Текст книги "Я несчастная, но счастливая"

Подруга тут же замахала руками, как мельница и потянула меня в кафе, отметить изменения в моей жизни чашкой кофе и вкусным пирожным. Но, по дороге, смеясь, потребовала:

– А вообще-то с тебя пиво. Так что давай в ближайшие выходные соберемся с моими дружбанами хипстерами, накроем поляну, и оторвемся, по полной! Идет?

Я радостно кивнула и Лизун постепенно угомонилась. Ну и я успокоилась.

А жизнь и работа продолжалась. Причем работы было – завались сколько!

Как-то вечером после насыщенного трудового дня, я возвращалась домой, вернее, к Марии Глебовне.

За сегодняшний день я так почему-то устала. Ну вот как знаете, бывает, когда бежишь в школе стометровку, а потом, добежав, на финише, совершенно не чувствуешь собственного тела и дышишь как загнанная лошадь. Я конечно, сегодня, после оформления сделки вовсе не как лошадь дышала, это я просто для сравнения, но к концу дня поняла, что означает фраза «работа выматывает». А все потому, что мы с Лизой еле уговорили одного дотошного покупателя согласиться, наконец, на покупку квартиры. Уж как мы прогибались перед этим упитанным мужиком, не передать словами. Чуть ли не под руки по всей квартире водили, показывая ему все, на что он указывал своей пухленькой ручкой. То ему потребовалось проверить, как работает сантехника, то, как открываются-закрываются окна, то по его просьбе чуть ли стены на предмет пустот не простукивали, как будто этот дом мы с Лизуном строили и могли бы что-то изменить в проекте квартиры при совершении сделки. А в конце, еще и заявил – что он, видите ли, еще не решил окончательно, он подумает. Ну, капец. Чувствуете, я уже стала употреблять словечки из лексикона хипстеров?! Если так дело и дальше пойдет с такими покупателями, съедавшими мою жизненную энергию, то, глядишь, придется валерьянку пить, или что там взрослые пьют, чтобы нервы успокоить.

Вот в таком уставшем, злом и раздраженном виде я и вернулась в район на ВДНХ, в ту квартиру, в которой меня милостиво приютила Мария Глебовна. Но перед дверью затормозила на секунды, вдохнула-выдохнула, чтобы сделать вид, что у меня все в порядке, что я спокойна. Старушка же не виновата во всех моих проблемах, так что не буду ее огорчать. И я, через силу, натянув на лицо улыбку, позвонила в дверной замок. Я, конечно, могла бы отпереть дверь своим ключом, но…

Ой, я забыла сказать, что у меня же теперь был свой ключ! Мария Глебовна мне его вручила на днях, со словами:

– Вот тебе ключи, Вероничка. Этот маленький – от верхнего замка, а этот – от нижнего. Но я только нижним замком пользуюсь.

– А зачем мне ключи? – удивилась я. – Когда я возвращаюсь, вы же всегда дома и встречаете меня.

– Ну а может, меня на свидание пригласят? – она весело улыбнулась и добавила: – Да, бери, не раздумывай. Это чтобы ты под дверью не сидела, не ждала меня. Вдруг я и впрямь куда-то отлучусь, а ты домой раньше вернешься.

И затем, уже серьезно глядя на меня, она сказала:

– У каждого человека должен быть свой ключ от дома.

И я взяла ключи. И, знаете, так мне тогда вдруг стало тепло на душе от ее слов. И пришло понимание того, что я с этими ключами как бы и в самом деле домой возвращаться буду. И так мне захотелось сказать этой женщине что-то приятное, но слова почему-то не находились, а захотелось зареветь. Так странно. Мне доверие оказывают, радоваться нужно, а у меня наоборот – вода из глаз. Ну что, я как маленькая, чуть что, сразу реветь. Сплошной неадекват. А еще стрессоустойчивой себя считаю. И я тогда выдохнула скупое «спасибо» и ушла в ванную, чтобы спрятать слезы.

В ванной я поняла, что если не успокоюсь, то сейчас начнутся вопросы – что да почему, и отчего это я плачу. И что скажите мне ответить? Что мне просто приятно от того, что меня ждут с работы, пусть даже абсолютно чужая женщина? Или о своих страхах рассказать, что однажды я надоем Марии Глебовне, и она скажет мне – всё, аривидерчи, пора освобождать квартиру? Еще за ненормальную меня примет от таких моих пояснений или сама расстроится. Ну не хотелось мне огорчать мою добрую старушку. И поэтому я мысленно себя стукнула, встряхнула, и сделала вид, что со мной все в порядке. Артистка я конечно аховая, но, похоже, что мне тогда поверили!

Но сейчас, стоя перед дверью в квартиру, мне – то ли от усталости, то ли от накатившего чувства одиночества и непроходящей обиды на Серегу, так вдруг отчаянно захотелось, чтобы меня встретили, чтобы открыли дверь, чтобы я почувствовала, что меня здесь ждут, что я не одинока, в конце концов. И я осторожно нажала на кнопку звонка.

Дверь мгновенно открылась, словно меня и правда ждали, прямо на пороге квартиры! Мария стояла в прихожей, на лице ее была улыбка, и лишь в глазах плескалась тревога. И тут же посыпались вопросы, как из пулемета:

– Вероничка! Ты меня напугала! Почему ты звонишь? Я же тебе ключи дала. Или ты потеряла? Я у окна стояла, тебя увидела, и ждала, что ты скоро войдешь, а ты звонишь…. Надеюсь у тебя все в порядке?

Приятно, чего там скрывать, когда тебя ждут, да еще и беспокоятся! И я шагнула в квартиру уже в более приподнятом настроении, и, скрывая грусть, почти радостно произнесла:

– Добрый вечер, Мария Глебовна. Нет, у меня все нормально, просто устала немного, задумалась и забыла о ключах, вот, и позвонила.

А она внимательно на меня поглядела, понимающе покивала и больше ничего не говоря, ушла на кухню. А мне вдруг стало стыдно. Стыдно, за то, что я соврала о ключах. Зачем я это сделала, и сама не знаю. Так глупо я себя почувствовала.

Я стояла перед зеркалом в ванной комнате, мыла руки и смотрела на свое покрасневшее от стыда лицо. И ругала себя за свою слабость и нервозность и дала себе слово больше никогда-никогда не врать этой женщине, потому что…. Да просто не врать и всё! Потому что не хотелось мне чувствовать себя виноватой, даже в такой невинной, казалось бы лжи. Неприятное это ощущение, когда испытываешь чувство вины, правда?

Я умылась холодной водой, тряхнула головой и решила пойти на кухню выпить кофе в одиночестве, чтобы взбодриться и поднять настроение, которое было у меня где-то на уровне плинтуса.

Но на кухне меня встретила Мария Глебовна, которая заваривала травяной чай в большом белом чайнике. И я повернулась, чтобы уйти и не мешать ей, а кофе выпить позже, но она улыбнулась мне, а потом вдруг серьезно так спросила:

– Слушай, Вероничка, а чего это ты такая вялая? Ты не заболела случайно?

– Да вроде нет. Просто настроения нет, – ответила я, стараясь быть на этот раз честной.

– А давай-ка я тебе шоколадом угощу, от него сразу настроение поднимется.

– Да, нет, не надо, спасибо, – начала отказываться я, отступая в комнату. Вот еще! Буду я у старушки ее сладости отбирать, пусть сама ест, старикам нужнее. И я, вздохнув, добавила: – Я лучше кофе выпью, потом.

– И кофе тоже выпьешь, – кивнула она, следуя за мной в комнату. – Но шоколад нужен обязательно. Ты такого точно не ела. Волшебного! Я его сама тебе сейчас сварю, хочешь?

– Как это «сварю»? Шоколад это же не суп! – удивилась я, останавливаясь и невольно заинтересовавшись таким необычным предложением.

– А вот так, на «раз-два-три»! – она звонко рассмеялась и пояснила: – Рецепт такой есть. Пойдем, посмотришь на мое колдовство!

И мы отправились на кухню Марии, где она начала вынимать из навесного шкафа баночки с сахаром и какао, а их холодильника достала пакет со сметаной. Поманила меня рукой, подзывая к себе, и по ходу, приговаривая:

– Шоколад таит в себе огромную колдовскую значимость – он и телу и душе сил придает, пробуждает в человеке любовь к жизни. Сейчас мы с тобой вдвоем это зелье приготовим, и ты убедишься в том, что я говорю. А хочешь, давай сама попробуй сварить. Это легко!

Мария всунула мне в руки столовую ложку и металлический ковшик и велела:

– Клади в сотейник одну ложку какао, две ложки сметаны и три ложки сахара. Перемешивай, только не забывай улыбаться при этом, – она хитро улыбнулась, подмигнула и когда я все исполнила, сказала: – А теперь ставь на огонь и вари, помешивая, пока не начнет булькать.

Не прошло и минуты, когда то, что было в ковшике, стало, действительно, заманчиво булькать и издавать на всю кухню умопомрачительный запах. Запах шоколада, запах праздника! И мы, в самом деле, его только что именно «сварили», как Мари Глебовна и обещала.

С ума сойти! Я впервые в жизни сама сварила шоколад! Класс! Надо обязательно Лизуну рассказать, но это потом, а сейчас немедленно узнавать, что там у нас получилось?!

Я с восхищением взглянула на Марию, а она уже протягивала мне металлическую чашечку, чтобы я положила в нее это волшебное варево.

– Мария Глебовна, давайте и вторую чашку, я вам тоже положу. Будем пробовать, – сказала я нетерпеливо и удивилась тому, как Мария энергично замахала руками, смеясь и отказываясь.

– Да я не ем шоколад, – пояснила она.

– Как так? Вы же только что убеждали меня, что шоколад придает сил и телу и душе, а сами не хотите. А почему не хотите?

– Я его переела, – понижая голос, виновато произнесла она и потянула меня к столу, на котором уже стояли чашки для чая, и стояла вазочка с солеными крекерами. – Давай, посидим, я чайку попью, а ты давай шоколад ешь, пока он горячий. И я тебе потом расскажу, почему шоколад больше не ем, хочешь?

Мы сели к столу, я с удовольствием ела вкуснейший шоколад, а Мария глядела на меня с улыбкой и прихлебывала свой несладкий чай.

Шоколад оказался чудесным на вкус – густой, в меру сладкий, с необычной кислинкой, видимо от сметаны. И так просто оказалось его готовить, и впрямь на «раз-два-три»! Такого шоколада я бы могла съесть, наверное, сто таких чашек, думала я вначале, но когда чашка опустела, я почувствовала, что… больше не хочу, я наелась! Удивительно, но так и вышло – шоколад оказался сытным. И мне тоже захотелось чаю, запить сладость. Я налила себе чашку и, прихлебывая, и жмурясь от удовольствия, вопросительно взглянула на Марию, со словами:

– Очень вкусно, спасибо. Такое ощущение, что силы действительно появились. Классный рецепт. А откуда вы научились такому?

– Я работала в интереснейшем месте – на одной из старинных фабрик Москвы – на кондитерской фабрике Красный Октябрь! – гордо произнесла Мария.

– Это та, что на Барсеневской набережной? Ого! И Вы там, что – конфеты делали? Ой, Мария Глебовна, расскажите! – я от восторга даже подпрыгивать стала на своем табурете. А Мария, заряжаясь от меня восторгом, задорно улыбаясь, спросила:

– Тебе прямо всю историю возникновения этой фабрики рассказать или только о конфетах?

– Ой, да мне про все интересно! Это же фабрика в Москве, в самом ее центре! Я видела это здание, когда на катерке по Москве-реке каталась. Впечатляет! Надо же – кондитерское производство! Супер! Рассказывайте, про всё!

Мария кивнула и предложила переместиться в комнату. Там мы расположились в уютных креслах, и она принялась увлеченно рассказывать:

– Я тебе немножко расскажу то, что сама знаю, а подробнее, если любопытно станет, ты и сама прочтешь, возьмешь книгу в библиотеке, или в интернете вашем найдешь. Я в свое время тоже любопытная была, да и сладкоежка страшная, конфеты всякие любила, а особенно шоколад. Уж его-то я наелась вволю, когда работать начала. – Она усмехнулась и добавила: – Да видимо так наелась, что даже объелась, на всю жизнь. Сейчас на сладкое смотреть не могу! Ну а тогда, в семидесятые-восьмидесятые ела с удовольствием и не толстела, представляешь? Наверное, от того, что энергии и жизнелюбия во мне было много, вот и перегорали полученные калории, не откладывались на талии, – Мария кокетливо провела руками по своим бокам, подчеркивая стройность фигуры и заливисто рассмеявшись, продолжила рассказывать:

– На вот такой любви человека к сладкому и была задумана наша фабрика одним умным предприимчивым немцем Фердинандом Эйнемом. В далеком 1851 году он приехал из Германии в Россию и открыл небольшую кондитерскую на Арбате, в которой изготавливали шоколад. Говорят, что тогда для России это было редкостью, и необычный вкус сладостей понравился москвичам, дело у коммерсанта стремительно развивалось и процветало, и в 1867 году Эйнем стал скупать земли на Барсеневской набережной, чтобы построить уже свою фабрику.

– А как она называлась? Неужели вот так сразу и Красный Октябрь? – полюбопытничала я.

– Да, ну, что ты! Нет, конечно! Тогда фабрика называлась «Эйнемъ», со старинным «ять» в названии. Это потом, уже после революции, когда фабрику национализировали, тогда и переименовали. Но я считаю, что наивысший расцвет кондитерского производства фабрика имела под руководством Эйнема. Он слыл прогрессивным и знающим, да и в соратниках и компаньонах у него были образованные и умные люди, которые уже в то время понимали, что народ любит глазами, вот и не жалели средств на красочную упаковку для конфет. А для создания дизайна помимо русских художников, даже приглашались именитые художники Врубель, Бенуа. Представляешь, Вероника, в те времена, в коробки с конфетами вкладывались различные открытки с историческими событиями и их описанием, миниатюры, карточки с изображением животных и птиц, даже схемы для вышивания крестиком. Образовывали народ незаметно и незатейливо. Помнишь конфеты «Мишка косолапый»? (я кивнула) Так вот их еще до революции придумали и выпустили! – Мария сменив восторженный тон, доверительно призналась: – Я когда обо всем этом читала, то и самой столько хотелось придумать, внести свои предложения по оформлению упаковки и обертки для наших производимых сладостей. Я ведь технологом на фабрике работала, новаторства во мне было столько, что било через край, но, к сожалению, не очень тогда разрешали проявлять собственную инициативу, только по согласованию, только через бюрократию… – она горестно вздохнула и, махнув рукой, добавила: – Ну да ладно, не буду впадать в старческие сетования. Что было, то было! Перегибы в нашей стране в любое историческое время случались, не только в Брежневские времена, – и подмигнула Веронике: – Просто я рано родилась, вот если бы сейчас была такая возможность, я бы может и была востребована со своим энтузиазмом, а тогда…. Ну, не будем грустить. Подумаешь, вспомнилось! Зато конфеты в те годы у нас на фабрике выпускали из натурального молока да масла какао-бобов, без всяких искусственных добавок. – И она гордо вскинула голову и продолжила рассказ: – Когда я начала работать, на фабрике уже выпускали шоколад Аленка, а чуть позже запустили конфеты Кара-кум. А там и олимпиада началась, в 1980 году я тоже принимала участие в оформлении конфет с олимпийской символикой и изображением олимпийского симпатяги Мишки. Ну а потом я замуж вышла, дочь родилась. Нам с мужем квартиру дали, вот эту, где я сейчас живу вместе с тобой. – Она грустно улыбнулась и вдруг сама себя остановила, сворачивая рассказ, тряхнула головой и поднялась из кресла, со словами: – А не пожарить ли нам картошечки с колбаской, а? Что-то после этих разговоров о сладком так захотелось чего-то солененького!!! У меня и огурчики маринованные где-то были. Давай устроим пир?!

– Давайте. С удовольствием! – подхватила я веселый тон Марии и, вскакивая из кресла, понеслась на кухню, со словами: – Только, чур, картошку буду жарить я! Я по этому делу мастерица, мне моя мама об этом всегда говорила.

Мне конечно ужасно интересно и любопытно было бы послушать и дальше об этой шоколадной фабрике, но я не стала настаивать, потому что мне показалось что Мария вдруг расстроилась от своих воспоминаний. Но может мне это только показалось.

И мы, как две проголодавшиеся студентки, быстренько, в четыре руки почистили картошку, я ее пожарила вместе с вареной колбасой и луком (получилось много – целая сковородка, а еще – красиво и вкусно!), а Мария открыла банку грибов и банку огурцов и выложила их в салатницы. И мы, урча от удовольствия, принялись с аппетитом уминать наше совместное кулинарное творение.

«Простая еда в компании единомышленников всегда доставляет удовольствие, – подумала я, прогоняя воспоминание о том случае в Видном, когда Сереге не понравилась моя жареная картошка. Но сейчас эти воспоминания уже не ранили и не царапали мое сердце обидой, я просто отметила это в своей памяти и всё. Всё! Больше эта тема меня не волновала. – Ну и ходи голодный», – весело додумала я, мысленно представляя себе худого и изможденного Серегу. И улыбаясь, с полным ртом, подмигнула Марии. И получила от нее не менее лукавый понимающий взгляд веселых глаз.

И вот еще что – после рассказа Марии Глебовны, после общения с ней, после ее волшебного шоколада, мне уже незачем было делать вид, что у меня все хорошо. Мне и в самом деле стало хорошо и спокойно на душе. Во как!

Весна понемногу входила в свои права. Быстро пролетели почти два месяца. Заканчивался апрель.

Я продолжала жить у Марии Глебовны в ее уютной квартире и работать риелтором в паре с Лизуном. Подруга, которая снова выкрасила свои волосы в новый, теперь уже зеленоватый цвет, старалась и меня отвлечь и развлечь. И уговорила меня слегка изменить свой цвет волос, и я уступила, и теперь мои волосы были с рыжеватым оттенком, представляете! Лиза даже пыталась познакомить меня с симпатичным бородатым парнем из их компании хипстеров, чтобы я не чувствовала себя одинокой. Я не хотела обижать ее отказом, но…. Отказала. Импульсивно, не задумываясь, почему я так вдруг поступаю.

А потом ночью, ворочаясь без сна, я поняла – не могу. Вот не могу и все. Я даже представить себе не могла, что смогу еще с кем-то из парней ходить по Москве держась за руку, или обниматься, или целовать. А чтобы секс… ну уж нет. Мне казалось, что я превратилась в ледышку, где-то там, внутри. И согреть меня уже никто не сможет. Никогда. И я отгоняла от себя даже мысль о парнях. Категорически. Ну, вот такая я была тундра в мои девятнадцать.

Кстати, свой день рождения я не отмечала. И девятнадцать лет мне исполнилось тихо и незаметно для окружающих. Ну не хотелось мне праздника, совершенно.

Лизун, когда узнала, что у меня пятнадцатого апреля была днюха, то так ругалась! Ну как сапожник, честное слово! Я даже растерялась от ее гнева, потому что она чуть ли не ногами топала и руками размахивала перед моим лицом, так и казалось, что она меня стукнет по носу. Успокоилась она лишь после того, когда я клятвенно заверила ее, что:

– Больше никогда и ни за что так не поступлю, честно-честно! Я клянусь, что всегда-всегда буду праздновать свой день рождения как самый великий праздник на свете!

Я произносила свое обещание и боялась лишь одного: что она заставит меня эти слова написать собственной кровью. Или заставит набить подобную же татушку. Лизун она такая! Но обошлось просто моим обязательством. Уф, пронесло!

А потом, мы с ней купили бутылку шампанского, и выпили его вдвоем, на Воробьевых горах, прячась за деревьями от милицейского патруля и глядя сверху на ночной город. И расхрабрившись от выпитого вина, долго бродили по ночной красавице Москве, держась за руки. Смеялись, пели песенки (особенно налегая на эту – «А я иду-шагаю по Москве»! ), и уплетали шоколадное мороженое.

Как же хорошо, что у меня была Лизунчик! Она не позволяла моей жизни стать пресной! Она, как художник, помогала раскрашивать мои серые дни в разные цвета, и это было прекрасно! Я больше не чувствовала себя бедной и несчастной, а думала о себе вот так – что я богатая и счастливая!

Я блондинка, такая вся, черно-рыжая

Помните, я вам говорила, что у меня в моей жизни после чего-то плохого обязательно случается хорошее, и наоборот, ну, словно для равновесия? А может для потрясения или встряски от обыденности и монотонности жизни? В любом случае, скучно я не жила.

Так вот, однажды вечером (после обычного ежемесячного разноса-нравоучения, который так любил устраивать наш Стас), я вышла из нашего офиса и, спускаясь по ступенькам, чуть не споткнулась от неожиданности. А все потому, что на тротуаре, прислонившись спиной к дереву, стоял Сергей (и зачем я когда-то показала ему вот это здание, в котором располагалось наше риелторское агентство?).

Высокий, модно одетый, на лице радостная улыбка. Ну, прямо-таки московский принц, только без коня. «Чего это он тут забыл?» – резануло мою голову. А в руках у этого «прынца» был букет цветов. Мама дорогая! Так это странно и глупо смотрелось! Чтобы Серега да вдруг с цветами ждал меня у нашего московского офиса – агентства по недвижимости? Ну, вообще. Ни в сказке, ни пером…. Без комментариев.

Я когда увидела его стоявшим на московской улочке, то подумала, что мне пора в отпуск, что у меня от нагрузок на работе уже появились галлюцинации. Я замерла, в испуге, а он сделал шаг по направлению ко мне, протянул цветы и начал со мной говорить своим обычным, уверенным голосом. Спрашивал – как у меня дела, чем сейчас занята в свободное время, как мне работается, как зарабатывается от моих сделок. Такие обыденные вопросы. Словно мы расстались вчера, а не в далеком марте. Это как понимать? Я что-то абсолютно была не в теме происходящего. И главное стоит, улыбается и смотрит так уверенно, без всякого чувства вины. И его по-прежнему интересует только одно – какой у меня доход? и всё? И не задал ни единого вопроса, о том, как я себя чувствую и где сейчас живу и с кем. Капец – по-другому не скажешь…

И все нереальности происходящего превратились в реальность. Знаете, я глядела на него и совершенно ничего к нему не испытывала, представляете? – ни-че-го! Ни злости, ни обиды, ни любви. Одно сплошное равнодушие. Я лишь руки за спиной спрятала, чтобы до его букета не дотрагиваться. А он, приняв мое молчание за нерешительность или покорность, вдруг шагнул ко мне и сказал:

– Вероничка, ну может, хватит свой характер показывать, а? Возвращайся в нашу квартиру, давай жить как раньше. Нам же хорошо было вместе. Я тебе обещаю забыть о том, что ты убежала и взяла тогда наши деньги.

– Что? – хрипло произнесла я в ответ на это его заявление: – Ты о чем вообще сейчас?

– Ну, прости меня, если я тебя в чем-то обидел. Я вот на тебя совершенно не сержусь. Прости и ты, – призывно глядя мне в глаза, продолжал уговаривать он. И даже провел рукой по моей голове, медленно скользя по моим длинным распущенным волосам, пропуская их сквозь пальцы. Он любил так всегда делать раньше, и мне это тоже нравилось – он знал об этом. Тогда, в прошлой жизни. А сейчас…. От его прикосновения я вздрогнула и словно очнулась. Что? Что там он говорит?!

И это говорит он – мой когда-то любимый мужчина? Любимый до дрожи, до слез, на которого я мечтала положиться, слепо принимать все его решения? Господи, как же я его любила…. Я была терпелива, нетребовательна, как домашняя кошечка. Я позволяла ему все-превсе. Я считала его самым лучшим парнем на свете. Когда-то тогда…. Ведь я слово сама себе давала, что буду слушаться его во всем. А сейчас то, данное мною слово, мне отчаянно хотелось нарушить, потому что нынешний Серега мне показался настолько жалким, слабым, эгоистичным и… противным, даже тупым, что мне не то, что слушаться, мне его слышать не хотелось. И видеть.

У меня не нашлось, что ему ответить, вот честное слово. Я была в ступоре, от понимания того, как он вот так запросто объясняет свое поведение – «может в чем-то обидел»? Охренеть. «Да ни в чем ты меня не обидел, Серый. Ты просто предал. Предал и меня, и нашу любовь и вдобавок уничтожил нашу мечту. Вот что ты сделал. А теперь зовешь меня обратно, продолжить то, чего давно уже и нет? Да еще и не сердится он на меня, видите ли».

Ну, что мне оставалось?

Обвинять в измене? Зачем? Вряд ли он поймет, что мне больно об этом даже вспоминать. И стыдно. Раз изменил, значит, променял меня на другую девчонку, лучшую. А я что, плохая? Выходит – я оказалась ему неинтересна, не дорога.

Обвинять в трусости? Да ради бога, чего самой себе врать и оправдываться? – сама-то тоже трусливо приняла решение и избавилась от ребенка, какое я имею право его обвинять? Оба виноваты.

Обвинять в невнимании, лжи, изворотливости – фу, как это низко и противно. Скандалить, разбираться, что-то доказывать? Нет, не хочу!

А что тогда? Прощать? Ох, как-то тяжело об этом рассуждать. Не готова я прощать. А может просто забыть о его существовании, а? Ну был и был…. Да пусть живет, но…., без меня. Точно!

И я в один миг вдруг ощутила легкость от такого собственного, принятого решения. И само присутствие Сергея рядом со мной, здесь, в Москве, в городе нашей с ним мечты показалось настолько абсурдным и не вписывающимся в мое нынешнее представление о счастливой реальной и будущей жизни, что я вдруг успокоилась. И поняла – ничего у нас с ним не получится, ничего и никогда. Я почувствовала себя страшно уставшей, словно Сергей, как вампир, стоя рядом со мной, выпил мою кровь и забрал все мои силы. И мне резко захотелось избавить себя от его присутствия. Навсегда. Категорически!

Я не помню где услышала или прочитала, что самое страшное, это – не «снова не получается», самое страшное это – «я больше не хочу пытаться пробовать». Как же это в самую точку! Я больше не хотела ничего начинать, или продолжать, или пробовать с этим парнем. Я выздоровела от его любви. И я, смело глядя ему в глаза, устало сказала:

– Уходи, Сережа, пожалуйста. Давай попробуем начать жить друг без друга.

Не знаю, понял ли он меня, услышал ли. А может просто не ожидал от меня таких умных слов. Но он ничего не ответил и ничего больше не предлагал, он растерянно глядел на меня, и из его глаз медленно исчезала былая уверенность. А я смотрела на него и удивлялась – как я могла любить этого человека? Этого мужчину, ставшего в один миг чужим.

Мне оставалось только усмехнуться, глядя на него, повернуться и уйти с гордо поднятой головой.

Если вы думаете, что мне легко это далось, то вы глубоко ошибаетесь. Нет, мне было больно. Мне было жесть как больно…

У меня внутри словно кто-то поджег костер – так все горело и жгло, но, я шла, не оглядываясь. Моим телом, словно кто-то управлял, а в голове стучалась мысль: «Подумаешь. Сегодня я ушла от ненужного мне парня, а завтра появится тот, кто окажется необходимым». Думая так, я капельку успокаивалась. И знаете – сегодняшний день мне абсолютно не хотелось вносить в список черных дней моей жизни, потому что страшного-то на самом деле ничего и не произошло. Все самое страшное осталось там, позади. И не осталось больше ни одного желания, связанного с этим Сергеем.

Но знаете что? Одно желание у меня появилось! Всего одно желание – срочно вымыть волосы, смыть с себя прикосновение руки Сергея, чтобы даже его запах больше не напоминал мне о моих потерях и ошибках.

Я заспешила домой, я стремительно шла и шла по тротуару, никого и ничего не замечая вокруг, а уже на подходе к метро вдруг увидела парикмахерский салон и, чисто интуитивно, уверенно в него вошла. А там, на вопрос мастера – что бы я хотела сделать со своими красивыми волосами? – я вдруг, неожиданно даже для себя, выпалила:

– Постричь. Коротко.

Девушка-мастер удивленно и растерянно покачала головой и попыталась отговорить от такого решения, мол, жаль стричь такие длинные волосы, но я ее не слушала. Я и сама была в шоке от того, что только что озвучила. А ведь хотела всего лишь вымыть волосы, но мой мозг все решил-постановил за меня. Я горела желанием внести изменения в свою жизнь и меня вряд ли кто-то сейчас смог бы остановить. Мне сейчас было все равно, какими станут мои волосы – короткими, белыми, черными или рыжими, главное они станут другими. Новыми.

Парикмахер, вздыхая, взяла в руки ножницы, я закрыла глаза и…. понеслось!

В результате у меня на голове появилась вполне симпатичная каскадная стрижка. Девушка парикмахер умело уложила мои ставшие короткими волосы в небрежную стильную прическу – растрепку. Глядя на себя в зеркало, я вдруг увидела в отражении красивую, уверенную девчонку, молоденькую, с дерзким взглядом и загадочной улыбкой, которая едва проглядывала в уголках губ. Ну, надо же!

Рассматривая эту девчонку, я вдруг поняла, что нравлюсь себе вот такой.

Я люблю новую СЕБЯ!

И это ощущение было невероятно волнующим! И мои волосы больше не излучали никакого напоминания о Сергее, даже запахом от его руки. Да, я сознательно вытесняла из своей памяти все негативные эмоции, связанные с ним. Да, я внешне изменилась, причем – в лучшую сторону. Даже мастер перестала вздыхать, глядя на меня, а тоже одобрительно подняла руку с оттопыренным большим пальцем, в знак одобрения моего облика. И чего она вздыхала? Подумаешь, срезала я свои длинные волосы! Захочу – новые отращу, потом, а пока вот так!

Зарядившись новизной и настроившись на перемены к лучшему, я, позабыв о минувшей встрече и разговоре с Сергеем, помчалась к метро, домой, чтобы показать себя Марии Глебовне и рассказать ей о сегодняшнем насыщенном дне.

И я как вихрь ворвалась в ее квартиру на третьем этаже. Я словно встретилась со своей подругой после долгой разлуки. Я обняла Марию, удивленную, растерянную и ахающую от моего нового вида и закружилась с ней по комнате. А потом мы вместе, смеясь, опустились на диван и я ей всё-всё подробно рассказала. Ну, всё!

И про Серегу – свою школьную любовь, и про прерванную беременность, и про того трусливого парня, в которого превратилась моя первая любовь, И о том, что считала Сергея любовью всей своей жизни. И о том, что только что, сегодня, вычеркнула из своей жизни этого парня, навсегда.

Вы думаете, Мария Глебовна меня осуждала или ругала? Да ничуточки! Она только понимающе кивала и в конце рассказа лишь сказала, смеясь:

– А ты, знаешь, дорогая, что я тебе скажу: не жалей о том, что ушло. Это не тот мужчина, который тебе нужен. Не твой. Подумаешь, расстались! Зато опыт появился и иммунитет! – она перестала смеяться и уже серьезно добавила: – И даже о потере нерожденного ребенка не жалей.

А когда я недоуменно на нее взглянула, она пояснила:

– Представь, какое бы ты испытала горькое разочарование, когда чуть позже разглядела бы в отце своего ребенка такого трусливого, никчемного мужика. Как бы ты жила с таким осознанием? И была ли счастлива? А в том, что он в итоге, бросил бы тебя вместе с твоим ребенком, я даже не сомневаюсь. Так что ты правильно поступила – вычеркнула его из жизни, как ненужный хлам. Первый блин комом. Забыли! А ребенка ты еще родишь, обязательно! От любимого!

Я согласно кивнула, соглашаясь, но мои глаза предательски заблестели. Мария прижала меня к себе, помолчала, погладила по руке, а после этого она, всплеснув руками, воскликнула:

– Что же мы сидим? У меня там плов на плите нас ждет! Вкусный! Помчались его уничтожать, пока не остыл!