Текст книги "Я – единственная буква в алфавит. Не мешай себе быть счастливой"

– Ну вот и твой Красавчик свободный человек. Ты его любишь, он тебя нет. Он тебе верность обещал? Нет. Говорил, что детей не хочет? Говорил. Он тебя любить не обязан. Сердцу не прикажешь – и всё такое.

В ответ на меня накинулись все сочувствующие дамочки и не очень дамочки. За полчаса обсуждений я оказалась «гребаной феминисткой», «тварью бессердечной», «слышь, овца, заткни пасть». Заодно выяснилось, что я «девушке завидую, потому что своей личной жизни нет и давно меня никто не удовлетворял, поэтому такая злобная».

Продолжать дискуссию смысла не было. Я отключила оповещения, закрыла сайт с форумом и открыла бутылку пива. Осмыслить, где же я неправа, «на сухую» мне не удалось.

Л – логика. Не, не проходили. Я имею право навязывать людям (в конкретном случае – предмету обожания) свои хотелки, а вот мне навязывать ничего нельзя.

Хотя, с другой стороны, – раз девонька живет в таком режиме, значит, ей это нравится.

Не нравилось бы – ушла бы к Славе Тапочкину.

Терпела бы его любовь, купалась бы в обожании и тихо по ночам наслаждалась бы страданиями по своему Красавчику.

Но – нет.

Она плохая – и ей с этим хорошо. Было бы плохо – она бы так не жила.

Логично?

По мне так да. Логично.

Каждый человек – кузнец своего счастья.

И, как ни странно, несчастья тоже.

Глава 4
Когда всё плохо

И ведь что характерно – как правило, одним только «Я плохая» проблемы обычной среднестатистической женщины не ограничиваются.

Обычно наши комплексы, неуверенность в себе и постоянные, ежедневные неудачи цветут буйным цветом на хорошо удобренной почве мерзостной окружающей действительности.

Мы можем сидеть на диетах, заниматься самосовершенствованием, тратить скромные сбережения на микроблейдинг и балаяж, но счастье в жизни всё не наступает. Крокодил не ловится, не растёт кокос.

И виноваты в этом не мы – виновата сама жизнь. Кокосы и крокодилы виноваты, а также неурожайный год, климат, общая политическая ситуация в стране и убогое социальное положение в обществе.

Ты не можешь выбраться из дерьма, потому что этого дерьма вокруг слишком много.

От тебя не зависит слишком многое – ни поведение опостылевших коллег, ни невозможность прыгнуть выше головы и заработать на нормальную жизнь, ни общий глухой бесперспективняк, затянувший в липкое бытовое болото.

Словом, как ты ни старайся, вокруг – Всё плохо Однажды/регулярно в каждой женской голове рождается ужасная мысль – У МЕНЯ ВСЁ ПЛОХО.

Вот прям плохо-плохо-плохо и безвыходно.

На работе мерзкий подлый коллектив.

Утром вставать не хочется – как подумаешь, что придется опять смотреть на этих двуличных тварей и слушать идиота-начальника, так хоть в петлю лезь…

Муж – мудак /мужика нет.

С деньгами жёсткий швах. И это при том, что до 25-го числа надо очередной платёж за что-нибудь внести. Где эти самые деньги взять – вообще непонятно, но это никого не волнует.

25-го надо заплатить, и всё.

На последних колготках вчера стрелка побежала. Вот откуда эта бабка с тележкой вылезла? Курва старая. Мало того, что по ногам своей телегой проехалась, так еще и колготки каким-то образом ухитрилась порвать – и они теперь только под брюки пойдут.

А ещё я некрасивая.

А ещё я невезучая.

А ещё жизнь – унылое камно…

И далее по списку до послезавтра.

Хоть в петлю лезь.

Жопа.

А хотите, расскажу, что такое настоящая жопа?

Маринка

Эта история началась почти двадцать лет назад. Плюс-минус пару лет, но кто такие мелочи считает…

Маринэ выходила замуж, как полагается в их далёкой армянской деревне, – на пороге её дома нарисовались родственники будущего мужа, поговорили с её родителями, с юной девушки стрясли символическое согласие на брак и после классической роскошной армянской свадьбы на дофигища человек Маринэ оказалась замужем за посторонним взрослым дядькой.

Дядька этот оказался, в принципе, неплохим человеком. Даже небедным – он имел бизнес в России, где и пропадал почти всё время. Вот как молодой жене ребенка заделал – так обратно на родину Лермонтова и Децла свалил.

Пузатая Маринэ осталась в Армении.

В положенный срок она родила здорового и красивого мальчика. Муж гордился, родня мужа радовалась, Маринэ с головой ушла в материнство. Со стороны все выглядело даже мило – уехавший на заработки муж не бросил её одну, он оставил молодою жену на попечение своего старшего брата и его жены. То есть совершенно неопытная молодая женщина оказалась с крохотным ребенком в квартире родственников мужа. И был это жёсткий ад, скажу я вам, товарищи женщины.

Сноха (или как там называется жена брата мужа?) оказалась тёткой склочной и мерзкой. А так как она являлась женой СТАРШЕГО брата, то ещё и высокомерной сучкой. Со злобным характером и очень жадной.

И этой самой сучке присутствие в квартире посторонней, по сути, девицы с ребёнком нахрен не сдалось. Мало того, что младенец орёт постоянно, так ещё и тётка какая-то по квартире шарится, в холодильник залезает и продукты из этого холодильника жрёт.

Кому ж такое понравится?

И начала эта сноха отравлять жизнь нашей Маринэ по полной. Она орала на и без того под-зашуганную девицу, запрещала ей брать продукты из холодильника. Велела не выходить лишний раз из комнаты и вообще всячески пакостила сверх всякой меры. О том, чтобы помочь с ребёнком, и речи не было – у брата было своих двое детей и в планы снохи вовсе не входило возиться с чужим щенком. И уж тем более его кормить. И его, и его мать.

Тихая и традиционно подзабитая Маринэ попыталась искать защиты у брата мужа. Мол, банально кушать хочется – если я не буду кушать, у меня не будет молока, ребёнка надо кормить!

Брат мужа только отмахнулся – это ваши женские дела, меня не впутывайте! Ещё не хватало гордому армянскому мужчине в бабские разборки лезть! Ребёнок орал. Маринэ хотела есть и спать.

Она тихо сходила с ума и умирала от унижения. Никто ни в жизнь бы не поверил, что она буквально на коленях умоляла сноху дать хоть что-нибудь поесть – молоко действительно пропадало.

К слову – на прокорм оставленной семьи муж Маринэ деньги отправлял регулярно и достаточно. Вот только отправлял он их не законной жене, а своему старшему брату. То есть кормежку родственницы оплачивали, только всем на это было плевать. Злобная сноха садистски издевалась над беспомощной матерью крохотного племянника.

Говорят, что такое поведение в традиционной армянской семье – нонсенс. Может быть.

Может, Маринэ просто страшно не повезло, и она нарвалась на психически ненормальную садистку, получающую удовольствие от издевательств и унижения беззащитной девчонки. Этот ад длился почти два года. Маринэ превратилась в истеричный дерганый скелет.

От такой жизни она просто сходила с ума. Когда её потом, через много лет, в шутку спросят, есть ли у нее совесть, она совершенно серьёзно скажет: «Нет. Много лет назад я поменяла её на еду для сына».

Единственное, что удерживало её от страшного последнего шага, – это ребёнок. Если бы не малыш, она давно наделала бы ужасных вещей.

Муж иногда приезжал. Маринэ пыталась ему жаловаться, но тот только раздраженно отмахивался от нахрен ненужной жены.

Маринэ пыталась приползти за помощью в родительский дом – но там ей сурово высказали, что негоже замужней женщине жить с родителями. Да и вообще – двум пенсионерам с их армянской демократической пенсией было бы просто не потянуть дочь, тем более что у них еще две невесты подрастали.

Поэтому мама с папой дочу отчитали, велели блюсти традиции и слушаться мужа, и благополучно отправили рыдающую Маринэ обратно к законному супругу. Ещё не хватало молодой жене семью позорить!

Пришлось возвращаться в дом брата мужа, ибо иначе оставался только один вариант – с дитём под поезд.

Из рассказов злобной снохи Маринэ узнала, что там, в России, муж открыто живет с русской женщиной, тратит на нее бешеные деньги и ничуть этого не стесняется. Когда Маринэ набралась храбрости и в очередной приезд мужа напрямую спросила его об этом, тот даже не подумал отпираться.

Только плечами пожал – мол, есть русская жена, а что такого? В конце концов, он мужчина, ему без женщины никак нельзя!

У Маринэ случилась истерика. С припадками, приступами удушья и полноценным нервным срывом. Похоже, выплеснулись наружу годы унижения и страшной жизни.

И без того тощая и постоянно полуобморочная Маринэ свалилась в тяжелой болезни. Честно говоря, её никто особо не лечил, родня мужа даже гроб успела приглядеть и начала собирать деньги на похороны – в то, что после такого девушка выживет, никто не верил.

Но – выжила. На одной только мысли о том, что её ребёнок останется с этими упырями, Маринэ вылезла с того света. Не сдохла.

Сноха официально заявила, что она больше не намерена терпеть в доме эту полудохлую приживалку и нахлебницу. Брат мужа супругу свою поддержал. И пришлось законному мужу, скрипя зубами, собрать нехитрый скарб Маринэ и увезти её и сына с собой чёрт-те куда – в чужую и совершенно неизвестную ей Россию.

К слову – кроме армянского, тихая деревенская женщина других языков не знала.

Вообще.

То есть уже в Московском аэропорту, при пересадке с рейса на рейс, она поняла, что настал совсем трындец. И что выходки мерзотной снохи – далеко не самое ужасное, что будет в её жизни.

Примерно так всё и оказалось.

Выяснилось, что бизнес муж вёл не в Москве и не в Питере. И даже не в Воронеже. Деловые дела свои муж Маринэ проворачивал на Крайнем Севере. В Шопе Вселенной.

А жить забитую полудохлую жену он оставил даже не в столице Шопы Вселенной – он снял для законной семьи маленькую однокомнатную квартирку в крохотном поселке городского типа посреди глухой тайги. Так дешевле. Не в город же их везти – и снимать жилье подороже. В свою квартиру заселить жену с ребёнком он не мог – там прочно обосновалась его русская законная любовница, терять которую из-за ненужной и нелюбимой жены темпераментный армянин точно не хотел.

Вот так болезненная, не говорящая по-русски, забитая армянская женщина с нервным срывом и маленьким ребёнком на руках оказалась в чужой стране. В северном поселке, где зимой температура воздуха опускается ниже пятидесяти градусов по старику Цельсию.

Одна. Ни знакомых. Ни родственников. Ни денег. Ни языка. Съёмная квартирка в старом доме на первом этаже – это когда зимой дома ледяные полы и замерзает канализация.

Крындец. Только матом.

Ледяная жопа в вакууме.

Она иногда выходила на улицу – погулять с ребёнком. Она почти круглосуточно находилась в четырех стенах маленькой холодной квартиры на первом этаже. Она начинала сходить с ума от пустоты. Общаться Маринэ могла только с маленьким сыном – слава Богу, тот начал говорить, и Маринэ слышала что-то, кроме своего голоса.

Муж иногда наведывался – без звонка, без предупреждения, когда в голову взбредет – и оставлял крохи денег. А как же – он же добытчик! У него сын растёт!

И тогда для Маринэ случался еще один филиал ада – ей приходилось выходить из дома, идти в магазин и покупать продукты. Она шарахалась от людей, она совершенно не разбиралась в рублях и в ценах, она не говорила по-русски.

Каждый раз перед походом в люди она рыдала – но выходить приходилось. Сына надо было кормить.

Из всех людей в крохотном посёлке, где, по идее, все друг другу родственники или собутыльники, она знала только соседку по этажу.

Та жила в соседней квартире, не имела мужа и жила с двумя дочерями – старшей лет пять, а младшая совсем кроха.

В отличие от тихой Маринэ, соседка характером обладала живым и деятельным. Чтобы прокормить детей, эта самая соседка крутилась как могла – при почти полном отсутствии работы (грёбаные девяностые!) девица хваталась за любую возможность подработать, даже таксовала на своей старенькой праворульной «японке».

Эта самая соседка при редких встречах с Маринэ очень приветливо здоровалась, пыталась с ней заговорить, но каждый раз натыкалась на забитый взгляд и полной отсутствие понимания русской речи.

Маринэ скромно кивала в ответ и бесплотной тенью ускользала за свою обитую драным дерматином дверь.

Но то ли соседка в своей активной бесцеремонности оказалась слишком настойчивой, то ли Маринэ устала от своего одиночества, – но в итоге две женщины начали общаться. Ну как общаться – русская соседка что-то говорила, Маринэ нифига не понимала, но они начали регулярно пить чай по вечерам и сгребать детей в кучу в одной из двух квартир.

Сын начал общаться с другими детьми!

Причем общаться на русском – соседка настойчиво учила мальчишку русским словам, а дети такие вещи впитывают моментально! А вот русская младшая дочь соседки вдруг начала говорить с армянским акцентом.

Сама Маринэ тоже потихоньку начала осваивать неведомый ей доселе язык – изголодавшийся по хоть какой-нибудь информации мозг жадно впитывал всё, чему его учили. В итоге через довольно короткое время Маринэ начала понимать, о чём с ней сплетничает соседка.

А та совсем распоясалась – назначила армянскую женщину своей подружкой и мало того, что в гости таскалась и к себе заманивала регулярно, но даже периодически подкидывала ей своих детей на пару часов – когда, например, вечером надо было срочно уехать таксовать, а дочерей пристроить было некуда.

Маринэ это дело ничуть не напрягало – вовсе даже наоборот. Она с удовольствием возилась с девчонками, искренне радовалась соседке и начинала истерично себя накручивать, когда та пропадала с горизонта на пару дней. Она настолько боялась опять остаться в вакууме, что однажды решилась и сама постучалась в соседскую дверь – узнать, не случилось ли чего, и почему новая и единственная подружка вдруг перестала к ней заходить.

Заспанная подружаня открыла дверь, впустила Маринэ в квартиру и объяснила, что у нее появилась подработка в соседнем посёлке и просто не было времени. Но сейчас это время появилось, и Маринэ припёрлась очень даже вовремя, потому что к ней скоро придут гости.

Поэтому пусть нелюдимая армянка через пару часов хватает ребёнка и приходит знакомиться с другими людьми.

Нелюдимая армянка попыталась отбиться, но её никто не слушал. Было велено прибыть через два часа – и точка. Ферштейн? Нихт ферштейн. Но спорить с подружкой Маринэ не решилась.

Поэтому ровно через два часа она стояла перед соседской дверью со свежеиспеченным назуком в руках. Назук ушел на «ура». Две старые соседские подруженции приняли Маринэ как свою и даже ухитрились влить в нее несколько капель коньяка. В конце вечеринки Маринэ впервые за несколько лет ржала как лошадь, обнималась с малознакомыми людьми и захлебывалась от переполнявшего её счастья. Тем же вечером она навсегда превратилась в Маринку и обрела еще двух верных подружек.

Кстати, в ответ на похвалу традиционных армянских сладостей Маринэ зачем-то похвасталась, что умеет печь прекрасные торты – там, в беззаботном детстве, её этому научила мама.

Соседка за это дело зацепилась и потребовала, чтобы Маринэ испекла ей торт на день рождения. Мол, продукты с именинницы, а Маринэ готовит. Маринэ с радостью согласилась. Она в тот вечер вообще на все была согласна – лишь бы это счастье общения с нормальными людьми как можно дольше не кончалось.

Разошлись девицы далеко за полночь. Маринэ на руках унесла домой давно дрыхнущего сына и впервые за долгое время уснула счастливым человеком.

А рано утром в дверь позвонила свежая как огурец соседка (как будто не сидела всю ночь в компании с подружками!) и вручила Маринэ сумку с яйцами, маслом и прочими необходимыми для приготовления торта продуктами.

Вручила и свалила – мол, у нее дела, а ещё надо успеть детей в садик отвести. И Маринэ достала из закромов форму для выпечки и кондитерский шприц с насадками, которые она зачем-то таскала с собой все эти годы (зачем-зачем… затем, что надеялась мужу законному готовить и печь, как приличная армянская жена), и встала к плите. К обеду у неё был готов совершенно фантастический торт – высокий, прекрасный, в цветах и завитушках.

В обед торт уже был съеден – в гости к соседке завалились вчерашние подружки с поздравлениями. И только тогда Маринка поняла, что у этой самой соседки днюха именно сегодня!

Поняла, застеснялась, что пришла без подарка, и в итоге согласилась, что торт за этот самый подарок прекрасно сойдет.

Торт не съели. Торт сожрали. В глухом северном посёлке в девяностые с кондитерскими изделиями вообще плохо было. В смысле никак. Ну там, пироги домашние, это понятно, а вот чтобы настоящий профессиональный торт в масляных цветах – это дикая редкость.

Тогда же, за поеданием торта, соседка предложила Маринке испечь пробную партию пирожных. Всё по отработанной схеме – с соседки продукты (у прозябающей на подачки мужа Маринэ реально не было денег на лишний десяток яиц), а Маринка печёт. Деятельная соседка пообещала по знакомству пристроить пирожные на реализацию в местный сельмаг – а прибыль пополам.

И Маринка испекла – десять пробных корзиночек с завитушками. И соседка пристроила. И пирожные на прилавке закончились до того, как подружки вышли из магазина.

Повторюсь – кондитерские изделия в тех краях в то время были дикой редкостью. Поэтому их расхватали за три минуты. Не шучу. Хозяева магазина заказали еще сорок штук.

Соседка отсчитала свои деньги за продукты, на оставшиеся закупила все, что нужно для следующей партии, и… И бизнес пошёл. Реально пошёл.

Уже через неделю слава об армянской мастерице разошлась не только по поселку, но и по ближайшим деревням – в глухих местах все друг друга и всё друг о друге знают. Поступил заказ на первый торт к чьему-то дню рождения.

Деятельной соседки дома не оказалось, поэтому позвонившему клиенту пришлось договариваться напрямую с плохо говорящей по-русски Маринэ.

Соседка вообще заявила, что у неё нет времени возиться с Маринкиной выпечкой, и что пусть та начинает сама принимать заказы и договариваться с хозяином магазина. Маринэ на плохом русском орала, что она не может и боится, но соседка была непреклонна. И даже заявила: боишься – сиди без денег. И ушуровала на очередную подработку. Покрываясь потом и соплями от ужаса, Маринэ сама отнесла в магазин очередную партию пирожных. С ней там почему-то пообщались как с обычным человеком.

Когда клиент приехал за своим заказным тортом, Маринка едва не поседела от страха. Но человек просто осмотрел товар, помог Маринке упаковать его в непонятную коробку из-под какой-то бытовой техники (а не было тогда ещё в глухих деревнях специальных коробок для кондитерских изделий!), спокойно расплатился и уехал.

Маринку потом еще сутки трясло от нервного напряжения. Представляете – несколько лет живешь в аду, ни с кем не общаешься, боишься каждого куста – а тут за неделю столько изменений! Да она за последний год с таким количеством людей не общалась, как за эти несколько дней!

А потом отпустило. Потому что волноваться стало некогда. Попёрла работа, пошли деньги-заказы со всей округи, новые подружки помогли за скромную взятку пристроить ребенка в детский сад, теперь приходилось каждое утро скакать по морозу в общественное место, общаться с воспитателями, потом бежать домой, вставать к плите, вечером опять за ребенком, выслушивать жалобы-указания всё тех же воспитателей, потом…

Короче, на неё обрушилась Жизнь. Обрушилась настолько основательно, что, когда законный супруг в очередной раз соблаговолил приехать (то есть как обычно приперся без предупреждения), Маринка на него раздраженно рявкнула (ну вот вообще не до него в тот момент было!), отказалась кормить и заявила, что у ребенка в садике началась физкультура и что нужны кроссовки для занятий. Муж охренел. Не, не так. Армянский муж охерел.

Какой садик? Какая физкультура? Кто это женщина??? Где его робкая забитая жена???

Он вновь приехал уже на следующий день – привёз неожиданно много денег, кроссовки на два размера больше, чем надо, игрушечный автомобиль в половину комнаты – и попросил его покормить.

Его покормили, сказали «Спасибо» и отправили обратно к любовнице. Маринка прям так и сказала – мне сейчас некогда, езжай к своей потаскухе. Дзынь – мужнина челюсть об пол.

Кроссовки Маринка удачно продала и купила ребёнку обувь по размеру.

Муж вдруг стал наведываться с навязчивой регулярностью. Маринку это сильно раздражало – она почему-то боялась рассказывать ему про свой бизнес, и ей приходилось прятать яйца под кровать сына, а десятки упаковок масла держать в холодильнике завернутыми в плотный пакет, чтобы было не понятно, что это такое. Законный муж ей начал откровенно мешать своей неожиданно проявившейся заботой.

Единственное, что заставляло её терпеть визиты супруга, – это деньги. Муж вдруг почему-то вспомнил, что у него есть ребёнок, и начал выдавать законной жене финансы.

Пришлось засунуть гордость в попу и терпеть регулярное хозяйничание в доме постороннего, по сути, мужчины, – заработанных на тортах денег всё же не хватало. То есть хватало, но впритык, а побаловать сына дорогущими в тех краях фруктами очень хотелось. Да и просто побаловать – а на это нужны были деньги.

И ещё из мужниных денег она начала копить заначку на чёрный день. Маринка очень хорошо помнила, что такое голод, унижения и беспомощность, – и истерично боялась опять оказаться в положении бесправной голодной собаки.

А однажды они с супругом столкнулись на улице. Муж, оказывается, регулярно бывал в их посёлке по делам, но не считал нужным зайти к жене и ребёнку. А так как до последнего времени Маринэ из дома лишний раз не выходила, они раньше и не встречались.

А тут Маринка из магазина навьюченная, как ишак, пёрлась, а на обочине стоит мужнина машина. А в машине – та самая любовница.

Молодая, красивая и в норковой шубе. Она с любимым, видите ли, решила прокатиться.

А тут и сам муж подвалил – вышел из магазина с сигаретами и на Маринку наткнулся.

Та ему мимоходом кивнула и с тёткой какой-то поздоровалась. По-русски. И даже на тёткин какой-то вопрос так же по-русски ответила.

И у мужа случилась истерика. Он, оказывается, до этого момента понятия не имел, что его жена знает местный язык. Он же был уверен, что забитая полудохлая Маринка сидит дома, как порядочная армянская жена, и живёт только ожиданием визита мужа.

Ан нифига. Не только этим.

Она с людьми разговаривает. И даже – о ужас! – в общественных местах сталкивается с другими армянами. Их, сами понимаете, в любой точке нашей страны встретить можно. И даже в захолустном посёлке на краю света.

И эти армяне, оказывается, мужа Маринкиного общественно порицают! И Маринку немного жалеют – а как её, армянскую жену, шоркающуюся по улице в заношенном пуховичке, не пожалеть…

На днях Маринку соплеменники даже спросили, поедет ли она с мужем на свадьбу к какому-то неизвестному ей Ашоту. Маринэ ответила, что муж её с собой не позвал, и сиротливо шмыгнула носом.

Эти её страдания дошли до мужа – армянская общественность его поведение порицала и требовала присутствия законной жены на торжестве. Пришлось опозоренному самцу брать супругу с собой.

Ну как звать – он ей заявил, что они едут на свадьбу. Вместе. А Маринка сказала, что не едут. Потому что ей идти не в чем. И шубы у нее нету – стыдно на людях показаться. И даже добавила:

«Твоя-то потаскуха в норке ходит. Вот с ней и едь». В армянских семьях не принято ездить на семейные торжества с потаскухами. Пришлось покупать Маринке платье, шубу и килограмм ювелирных украшений. У них, у армян, так принято – если на тебе нет килограмма золота, то ты позорище. И муж твой стыдоба.

Муж стыдобой быть отказался. Любовница осталась дома злобно грызть шеллак, а Маринэ вышла в свет в новой шубе и прочих атрибутах, обязательных для жены приличного армянина. Сдавать обратно ювелирку она отказалась.

Тяжелые серьги с бриллиантами и прочие украшения легли в ту самую заначку – на черный день.

А у Маринки как тормоза сорвались – она вдруг начала общаться с мужем на равных, к месту и не к месту приплетать любовницу, ушла с головой в работу и занялась оформлением российского гражданства.

И оформила. Потом в автошколу пошла – и права получила. И сама себе купила подержанную, но приличную машинёшку.

Получив гражданство, Маринка сообщила подружкам, что ей пора бы уже и о пенсии подумать – и, параллельно с постоянной выпечкой тортов на заказ, устроилась официально работать в детский сад. Стаж зарабатывает, ага.

А ещё она полностью посвятила себя сыну.

Бедный мальчишка ходил на всевозможные кружки и дополнительные занятия. Мать гоняла его за четвёрки и не спала ночами, стоя у плиты, – чтобы заработать мальчику на репетиторов и экскурсии. Она вбивала ему в голову, что без образования он просто пропадёт, и делала всё возможное и невозможное, чтобы у сына была возможность учиться, развиваться и расти. Больше всего на свете Маринэ боялась, что её единственный сын когда-нибудь окажется беспомощным в такой же жопе, как она сама когда-то.

На любые упрёки со стороны знакомых – мол, нельзя лишать ребёнка детства и нельзя так перегружать мальчика, – она только злобно огрызалась и тащила сына дальше.

Мальчик окончил русскую школу с золотой медалью. Он поступил на бюджет в Новосибирский институт. То, что для его ровесников – тяжелый труд, для натасканного целеустремлённой армянской матерью мальчика – обычная жизнь.

Больше всех на свете он любит свою маму.

Потому что знает, чего ей стоило вылезти из дерьма.

А ещё он обожает свою неродную тётку – ту самую русскую соседку, которая в свое время бесцеремонно припёрлась к его маме в гости.

Любовница мужа осталась в полной заднице. Несмотря на все старания, ей не удалось родить. С любовницами такое часто бывает – не даёт им Бог почему-то деток… Избалованная щедрыми подарками знойного мецената, она ни дня не работала – и по прошествии нескольких лет, когда возлюбленный решил, что найдёт себе девочку помоложе, несвежая любовница осталась одна, ни с чем и с очень плохой репутацией.

Жена старшего брата, кстати, тоже. Её муж совершил все те же подвиги, что и младшенький. Тоже завел себе молодую русскую жену – и, не разводясь, оставил старую армянскую без денег, на одних жалких подачках.

Дети выросли – и быстро и радостно свалили от злобной неуравновешенной матери подальше. В отличие от Маринкиного сына, матери они и не думают помогать.

А Маринка все так же маниакально пашет.

Она мается с почками – постоянное стояние у плиты дало о себе знать. Она купила себе дачу и остервенело выращивает на ней всяческие огурцы с кабачками. Она сама, на своей машине, развозит заказы по деревням и берёт за доставку совершенно неприличные деньги.

И до сих пор страшно боится остаться голодной и беспомощной. Вот так вот…

Поэтому, когда кто-то говорит, что он в глубокой заднице, я всегда вспоминаю Маринку. И тогда страдания полноценных здоровых людей кажутся смешными и надуманными. Когда я слышу от кого-то фразу «Это невозможно!» (найти нормальную работу, купить самой себе квартиру, еще что-нибудь подобное), я только злобно хихикаю.

Когда-то после окончания института я осталась одна, без денег, без работы и в съемной квартире. Брать финансовую помощь у родителей не позволяла совесть – в те поганые времена им самим ой как нелегко приходилось! Я им даже врала, что у меня всё нормально, – чтобы лишний раз любимых предков не расстраивать.

И мне, гордой девочке с приличным гуманитарным образованием, но без питерской прописки, пришлось засунуть завышенное самомнение в попу и устраиваться на работу простым курьером в мебельную компанию.

Через месяц я уже числилась там менеджером и получала менеджерскую зарплату.

А ещё через полгода меня, лучшего менеджера компании, сманили конкуренты – и я в двадцать с небольшим лет оказалась на должности коммерческого директора мебельного производства.

Знаете почему? Потому что жрать хотелось и за квартиру надо было платить. А за сопли и страдания «Ой, как всё плохо!» никто платить зарплату не хотел. Пришлось прыгать выше головы. Моя близкая подружка, девушка из о-о-очень интеллигентной семьи и с высшим образованием, оставшись после развода одна с маленьким ребёнком на руках, была вынуждена устроиться кассиром в супермаркет. Потому что надо было кормить ребёнка – и ничего, корону не сломала.

Вылезла, вытянула.

Я могу привести множество таких примеров – когда у женщины просто не было другого выхода, как поднять задницу и прыгнуть выше собственной головы. Просто Маринка – самый тяжёлый случай.

Поэтому, когда мне говорят: «Ой, у меня все плохо!», мне хочется ткнуть в человека палкой с гвоздём.

Руки-ноги есть?

Голова куда надо пришита?

Ты полноценный человек с полным комплектом конечностей, не урод, ты живёшь в родной стране, у тебя нет проблем со знанием языка? То есть все твои проблемы не утыкаются в стену невозможности?

Что у тебя тогда плохо???

Хочешь кушать – шуруй поднимать свою жизнь на новые высоты. У тебя просто нет других вариантов, кроме как стать богатой и, по возможности, знаменитой.

Мерзкая нелюбимая работа в поганом коллективе? А кто тебе мешает в выходные или под видом отсидки дома на больничном ходить на собеседования в поисках нормального заработка в хорошей компании? Нет, ни в коем случае не надо решительно впадать в истерику, показательно устраивать на старой работе демонстративный скандал, ударом ладони приклеивать начальнику на лоб жвачкой заявление об уходе и при этом неизящно материться! Какать напоследок на стол бывшему руководителю тоже не стоит. Во-первых, это негигиенично, а во-вторых, не следует грубо обрубать концы. Кто знает, когда ты себе новую работу найдешь? Вот когда найдешь – интересную, с приятными коллегами и более высокой, чем нынче, зарплатой, тогда иди к нынешнему начальнику, вежливо и со слезой в голосе объявляй ему, что ты страшно страдаешь от предстоящей разлуки, но вынуждена уволиться и уйти на более высокооплачиваемую работу.

Вежливо-вежливо так объявляй. И даже проставься напоследок – в последний рабочий день принеси тортик и расскажи в осточертевшей конторе всем, что они прекрасные люди и ты будешь по ним скучать.

Можешь, уходя, общественную микроволновку рыбой изнутри промазать или на жвачку зажигалку дешёвую газовую к верхней крышке изнутри приклеить – но только делай это так, чтобы на тебя ни в коем случае не подумали. А провожали с лёгкой грустью и возможностью (не дай Бог!) к ним вернуться, если на новом месте не сложится.

Как говорит моя мудрая мама – хамом быть легко. Гораздо сложнее в любой ситуации оставаться интеллигентным человеком. А если никто не знает, что это ты напакостила, то твоей репутации приличной девушки это никак не повредит.

Что там у нас еще из «Всё плохо»? Замуж хочется?[3]3
  Для интересующихся темой замужества – в издательстве уже готовится к выходу очень полезное пособие «Как выйти замуж». С подробностями, поучительными историями из жизни и очень дельными советами.


[Закрыть]

Так иди замуж. В который раз повторяю – вдохни поглубже и зарегистрируйся на сайте знакомств. И велики шансы, что там, среди нескольких десятков озабоченных полудурков ты встретишь нормального мужика. Такого же, как ты, – который никак не может завести полноценные отношения, потому что тупо не умеет этого делать. Не в театр же ему ходить в поисках прекрасной феи! Феи в театр обычно со своими мужиками ходят. Или с такими же одинокими подружками – а когда женщин больше одной, приличный скромный мужчина к ним подойти просто не решится. И вообще – холостые/свободные мужики в театры не ходят. Только по той простой причине, что водить их туда тупо некому.