Текст книги "Смерть у стеклянной струи"

– Какая ерунда, – в сердцах сказал Морской, – Галину из кордебалета отпускали неохотно. Она талантлива во всем, и на нее все не нарадуются на любой работе.

– Ах вот как! – Ирина напряженно улыбнулась. – Что ж, рада за нее да и за вас. Мой Ярослав тоже был хорош во всем, за что бы ни брался. Он ведь герой! Работал в оккупации в подполье по заданию СССР. Я в войну пряталась у мамы в Париже, он мне не позволил рисковать, а сам…

– А Галя, хоть могла бы остаться в эвакуации, но поехала со мной в прифронтовой Харьков!

– А Ярослав, рискуя жизнью, передавал мне нежные послания!

– А Галя каждый раз предвидит мое возвращение домой! Это прям мистика. Мы мыслим одинаково. Объединение любящих сердец! Когда б я ни пришел, обед ждет на столе. И мы смеемся, что опять проголодались в один миг.

– А Ярослав, как ни был бы загружен по работе и в какую рань бы ни уходил, всегда мне варит утром чашку кофе. Специального, по их семейному рецепту, с чем-то пряным. Вам не понять, но этот знак внимания каждое утро – будто объяснение в любви.

– А Галя…

– А Ярослав…

Они стояли, возбужденные и злые. Сцепившись взглядами, бросались достоинствами супругов словно оскорблениями. Морской вдруг очень четко осознал, что через миг они с Ириной ринутся друг другу в объятия, как в омут. Он уже туда летел, все понимал, но отвести глаза не мог.

– Хенде хох! – Дверь резко распахнулась и на пороге возник старенький вахтер с ружьем. За его спиной, то опасливо прячась, то выглядывая с любопытством, мельтешили два рабочих из дежурной смены.

– Вы вовремя, Иван Иванович, – с чувством поблагодарил Морской.

– Да! Почему вы нас закрыли? – опомнилась Ирина.

– Савельич! – радостно загомонили коллеги. – Вот так номер! Ты что тут?

Они смешно топтались у двери. Таким здоровым лбам приходилось нагибаться при входе в подсобку, да и по ширине они вдвоем в дверной проем не проходили.

– Как «почему закрыл»? – насупился Иван Иванович, повесив ружье за спину. – Директор приказал. Тут склад теперь, сюда теперь нельзя. По крайней мере до завтра, пока не перегрузят. Кстати, Владимир Савельевич, звонила ваша жена, спрашивала, уходили ли вы с фабрики.

– Что вы ответили?

– Правду. Что я на подобные звонки отвечать не уполномочен. Мало ли кто звонит. И что если ее интересует, есть ли ваша подпись об уходе в журнале проходной, – то вроде нет. Но я ей не дворецкий…

– Пожалуйста, – с нажимом попросил Морской, – впредь, если звонит Галя… Ну, то есть если кто-то представляется моей женой, говорите все, как есть. Она не так часто звонит, ее не стоит заставлять нервничать…

– Еще я сказал, что мне некогда, – вахтер пропустил слова Морского мимо ушей. – Я как раз собирался идти с обходом. И пошел. И увидел разбитое стекло. Столько лет дежурю, и вдруг ограбление! Ну, думаю, нет! Только не на моей смене! Зачем стекло били?

– Мне стало душно, – ответила Ирина свысока. – У вас ужасный воздух. Не волнуйтесь, стекольщика я вам оплачу.

– Я сам стекольщик – до войны чем только ни занимался, – хмыкнул Иван Иванович, оглядывая осколки. – Только это… – он с недоверием посмотрел на Ирину. – Мы не буржуазия какая-то, чтобы за помощь другу деньги брать…

– Я завтра принесу бутылку коньяка, – заверил Морской, вспомнив о недавнем выигрыше в преферанс.

Иван Иванович с уважением закивал.

– А мы, Савельич? – подключились коллеги. – Если бы не мы, он вызвал бы дружинников. Ты сейчас писал бы объяснительную и за окно платил бы месяц…

– Вот жулики! – возмутился вахтер. – Я час вас убеждал пойти со мной в подсобку! Если уж вторую бутылку и нести – то тоже мне. Это я говорил, что сообщать о происшествии не хочу, что в мою смену все должно быть гладко. И справиться нам надо своими силами… А вы что? Дрожали, как цуцики, пока сюда спускались!

– Второй бутылки нет, – честно сказал Морской, и спор мгновенно прекратился. – Что ж, мы пойдем. Нашу гостью ждут. Да и меня. – Несколько мгновений он рассуждал, звонить Галине или не стоит, решил, что лучше не будить соседей, и решительно прошел мимо телефонного аппарата.

– С ума сошли – с такой красоткой по Москалевке среди ночи? – шептал вахтер тем временем. – Оставайтесь до рассвета. Бандитов, что ли, не боитесь?

– С этой женщиной мне ничего не страшно! – соврал Морской, но от провожатых с ружьем не отказался.

Выигранную все в тот же преферанс коробку конфет тоже пришлось пообещать.

* * *

Ночь оказалась светлой и спокойной. Пройдя трущобы, «охранники» отправились обратно на дежурство.

– Завтра увидимся! Спасибо! – распрощался Морской. – И за сопровождение, и за ремонт, – он многозначительно кивнул Иван Ивановичу, напоминая про стекло. – И за то, что не вызвали дружинников.

– И за то, что закрыли нас и заставили полночи сходить с ума, – продолжила Ирина.

Сопровождающие дружно рассмеялись, решив, что она шутит, и наконец ушли.

Какое-то время Морской с Ириной шагали молча. Заметив, что она слегка дрожит, он набросил ей на плечи свой пиджак.

– Не стоит, я не чувствую прохлады, – шепнула она отрешенно, но поплотнее задернула неподходящие ей по размеру полы. – Я, честно говоря, сейчас как робот. Не ем, не сплю и ничего не ощущаю. Как будто вместе с Ярославом умерла.

Морской молчал. А что тут можно говорить?

– Все думаю о прошлом, – продолжила Ирина. – Мне сорок пять, а нужно начинать всю жизнь с нуля…

– Сорок четыре, – автоматически поправил Морской.

– Какая разница? – отмахнулась она. – Вот думаю, в какой момент я все сломала? И что бы было, вдруг вернись я в тот момент? Допустим, не пошла бы вас искать… Не потащила бы никого в ту чертову булочную. Но ведь тогда потом я не простила бы себе, что не искала…

– Искать меня? – Морской насторожился.

– Не надо делать вид, что вы не догадались! – с обидой выдала Ирина, остановившись и заглянув ему в глаза. – Зачем, по-вашему, я убедила Гроха сказать, что он хочет встретиться с Яковом? Нет, они, конечно, были знакомы, и Ярославу было интересно поговорить, но я хотела расспросить Двойру о вас, поэтому так настаивала на этой встрече. Увы, наедине нас с ней не оставляли, и я вела банально светскую беседу… Зато смогла обходными путями узнать, где можно повстречать вас в городе. И вот…

– Но почему так сложно? Попросили бы Гроха позвать на ужин нас с Галиной, было бы проще.

– Я не хотела обижать Ярослава интересом к вам. Он бы не понял. Мы с вами знаем, что родными люди могут оставаться даже после расставания. А он другой. Он думал, что брак – это навсегда, и очень переживал, что я была замужем и раньше… То, что меня интересует, как вы сейчас живете, его бы оскорбило. Я даже не сказала, что Двойра – ваша бывшая жена. Сказала, мол, моя подруга юности, и все… Я рисковала, конечно, но и Двойра, и Яков были сдержанны. Сами ничего не говорили, лишь отвечали на наши вопросы…

– Еще бы, – хмыкнул Морской. – Вы их этой встречей ужасно напугали и поставили, мягко говоря, в дурное положение… Впрочем, – чтобы не сболтнуть ничего лишнего про Якова, Морской перевел тему, – ваш муж скупец, к тому же редкостный ревнивец, а вы при этом были счастливы?

– Прекратите! – нахмурилась Ирина. – Была. И ужас в том, что больше-то не буду… – Тут она снова стала объяснять: – Приехав в Харьков, я не могла вас не искать, и значит тут уже все было предрешено. Откатимся назад. Не выйти замуж за Ярослава, чтобы не погубить его в итоге? Не прожить с ним эти годы? Нет, тоже немыслимо. Я виновата в его смерти, но вижу сейчас, что, вернись я в прошлое, снова поступила бы практически так же… Это ужасно, правда? Хотя все вышло бы иначе, если бы я вовсе вас не знала…

– О да! Вас хлебом не корми, дай только доказать, что это я во всем виновен…

– Я не про вас сейчас, а про себя. Отвратительное чувство фатальности. И знала бы заранее – все равно попала бы в такую катастрофу. Представьте на миг, что вы точно знаете, что можете быть очень счастливы, – она взглянула на него с сомнением и исправилась: – Ну, в вашем случае представьте, что можете заниматься любимым делом, быть дико популярным и уважаемым, печататься во всех газетах… Для этого вам нужно только сделать шаг. Но вы заранее понимаете, что, сделав этот шаг и получив все, что хотите, потом жестоко поплатитесь – в один миг потеряете все-все. Что выберете? Не делать этот шаг и не нести потери или шагнуть, взлететь, ну а потом разбиться? Гипотетически представьте такую ситуацию…

– Гипотетически? – Морской усмехнулся. – Мне представлять не надо – можно вспомнить. Я был уже и публикуем, и влиятелен, и даже, не побоюсь сказать, знаменит. Вы, к счастью, не дождались… А сейчас я в этой сочиненной вами пьесе нахожусь на этапе «разбился». И да, если проживать все снова, я ехал бы по этой же лыжне. Ни на одном этапе я не мог поступить иначе, чем поступил, а значит тратить нервы на рефлексию не стоит. Чего и вам желаю!

– У вас все так несладко? – опешила Ирина, впервые в разговоре заинтересовавшись не только личной жизнью бывшего мужа, но и его текущими делами.

– Да нет… Терпимо, не волнуйтесь, – честно ответил Морской и мысленно похвалил себя, что преодолел соблазн гордо напялить нимб героя-мученика. – Я вроде как разбился, но не очень. Рассыпался на тысячу песчинок. И в этом, собственно, стратегия спасения. Сейчас я незаметен и спокоен. Песчинки, к счастью, слишком малы, чтобы попадать в поле зрения сильных мира сего, поэтому их не трогают. А жить песчинкой – славно. Теперь моя первейшая задача случайно не увеличиться в размерах и не попасться на глаза, привлекая лишнее внимание к себе и близким.

Несмотря на то что Ирина давно уже уехала из СССР, сейчас он был уверен, что она прекрасно понимает смысл его иносказательной тирады. Впрочем, видимо, не до конца.

– Постойте, но у вас же были связи! – начала она, припомнив, видимо, симпатизировавших Морскому в юности партийных авторитетов. – И покровители…

– Послушайте, я год назад, когда вылетал отовсюду, невольно делал это невероятно звонко. Шум и треск стояли по всем газетам. Так что если бы те, кого вы считаете моими покровителями, ими действительно были – они бы вмешались. Но, кажется, теперь другие времена.

– Ну а друзья? – не сдавалась Ирина. – С вашим поразительным упрямством и нежеланием просить о помощи друзей немудрено навек застрять в песчинках. Ну вы хотя бы в доме «Слово» с кем-то говорили?

– Нет. Это нынче смысла не имеет. Там не осталось никого. Вернее, те, кто остался… – Морской не знал, как объяснить, и просто начал вспоминать. – Наталья Забила, например, лично выступала с обвинительной речью против космополитов, которых надо искоренить. Я в их числе был назван. Вы ее, конечно, знаете по книгам, а я уже и лично тоже знаю – пересекались в гостях у общих друзей. Общались, хоть поверхностно, но мило. – Ему не хотелось никого очернять. – У всех свои обязанности, дружочек, тут даже обижаться недостойно. Или еще пример: мои коллеги по газете – тоже уже уволенные и распекаемые как за то, что были у меня в подчинении, так и за их собственные работы, – недавно вспомнили, что полгода назад писали статью о Валентине Чистяковой, а фотографии, которые у нее брали, так ей и не отдали. Вы должны помнить Чистякову не только как гениальную актрису, но и как вдову Леся Курбаса, да? Я, кстати, тоже писал ее литературный портрет для журнала «Театр» да и у себя в газете материалы размещал. Конечно, через «актриса признала былые ошибки и то, что националистический подход «Березиля» завел ее в тупик, но она изменилась и достигла настоящих высот».

– Что? – Ирина, зная о любви Морского к режиссеру театра «Березиль», недоуменно вскинула бровь.

– Без этого пассажа в печать ничего не пропустили бы. А я считаю, о таланте Чистяковой действительно необходимо было говорить. Впрочем, сейчас я не об этом. Так вот, те юноши, уже уволенные, но писавшие про Чистякову раньше, пришли вернуть актрисе материалы. Она встречаться отказалась. Сказала: «Пусть оставят у швейцара»… По крайней мере так ребятам передали, ну а они пересказали мне…

– Ну а про вас она такого б, может, не сказала! – упрямилась Ирина.

– Про меня? Не сказала бы, вы правы. Лишь потому, что я не стал бы обращаться и просить о встрече. Я понимаю, какую тень бросаю на нее своим появлением. Нам, прокаженным, лучше не цепляться к здоровым людям.

– Но наверняка же в кругу ваших знакомых есть и те, у кого к любым болезням иммунитет! – витиевато завернула Ирина. – У нас, например, чуть что, так люди пишут просьбы разобраться в самые что ни на есть верха. Вы что-нибудь писали?

– Ох, нет, – отмахнулся Морской. – Это себе дороже. Тут вспоминается библейское: «Ни мне меда твоего, ни укуса твоего».

– Вы поэтому, даже зная уже, что я в Харькове и что у меня беда, не стали искать со мной встречи? – снова переключилась на себя Ирина. – Боялись бросить тень?

– Хм… Не совсем, – Морской решил признаться. – Вообще-то меня вызывал вчера Горленко и просил вас, так сказать, разговорить…

– Не захотели быть доносчиком… Понятно… – прошептала Ирина, и Морскому сделалось неловко. – А тут я к вам сама взяла и прибежала. Опять фатальные дурные совпадения… Но, может, это к лучшему? Может, и правда обратимся к Николаю…

– Решайте сами, я вам все сказал, – буркнул Морской. – Я подождал бы следующего хода от преступника – ему ведь что-то надо. Поймем что – сможем поразмыслить, с чьей помощью нам нужно с ним бороться… А может, нужно действовать на опережение. Пока не знаю, что правильно…

Они уже дошли до моста, и Ирина засмотрелась на освещенную луной плотину.

– Ее достроили как раз в год вашего отъезда, – перекрикивая шум воды, сказал Морской. – Вы ее помните или не успели посмотреть?

Ирина отрицательно помотала головой. Морской невольно залюбовался ее профилем в свете фонаря и быстро отвел взгляд, переключившись на укутанные прозрачным одеялом лунной ночи домишки Москалевки. И испытал вдруг острый приступ дежавю[12]12
  Морской вспоминает эпизод, описанный в романе «Преферанс на Москалевке», – третьей книге этого цикла.


[Закрыть]. Давным-давно, в сороковом году, он точно так же, по этому же району, вынужденно шел пешком с красивой, очень нравящейся ему женщиной. И опасался хулиганов, и изо всех сил не подавал виду, что боится… Только в тот раз он о взаимности и не подозревал, а счастье притаилось, собираясь вот-вот обрушиться на них с Галиной в полной мере, а в этот раз обоюдность чувств была стопроцентно известна, но всякая совместность невозможна.

– Идемте! – решительно потребовала Ирина. – У вас там все, наверное, с ума уже сошли от ожиданий. Вы сами говорили, что засиживаетесь редко.

– О себе беспокойтесь! – парировал Морской.

– Для всех в гостинице я еще сплю с мигренью…

Тем не менее оба прибавили шаг.

– Мы молодцы! – сказал Морской у «Интуриста» на прощанье.

– Да, – согласилась Ирина, замерев в опасной близости и глядя ему в глаза. – В кои-то веки пообщались, ничего не испортив. Привет жене и теще! – Она резко развернулась и уже со ступенек язвительно прокричала: – Надеюсь, они примут ваши извинения за позднее возвращение, а если нет – живите на работе! В подсобке ведь у вас весьма уютно…

– Ну, начинается! – пробормотал, поморщившись, Морской. – Вам тоже всего самого хорошего!

Он, может, что-то еще бы добавил, но было уже некому. И славно.

Возле дома Морской вдруг ощутил желание купить жене цветы. Просто так, а не в качестве извинения. Давно ведь не дарил, к тому же в это время на Сумской базар как раз начинали, готовясь к завтрашней торговле, заезжать колхозные машины, и многие селяне, приезжая с ними, были не прочь продать что-нибудь свое случайным прохожим.

Увы, из первых рук букетов не нашлось. Дощатые прилавки пустовали, зачехленные грузовики мирно спали за зданием базара, а вездесущие перекупщики, как бы невзначай прогуливающиеся в свете фонарей, толкали букеты втридорога. На них Морской смотреть не стал: Галочка от таких растрат только расстроилась бы, да и – ну что греха таить – для спекулянтов он был нынче неплатежеспособен.

Уже решив отправиться домой, Морской вдруг оказался в эпицентре ажиотажа – к крытому рынку подвезли кур, и шустрая девчонка продавщица выставила в свете фар набитое товаром корыто и весы. Поставила практически под нос Морскому. Грех было не купить.

Пока невесть откуда прознавший про эти махинации народ бежал со всех сторон, Морской стал обладателем обернутой в газету длинноногой тощей тушки с торчащими из голубоватой кожи волосками и красным гребешком. С поразительной скоростью вокруг девчонки собралась толпа. Люди азартно прыгали к корыту с криками: «Да дайте ж выбрать! Я вчера еще записывался! Все лучшее сейчас поразбирают!»

Судя по всему, акция была спланированная, а приобретение – полезное и в целом подходящее на подарок.

Глава 6. Доброе утро

Утром Галочка открыла глаза и улыбнулась. Прошедшая ночь была наполнена волнениями, но закончилась весело. Порадовала и обернутая в газету, словно букет, курица, и то, что, оказавшись запертыми, Морской с Ириной не нашли ничего лучше, кроме как хвастаться достоинствами своих вторых половинок. Покойному Ярославу Гроху, наверно, тоже это было бы приятно.

Печального, конечно, тоже напроисходило – хоть отбавляй. Преступник точно будет шантажировать Ирину, и бедный Морской ужасно волновался. Хоть сам всегда говорил, что глупо переживать из-за того, что не можешь изменить, но чувствовал себя ужасно. Ирине больше не к кому пойти за помощью, она пришла к нему, а он, увы, бессилен. Но это ведь еще как посмотреть! Галина, когда муж ей по секрету рассказал о происшедшем, сразу поняла, что нужно привлекать милицию. Страница дневника, которую сейчас возможно было предъявить, не содержала ничего дурного, зато могла помочь найти убийцу. И разве Коля Горленко не сможет постараться, раскрыв все дело, уничтожить оставшийся дневник? Ирина оступилась, но ведь не настолько. Тем более, она и так страдает, а Коля ведь когда-то был ей другом.

Ночью Морской внимательно слушал все эти рассуждения Галочки, но, не дождавшись выводов – а они были бы, вообще-то, утешительны, – уснул. В последние годы он вставал практически с рассветом, так что накопившейся ко второй половине ночи усталости удивляться не приходилось. Сегодня тоже – проснулся ни свет ни заря и скрипел сейчас пером в своем «полукабинете», склонившись в свете настольной лампы над какой-то бумагой.

– Доброе утро! – шепотом позвала Галочка, выскальзывая из-под одеяла. Одевшись, она распахнула шторы, впустила в комнату утреннюю свежесть и потянулась. – Ты не стучишь машинкой, чтобы меня не разбудить, или теперь решил писать все от руки?

– И то и другое, – улыбнулся Морской, уворачиваясь от поцелуя. – Еще не брился! Исцарапаю тебе щеки. Сейчас там поутихнет, и буду приводить себя в порядок, – он кивнул на дверь, имея в виду громко стучащих каблуками по паркету, снующих туда-сюда соседку и пани Ильиничну. Как всегда, эти дамы собирались на работу примерно в одно время, поэтому передвижения по кухне с ванной, уборной и коридору были регламентированы до секунды. К ним лучше было не соваться. Морской обычно уходил раньше, Галочка вставала позже, потому их в стратегии утренних перемещений по общей площади не учитывали. – А я пока доклад смотрю для Миши, – сказал он немножечко с досадой. – Он, знаешь ли, и без меня хорош. Есть ощущение, что мне дают эту работу из жалости. Впрочем, как и все другие. А, неважно! Ты знаешь, – Морской оживился и заглянул в бумаги, – что в Харькове сейчас 67 кинотеатров и киноустановок? Уже два года, как вышли на довоенный уровень. Похвально.

– Теперь знаю, – пожала плечами Галина и в который раз строго оглядела книжную этажерку. Ею Владимир отгородил себе пространство для «полукабинета». И все бы ничего, но из-за этого к столу не было доступа света от окна. – Я все еще хочу ее немного сдвинуть. Работать без естественного освещения – вредно.

– Я все еще надеюсь, что Людмила расчистит кладовку и я смогу на нашей половине поставить стол, – дежурно возразил Морской.

Они об этом говорили уже месяц. То ли от нехватки времени, то ли из уважения к памяти прежней обитательницы квартиры соседка Людмила свои полки в кладовке пока не разгребала, хотя любезно сообщила, что они ей не нужны, и согласилась отдать помещение – малюсенькое, неотапливаемое, но с окошком – на растерзание соседям. Самим лезть в хозяйственные вещи, по наследству доставшиеся новой жиличке, было некорректно, поэтому планы про кабинет висели в воздухе.

– Первый пошел! – шепнул Морской, услышав, как в коридоре хлопнула входная дверь. – Пожалуй, можно выбираться.

– Погоди, пусть мама тоже уйдет, – попросила Галя. По характеру коридорных перемещений она знала, что из квартиры вышла Людмила – Ксения Ильинична обычно закрывала дверь тише и спокойней, а соседка – в другое время робкая и незаметная – по утрам так боялась опоздать на работу, что делалась почти что одержимой, дышала тяжело, передвигалась громко и бросалась во внешний мир стремительно, как на баррикады.

Раздался звонок в дверь.

– Что-то забыла? – удивилась Галя. – На Людмилу не похоже. Она, мне кажется, всегда выходит полностью экипированная, а если что забудет, то заработает сердечный приступ от ужаса и вернуться домой уже не сможет…

– Галина, доченька, это, кажется, к тебе! – непривычно ласковым тоном позвала пани Ильинична из коридора.

Галочка с интересом побежала открывать.

За сдерживаемой цепочкой приоткрытой дверью стояла… Ирина Грох.

Галя никогда не видела ее раньше, но по осанке, по глазам, по модному плащу – да по всему! – безошибочно идентифицировала много раз описываемую когда-то Морским не слишком ладящую с внешним миром красивую, но словно сотканную из внутренних трагедий талантливую балерину.

– Нет, это к Владимиру, – быстро справившись с накатившим волнением, Галочка открыла дверь. – Здравствуйте, Ирина, рада встрече.

– Рады? – Гостья удивленно вскинула брови. – Это очень хорошо. Я так и хотела. Вы Галина, новая жена Морского?

– Да уж не старая, – вмешалась Галочкина мама, хохотнув. – Хотя они с Владимиром уже десять лет счастливо женаты, так что….

– Это моя мама, Ксения Ильинична, – представила Галочка, предчувствуя неприятности.

– Приятно с вами познакомиться, – вежливо улыбнулась гостья и чуть заметно присела.

– Взаимно! – чинно кивнула пани Ильинична, – Со мною, кстати, можно без этих реверансов и на «ты». Я всего на четыре года старше Владимира, и ты, Ирок, судя по всему, – тут она – о ужас! – демонстративно пробежалась глазами по лицу и фигуре гостьи, – моя ровесница.

Галочка точно знала, что это мама нарочно. О том, что гостья младше лет на десять, она была прекрасно осведомлена, к тому же бывшая жена Морского выглядела моложе своих лет. Желание обидеть было столь явным, что Галочке сделалось ужасно стыдно.

– Простите, – начала она, – мама плохо спала этой ночью, а сейчас нервничает, потому что спешит. В их Дворце культуры с опозданиями строго борются…

– Все в порядке, – ответила Ирина. – Я потому и пришла. Переживала, что вы плохо спали. Хотела лично разрешить проблемы, возникшие из-за нашего с Морским ночного… э-э-э… недоразумения.

– Какая трогательная забота! – Ксения Ильинична вошла в раж. – Но повода для нее нет. Проблемы – это не про нас. У нас все хорошо. Чего и вам желаю!

Тон был такой, что Галочка не выдержала и прошептала:

– Мама, как не стыдно! – и снова обратилась к гостье: – Извините!

– Я понимаю, – улыбнулась Ирина. – Я тоже довольно долго уже во взрослом возрасте жила с родителями, и у нас все тоже было… хм… интересно…

Тут Галочкина мама, не прощаясь, вышла из дома, грозно хлопнув дверью.

– Но не настолько… – растерянно констатировала гостья, стряхивая с головы обсыпавшуюся от удара штукатурку.

Под вопросительно-требовательным взглядом Ирины Галочка почувствовала себя неловко. Подумала, что к чаю, как назло, ничего нет, и что она, проснувшись, даже не причесалась. И лишь потом сообразила, что гостья пришла к Морскому. Впрочем, он и сам уже сообразил, что нужен.

– Ирина! Вы? Как вы здесь оказались? – Глаза его светились одновременно негодованием и теплом.

– Приехала, чтоб лично заверить вашу супругу, что вы вчера случайно задержались, – забормотала Ирина. – Вот вам, Галина, сувенир! – Она вытащила из ридикюля миниатюрную картонную коробку – повыше и поуже, чем для пудры, но слишком круглую, как для духов или украшений. – Лак для ногтей. Довольно стойкий, – проговорила, будто извиняясь. – Не знаю, пользуетесь ли вы ярко-алым цветом, но у нас все от такого лака без ума. Мне передали пару флакончиков из Парижа от бабушки. Она большая модница, вы не подумайте! – Было видно, что Ирина боится кого-либо обидеть.

– Я и не думаю! – засмеялась Галочка, с интересом изучая диковинную упаковку. – Спасибо, я давно мечтала о таком.

– Фу-ух! – с явным облегчением вздохнула гостья. – Я так боялась подарить что-то не то. Я вечно делаю не то, вам говорили?

– Нет, но Галина умный человек и, разумеется, раз вы пришли, сама это уже тоже видит, – не слишком вежливо вмешался Морской и набросился на Ирину: – Мы же договорились, что я к вам сам приду. Под официальным, так сказать, предлогом.

– В том-то и дело, – ответила гостья. – У нас сегодня сущее безумие! В десятый раз снимают показания. Нам просто не дали бы поговорить. А так я всем, смеясь, рассказала, как вчера хотела навестить вас на работе, и как нас закрыли, и что мне теперь, похоже, надо явиться лично, извиниться перед вашей супругой… Все поняли всё правильно, и после дачи показаний меня машиной привезли сюда. Шофер внизу. Мой визит оправдан и выглядит естественно.

– Ну вот что! – Галочка, наконец, сумела собраться с мыслями. – Вы располагайтесь, а я пока что отлучусь.

– Куда? – хором воскликнули присутствующие. Ирина с изумлением, а Морской с явным испугом.

– Или вниз в магазин, или на базар, или к соседям, – честно ответила Галочка. – Добуду что-нибудь накрыть на стол. – Предупреждая Иринино «не стоит», она решила объяснить все прямо: – Вам, как я понимаю, нужно поговорить наедине.

– Морской, да она чудо! – услышала Галина, убегая собираться. – Вы, право, недостойны!

* * *

Визит Ирины поначалу показался Морскому глупой прихотью. Впрочем, чем дольше она объясняла, что к чему, тем больше походило, что привело ее сюда не только любопытство.

– Да, я хотела посмотреть, как вы живете, – не слишком спорила в ответ на обвинения она, когда Морской предложил пройти в комнату. – Но и другого способа поговорить не вижу. У вас хоть не толпится ни милиция, ни все эти сочувствующие ответственные лица с завода или откуда они там. Тем более, как только я произнесла вслух, что с нами приключилось этой ночью, все наперебой начали твердить, что я должна поехать к вашей жене и извиниться.

– Какие у вас мудрые советчики! – в сердцах вздохнул Морской. – Зачем вы им про нашу встречу рассказали?

– Выхода не было, – ответила Ирина. – Мимо спящей администраторши я проскочила незаметно, но поднявшись на этаж, обнаружила, что потеряла ключ от номера. Пришлось спуститься и во всем сознаться. Приятно быть иностранкой в хорошей гостинице. Она меня почти не распекала. Так, поворчала, но запасной ключ дала. Я помню, когда еще работала в Киеве и мы с театром были на гастролях, я потеряла гостиничное полотенце. Или не я, а моя соседка по комнате, но разбираться не стали. Вызывали милицию, и потом обеим выписали штраф, который долго еще вычитали из жалования. Ярослав, когда услышал про случай, был ужасно удивлен. Никак не мог понять, почему мы не имели права рассчитаться за утерю на месте…

В коридоре скрипнула дверь. Ирина вздрогнула, и Морской только сейчас понял, в каком она ужасном напряжении.

– Все в порядке, это Галочка ушла в магазин, – заверил он, многозначительно добавив: – Пойдемте на балкон. Там шум от улицы, и это хорошо.

– Вот-вот, – понимающе кивнула Ирина. – А у нас в гостинице и шума нет, и за каждой стенкой милиционеры.

Тут в дверь настойчиво и характерно три раза позвонили. Морской оторопел.

– У нас, похоже, тоже, – нахмурился он. И пояснил: – Так трямкает звонком только Горленко. И это очень странно, что он здесь.

– Он сам идет к нам в руки? – попыталась пошутить Ирина.

Но Морской уже не слушал, мысленно настраиваясь на официальный отрешенный тон и максимальное хладнокровие.

А вышло все совсем иначе.

– Значит так! – горячо зашептал Горленко, утащив Морского на балкон. Ирину усадили с первой попавшейся книгой в полукабинете, уговорив дать мужчинам время на важный разговор. – Что бы вы про меня ни думали, но мне важнее совесть. Поэтому по долгу былой дружбы считаю, что обязан предупредить, – он нервничал, и Морской сначала тоже насторожился. – Каждый ваш шаг сейчас как на ладони, – продолжил Коля. – Следят-то за Ириной. И только в целях ее безопасности. Но она, как видите, от вас не отходит, а значит… Короче… Я знаю, на что вы вдвоем способны, и очень вас прошу: не натворите глупостей. Никаких встреч с нежелательными элементами, никаких попыток показать жизнь в том виде, в каком она вам видится. Ирина уедет, а вы останетесь, и вам потом за это отдуваться.

– А в каком виде, как вам видится, мне видится жизнь? – Морской сто раз давал зарок не ерничать над Колиной манерой изъясняться, но не сдержался. – И как мне отличить «желательные» элементы от других?

– Вы знаете, о чем я, – сдерживая себя, рявкнул Коля. – Вам на себя плевать, так пожалейте Галю и Ларису. Нет, – спохватился он, – общайтесь на здоровье! У нас все счастливы, что Ирина Грох доверяет вам. Меня сегодня спрашивали, насколько это может быть серьезно. Я честно отрапортовал, что к вам противоположный пол ужасно льнет… Пусть знают, что вы в глазах зарубежной интеллигенции – ценная личность. Это вам на руку.

– Да как не стыдно! – Морского понесло: – Вы говорите пошлости! Кроме того, изображаете участие всего лишь потому, что вам сейчас нужно мое расположение и вы надеетесь, что я вас буду держать в курсе рассказов Ирины! Тьфу! Общаюсь с иностранкой – значит, «на заметке». Это и ежу ясно. Вы сообщаете мне очевидный факт с таким видом, будто делаете одолжение! А где были ваша совесть и ваш долг былой дружбы год назад? Тогда я действительно не ждал подвоха. Тогда бы и предупреждали! Я не говорю – не писали бы письмо, все мы не святые. Но хотя бы просто рассказать о готовящейся опале вы могли?

Морской замолк, пытаясь отдышаться. Он столько раз обещал себе, что не унизится до этих глупых разборок с Колей, но вот теперь сорвался…

– Я ничего не понял, – глупо моргая, Горленко уставился на собеседника. – Повторите. Но только так, чтоб все было прозрачно. Что за письмо и о какой опале?

– Что ж, ладно, – Морской взял себя в руки. – Понимаю, неприятно. Давайте делать вид, что мы не поднимали эту тему. Мы год назад уже друг другу все сказали, и хватит.