчество и даже в шутку добавила число и год рождения, то она, пошатнувшись, на ощупь нашла позади себя кресло и без сил опустилась на него, продолжая с удивлением и недоверием во взгляде всматриваться в мое лицо.

Нифига себе реакция у тети – уставилась на меня и качает головой, словно сама с собой спорит или размышляет, в своей круглой голове. Нормальное у меня имя и нормальная фамилия. Что не так? Я даже испугалась немного – а вдруг у нее сердце прихватило или еще там чего-нибудь (она же говорила что устала, пока шла), и сейчас ей плохо станет, а я не знаю, что в таких случаях нужно делать. Но старушка отдышалась, успокоилась, у нее даже щечки порозовели и она, продолжая с любопытством меня оглядывать, растерянно произнесла:

– Ну и ну. Бывает же…. Прости меня за мои эмоции. Дело в том, дорогая, что моя фамилия тоже Звонарева! – и она, глядя на меня, вдруг весело и звонко рассмеялась, потому что после этих слов теперь уже мое лицо удивленно вытянулось, и уже мне захотелось присесть, так как стоять было невыносимо.

Догадливая Мария показала рукой на соседнее кресло, и я рухнула в него, как подкошенная. Напряг последних дней да плюс такие вот совпадения с фамилиями совершенно выбили меня из колеи, и я уже не пыталась делать вид, что у меня все хорошо. У меня просто не оставалось сил на подобные игры.

Хоть на миг побыть собой, посидеть немного, передохнуть – вот что мне сейчас требовалось, чтобы потом встать и отправляться куда-то на поиски жилья. И как-то жить дальше.

Но, если честно, где-то в глубине моей глупой головы застучала робкая мысль – а вдруг это наша с мамой родственница? Ого! Вот так неожиданно, нет – не звездой, но робким светлячком засверкала во мне надежда и замерла в ожидании. И вдруг я услышала такое же предположение от Марии Глебовны:

– Слушай, а что если мы родственники с тобой, а? Вот сюрприз, так сюрприз! Давай, будем искать общие корни? А что? Мало, ли, правда? Только пойдем на кухню, если не возражаешь. Во мне с годами укоренилась московская привычка – все важные разговоры вести на кухне за накрытым столом. Поддержишь?

Я согласно кивнула и мы с ней отправились на ее кухню. И вот что я вам скажу – как бы ни была я расстроена и потрясена, я не могла не заметить уюта и не восхититься ее чудесной кухней.

В небольшом помещении было всего в меру – несколько навесных шкафов, рабочая стенка с мойкой и газовой плитой, холодильник, обеденный стол, стулья – вот и все. Но вся эта мебель была белого цвета (с добавлением зеленоватых деталей) и казалось, что от этого пространство стало светлее, оно расширилось, увеличилось. А еще у рабочего стола на стене было уложено несколько рядов плитки, с изображением мелких сиреневых цветов. Такие же цветы были и на белоснежных оконных шторах с оборочкой, веселеньких (как моя мама такие называет), и на тарелках, стоящих на полках! А на столе в сиреневой вазе красовался букетик засушенных цветов – лаванда. Очень мило, женственно и уютно. И смотрится совсем не по стариковски, а вполне современно! Я за время своей работы и осмотра огромного количества чужих квартир, уже знала, что такой стиль в интерьере называется «Прованс» и, честно говоря, редко у кого из москвичей такую красоту встречала, так что сейчас, гордая от своих познаний и, восхищаясь кухней, сказала об этом Марии.

А она покивала, улыбнулась и усадила меня к столу, а сама как засуетилась, как начала доставать угощения из холодильника и из шкафов! О-го-го! И жареную курицу с картошкой, и колбасу, и сыр в коробочке, и сгущенку, и джем, и масло, и пряники, и конфеты – в общем, всего не перечесть. Я, не отрываясь, во все глаза глядела на то, что появлялось на столе. И…. не удержалась и сглотнула слюну. Тут же отчаянно застеснялась и чуть не заревела от стыда за себя. Вот же, блин…, но как я могла удерживать эмоции, когда кроме пустого чая с сухариками в моем организме за два последних дня ничего не было, а тут вон сколько всего….

Но Мария Глебовна ничего не заметила, уф, пронесло. А может, она, как и я, научилась делать вид, что ничего не замечает? Не знаю. Но, на удивление, моя неловкость и стыд тут же испарились.

За неспешными разговорами, сидя за столом, мы с моей доброй старушкой пришли к пониманию, что никаких общих корней у нас нет. Ну, во всяком случае, такой вывод сделала и озвучила Мария Глебовна, дотошно порасспросив меня о моих родных и о том, где и с кем я жила с рождения, что делаю в Москве и чем вообще занимаюсь по жизни. Ну что ж, выходит – мы просто однофамильцы.

Жаль, конечно, немного, что она не оказалась хотя бы дальней моей родственницей, некой таинственной тетушкой. Вот бы было суперски – иметь родственников в Москве! Но, уж как есть, не с моим счастьем, не было и не надо.

Я допила чай и уже собралась поблагодарить ее за угощение и сказать о том, что мне пора уходить. Но отчего-то я все оттягивала этот момент расставания – мне отчаянно, прям до слез не хотелось уходить из этой уютной квартиры, от этой доброжелательной женщины.

Куда уходить, я и сама не знала и даже не представляла, но засиживаться у этой гостеприимной Марии и быть навязчивой и невоспитанной мне не хотелось. И вдруг, не веря своим ушам, я услыхала:

– Вероничка, как ты смотришь на то, чтобы некоторое время погостить у меня?

– В смысле – погостить? – удивилась я и прижала кулачки к груди, замирая от такого неожиданного предложения и чего там скрывать – желанного, нафантазированного мною буквально минуты назад.

– Да в таком, прямом смысле – оставайся у меня. Живи, сколько захочешь, мне только в радость будет! Одной-то скучно, – она виновато улыбнулась и добавила: – да и страшно порой бывает. А вдвоем веселее.

– Ой, я даже не знаю, – прошептала я, и тут же задала вопрос: – А я Вас не стесню, не буду мешать? Хотя я же риелтором работаю, целый день в бегах, в квартиру только ночевать буду приходить. А сколько нужно будет платить за квартиру?

Вопрос выскочил непроизвольно, сам собой, и я невольно покраснела, когда заметила, как Мария Глебовна нахмурилась и обиженно поджала губы. Вот я тундра невыдержанная, ну никак не научусь сначала думать, а потом говорить (или это воспоминания Серегиных навязчивых убеждений, что в Москве все дорого и за всё всем нужно платить). Но она тут же улыбнулась, перестала хмуриться и, дотронувшись рукой до моего плеча, с волнением произнесла:

– О чем ты, о какой оплате? Ты что? Я от души приглашаю тебя. И ни о каких деньгах даже думать не смей, не обижай меня, пожалуйста. Договорились?

– Договорились, – выдохнула я и улыбнулась в ответ.

Ну, разве могла я сегодня утром, покидая чужую квартиру в этом же самом доме (в которой тайно провела несколько дней), а потом сидя на мокрой лавке у подъезда, мечтать о таком повороте дел? Да даже в голову не пришло бы так думать. Вот уж точно в моей жизни сплошные ямки и пригорки! Надеюсь, что сейчас я вскарабкалась на гору! Ух, как же круто быть на высоте!

Когда везет в жизни – это такое замечательное ощущение, скажу вам честно! Даже дух захватывает! И от переполняющих меня радостных чувств, я импульсивно потянулась к Марии Глебовне, обняла ее, прижимаясь к ней и вдыхая приятный легкий запах ее цветочных духов и…. разревелась.

– Ну, ну, Вероничка! Все нормально, все хорошо! – приговаривала Мария Глебовна, гладя меня по спине и по рукам, и по голове, как маленькую. – Ты не представляешь, какой я себя счастливой чувствую сейчас. От того что ты согласилась остаться у меня. Ты как весенний долгожданный подарок, – прошептала она, а потом отстранила от себя, подмигнула и сказала: – Я же хитрая, только о себе думаю! С твоим появлением из моей квартиры исчезнет тишина и скука! И мне будет с кем поговорить! Надеюсь, ты не откажешься разговаривать со мной иногда, по душам?

Я не заметила, как у меня высохли и исчезли слезы и как я непроизвольно начинаю улыбаться и кивать, соглашаясь.

– Вот и славно! Эх, заживем мы с тобой! Вдвоем! – радостно сказала она, поднялась, хлопнула в ладоши и энергично заявила: – Ну, пойдем, осмотрим комнаты, определимся – где ты будешь спать, где вещи свои хранить, где ванную принимать ну и все остальное. Одним словом – чтобы тебе было понятно и комфортно в нашей квартире.

Вот так я оказалась гостьей в московской квартире у одинокой приятной женщины. И я могу здесь жить столько – сколько захочу: без оплаты, без срока проживания и без всяких условностей и обязательств с моей стороны. «С ума сойти! Неужели так бывает на свете?» – думала я, выставляя на полку в кухне свою чашку с птичкой. А затем, ночью, нырнув в свою старенькую пижамку и уютно свернувшись клубочком на удобном диване в той комнате, которую любезно предоставила для меня моя добрая фея – Мария Глебовна, я мысленно шептала ей слова благодарности.

И у меня началась совершенно иная жизнь – московская. С утра до вечера я с головой окуналась в работу и в общение с Лизой, а к ночи с радостью летела в эту квартиру на ВДНХ. Домой! Очень приятное ощущение, когда есть куда возвращаться!

Когда я рассказала Лизуну о том, что со мной произошло в последние дни – и о Сереге, и об удачной сделке по продаже квартиры на ВДНХ, и о Марии Глебовне, и о моем новом месте жительства, то она долго ахала и охала.

Сначала, как ужаленная, высказалась крутыми непечатными фразами в адрес Сергея и велела мне навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Я кивнула, соглашаясь. А чего спорить – я же сама так решила! Вычеркнула и забыла!

Затем с восторгом похвалила за мою сообразительность при оформлении договора. Я начала собой гордиться!

Ну а потом…, потом, задала кучу вопросов и выражала опасение по поводу того – а нормальная ли вообще эта тетка – моя хозяйка, и нет ли у нее каких-нибудь скрытых психических заболеваний. С чего, типа такая щедрость вдруг на меня пролилась? Но я тут же пресекла все эти глупые вопросы и, сверкая глазами, заявила подруге:

– Мария Глебовна – просто искренний, добрый и душевный человек. Ну да, такие люди редкость в наше время, тем более в Москве, но мне просто повезло ее встретить. Как тебя в свое время, помнишь?! – я пожала ей руку, улыбнулась и уже спокойнее добавила: – И сейчас эта женщина – моя вторая находка! Мария говорит, что я подарок для нее, но я считаю, что это мне, понимаешь? Мне – подарок обломился, от вселенной! Для равновесия, после потери любимого, – тут я горько усмехнулась: – Хотя…, любимого ли? А, ладно, проехали, – я храбрилась, но слезы предательски скопились в глазах.