Текст книги "Йоха"

Глава 45. Авось – миф и реальность

Всю зиму Йоха с Матроскиным готовились. Давнишняя задумка Йохи – «Школа духа» – пока вырисовывалась в виде летнего лагеря.

Андрей быстро проникся сутью идеи и принял самое деятельное участие в ее осуществлении. Вдвоем с Йохой они сидели ночи напролет и писали план работ, продовольственные раскладки, придумывали мероприятия и время от времени тормошили Владу, скептически настроенную.

– Вы собираетесь тащить туда детей, подростков? Каким образом, скажите мне, вы сможете поддерживать элементарную дисциплину? – спрашивала она, сидя на полу кухни, рядом со столом, за которым работали «отцы-основатели»

– Очень просто, Владочка, будет четкий график, режим дня, люди будут работать, – терпеливо объяснял ей Андрей.

– Какой режим! Если Йоха спит до двух, и его даже голос Иерихонских труб не поднимет с постели, – не унималась Влада.

– Это он от безделья, – отвечал добрый Андрей, – а будет дело, значит и Йоха изменится.

– Слушай, оставь ее! Она не верит, и не надо! – злился Йоха.

– Ну почему? Ты объясни человеку, может ей понравится, – настаивал Андрей.

– Ну хорошо, – сердито соглашался Йоха, – что бы ты хотела делать в лагере? – спрашивал он у Влады.

– Я? В лагере? Ничего! – категорично отвечала она.

И так продолжалось бесконечно долго. Они спорили, она постепенно втягивалась, ругая их за абсолютно бредовые планы, вносила свои коррективы. В конце концов весной что-то стало вырисовываться. И даже недоверчивая Влада, скрепя сердце, решила ехать: не бросать же детей на этих монстров! Опять же: нужно аптечку собрать, организовать дежурства по кухне, следить за питанием… Обычные женские страхи, одним словом.

Наступило лето, и Андрей увез Йоху в столицу, знакомить со своими сокурсниками по университету. Главная же задача состояла в том, чтобы набрать в лагерь «своего» народа.

Девственно некультурный Йоха впервые столкнулся с театром, что в будущем определило его судьбу.

– Ты не представляешь себе! Какие дети! Какие талантливые дети! – восторженно рассказывал Йоха Владе. – Это театр будущего! Я видел несколько спектаклей. Это потрясающе! У меня просто сорвало крышу!

Йоха был в ударе. Он окунулся в другую жизнь, как ему казалось, полную творчества, движения, необычности. Столица произвела на него двоякое впечатление: с одной стороны, он посмеивался над образом жизни своих новых знакомых, с другой – благоговел перед ними, как всегда благоговел перед новыми интересными людьми, а главное – людьми что-то делающими. Как всегда его немножко повело на однокурсницу Андрея – Наташу, именно из-за ее непохожести на всех знакомых ему женщин. Протусовавшись в ее квартире несколько дней, и посмотрев несколько ее спектаклей, Йоха вдруг увидел себя великим режиссером.

По возвращении он излил на Владу свои восторги, но она лишь меланхолично кивала в ответ. Влада привыкла к бурным выражениям восторга у Йохи, так же, как и к его депрессиям.

– Тебе не интересно? – теребил он ее.

– Интересно, – равнодушно отзывалась она.

Йоха, не найдя понимания, укатил в Орел, к Борису, оставив Владу разбираться с бытовыми проблемами. Проблем Йоха не любил, точнее он их боялся, поэтому считал себя «выше этого». Влада опять осталась одна.

– Ты поедешь с нами? – спрашивал ее Йоха, мимоходом появляясь в квартире и не особенно нуждаясь в ответе.

– Не знаю, – устало отвечала Влада. И Йоха опять исчезал на дни и недели.

Наконец в одно прекрасное утро Йоха убежал на вокзал и привез оттуда всего двоих москвичей: Наташу и какого-то мальчика. «Наверно, один из ее учеников», – предположила Влада.

Она столкнулась с ними на пороге, собиралась на работу. Пришлось натянуто улыбаться.

На взгляд провинциальной Влады, Наташа была довольно странно одета: в ситцевых шортах и нарочно растянутом свитере. Голос у нее был низкий, хриплый: «Связки посадила, – пояснила Наташа»

Юношу представили Юрой, и все, больше ничего.

Хозяева и гости пошли на кухню пить кофе. Угощали приехавшие; у хозяев, как всегда, ничего не было.

– Так ты поедешь с нами? – вопрос Йохи прозвучал, как отрицание.

– Поеду! – твердо ответила Влада, и Йоха даже как-то расстроился.

– Имей в виду: мы встречаемся в три часа на автовокзале. Опоздаешь, будешь добираться сама, – добавил он последний аргумент.

– Не волнуйся, я не опоздаю, – усмехнулась Влада. Позубоскалила некоторое время с новыми знакомыми и побежала на работу, выбивать фиктивную командировку.

«Успела все-таки,» – с раздражением подумал Йоха, глядя на приближающуюся Владу. Тащить за собой надоевшую любовницу не хотелось ужасно. Он злился на себя и на нее, и одновременно его мучил комплекс вины. Но ему казалось, что он вышел на новый виток, где все будет по другому, а присутствие в этом «другом «Влады, не входило в его планы. Не понимал он и присутствия Юрки. Кто он? Соперник? Не похож: так, пацан какой-то… Досадные мелочи раздражали Йоху, и он бессознательно начал срывать зло на Владе:

– У тебя деньги на билет есть? – угрюмо спросил он у нее, грубо оборвав рассказ Влады о том, как она торопилась, как ее задержали, и поэтому пришлось ловить машину…

– Есть, – ответила она, – я выбила командировку, кое-что придется сделать, но это не займет много времени…

– Что еще сделать? Кто будет с тобой возиться! Или ты едешь в лагерь, или…

– Эй, ребят, наша очередь, – крикнул Юрка. Он и Гарик – маленький гитарист, стояли за билетами.

– Кстати, ты сам за чей счет поедешь? – тихо, чтобы никто не услышал, отпарировала Влада. Йоха развернулся и отошел к кассам.

– Как называется наш автобус? Куда мы едем? – спрашивала у всех сразу Наташа.

– Я заплачу, сколько нас? – кричал Гарик, сквозь шум голосов и вопли диктора. Началась обычная суета с покупкой, расписанием, посадкой в автобус, на склоки времени не оставалось.

Когда они прибыли на место, то, вопреки заявлениям Йохи, их никто не встретил.

Недалеко от автобусной остановки, где вышла вся компания, жила родственница Андрея, ее адрес был у Йохи, и он решил им воспользоваться.

Добрая женщина, увидев на своем дворе весьма экзотическую группу, не удивилась, она поведала о том, что ребята уже ушли на поиски места для стоянки, а сам Андрей будет завтра.

Пятерка туристов поглядела друг на друга, лагерь обещал быть интересным.

Решили идти на «авось». Йоха вызвался быть проводником, поэтому несчастные москвичи, нагруженные рюкзаками, Влада, в платье и босоножках, которая боялась заикнуться о том, что ей нужно переодеться, и Гарик, со своей концертной гитарой, долго продирались через кусты, вслед за своим вожаком. Дорога находилась в двадцати метрах от направления следования Йохи, главный принцип которого состоял в том, что легких путей не бывает.

Проплутав до сумерек, съеденные комарами, уставшие горе-туристы решили вернуться к доброй родственнице. Рюкзаки пришлось оставить в лесу, тащить их обратно не было сил. Обратно шли по дороге, Владе надоело выделываться…

До знакомого дома добрались в полной темноте. Измученные долгим переходом, ввалились во двор и радостно заорали: на крыльце сидел сам виновник их бед – Андрей.

– Я тебе, Анрюха, морду бить буду! – сказал злой Йоха, – ты когда нас должен был встречать?

– Завтра, – спокойно ответил тот, попивая чай и посмеиваясь над незадачливым Йохой.

– Как, завтра?! – изумились все.

Йоха, мы же договорились: ребята поехали ставить палатки, а остальные будут завтра; я и вас со всеми ждал, – Андрей был абсолютно невозмутим, поэтому никто не понял: то ли врал он, то ли Йоха поторопился.

– И вообще, – подытожил Андрей, – давайте чай пить. – Обстановка разрядилась. Первое приключение состоялось…

Утром их всех отвезли к месту стоянки на моторной лодке. Выяснилось, что ходили они в верном направлении. Даже рюкзаки удалось найти. Утро вечера мудренее.

Место ребята нашли изумительное: песчаный берег откосом уходил в воды Дона, а наверху сразу начинался лес, где и поставили палатки, выкопали ямы для туалетов, определили место для костра. Как раз напротив их стоянки, на противоположном берегу Дона, в меловой горе в незапамятные времена был вырыт монастырь, посещение которого сразу же включили в план «Авося».

Жизнь лагеря закипела.

Режим дня пионерского лагеря «Авось».

8.00– подъем, зарядка;

8.10– утренний туалет;

8.20– линейка;

8.40– завтрак;

9.00– утреннее дело, (сюда входит и подготовка и реализация: этюды, мастерские, игры, семинары);

12.00– обед;

12.30– 15.00– свободное время и тихий час;

15.00– чай, выдача заданий к вечернему делу;

15.30– 19.00– подготовка и само дело;

19.00– ужин;

19.30– вечерняя линейка;

20.00– медитативные песнопения, защита диссертаций, костер и все, что с ним связано;

23.00– предполагается отбой, которого никогда не было, по причине нехватки времени.

Каждый день – тематический. За порядком следят дежурные комиссары, они же отвечают за тему дня и назначают дежурных по кухне. Цель и задачи лагеря – отрешиться от мирской суеты, и вспомнить, зачем мы пришли на этот свет.

Запреты: «Секса у нас нет!» и «Пьянству – бой!».

За дальнейшими справками обращаться к Йохе, как к идейному организатору и отцу-основателю.

Автор ответственности не несет.

День первый.

Жарко. Все хотели купаться и обедать. Ссорились из-за дежурства, стреляли у москвичей цивильные сигареты и учили Наташку плавать. Никто не знал, как построить работу лагеря, и патриархи свалили все на ту же Наташку, чем удивили ее безмерно. Выручила система Станиславского. Ставили этюды и сами же их играли.

Вечером отцы основатели не поделили власть и поссорились, сцепившись на линейке. Зато удалось распланировать следующий день.

Ночью шалели у костра, глядя в бездонное ночное небо, обрушившее на их головы чашу звезд. Тихо пели.

Отличились девчонки: храпели так, что никто не смог уснуть, даже те, кого отселили в специальную «храпящую» палатку.

День второй.

После завтрака и зарядки возились в реке. Йоха объявил, что он будет учить всех самообороне. Его быстро забили, и лидером по самообороне неожиданно стал Юрка. Девчонки визжали и брызгались водой, Юрка требовал, чтобы они на нем отрабатывали болевые приемы. Влада валялась на песке и снисходительно поглядывала в сторону дерущихся.

– Иди к нам, – орал Юрка, – это серьезно!

– А по яйцам? – лениво спросила Влада, и Юрка заткнулся.

Андрей уныло блуждал по берегу и вечером неожиданно заявил, что уедет. Причины не смогли добиться.

АНДРЕЙ

«Не! Уеду я. На хрен мне это надо? Ребенок неизвестно где. Болеет… Заберу у бабки и домой.

Йоха, козел, права качает! Зачем он так, при всех?

Все! Уеду завтра же! Пусть думают, что хотят…

Не могу, не могу я на это смотреть! Это решенный вопрос, у нас с ней нет ничего общего… Могла бы потерпеть, пока лагерь…

Ах я – дурень, дурень! Ничего, ничего, заберу Сашку, поедем домой… Не судьба… Пусть обижаются! А я не могу, не могу и все!

Зачем же так? Ведь я здесь, нехорошо. Кем она меня представляет?

Уеду. Кончено. Точка!

Не могу я на это смотреть, не хочу.

А они поймут, потом…

– Андрей, ты струсил? – спрашивает Влада.

– Нет, с чего ты взяла? Просто, так вышло… Я должен уехать. Но я вернусь, потом…

– Когда?

– Через два дня. Или, потом…

– Ты обиделся?

– Да нет же! Просто, так не делают!..

О ком он говорит? О Йохе? Нет, скорее о своей жене – Ирине.

День третий.

Утром уехали Матроскин и Влада.

Мужики стрельнули у соседей лодку и смотались к роднику. Наташка фактически подчинила себе лагерь и теперь, вместо зарядки, вовсю проводила театральные тренинги.

Жена Матроскина – Ирина отправилась ловить рыбу на всю ночь, но не одна, а с Витькой…

ИРИНА

Ранний брак и материнство утомили ее. Андрей уходил все дальше. Когда-то она закрывала на это глаза, но молодость взяла свое; Ирке хотелось жить сегодня и сейчас, а ее муж в созданную ею картинку мира не вписывался. Любовь, как оказалось, прошла. А может, ее и не было? Прошли долгие месяцы ожидания, скуки и одиночества, прежде чем Ирка поняла несостоятельность Андрея как мужа. Теперь она демонстрировала себе и окружающим свою независимоть от бывшего некогда родным человека.

День четвертый.

Готовились к приезду гостей. Гости явились поздно вечером, а привезла их Влада стопом из Бутурлиновки в Павловск. Гости немного поплутали по лесу, были поедены комарами, но в общем остались вполне довольны. Гостей было трое: Мишка – брат Андрея, его девушка (– (Света и Петрович – Бутурлиновский Рембо, известный тем, что ушел из тюрьмы по канализации. Все трое были начинающими христианами, пели в церковном хоре и постились. В лагере объявили себя буржуями, в общих делах не участвовали, но по ночам с ними удивительно интересно беседовалось.

ВЛАДА

Она завалилась в маленькую палатку, прямо на продукты, и тихонько, по-бабьи завыла: «Йоха, Йоха! Я устала бороться за тебя! Что же ты делаешь со мной!..»

Кто-то тронул ее за ногу.

– Я сейчас приду, – откликнулась она, подавив слезы.

– Ты что там делаешь?

– Ничего. Я иду!

Она лежит так еще несколько минут, глотает слезы, собирает в кулак волю.

«Нужно идти. Начнут искать, будут выспрашивать..» – Она тяжело выбирается из своего убежища, вытирает лицо и бредет к костру.

Неожиданно ее ловит за руку Йоха. Она натыкается на него в темноте.

Давай целоваться! – шепчет он, сграбастывает ее в охапку и впивается губами в ее губы.

«Ишь, как возбужден!» – с ехидством думает она, – «Как надоело! Блеф! Все блеф – от начала, до конца!» – Она отстраняется от него и подходит к костру.

– Ты завтра уедешь? – догнав ее, спрашивает Йоха, то ли с надеждой, то ли просто так…

– Не знаю, – бросает она.

Исповедь:

– Зачем ты живешь?

– А что, нельзя?

Вопросы.

– Что для тебя «Авось»?

– Возможность не врать!

День пятый.

Объявлен был днем любви и дружбы. Комиссарили Наташка с Владой. С утра моросил мелкий дождик, и никто не хотел вылезать из палаток. Каждому были вручены маленькие записочки с признанием в любви, и лагерь проснулся с улыбкой. После завтрака Йоха с Наташкой пошли в город встречать еще одного гостя – Федора.

Когда ребята привели Федора, Ирина накрасилась, остальные тоже проявили к нему повышенное внимание. Вот так действительно – день любви!

Писали стихи и оды и посвящали их друг другу.

ФЕДОР

«Ничего себе, ребятки!.. Хотя я всегда считал, что в провинции залежи талантов и красивых женщин… Интересно, красивая женщина – тоже талант? Или только умная?

Старый я стал, что ли? Стыдно, хотел спеть песню, забыл… Стесняюсь? Странно…

Эк, Наташка всех заморочила!

Поговорить бы с каждым: вот с Йохой, например.

Это кто? Его женщина? Ну-ну…

О чем это я?

Зачем я ехал? К Наташке, определенно к Наташке! Теперь это не важно… Хотя жаль. Жаль…

Надо бы поближе пообщаться с этой, как ее, ну с женой Андрея. Я ей понравился, по-моему; ишь, как кокетничает!

Да, давно у меня женщины не было. Эдак можно и… Нет, не до того. Хотя, почему, собственно? Жизнь продолжается. Ну не судьба с Наташкой, тяжеловато для меня. Какой, к черту, тяжеловато! Я еще им всем сто очков вперед дам! И стихи нужно свои почитать. Да, непременно!

У меня обеих жен Ирками зовут… Вот, судьба…

День шестой.

Андрей вернулся, и не один, а с Хантером, еще одна Бутурлиновская знаменитость: плотник, поэт, музыкант, ну и алкоголик, конечно.

Весь день был посвящен изучению монастыря в меловой горе. Монастырь начала копать еще в 17 веке монашка, видимо хотела уединения. За ней пришли другие. И скоро вся внутренность горы была прорыта ходами. Монастырь был защитой от монгольских кочевников, служил прибежищем разбойников, которые натягивали через реку канат с колоколом, и, когда проходили купеческие ладьи, колокол звучал, давая знать разбойникам, что пришла добыча. Потом разбойников выкурили, и до самой Октябрьской революции в горе был известнейший монастырь, куда стекались богомольцы со всей России. Большевики разогнали монахов, разрушили часовню и церковь на горе, засыпали подземный ход, что шел под дном Дона на другой берег. Но и в наши дни в закопченных многочисленными факелами сводах угадывается удивительная работа монахов: строителей и резчиков по камню. До сих пор сохранился главный внутренний купол и кельи, колонны и ниши, где некогда стояли образа и иконы. Акустика в горе такая, что голосовое пение может ввести в транс даже самого ярого атеиста. Воздух всегда свежий, древние строители предусмотрели все, вентиляция прекрасная, несмотря на все, что пережил храм. Сейчас туда водят экскурсии, и наверняка храм будет реставрирован.

Вечером, под впечатлением от прожитого и увиденного, народ писал «диссертации». Защитились все, кроме Йохи.

День седьмой.

Решили продолжить лазать по горе. Наташка повисла в осыпях, и ее снимали всем лагерем. Утопили два топора, ведро, веревку; нож потеряли. Но все остались живы.

Соседская лодка почти прописалась в лагере. Неугомонная Наташка, влюбившая в себя всю мужскую часть лагеря, узурпировала чужое плавсредство и уплыла на нем вверх по течению Дона, гребцы очень старались…

НАТАША

Уау! Какие все чипастые! Как я вас всех люблю! Просто весь мир готова расцеловать, до чего я вас люблю!

Господи! Как я благодарна тебе за то, ты нас всех здесь собрал!

Какие глаза у этого Сеньки! Это же чудо, какие у него глаза! Все, я влюбилась!

Юрк, отстань от меня! Ты меня достал уже! Ведешь себя, как ребенок…

Боже мой, это же самородок! Это просто… Чудо какое-то! Таких не бывает!

Но он совсем не обращает на меня внимания. Все обращают, а он – нет. Даже Йоха! Вон, довел Владу до белого каления… Нет, Йоху я не хочу. Я хочу Сеньку…

Стой, Наташенька, ты же знаешь, чем все это кончается!

Нет, это другое!

Хорошо, что мужиков больше. Баб не люблю!

Наташенька, остановись!

Почему? Я так хочу!

Пропал Сенька…

Юрка скис и заболел. Он лежал целыми днями в палатке и чувствовал себя чужим и одиноким. Влада бегала к нему, носила еду и пичкала таблетками из предусмотрительно прихваченной аптечки.

День восьмой.

Стали потихоньку разъезжаться. От грусти играли в молчанку и объяснялись жестами.

Федор прослезился.

На ночь никто не уходил в палатки.

Наташка и Сенька спали у костра в одном спальнике.

СЕНЬКА

«Ты мое лесное облачко…»

Нет больше никого и ничего. Свет закрыт одним образом, одним именем. И весь мир живет и дышит этим, и он – Сенька, вместе со всем миром.

Так проходит детство, так приходит любовь – первая!

Это похоже на рождение птицы, на услышание мелодии…

Нет мыслей, ни одной… Только теплая ладошка в твоей руке, только дыхание сонное рядом с твоей щекой, ночью, у костра, в одном спальнике. Только дорога рядом с твоей дорогой… И уже одна она: и женщина, рожденная дорогой, или птицей, или облаком…

Так уходит песня, так приходит светлая радость, так начинается новая жизнь… Какая она будет – не важно! Важно – здесь и сейчас!

А сейчас – только она: наваждение, сказка, музыка – она!

И мир замкнулся на ней, обошел кольцом и замер до дрожи, до боли… Она звенит в ушах и спирает дыхание… Хочется крикнуть! Или прошептать – «люблю», но не хватает воздуха. В легких огонь, пустота и свет… Откуда ты? Почему? За что?

День девятый.

Остались самые упорные. Ели гороховую кашу и страшно не хотели уезжать.

ЙОХА

– Слушай, поедем жить в Москву? А?

«Очередное желание, вызванное очередной женщиной» – понимает он. Ему смешно, но его уже несет.

Наташка – буря сексуальности – бегает, летает, носится по песчаному пляжу, лазает по горам, и говорит, говорит своим посаженным хрипловатым голосом, вызывая в присутствующих мужчинах забытое чувство охотничьего азарта.

Йоха поддается вместе со всеми.

Поедем жить в Москву, – говорит он Владе. Это значит: «Поедем туда, где произрастает это нечто, зовущееся Наташкой».

Это опасно, поэтому «поедем» с вопросом, для подстраховки.

Йоха уже знает, что есть женщины и женщины, и несть им числа, что на всех его не хватит. Хотя… на его век, все-таки, придется достаточно.

Он пушит хвост, шумит и бегает вместе со всеми. Бурлит адреналин в крови, хочется жить!

Нет, это слишком! Такая головная боль… Э! Да тут Сенька попался… Держись, братушка!

День десятый.

С трудом собрались и уехали…

Глава 46. Сказочка

Тук-тук, тук-тук…

– Кто это стучит? Неужели молоток! – восклицает импульсивная столовая ложка. – Неужели, работает? Ах, ах! Скажите, пожалуйста! Работает, гвозди забивает! Нет, вы подумайте – гвозди! Ведь это трудно! Это невозможно! Немыслимо! Кто из нас может похвастать подобным умением? Да никто! Может быть, только пепельница..? Нет, пожалуй, разобьется, не выдержит. А ему – хоть бы что! Какой талант! Да что я – Гений! Вот так вот взять да и стукнуть со всего маху по крохотной металлической шляпке! И что вы думаете, и попадает! Смотрите, смотрите: он вгоняет их в деревянный брус как в масло!

– Подумаешь! А вы пробовали день-деньской шить, как я! – раздался возмущенный голос швейной иглы. – Так и колю, так и бегаю; да еще нитку за собой таскаю. Куда ей одной: она же мягкотелая. Устраиваю всем личную жизнь: соединяю, восстанавливаю, создаю, прокладываю пути! А сама? Целуюсь с наперстком – пустым ничтожным болваном! – игла дернула ушком, собираясь зарыдать.

– Нет, вы не правы, голубушка! – не унималась ложка. – Ваш труд, несомненно, уважаем; но материя – мягкая, податливая: сами знаете, каковы они – нити, с ними, что хочешь сделать можно. А он! Он! Ведь вот я: я, если что-то могу, так это только – по лбу!

– Это Вы себя не цените, – вступает в разговор тарелка, – Вы и вычерпываете, и вкладываете; И к тому же – Вы такая музыкальная!

– Благодарю Вас, конечно, но я, все-таки, продолжаю восхищаться нашим молотком! – гордо произносит ложка.

Топор в углу хмыкает, но молчит. Ложка косится на него и с напором продолжает:

– Есть, есть среди нас такие, кто завидует чужому таланту. Но мы продолжаем с ними бороться!

– Топор кряхтит, но в спор вступить не решается.

Вместо него возмущается табуретка:

– Позвольте, ведь и топор кое-что может!

– А Вы помолчите! Здесь все прекрасно осведомлены о Ваших взаимоотношениях с топором и пилою! – кричит ложка.

– Да, но и молоток.., – ей не дают закончить, на нее шикают, и табуретка обиженно замолкает, прячась под широким боком доброго стола..

Пепельница с тарелкой тихонько шепчутся о том, насколько они похожи, но сколь разные имеют судьбы…

На салфетке лежат нож с вилкой и ни на кого не обращают внимания.

Одинокий пирожок истекает масляными слезами об ушедших безвременно собратьях и о своей незавидной участи. И только одна мысль успокаивает его: «А каково же гвоздям!»

Тук-тук, тук-тук… Бам!

Неужели мимо! Сглазили!